Видели фильм «Официант с золотым подносом»? Это про то, как официант Удальцов решил не брать чаевых. Он что, идиот?
Вся страна ворует. Все выносят и проносят, недодают и недовешивают. Тысячи милиционеров под судом за взятки. Референты генерального прокурора брали долларами, чтобы устроить встречу зарубежного журналиста с шефом. За иены уступают коммерческие тайны, за франки проникают на секретный объект. «Возле змей сидишь — яд имеешь»,— острил когда-то прозорливый Жванецкий.
Поэтическая метафора давно стала суровой явью... А Удальцов не берет?
Или он из породы праведников, которым никакой закон не писан, кроме нравственного императива?
Да нет, вроде вполне нормальный. Жил, как все люди: приписывал, уворовывал, делился с директором ресторана, цинично названного «Черный хлеб». Дом завел — дворец, виллу, на два просторнейших этажа, набил этажи антиквариатом под завязку. И вот тут у него проснулась совесть — под влиянием сына, ушедшего в кришнаиты. Задумался Алексей Петрович: так ли живу?
Другой такой страдалец (из Ясной Поляны) очень хорошо знал, что надо делать. Раздать бедным. Все, что имел. Именно все! Иначе это сделка с Богом. И тридцать лет колебался, наполняя скорбью дневник за дневником. Потому что надо было решать не только за себя, но за детей, за жену. Они не были кришнаитами и христианами были на свой манер, не на толстовский. Им воспитание, ей комфорт — обязан он обеспечить или не обязан? Все-таки отец семейства!
Добро было графское, фамильное, но Лев Николаевич все равно считал его неправедным.
Что мешает Алексею Петровичу вслед за «мерседесом», отданным кришнаитской колонии, бухнуть туда же и стоимость дома? Или раздать нищебродам, что на каждом теперь углу? Или поддержать больницу, дом престарелых? Взять на воспитание десяток брошенных малюток? Пусть хоть двух сироток. Пусть хоть одну.
Сложно. Суетно. Легче сказать: с этой минуты не обсчитываю и не беру чаевые. Ибо нравственное поведение он спутал с отказом от греха.
Не краду, не лгу, не прелюбодействую... Но и не поступаю по совести, как Христос велел, как Кришна советовал. Так на черта твои «не», «не» и «не», если за этим ничего больше не? Дикий он, Алексей Петрович. Советского образца. Привыкший, что анкета — для одного, а жизнь — совсем для другого. Хорошо усвоивший, что моральный кодекс — это такой щит с параграфами, вроде уголовных статей, только абсолютно пустых.
Жаль его, беднягу, очень жаль, но сценариста Т. Зульфикарова и режиссера Р. Цурцумия еще жальче. Ведь это они, много раньше своего героя, спутали праведность с чистоплотностью, чистую душу — с чистыми руками. Ничтожного своего героя, открывшего А и Б морали, они искренне подают страстотерпцем, страдателем за нас за всех, чуть не святым.
Не берет чаевые — и все тут! Увольняют — не берет! Лупят — не берет! Снова увольняют, снова калечат, выбрасывают из дома — не берет. И даже выходит с транспарантом: «Долой взятки! Долой чаевые!» Пожалуй, все-таки идиот?
Ведь так легко сообразить: государство гнусно обсчитывает всех нас, выплачивая разве что гривенник с рубля за любую работу. Чаевые — это наш неофициальный способ премиальных. Только безнадежно сытого осеняет гордыня, будто он из другого теста, не чета всем. И правильно его лупят, на мой взгляд,— не воображай о себе, не выдрючивайся, богатый поганец, в стране поголовно нищих. Но коли уж претит,— иди в токаря, в шахтеры, в комбайнеры, в металлурги, в канавокопатели — там никто не подаст. Шоферить умеешь — сядь за баранку, но не такси, а троллейбуса. Еще и распекать тебя начнут за непроданные билетики! Или, будь ты неладен, иди в молочное кафе, коли уж так привязался к профессии!
Он и пошел. И, кажется, счастлив. Не бьют. Не ругают. Никаких чаевых. Только пенсионеры цепляются с каждой копейкой. Чем не рай? На чем фильм благополучно кончается.
Как? На двадцать девятой минуте? А про что остальной разговор?
Подумаешь! Мы, киношники, все умеем. Разверзнем пятую воду на десятом киселе. Дадим оживляж, «кви про кво», аттракциончики с голыми грудями. Ну как же! Роман с женой директора — раз. Она же и певица в «Черном хлебе» — разве не шикарно? Другая певица, из цыганского ансамбля, отдается любимому официанту на ночном пляже, абсолютно нагая, под взглядом подоспевших пограничников. Каково? Ха-ха! Мы еще не то завернем! Появляется какой-то старик, внешностью аккурат под Льва Толстого, охранник списанных большевистских истуканов, и к нему запросто, на огонек, после пятого стакана хванчкары заглядывает генералиссимус. Ему бы, Иосифу свет Виссарионычу, разгневаться, что страна погрязла в чаевых и в коррупции, а он почему-то накричал на беднягу: кто-де позволил ходить с транспарантом?
А когда зал уж совсем заскучает, покажут волнующий эпизод с незакрытым люком, под которым в глубокой пропасти прохожие часами и днями лежат безо всякой помощи. Смешно. И очень-очень глубокомысленно.
Логика по пословице про дядьку и про бузину. И опять охватывает меня и крепнет подозрение, что кто-то здесь идиот. Может быть, я. То есть мы, те, кто в просмотровом зале. Что нам можно втереть любые очки, купить самой дешевой хохмой.
Ладно, вернемся к молочной. Случайный номенклатурщик оценил талант официанта. Алексей Петрович берет в Париже на конкурсе первое место и приз «Золотой поднос». Кстати, бодро, энергично снято, без растекания по древу. Возвращается наш герой полным победителем. И его — наконец-то! — оценили. Знаете как? Блестящая сценарная находка! Не хочешь брать чаевые? Не надо! Никто больше не заставляет! Мы даем тебе специальный столик — для депутатов. Естественно, с офигенной зарплатой — за ответственность!
Все. Абзац. Полное харакири. Кончай ханжить, старина. Ничем ты не лучше других, зря заносишься. Иди зарабатывай даровую славу, служи витриной честности для сплоченного жулья.
А он? Он, представьте себе, на рассвете под громыхание Генделя идет в море топиться.
Видимо, все-таки идиот. Он, не я.
Совсем забыл: эпиграф-то из Евангелия от Матфея. Никак не меньше. А что? Мы тоже не лыком шиты.
Цензуры вроде нет, и, значит, все как будто можно. Вот только можно ли, с долгой отвычки, вернуть способность думать! Имею в виду: в искусстве, пусть даже в комедийном, то есть как бы изначально дурашливом...
Александр Федоров
Опубликовано в журнале «Экран». 1993. № 9. С.7-8.
