Кино-СССР.НЕТ
МЕНЮ
kino-cccp.net
Кино-СССР.НЕТ

История кино

До свидания, девочки!

До свидания, девочки!
Этот фильм — о том, что представляла собой наша страна в канун начала войны. У каждого из живших тогда был свой «сад желаний» — микроостровок счастливого бытия,— развеянный в пепел горькой, кровавой историей.


Как удивительно красив этот лес, просвечивающий золотистыми солнечными бликами! Сколько грусти и очарования в этих трепетных девичьих фигурах, поднимающихся по ступеням старого помещичьего дома! Какой ностальгической дымкой окутаны эти воспоминания о далекой юности, о первой любви, о счастье надежд и горечи несбывшегося! Полно, скажет здесь серьезный читатель. Время ли для умилительных красот? Ведь перестройка же. Надо говорить о проблемах, вскрывать язвы, вторгаться в «белые пятна»... Нет смысла спорить — все так. И все же, думаю, «Сад желаний» Али Хамраева — одно из самых значительных явлений «перестроечного», так сказать, кино. Прежде всего потому, что это явление полноценно художественное, позволяющее оценивать себя без скидок на важность темы и трудность преодолеваемых обстоятельств. И потому еще, что главное в фильме— исследование человеческой души, то есть то, чем и должно заниматься искусство. Ну, и, наконец, потому, что в «доперестроечные» времена такого фильма быть просто не могло.

Не будем вспоминать, сколько мытарств претерпел тот же Хамраев с «Триптихом», фильмом, сделанным в подобном же поэтическом ключе, сколько угрожающих ярлыков было навешано на его «Я тебя помню», работу вроде бы совсем недавнюю, близкую по художественному языку и в то же время крайне далекую от «Сада желаний» по главной причине— невозможности работать без внутреннего цензора, досказывать начатое до конца.

О чем «Сад желаний»? Вроде о том, о чем кино уже великое множество раз говорило. О встрече девушек с первым чувством, о переживании первой любви, первой растерянности от прихотливости этого чувства, когда

сердце героини изливается в письмах к такому доброму и славному Володьке и оно же бессильно устоять перед нагло-развязным Сергеем, отвечающим на зов Асиной души примитивным хамством: «Встретимся, когда у тебя сиськи вырастут». Представляю, сколько еще пару лет назад корпел бы многоопытный редактор, чтобы облагородить эту — фи!— вульгарность. Удивительное дело, выясняется, корпеть не надо: экран эту гадость выдержал, мы — тоже, и именно поэтому смогли ожечься той же горькой обидой, прочувствовать пережитое героиней. Небоязнь касаться самой низкой прозы, и подлого, и страшного, что было в жизни, позволяет Хамраеву быть таким возвышенно романтичным, нежным, влюбленным в красоту мира, который все равно прекрасен, как бы ни уродовал его чело; век!

Камерный по форме «Сад желаний» по сути таковым не является. За частной историей о трех девушках проступает нечто гораздо большее— время, история. Фильм не только о личном — он о всей нашей стране, о том, что она представляла собой в канун начала войны.

Три юные героини — Ася, Валерия, Томка (М. Велижева, И. Шустаева, О. Зархина) живут на перекрестии волшебного мира мечты и реальности. «Сад желаний» — это микроостровок счастливого бытия, окруженного красотой и бесконечной тайной природы, любовью бабушки, знающей множество сказок, гаданий, песен, наполненного теплым уютом домашнего очага, опоэтизированного чудачествами деда, бывшего чапаевца. Страхи из бабушкиных сказок, которые мерещатся девочкам в тревожных снах, кажется, никогда не воплотятся в явь— они из тех, которыми «пужают» лишь для того, чтобы можно было еще больше упиваться безграничностью счастья.

Но мир вокруг «сада желаний» вовсе не иллюзорен. Он все резче и грубее дает о себе знать. Уже после титров на экране появится человек в кепке и хромовых сапогах, лица которого нам долго не дадут увидеть. Он — «око недреманное», стукач, опер. Приехал в Поповку выслеживать беглого лагерника Павла, двоюродного брата девушек, сына сумасшедшего Иннокентия.

Павла играет Александр Феклистов, один из интереснейших сегодняшних актеров.

Его лицо — сплав нежности, доброты и ярости. Не просто тяга к родным местам привела его сюда.

Он хочет расквитаться с предавшим его братом Колькой, а там уж можно будет махнуть в Каракумы вместе с товарищем по побегу, изможденным узбеком с трагически печальным лицом... Когда энкаведешники настигнут безоружного, голого, стирающего одежду в пруду Павла и всадят ему в рот пулю, несчастный узбек не сможет остановить их отчаянным криком: «Не бейте его, он брат мой!». Родной брат — худший из врагов, предатель; человек, чужой по крови, языку, нации,— брат по духу, по общей, единой для всех народов страны горькой, кровавой судьбе...

Брат брату перестал быть братом — худшее свидетельство нравственного распада жизни. Брат брату уже и не может быть братом. Когда Асин дядя Иван не подаст брату Кириллу руки, то как бы в оправдание скажет: «Извини, руки в крови — курицу резал». Но руки-то в крови не у него— у Кирилла, прикатившего на пельмени к старухе матери в черной эмке. Он-то знает, что его племянник Паша никакой не враг народа, что из ревности оговорил его Колька, да лучше с ним не вязаться, себе дороже выйдет. У Ивана логика жизни иная: «Я с холуями не целовался, а по морде бивал»,— скажет он Кириллу, готовому и обниматься с Николаем, цену которому до копеечки знает, и поднимать заздравный тост «за мудрейшего из великих, гениального учителя, большого друга детей». Ну уж, а что он по долгу службы делает, можно и без того догадаться по его отвыкшему от выражения живых человеческих чувств лицу.

Очень точен выбор на роли Л. Прыгунова и П. Колбасина, сыгравших братьев. За каждым из этих, впрочем, как и иных персонажей фильма,— нравственная позиция, индивидуальность при том, что любой индивидуальности время явно враждебное, словно бы жаждет обкорнать под одну гребенку все головы. Эпизод учений Осоавиахима, бегущая в противогазах толпа под несущиеся из репродуктора славословия «О Сталине мудром, родном и любимом», при всей своей бытовой натуральности — страшная метафора времени, отнявшего у человека лицо. Впечатляющая именно потому, что как бы и не претендует ни на что, кроме как на показ частности, рядовой приметы повседневной жизни...

Где-то в середине шестидесятых промелькнул и бесследно исчез с экранов фильм Михаила Калика «До свидания, мальчики!», прекрасный именно глубиной и тонкостью сопряжения частных судеб мальчиков и неумолимого движения истории. «Сад желаний» — продолжение той же традиции, его можно было бы назвать «До свидания, девочки!». Хамраев использует документ по-иному, чем Калик, но с той же целью — сопряжения разных времен, частного и исторического.

Уплывет в глубь кадра и сомкнется с застывшей на фото чередой обнаженных женщин Валерия, чтобы разделить ту же судьбу — то ли быть расстрелянной во рву, то ли задохнуться в газовой камере. Исчезнет в пламени Томка. Иной, уже не детской горечью отныне наполнится голос Аси, обращающейся в письме к тому самому Володьке, которому еще совсем недавно почти готова была изменить: «Володька, хоть ты останься живой! Я тебя помню».

Предшествующий фильм Хамраева так и назывался — «Я тебя помню». В нем он обращался к памяти отца, погибшего на фронте. На этот раз режиссер вновь обращается к памяти того же поколения, к безымянным миллионам, у каждого из которых было свое лицо, своя любовь, своя боль, свой «сад желаний», развеянный в пепел «сороковыми, роковыми».

А.Липков
"Советский экран" № 4, 1989 год
Просмотров: 2703
Рейтинг: 2
Мы рады вашим отзывам, сейчас: 0
Имя *:
Email *: