Кино-СССР.НЕТ
МЕНЮ
kino-cccp.net
Кино-СССР.НЕТ

История кино

Особая зона

Особая зона
Кажется, в нашем советском кино появился первый американский фильм. Звучит, конечно, странно, но в самом деле картина «СЭР», снятая на родной нам киностудии «Мосфильм», в главных своих параметрах удивительно напоминает кинематограф далекого Голливуда. Тот самый кинематограф, что еще не так давно провозглашался вредным и чуждым высоким идеалам социалистического реализма. И речь здесь не об изрядно ветхих киномифах о всевозможных золушках и трубочистах, которые добиваются немыслимого процветания в благословенной Америке — как раз эти-то сказки вполне прижились в нашей кинопродукции (с поправкой, разумеется, на отечественные условия процветания, где уровень задается не миллионными акциями удачных предприятий, а, скажем, «скромным» креслом директора ткацкой фабрики). Речь о другом — об американских фильмах последних десятилетий, предъявивших зрителю четкую модель взаимоотношений между индивидуумом, как говорится, и окружающей его действительностью. Взаимоотношений, построенных на принципе полного отчуждения, отторжения человека от общества, обрекающего всякого, в ком жив протест, на гордую и мучительную роль аутсайдера, вне всякого коллектива и какой бы то ни было роли народных масс — к вящему презрению поборников партийности, народности и прочих обязательных ингредиентов праздничных тортов советского искусства. Ведь это только там, у них, в проклятом загнивающем капитализме человек человеку волк, и каждый сам за себя...

Так вот — «СЭР». Фильм, открывающий новую зону сегодняшней нашей реальности — зону не только в переносном, но и в самом что ни на есть прямом смысле. Ибо сюжет этого фильма кочует по местам, что называется, не столь отдаленным: тринадцатилетний рыжий мальчик Саша Григорьев, бежавший из спецшколы для трудновоспитуемых подростков, совершает невеселую одиссею на пути к отцу, в колонию строгого режима. С юга, из Алма-Аты, на север, в Архангельск — мрачный маршрут, где что ни остановка, то камера тюремного изолятора, бетонный двор колонии да казенные коридоры милицейских отделений и детприемников-распределителей. Здесь, в этой запредельной, невозможной реальности — свой порядок жизни, свое устройство отношений, где правят сытые начальники по режиму, молодцеватые надсмотрщики с плоскими палками для битья, разного рода вольнонаемные, изгнанные с гражданских должностей за нравственную непригодность и отныне утверждающие себя в оскорблениях, унижениях, побоях. Здесь дети в спецшколе зовутся ублюдками, уродами, гаденышами, здесь взрослые в колонии именуются бескровным словом «осужденный», здесь человеческая ценность сведена на нет.

Отсюда, из самого низа жизни, произошла судьба героя фильма «СЭР» — мальчика Саши, чья бабушка-колхозница сидела в тюрьме за пять украденных огурцов, по году за каждый, и отец его там же, в тюрьме, родился, да туда же, в тюрьму, вернулся, едва повзрослел. У мальчика Саши своя шкала ценностей, вполне приемлемая в перевернутом, вывернутом наизнанку мире, представленном в картине. Этот мир выстраивается не только угрюмой чередой режимных заведений, но и печальными пейзажами недолгой Сашиной вольницы. Тут и убогие домишки-сараи где-то в казахской провинции, куда героя привели детская память и доброе отношение к некоей Клаве, бывшей подруге отца. Тут и темный трюм теплохода во время Сашиной поездки по Северной Двине в качестве палубного чернорабочего, которого чинные пассажиры уютных верхних салонов не допускают в свое благонравное общество.

Да и московские проспекты и улицы, пробегающие в ослепительном солнечном мареве на очередном перегоне к заветной

цели,— далекими и нездешними они представляются нашему маленькому путешественнику в сравнении с куда более привычными унылыми свалками и отхожими местами. И тут нетрудно вообразить брезгливое смущение будущих зрителей картины «СЭР» — картины, где самые непривлекательные, отталкивающие натурализмом фактуры так густо наполняют кадр, где дети выясняют свои жестокие отношения в грязных, промозглых уборных и в этих же уборных находят одинокое безысходное успокоение — так, что весь мир сжимается до пределов тесной туалетной кабинки.

В этой жизни становятся возможны и обман, и мелкое воровство, и даже ножевой удар как крайняя мера. В такую дикую и страшную игру нас втягивает этот фильм, проводя кругами унижений, отведенных на долю тихого веснушчатого Саши (в этой роли снимался бывший воспитанник каширской спецшколы Володя Козырев). Приземистый, большеголовый, он стоит в инертном послушании, в очередной раз пойманный в бегах, чуть отклоняет голову, чудно косит левым глазом — бог знает что в нем творится. В нас же, зрителях, творится невообразимое: каждому побегу маленького нарушителя мы радуемся, как собственной большой удаче, а с каждым проигрышем беглеца досада и беспокойстве наши растут.

Впрочем, чему удивляться. Если аномалия возводится в норму, законодательно установленную,— такому закону нельзя не воспротивиться. Нельзя не воспротивиться унизительнейшей процедуре перед входом в спальню спецшколы, когда ребята покорно один за другим спускают трусы перед цепким взором воспитателя, бдящего порядок, когда в той же спальне, стоит погаснуть свету, валят на пол в который раз пойманного Сашу и дружно, смачно бьют ногами. Когда в наказание за его побег одноклассников заставляют бегать вприпрыжку по школьному двору, и веет смутным отчаянием от промелькнувшей на экране диковатой сцены: под ночным небом сидят на плацу ребята в арестантских робах, с какой-то древней ритуальной обреченностью. С такой же обреченностью и сам беглец, раздетый чуть не догола, устраивается на ночлег на холодном крашеном полу карцера. И тогда на почерневшем экране, как сдавленный вопль, белыми буквами выстреливает пароль всего фильма: «СЭР — свобода — это рай» (тюремная татуировка).

И обнажается в картине грустный социальный парадокс: маленький коренастый узник, по условиям судьбы выброшенный за пределы жизни, оказывается в этих условиях... свободным, вольным жить по собственному, над собой, установленному праву. Люди же, на благодатной свободе живущие, обнаруживают трагическое, рабское подчинение самым нелепым, условным правилам. И потому идет доносить в милицию несчастная сердобольная Клава, давшая было приют сбежавшему к ней Саше. Потому в погоне за беглецом вслед ему пускают разъяренную овчарку, готовую в куски порвать ребенка. Потому, наконец, благородный начальник колонии в Архангельске, разрешив мальчугану свидание с отцом, тут же и вызывает за ним неотвратимый синий фургон...

...Так что, надо думать, не ради злорадной «чернухи» из уголовной жизни снимал картину «СЭР» сценарист и режиссер Сергей Бодров. В поразительных по степени уродства подробностях тюремной хроники здесь слишком очевидно просматривается модель — крайняя, конечно же, чудовищная,— но модель, увы, всех наших отношений с миром. Отношений, построенных на неминуемой власти силы над духом, унижения над правом, системы над свободой. И не случайно среди многих людей, повстречавшихся герою фильма в его нелегкой одиссее, верными и надежными оказались лишь такие же, как он сам, одинокие странные души. Сомнительного нрава женщина, нагишом разгуливающая по квартире, куда беглец забрался в поисках «цивильной» одежды, а заодно и вещичек на продажу — не только в милицию не сдала, но еще и одела, и ночевать у себя оставила. Немой конюх в товарном вагоне — преданный друг и кормилец. Тихая молодая монашенка на теплоходе — Сашина спасительница во время проверки документов...

А в остальном — только сам за себя, только сам. Как в американском кино.

«Советский экран» № 10, 1989 год
Анна Кагарлицкая
Просмотров: 1920
Рейтинг: 3
Мы рады вашим отзывам, сейчас: 0
Имя *:
Email *: