Карл и Анна

Леонгард Франк

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Сцена первая

Июль 1917 года. Русский лагерь для военнопленных на границе между Европой и Азией.

Внутренность низкого сарая без окон. В глубине — широкие, криво висящие ворота, правая половина открыта. Ворота открываются внутрь. Сарай широкий. У стены справа параллельно рампе стоят две узкие походные койки, покрытые старыми попонами. Слева — еще две койки вдоль стены. Посередине висит керосиновая лампа с железным абажуром.

В левом углу, в глубине, стоят и висят всякие инструменты, лопаты, кирки, топоры.

Через раскрытые ворота виден забор с колючей проволокой, он тянется наискось вдоль ворот. На заднем плане, снаружи, виднеется часть лагеря, теряющегося вдали. На всем — красный отблеск заходящего солнца.

Из глубины сцены по эту сторону забора появляются Карл и Рихард с кирками и топорами на плечах, одетые в потрепанную форму немецких солдат. Они хотя и не очень похожи друг на друга, но оба одного роста, у обоих темные лица, как у всех рабочих-металлистов. Вид у них одичавший. Окладистые бороды. Рихард тяжеловеснее и старше, ему под сорок. Диалог между Карлом и Рихардом ведется в замедленном темпе, в соответствии с настроением и всей ситуацией первого действия. Их мысли и разговоры вот уже три года вертятся вокруг одного и того же. Вдоль забора ходит часовой в русской форме. В руках у него винтовка с примкнутым штыком. Приблизившись к ним по ту сторону колючей проволоки, останавливается, прислоняет винтовку к забору, вынимает из кармана коротенькую трубку и кисет, сует трубку в рот, хочет насыпать табак на ладонь, заглядывает в кисет, вытряхивает его — пусто.

КАРЛ (в знак приветствия прикладывает указательный палец к фуражке, вынимает кисет из кармана и жестом показывает русскому часовому, что насыплет ему табаку). Табак, товарищ? Табак, камрад?

ЧАСОВОЙ. Если дашь, товарищ. (Настороженно оглядываясь, протягивает руку через забор.)

Карл насыпает ему табак в руку.

Спасибо, спасибо.

КАРЛ. Ничего, ничего!

Карл и Рихард подходят к воротам, входят в сарай, медленно идут к рампе. Карл поддерживает уставшего, хромающего Рихарда, берет у него кирку и топор и кладет их вместе со своими на переднюю койку. Рихард осторожно садится на краешек койки, Карл — рядом с ним, он спокоен и равнодушен, как человек, который уже несколько лет делает одно и то же без всякого к тому интереса.

РИХАРД (задирает штанину до колена и снимает с ноги грязную повязку). Один из новых пленных сказал...

КАРЛ. Что он был очень рад попасть в плен, да? Сначала они все так говорят. Ну ничего, потом порадуется...

РИХАРД. Нет, он из Берлина, говорит — дома курят сейчас картофельную ботву.

КАРЛ (не поднимая головы). А мы и до войны не курили ничего лучшего.

РИХАРД. А лагерь наш сейчас здорово переполнен! Уж больше тысячи, поди? И все немцы!.. Интересно, сколько времени продлится еще это свинство? Скоро три года, дружище, три года, как мы торчим здесь.

КАРЛ (равнодушно). Если бы они нас не взяли в плен сразу же, в сентябре, нам бы не пришлось сидеть здесь так долго.

РИХАРД. Ты что, еще шутишь? Тебе все нипочем?

КАРЛ. Если ты считаешь это шуткой!.. А между прочим, господа, которые курили прежде импортные сигары, и сейчас курят не свекольную ботву. У них есть шкафчики, и в каждом — еще и до сих пор по два-три десятка ящичков с сигарами... И вот после завтрака они вынимают себе по одной, понимаешь, из такого широкого плоского ящичка. Как сейчас вижу...

РИХАРД (осторожно поднимает разбинтованную опухшую, посиневшую ногу и кладет ее на здоровую). И чего ты только не придумаешь. У тебя это вообще здорово получается. Ешь репу, а воображаешь, что это гусиная лапка.

КАРЛ (слегка улыбаясь). Когда мне было три года, я сделал себе из новой маминой шляпы целый экипаж. Такая была огромная шляпа с длинными ленточками. Я впрягся в эти ленточки и потащил шляпу за собой по всем лужам во дворе.

РИХАРД. Выдумщик ты. Ну тебя поколотили по крайней мере? (Осторожно, кончиками пальцев щупает опухоль.) Опухает все больше. Боль дикая! С ума сойти можно! (Медленно ставит ногу на пол и опускает штанину.) Если начнется заражение крови, мне сразу же оттяпают всю ногу. (Помолчав.) Когда моя Анна вставала утром — я всегда спал у стены, а она с краю,— я, бывало, и не слышу. Тихонечко!

КАРЛ. Уже рассказывал. Ты просыпался, когда начинала шипеть газовая горелка.

РИХАРД. Да-да, она шипела так монотонно! Я лее хотел ее починить. Но тут пришлось идти па фронт...

КАРЛ (тихонько посвистывает с серьезным лицом). Вот так, да?

РИХАРД. Точно! Интересно, она и теперь шипит?

КАРЛ. И отчего это у них груди всегда белее, а бедра и живот темнее?..

Рихард молчит.

Как темное серебро, а? Я все время думаю об этом.

РИХАРД. А когда она с тобой в постели, то уж ничего не помнишь и не видишь... Но с тех пор прошло три года... Иногда я уже не могу представить себе лицо Анны. Не могу вспомнить, какое оно. Не вижу ее. Знаешь, все как-то расплывается.

КАРЛ (как загипнотизированный). А я хорошо представляю, как она выглядит. Совершенно точно! Всю! Всю, как она есть.
Получить полный текст
Подписаться на рассылку!

РИХАРД (спокойно). Но ты же никогда ее не видел.

КАРЛ (поспешно, словно под гипнозом). Видел! Сегодня ночью видел! Во сне! Я бежал и явился к ней. (Вскакивает и обеими руками показывает на левую стену.) Вот здесь, здесь, у стены,— кровать, не так ли...

РИХАРД. А матрас на ней стеганый, и два шва посредине.

КАРЛ. Это я уже знаю... А вот здесь стоит маленькая железная печурка, ящик с углем и кочерга с медной ручкой. А здесь (показывает обеими руками назад, в левый угол) стоит кушетка, вот так, углом.

РИХАРД. Печурка?.. Нет, она стоит не так... (В раздумье смотрит на правую стену.)

КАРЛ (как бы между прочим). Нет, здесь!

РИХАРД. Ты прав. Никогда не видел моей кухни, а внаешъ ее лучше меня.

КАРЛ (склоняется над воображаемой кушеткой). А вот здесь стояла Анна и разглаживала покрывало... Вот здесь на бедре — сегодня ночью я видел это совершенно ясно — платье было чуть светлее... Это было так красиво. Просто невероятно!

РИХАРД. Верно. В этом месте платья у нее сильнее выгорают. Она ведь всегда ходит в ситцевых платьях.

КАРЛ. А потом она обернулась, и я увидел ее лицо. И она посмотрела на меня.

РИХАРД. С летчиком, который сегодня летел над лагерем, я быстро добрался бы до нее. Ну кто это может вынести! Три года!

КАРЛ (медленно проходит вперед, садится рядом с Рихардом). По крайней мере у тебя кто-то есть. О тебе кто-то думает.

РИХАРД. Это да, верно.

В глубине, вдоль забора, два солдата проносят на шесте большой дымящийся котел с похлебкой.

КАРЛ. У тебя кто-то есть. А я... Подумать только... у меня вообще никого нет... Ищешь, ищешь... Ищешь всю жизнь. Ползешь, как червяк, а перед тобой сотни тысяч километров сухого, горячего песка. Право же, жалкий червяк на голом песке!.. Я так одинок, что даже крысе завидую... А у тебя, конечно, другое дело.

РИХАРД. Да, Анна ждет меня. Если еще не загнулась.

КАРЛ (порывисто повернулся к Рихарду). Она не загнулась! Анна не умерла. (Отворачивается, медленно опускает голову.)

РИХАРД. Говорят, многие умерли с голоду. Народ умирает не только на фронте!

КАРЛ. Рихард, скажи мне. Рихард, если бы она, твоя жена, была сейчас здесь, Рихард, ты уступил бы мне ее на один раз?

РИХАРД (долго не может попять, после паузы). Если бы она сейчас была здесь?

КАРЛ. Скажи!

РИХАРД. Ну уж раз ты тоже в беде... может быть... на один раз... может быть... Но во второй — я размозжил бы тебе топором череп.

Сцена вторая

Входят двое военнопленных помоложе и садятся на переднюю койку слева. В руках у них котелки, наполненные горячей похлебкой.

ПЕРВЫЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ (оживленно). Ух ты! Да здесь по сравнению с окопами — просто гостиная, черт возьми!

ВТОРОЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. Подержать бы тебя в этой гостиной годика три да повыколотить из тебя пыль под присмотром этой скотины надзирателя, ты бы запел иначе. Говоришь, в окопах тебя подстрелить могут... А на прошлой неделе они и здесь одним махом расстреляли шестьдесят три человека из барака «В». А ведь это наш барак, барак «B». Одним махом — шестьдесят три человека!.. А как ты думаешь — за что?

РИХАРД (Карлу). А самой Анне, если бы она это сделала, я бы ее... я бы ее... Нет, это уж слишком!

Но время следующей сцены пришедшие медленно и неохотно едят свою похлебку.

ВТОРОЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. Только за то, что они не явились на вечернюю перекличку.

ПЕРВЫЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. Да, но ведь это грубое нарушение дисциплины, милок.

ВТОРОЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. Ага, вот ты каков!

ПЕРВЫЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. Да во всем мире это считается грубым нарушением дисциплины.

ВТОРОЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. А может быть, это чуточку зависит и от того, какая дисциплина требуется от нашего брата и почему они не явились на перекличку?.. Их заперли в бараке. А все из-за надзирателя. Эта скотина приходит в барак перед перекличкой каждый вечер. Порядок наводит, так сказать. И если найдет на твоей койке клопа — а он всегда находит что-нибудь этакое,— то заставляет твоих же товарищей привязывать тебя к койке и бить до потери сознания, а если они не очень стараются, то им самим достается.

ПЕРВЫЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. У нас на фронте то же самое или еще того хуже. Стоит кому-нибудь проштрафиться самую малость, товарищи тоже должны его привязывать к дереву. Как Иисуса Христа, чтобы ноги до земли не доставали, а глаза на лоб вылезли, и...

ВТОРОЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ (машет рукой). Да я знаю... Но чтобы всех шестьдесят трех к стенке! И всего-то за каких-нибудь пять минут. Всех убили. (Карлу и Рихарду.) Есть не хотите?

Карл и Рихард, словно очнувшись, берут свои пустые котелки и направляются к двери.

РИХАРД (сильно хромая, еле тащится, останавливается, с трудом ковыляет дальше). Да, Карл, если они не сделают мне операцию, то нога пропала.

Оба уходят.

Сцена третья

ВТОРОЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ (кричит им вслед). Незачем вам и идти туда, жратва все равно ни черта не стоит. (Первому военнопленному.) А вот его он не пускает к врачу. Не пускает, и все. На этого хромого господин надзиратель особый зуб имеет. Он его мучает, где только может, вот уже три года, с утра до ночи. Потому что, как он его ни терзает, а из себя вывести не может. Вот этого надзиратель никак не может перенести. Эта скотина хочет видеть нашу злобу, хочет полюбоваться, как мы давимся злобой, словно блевотиной... А Рихард — он как сундук. Бывают такие сундуки, в которых все поместится... Это невозможно жрать! (В ярости, с отвращением швыряет котелок, полный похлебки, на середину сарая.) Ну да теперь нашу бумажку с протестом, наверно, уже наклеили.
Получить полный текст
Подписаться на рассылку!

ПЕРВЫЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. А куда же они его должны наклеить?

ВТОРОЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. Туда, куда надо!.. На дверь начальника лагеря!

ПЕРВЫЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. Значит, с завтрашнего дня мы будем питаться одними жареными гусями? Да?.. И кто же выкинул этот фокус?

ВТОРОЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. Да жребий тянули. Если бы ты вчера был здесь, то и ты с нами тянул бы... А на кого жребий выпал, никто из нас и сейчас не знает. Так что никто не сможет выдать. Это логично. Мы понимали: если товарищ, который наклеит нашу бумагу, попадется, его расстреляют через десять минут. Это логично... А под бумагой подпись — один за всех.

Оба встают.

IIЕРВЫЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. Один за всех? А если они за последнюю неделю шлепнули шестьдесят три человека, может, завтра они скажут: всех за одного!

ВТОРОЙ ВОЕННОПЛЕННЫЙ. Всех они не смогут расстрелять. Кто же тогда будет работать? Это логично. (Уходит вместе с первым военнопленным.)

На сцене никого нет. Виден только часовой, который медленно ходит вдоль забора, осторожно оглядываясь и раскуривая свою трубку.

Солнце уже село. Смеркается. Издали раздаются прерывающиесязвуки губной гармоники, постепенно они образуют протяжную, заунывную мелодию, далекую и едва слышную.

Сцена четвертая

Появляются Карл и Рихард, в руках у них котелки с дымящейся похлебкой.

РИХАРД (медленно ковыляя к койке). Не послать ли мне записку лагерному врачу?.. Может, через вон того часового, а? (Садится, как и раньше, на край койки и начинает есть.)

КАРЛ (зажигает керосиновую лампу). А часовой вполне приличный малый. Но такую записку он едва ли передаст доктору. Попроси-ка сам еще раз надзирателя...

РИХАРД. Да он мне даст кулаком по морде, и дело с концом. Ничего не выйдет. Ведь он же сказал, что в его бараке больных не бывает. Здесь всегда все в полном порядке... Да, и этот протест против гнусной жратвы тоже ерунда. Из-за гешл опять кого-нибудь расстреляют. Мы военнопленные. А это значит, что мы должны молчать и подставлять спину.

КАРЛ (садится, как и раньше, около Рихарда). На твоей спине уже достаточно поездили.

РИХАРД (равнодушно). Такова уж наша судьба... Если они не поймают парня, который прилепил нашу бумагу с протестом,— а ведь они долго искать и не станут — схватят первого попавшегося, и не одного, и расстреляют. Ясное дело. Скажут, для острастки! Шлепнут, говорю тебе, через пару минут, а стреляют они, поди, без промаха.

КАРЛ. Ну и пусть стреляют!

РИХАРД (после паузы). Нет, что касается Анны, то моя Анна никогда бы этого не сделала, даже если бы я сам уступил ее тебе. Нет, она, мой милый, не для других.

КАРЛ. А вдруг она за это время нашла себе другого?.. Три года — долгий срок для женщины, у которой горячая кровь... Ты бы ведь тоже не терял времени даром, если бы здесь водились не только клопы, но и бабы.

РИХАРД. Могу рассказать тебе кое-что, Карл, чего ты еще не знаешь.

КАРЛ. Едва ли я еще чего-нибудь не знаю.

РИХАРД. Когда мы с Анной перебрались в Берлин, мы нашли там прекрасную комнату, обставились... Мебель купили в рассрочку!

КАРЛ. Так я же все это знаю. В месяц вы платили по шесть марок. И только за хорошее покрывало па кушетку вы заплатили сразу, наличными... Синее покрывало с желтым узором.

РИХАРД. Да, а потом началась война.

КАРЛ (расстегивает ворот гимнастерки, отодвигает рубашку). Вот здесь, да, здесь?

РИХАРД. Да. (Показывает на ногу над коленом.) И здесь. Немножко побольше.

КАРЛ. Коричневая, говоришь.

РИХАРД. Это потому, что кожа у нее такая белая... (После паузы.) Так вот, прежде чем мы узнали, что я должен идти на войну, мы сказали себе: теперь мы должны держаться только друг друга. Я думаю, Анна не забыла об этом. У нее для других мыслей и времени нет. Ей там очень трудно.

КАРЛ. Но, может быть, как раз поэтому! Может быть, ей там слишком трудно! (В страхе и с ревностью.) И кроме того, три года, Рихард, подумай только, три года! Я слышал, что женщинам с такой белой кожей и с родинками особенно трудно удержаться.

КАРЛ. А тебе-то какое дело!.. Тебе от этого ни жарко ни холодно... Ведь Анна не такая... Я же тебе рассказывал, что она была девушкой и как все это было нелегко. А ей тогда было двадцать четыре. Это не мало для здоровой женщины. А потом! Каждый раз ее надо было уговаривать. Каждый раз!.. Нет-нет, она не такая.

КАРЛ (лицо его страдальчески исказилось). О чем ты мне говоришь!

РИХАРД (весь во власти своих воспоминаний). Если уж она соглашалась, тут не на что было пожаловаться. Она крепкая баба. Тогда уж ей удержу не было.

КАРЛ (вне себя от ревности и муки, шепчет). Перестань! Я знаю! Замолчи же!

РИХАРД. Но ведь об этом я тебе еще ни разу не говорил.

КАРЛ (мягко). Я знаю все, что касается Анны. Намного больше того, чем ты мне рассказывали вообще можешь рассказать. (После паузы.) Ты ее любишь? Я имею в виду, любишь ли ты ее по-настоящему?

РИХАРД. Еще как, мой милый, еще как! Это ты даже не можешь себе представить. А Анна — как она любит меня! Потому что я ее муж. Вот ведь как обстоит дело с Анной. Она разумная женщина.

КАРЛ. Я вижу ее. Вот и сейчас я снова вижу ее. Она стоит посреди какой-то аллеи. Смеркается. Ни одного человека вокруг! Только она! Она ждет... Я не могу иначе это назвать — она ждет. В какой-то аллее, не очень далеко от дома.

РИХАРД. В нашем районе нет никакой аллеи... Хотя постой! Ты прав. Немного подальше есть аллея... А разве ты там был когда-нибудь?

КАРЛ. В этом городе я никогда не был.

РИХАРД. Откуда же ты знаешь, что поблизости есть аллея? Откуда ты это знаешь? Я тебе этого не говорил, потому что сам забыл об этом.

КАРЛ. Откуда? Я не знаю откуда.

РИХАРД. Да-да, вспоминаю — там, в этой аллее, она часто сидела на солнышке.

КАРЛ. Она не сидит на скамейке, она стоит под деревьями. И ждет. Все это словно уже не на этом свете.

РИХАРД. Да-да. Анна ждет, она ждет меня... Вот уже три года, голубчик, три года!

КАРЛ. Если ты раньше ходил без бороды, а потом, спустя много лет, вернешься домой с окладистой бородой, может быть, Анна тебя и не узнает.

РИХАРД (шутя). Ну что ж, мне придется кое о чем ей напомнить — о таких вещах, которые только муж знает о своей жене. Тогда она сразу поймет, что это я. У нее тоже есть свои привычки. В постели, например, когда совсем уже... Сказать тебе, как она лежит?.. Тогда она лежит...

КАРЛ (задыхаясь). Не надо, оставь! Ведь ты мне об этом уже рассказывал.

Снаружи совсем стемнело. Видно только, как то здесь, то там вспыхивает трубка у часового. Быстрыми шагами вдоль забора приближается надзиратель. Внезапно при виде курящего часового останавливается. Слышатся неразборчивые крики.

РИХАРД. Этот негодяй опять идет сюда искать клопов. КАРЛ. Он готов принести их с собой, лишь бы найти здесь что-нибудь.

Сцена пятая

Быстро входит надзиратель. Карл поднимается, встает по стойке «смирно». Рихард пытается встать, но со стоном валится вновь.

НАДЗИРАТЕЛЬ. Кто наклеил эту бумагу?.. Когда вас, собаки, поставят к стенке, вы раскроете глотки. Только тогда будет уже поздно. (Рихарду.) Ты почему это не встаешь, собака?

Рихард с большим трудом встает,

КАРЛ. Ему нужно сделать операцию.

НАДЗИРАТЕЛЬ (разъяренно). Заткнись! (Выхватывает у Рихарда котелок из рук.) Чтобы сейчас же сожрал, собака!

Рихард едва сдерживается.

Если через полминуты не сожрешь, слышишь, через полминуты... (Поворачивается к левой койке, подымает одеяло и ищет клопов.)

Рихард, вне себя от бешенства, хватает топор, быстро ковы ляет к надзирателю и поднимает топор над его головой. В ту же секунду Карл вскакивает, подбегает к Рихарду и выхватывает у него топор, но при этом задевает Рихарда за больную ногу, и тот с диким стоном падает без сознания.

(Быстро оборачивается, видит Карла с поднятым топором и, уверенный, что Карл хочет его убить, бросается к двери, кричит.) Часовой! Часовой! (Вынимает револьвер, направляет его на Карла, который выронил топор из рук.)

Вбегают двое часовых с винтовками наперевес.

(Показывает на Карла.) Увести! Теперь ты у меня в руках!

Часовые быстро проходят вперед и хватают Карла.

НАДЗИРАТЕЛЬ (медленно и торжествующе, с сознанием своей власти приближается к Карлу). Итак, ты хотел меня убить, убить...

Карл молчит с непроницаемым лицом.

Отвечай, собака!

Карл молчит.

И это, конечно, ты приклеил бумагу с протестом? Конечно, ты! Этого достаточно для двух смертных приговоров... Жаль, что тебя нельзя расстрелять, воскресить и еще раз расстрелять. (Смеясь.) Право, жаль! Но мы тебе и так не облегчим смерти. Мы знаем, дорогуша, один способ, такой способ... (Смотрит на Рихарда, без сознания лежащего на полу.) А вот этого мы наконец-то про-опе-ри-ру-ем! Тогда с вами обоими будет покончено. (Внезапно бросается на Карла, поворачивает его за плечи и бьет кулаком по затылку.) Вон отсюда!

Карл спотыкается, затем медленно проходит между часовыми к двери.

(Кричит им вслед, показывая на Рихарда.) А затем отнесите вот этого!

Часовые, не двигаясь с места, вопросительно смотрят на него.

На опе-ра-ци-ю!

Карл двумя прыжками стремительно выскакивает за дверь. Пораженные часовые и надзиратель — ва ним. Снаружи в совершенно темном лагере слышатся неразборчивые крики. Выстрел. Мимо дверей пробегают с о л« даты. Еще один выстрел.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена первая

Июль 1918 года. Комната Анны. Небольшое квадратное помещение. Сзади — невысокое, но довольно широкое окно, на подоконнике — цветущие левкои. У окна справа — широкая кровать с тумбочкой и маленькой лампочкой. Напротив, ближе к середине стены,— узкий шкаф, рядом с ним — низкий кухонный шкаф, на нем — газовая плитка, над ней — полка для тарелок. Впереди слева, перед рампой, несколько наискось стоит кушетка. Посередине — стол с тремя стульями. Над ним — электрическая лампочка с маленьким абажуром, на абажур наброшен кусок пестрой материи. Справа у рампы — входная дверь, рядом с ней — стул и маленькая железная печка.

Анне — двадцать восемь лет. Ее умное лицо полно душевного богатства, мудрой сдержанности; она проста и неприпужденна. Это женщина сильная, полная тепла и неподдельного чувства. У нее длинные рыжеватые волосы, свернутые узлом на затылке.

Марии — двадцать четыре года. У нее темные, коротко остриженные волосы. На гладких упругих щеках все время появляются и исчезают ямочки. Улыбка маленького рта полна живой прелести. Это очаровательное, искреннее, веселое и легко возбудимое существо, которое быстро и сильно воспринимает все происходящее и так же быстро все забывает.
Получить полный текст
Подписаться на рассылку!

Мария сидит в изголовье кушетки и выдергивает наметку из только что дошитой белой кофточки. Анна сидит около нее и/ улыбается, как только может улыбаться женщина, гч,1цнчцаяся присутствию простой, веселой, полной жизни молодой девушки.

МАРИЯ (показывает а место под окном слева). Правда, Анна, лучше ее туда поставить?

АННА. Ты думаешь?

МАРИЯ. Давай!

Они перетаскивают кушетку к окну слева.

Вот увидишь!

АННА. Но ведь уже четыре года, как она стояла там.

МАРИЯ. Разве так не лучше?

АННА. Да, может быть, действительно...

МАРИЯ. Конечно! (Снова садится в изголовье.) А как это все изменило. Вся комната выглядит иначе, Анна. А и н а (на секунду присаживается на край). Я поставлю ее обратно.

МАРИЯ. Как это на тебя похоже. Все должно оставаться, как было. Уж такая ты во всем,

АННА. Наше это не лучше?.. В жизни не бывает так, как хочется.

МАРИЯ. Скажи мне, Анна, почему ты не хотела иметь ребенка от Рихарда? Если бы сейчас у тебя был ребенок!..

АННА. Этого не объяснишь словами. Это какое-то совершенно особое чувство. Трудно объяснить, почему я не хотела от него ребенка.

МАРИЯ. Как он любил тебя! Я никогда этого не забуду... А тогда, в то воскресенье, на пикнике... Как давно это было!.. Ты знаешь, в какой-то момент мне показалось, что он выберет меня.

АННА. Как раз в тот вечер он спросил меня, хочу ли я быть его женой. А я уже давным-давно знала, что дело идет к этому.

МАРИЯ. Это, должно быть, чудесно, Анна, чудесно, да?.. Такой мужчина! Настоящий мужчина!

АННА (по-женски лукаво смеется). Он правился тебе, Мария, я знаю. Больше чем нравился!

МАРИЯ (с напускным возмущением). Что ты! Как тебе это пришло в голову! (Преодолевает нахлынувшую печаль и снова становится веселой.) А как он тогда танцевал с то-бой! Как слои! Огромный, добродушный слон! Он же совсем не умел танцевать. А на его лице било написано такое счастье, какого я никогда не видела у человека. Его лицо! Я его до сих пор вижу. (Рассматривает кофточку и показывает ее Анне.) Красиво? Надеть?

АННА (смеясь). Ну надевай уж!

МАРИЯ (моментально раздевается, натягивает на себя кофточку, берет с кушетки поясок и, подвязав кофточку повыше талии, вертится из стороны в сторону). Это, конечно легкомысленно. Мне нечего есть. Хлебные карточки за прошлую неделю лежат в столе. Денег не было!

АННА (смеется). Это не легкомысленно.

МАРИЯ. В воскресенье я была в музее, там так прохладно. И видела картину... большую такую картину из Италии. «Тайная вечеря»! В середине — Иисус Христос, а перед каждым апостолом лежит по два хлебца.

АННА. По два? Сразу по два?

МАРИЯ. Говорю тебе, по два! (Вертится, разглядывая на себе кофточку.) Ужасно мне хочется еще две такие. Тогда их было бы три... Хорошо?

АННА. Чудно!

Мария падает на кушетку, подпрыгивает и, ловко перевер-нувшисъ, кладет голову Анне на колени. Анна нежно гладит ее волосы.

МАРИЯ (серьезно). Ах, Анна, если уж я жалуюсь, то что же говорить моей сестре, ведь у нее двое мальчишек и ни гроша в доме!

АННА. И к тому же ей с утра до ночи приходится шить погоны.

МАРИЯ. Если бы не было Ганса, она умерла бы от голода вместе со своими ребятами. (После паузы.) Я боюсь, Анна, боюсь. Если поезд пришел точно без четверти девять, то мой зять будет здесь через четверть часа. Сестра как прочитала телеграмму о его приезде, так с тех пор и сидит вот уже целый день пи жива ни мертва и смотрит в одну точку. А малыш — на коленях. (Снова надевает платье.)

АННА. Ужасно, что так случилось...

МАРИЯ. Прошло уже больше года, как зять был здесь на побывке... Его кровать осталась свободной. Могла ли она держать ее пустой, когда есть нечего. Первое время между двумя кроватями стоял стол. Затем стол вытащили и кровати сдвинули. Тут-то все и произошло. Как-то само собой... Ганс кормит всю семью почти один. И как он любит своего ребенка! Вот, посмотри (обхватывает голову руками) — так он сидит часами и смотрит на бельевую корзинку, где спит ребенок. (Встает и направляется к двери, Анна ее провожает.) Безумно любит!.. И что теперь?.. Ну, побегу на службу! Я сегодня дежурю ночью!

АННА. Пошли-ка сестру ко мне. Может быть, лучше, если хотя бы в первые минуты она будет не вдвоем с мужем, а на людях... Почтальон из второго дома, когда па побывку пришел, так сразу же за револьвер схватился. Может быть, если бы там был еще кто-нибудь...

МАРИЯ. А когда муж фрау Мозер явился на побывку, то Фриц просто на время перебрался в другое место. И все было как полагается!

АННА (задумавшись, больше про себя). А жена почтальона не знала вовсе, что ее муж едет, она даже его не сразу узнала, так он изменился.

МАРИЯ. А господин Хаузер! Тот, другой, все еще живет у них, потому что не может найти комнату. Так они и живут втроем в одной комнате.

АННА. Ты что-то слишком несерьезно к этому относишься. Мужчины там годами терпят лишения, а им еще и дома приходится переживать такое унижение. Это уж слишком несправедливо. Ты должна понимать это.

МАРИЯ. А как ты думаешь, Анна, что сделает мой зять, когда увидит ребенка?

АННА. Не знаю. Что ом может сделать? Ведь он ее муж. (Быстро подходит к газовой плитке, зажигает. Горелка на-чинает монотонно шипеть, издавая в точности тот звук, который изображал Карл в лагере. Возвращается к Марии. Успокаивающе.) Но не каждый убивает свою жену. Не каждый!

МАРИЯ (уже в дверях). Это я... я виновата... Она мне рассказала обо всем сразу, в самом начале, и я не отговорила ее. Наоборот! Потому что я все понимала. Слишком хорошо понимала! Он же ее любил ужасно... А теперь мне так страшно. Но ведь зять тоже должен попять, что это обстоятельства виноваты. Может быть, он и поймет. Должен понять! (Вдруг с прежней веселостью.) А я ему напеку блинчиков. Потрясающих блинчиков! Он их любит. Он не откажется, вот увидишь.

АННА. В общем, пришли ее ко мне.

МАРИЯ. Хорошо! (Убегает.)

Сцена вторая

АННА. Бедная женщина! (Идет к газовой плитке и сыплет кру пу в кастрюлю, которая стоит на монотонно шипящей го-релке; быстро помешивает.)

В дверь стучат.

(Не оборачиваясь, кричит.) Да! Войдите! (Снимает кастрюлю с огня и только тогда поворачивается к двери.)

Входит КАРЛ. У него в руках узелок, завернутый в мок-рую бумагу и перевязанный веревкой. Останавливается у двери, вся его фигура и взгляд выдают огромное напряжение, перерастающее в восторг и радость: образ живой Анны целиком и полностью совпал с тем, который он создал в своем воображении.

КАРЛ. Анна!

Анна боязливо и вопросительно смотрит на Карла. Молчит.

(Радостно.) Анна!.. Анна!.. Ты не узнаешь меня?

АННА (при виде его радости страх ее проходит; с любопытством). Кто вы?

КАРЛ (кладет узелок на стул около двери). А горелка все еще шипит. Я давно хотел починить ее. Помнишь, за день до начала войны? Не успел.

Анной овладевает смущение. Нe отрывая взгляда от Карла, она выключает газ. Монотонное шипение прекращается.

Помнишь?

АННА (смущаясь все больше). Да... был тогда разговор.

КАРЛ. Значит, ты меня не узнала?

АННА (делает шаг к столу). Кто же вы?

КАРЛ (после паузы, дрожащим от волнения голосом). Рихард.

АННА (отшатывается, ухватившись рукой за стол). Мой муж?.. Нет, вы не мой муж.

КАРЛ (умоляющим голосом). Анна! (Тихо и подавленно.) Ты что, Анна, ты не веришь мне?.. А я узнал бы тебя сразу даже в толпе на улице! Я тосковал по тебе свыше всяких сил. (Снимает со стула свой узелок и поднимает стул за ножку.) Стулья придется заново покрасить... Я тебе говорил, что эта краска не будет держаться долго.

Анна широко раскрывает глаза и прислушивается к Карлу всем своим существом.

Я еще тогда купил банку масляной краски... Она цела?

АННА (словно загипнотизированная). Краска еще цела.

КАРЛ. Высохла, наверно... Четыре года! Ну, Анна, моя Анна!

АННА. Боже праведный!.. И все-таки вы не мой муж. Ведь мой муж... (Быстро подходит к комоду, выдвигает ящик, пере-рывает все его содержимое, достает открытку военного ведомства и протягивает ее Карлу.) Уже давно! Четыре года! Мой муж убит четыре года назад.

КАРЛ (некоторое время смотрит на нее с радостной улыбкой, затем тихо качает головой и читает). «Погиб четвертого сентября тысяча девятьсот четырнадцатого года». (Перево-рачивает открытку.) «Штаб военного округа». (Снова переворачивает, читает еще раз.) «Погиб четвертого сентября тысяча девятьсот четырнадцатого года». (Смотрит на Анну и, смеясь, поднимает обе руки.) Это неправда... Неправда, Анна. Ты получила ложное извещение. (Подходит к Анне, берет ее за руку. С огромной нежностью.) Что это они тебе написали!

АННА (в ее лице мелькает безумная надежда; она способна поверить, что любимый не погиб, а вернулся). Не погиб?

КАРЛ. Поверь мне, Анна, моя Анна!.. Ты смотришь на меня, как па чужого. Четыре года способны изменить кого угодно, четыре года войны.

АННА (тронутая искренностью его чувства, складывает руки на груди). Совсем чужой... Нет, вы мне не совсем чужой. Может быть, мы и виделись когда-нибудь, где-нибудь. (Опускает руки.)

КАРЛ. Вот такой я увидел тебя. Ты ждала, ждала в аллее. Меня ждала. Это было под вечер. Стояла совсем спокойно. Казалось, ты знаешь, что я приду.

АННА. Когда это было?

КАРЛ (тихо улыбаясь). Когда я был в плену. Далеко на севере, где-то между Европой и Азией... Теперь ты мне веришь?

АННА. Но почему вы говорите, что вы мой муж? Почему? Это же неправда... Мне так страшно... Ведь вы не муж мой. Боже праведный, мой муж погиб. Конечно, он погиб.

КАРЛ (умоляющим голосом). Но, Анна! (Спокойно.) Тебе повезло. Ведь бывает, что о человеке сообщают, будто он погиб, а он возвращается. Редко, но бывает. (Снова берет ее за руку.) Тебе повезло, Анна. (Радостно.) Нам повезло.

АННА (с зарождающейся надеждой; хочет отвести свою руку, но останавливается). Это было бы слишком... Это было бы[ слишком много.

КАРЛ. Но неужели ты этого не чувствуешь, Анна, неужели не чувствуешь?.. Я тебе противен?

АННА (отводит руку). Я не могу даже подумать об этом.

КАРЛ (с глубокой, искренней любовью). А я целых четыре года видел только тебя во всем мире. Ты моя Анна, жена моя.

Сцена третья

Оба медленно поворачиваются к двери. Входит сестра Марии в домашних туфлях, с грудным ребенком на руках. Идет медленно, молча, взгляд неподвижен, как у человека, раздавленного судьбой.

АННА (стараясь скрыть волнение, подвигает ей стул). Садитесь, пожалуйста. (Смущенно смотрит на Карла.) Вы, наверно, голодны. (Приносит яблоко, тарелку, нож, вилку, кусо-чек колбасы.) Очистить яблоко?
Получить полный текст
Подписаться на рассылку!

КАРЛ. Ты же знаешь.

Анна смущенно опускает голову и начинает чистить яблоко.

Подумать только, что ты делаешь это для меня!

Анна взглядывает на Карла, видит его волнение, и едва заметная улыбка пробегает по ее лицу.

Вот и опять ты мне чистишь яблоко.

Ребенок начинает кричать. Сестра Марии дает ему грудь, продолжая смотреть перед собой неподвижным взглядом.

(Садится и рассматривает вилку.) А старой вилки нет больше? Той, что с тремя зубцами и у которой один зубец немного короче?

АННА (растерянно). Вилка? (Словно во сне идет к кухонному шкафу и приносит вилку.)

КАРЛ (радостно). Вот она... В обувной лавке иод нами прежде стояло на витрине сотни две ботинок. Это я точно помню. А теперь там стоит пара старых сапог и разбитая ваза, Только представишь себе, как выглядела витрина раньше и как теперь, и все становится понятным: была война.

В передней раздаются тяжелые мужские шаги. Стучат. Анна подходит к двери, открывает. Карл, уже приготовившийся было есть, отодвигает тарелку, смотрит на дверь.

Сцена четвертая

МУЖ СЕСТРЫ МАРИИ (в дверях, радостно). На две недоли па побывку пришел!.. Ну где же она? (Входит. Взгляд его падает на жену, лицо сияет от радости. Он пристально смотрит на нее, привычным движением снимает с плеча винтовку, прислоняет ее к стене. Постепенно до его сознания доходит, что ребенок, которого кормит его жена,— это ее ребенок. Медленно делает два шага по направлению к ней.) Что... что это?

Сестра Марии обреченно смотрит на мужа. Молчит.

(Смотрит на Анну, которая затаив дыхание переводит взгляд на Карла; Карл не понимает, что здесь происходит. Снова смотрит на жену.) Что это... что?

СЕСТРА МАРИИ. Это от него.

Теперь ее муж понимает все, медленно и грузно поворачивается к двери, снова привычным движением вскидывает на плечо винтовку и, не сказав ни слова, выходит.

Подожди!.. (Вскакивает, лицо ее выражает смертельный ужас, бросается к двери и кричит). Вилли! Вилли! Остановись! (Выбегает в переднюю.) Не уходи!.. Вилли!

Сцена пятая

Анна подходит к двери, закрывает ее.

КАРЛ. Я только сейчас понял.

АННА. Бедная женщина! А ее муж! Муж!..

КАРЛ. Это бывает по-разному. Один сразу же убивает жену, а в придачу и ее любовника, другому на все наплевать, а вот ему, как мне кажется, теперь в жизни ничего не страшно — самое страшное он только что пережил... А ты, Анна, ты была молодцом все эти годы. Ты была молодцом. Теперь я это знаю.

АННА (резко поворачивается к нему). Если вы еще хоть раз скажете, что вы мой муж. слышите, если вы еще хоть один раз скажете!.. (Слезы гнева выступают на ее глазах.)

КАРЛ. А только что... ты сама это чувствовала... Мы же созданы друг для друга — ты и я. И ты это чувствовала сейчас.

АННА. Мы вовсе не созданы друг для друга. Вы... Вы обманщик. Я вас не видела никогда в жизни.

КАРЛ. Я бежал в июле семнадцатого года, Анна... И мне потребовался целый год, чтобы дойти до тебя. И пока я бежал, я видел только тебя, думал только о тебе. Только о тебе!

АННА. Неужели со мной может произойти то же, что и со всеми? Мужа нет — берут себе другого. Случается сплошь и рядом.

КАРЛ. Это совсем другое, Анна, совсем другое. И ты ото чувствуешь. (Медленно поворачивает голову к окну.) А занавески новые? Мы же тогда купили желтые. Продавец еще сказал, что нам повезло... Помнишь?

АННА. Помню... Боже праведный!..

КАРЛ. У продавца, что нам расхваливал занавески, были маленькие черные усики, такие маленькие, и шрам на лбу. Я еще обратил твое внимание.

АННА (в волнении, растерянно). Не понимаю, откуда вы все это знаете. Но то, что вы делаете, ужасно. Ужасно!

КАРЛ (смотрит на Анну с глубочайшим отчаянием, затем опускает голову). Нет-нет, ты же моя Анна, жена моя.

АННА. Может быть, мой муж еще жив. Вы же сами сказали это. И все-таки хотите, чтобы я была вашей женой? А он, может быть, жив. И вернется.

КАРЛ (быстро поднимает голову). Ну И что тогда? Что если бы и пришел кто-нибудь? Кто-нибудь? Ты что думаешь? (С внезапной ревностью, со сжатыми губами, вполголоса.) Пусть приходит кто хочет. Никто не может прийти. Мы созданы, чтобы быть вместе. (Замечает, как испугалась Анна; мягко.) Это судьба, Анна, если она вообще есть на свете, это судьба.

АННА. Правда, вы... вы не кажетесь мне чужим. Я не понимаю почему... И в этом не было бы ничего дурного, если бы только вы не уверяли меня, что вы мой муж.

КАРЛ. Но ты же чувствуешь сама, что мы принадлежим друг другу — ты и я. Ты же это чувствуешь. Анна.

АННА. Но если муж жив, если он еще жив? (В ужасе понимая, что ее нарастающее чувство к Карлу уже сильнее ее разума.) Это невозможно. Совершенно невозможно!.. Так просто не переходят от одного к другому. Так просто это не бывает. Стоит мне только подумать о нем, о его глазах, как он смотрел на меня... Он любил меня, по-своему очень любил!

КАРЛ. Но ты ждала меня. Это правда.

АННА. Он так хорошо ко мне относился. Всегда... Рихард был... не такой, как вы, он был тише, медлительнее. Не такой необузданный и резкий. Вы же весь как пружина.

В передней раздаются легкие быстрые шаги. Стучат. Анна идет к двери, открывает.

Сцена шестая

МАРИЯ (останавливается в дверях; очень взволнована, плачет). Он сразу же бросился на вокзал и уехал на фронт. Так ужасно он все воспринял. Так тяжело, Анна. Но он вернется. Он, конечно, вернется, Анна! Я тогда брошусь ему на шею. (Обнимает Анну.) Просто брошусь на шею. И все опять будет хорошо.

АННА. Конечно, он вернется.

МАРИЯ (успокаиваясь). Ты тоже так думаешь, правда?

АННА. Конечно! (Утешая Марию, обнимает ее за талию а ведет в комнату.)

КАРЛ (нисколько не смутившись, встает, протягивает Марии руку; спокойно и приветливо). Добрый вечер, Мария... Вы почти не изменились, даже совсем не изменились за все эти годы. Только волосы... Вы остриглись.

Мария вопросительно смотрит на Анну, затем на Карла, снова на Анну.

(Улыбаясь, спокойно обращается к Анне.) Она меня не узнает.

МАРИЯ (с любопытством улыбается; Анне). Кто это? Скажи!

КАРЛ. Тогда на пикнике у вас волосы все время рассыпались. Анна дала вам шпильку.

МАРИЯ (Анне). Ну скажи же, кто это!

АННА (спокойно, без всякого выражения). Это Рихард.

МАРИЯ (удивленно, но еще продолжая улыбаться). То есть, как — Рихард? Что ты говоришь?

АННА (с тем же непроницаемым видом). Да. Он только что приехал.

Карл улыбается, с интересом наблюдая за этой сценой.

МАРИЯ (отшатывается, потрясенная). Как ты можешь так шутить, Анна? Так говорить о Рихарде, когда он... Он же умер.

АННА. Он не умер.

КАРЛ (серьезно). А никто и не шутит, фрейлейн Мария.

МАРИЯ (Анне, обиженно). Я сегодня и так чуть с ума не сошла... Как ты можешь!

КАРЛ. А почему вы этому не верите, фрейлейн Мария?

МАРИЯ. Я бы поверила, если бы вы... то есть если бы Рихард даже неузнаваемо изменился за эти четыре года. Я бы сразу поняла, если бы это был он. Даже если б ослепла, все равно поняла бы, что передо мной Рихард.

КАРЛ (спокойно и уверенно). Анна мне верит. Значит, она это чувствует.

МАРИЯ (Анне, взволнованно). Разве он Рихард? Ты в это веришь?

АННА (безжизненно). Ты же слышишь.

МАРИЯ (потрясенная). Ты действительно веришь в это?!! Он говорит, что он Рихард?

Анна кивает, у нее неподвижный взгляд.

(Твердо и решительно.) Это неправда! (Карлу.) Как вы можете это говорить!

КАРЛ. Это правда.

МАРИЯ (Карлу, возмущенно). Это ложь! Вы лжете! Лжете!

КАРЛ (медленно качает головой, убежденно). Нет, нет.

АННА (одновременно обращаясь и к Карлу, словно боясь его потерять). Как же ты можешь, Мария, говорить такие вещи! Ты просто не имеешь права.

МАРИЯ (поражена). Анна!

АННА. Что чувствуешь сердцем, не может быть ложью, Рихард это имел в виду.

МАРИЯ. Да, Анна. Именно поэтому. Именно поэтому, Анна!.. Ты же все-таки должна это чувствовать. Если бы я даже ослепла...

АННА (деловито). Может быть, и я думала бы так же, если бы ослепла.

МАРИЯ (начинает понимать, что Анна полюбила Карла; растерянно смотрит на них и идет к двери). Так вот ты как! А я и не знала, что это может быть так, вдруг!.. Ну, тогда я пойду. Не сердись на меня, Анна, но сердись на меня. Я пойду.

АННА (ласково улыбается). А я и не сержусь. (Провожает Марию до двери.) Не болтай об этом. Рано еще. Никому! Ладно?

МАРИЯ (взволнованно). Нот-нот! (Широко раскрытыми глазами смотрит на Карла, кивает ему, потом переводит взгляд на Анну, обнимает ее, порывисто целует и выбегает из комнаты.)

Сцена седьмая

АННА (закрывает дверь и медленно возвращается обратно; взяв себя в руки). Не подумайте только... Все это не так. Совсем не так, я знаю.

КАРЛ. Что чувствуешь сердцем, не может быть ложью. Только то, что чувствуешь, и есть правда. Ты сама сказала это.

АННА (строго). Моя подруга сразу поняла, что вы лжете. Сразу!

КАРЛ (мягко). А ты, Анна, ты?

АННА (сердито). Как глупо говорить, что вы мой муж. Как глупо!

КАРЛ. Но то, что я говорю,— это правда. И ведь ты сама... только что ты сама сказала об этом Марии. И меня назвала Рихардом.

АННА (вне себя). Вас? Никогда! Ни разу я вас Рихардом не называла. (Садится за стол, опустив голову. Переводит разговор на другую тему.) У Марии зять снова поехал на фронт... Так вот! Так оно и бывает!

КАРЛ. Я бы на его месте этого не сделал. Сразу же покончил с собой. Другого мне ничего не оставалось... Потому что.., мне нужен кто-нибудь, кто бы жил для меня и для кого я мог бы жить. Впрочем, это нужно каждому. Такова жизнь. Иначе она не имеет смысла... В понедельник я пойду искать работы. А ты по-прежнему на картонажной фабрике?

АННА. Да, по-прежнему.

КАРЛ. Теперь тебе это больше не придется делать. А как дела с рассрочкой?

АННА. Все выплатила за эти годы.

КАРЛ. А кушетка ведь стояла там, под окном.

АННА. Мы можем поставить ее опять туда же.

Они относят кушетку на прежнее место.

КАРЛ. А то в комнате что-то не так... Вот... Вот так, углом. Теперь все снова как было.

АННА. Вы приходите в мою комнату и говорите все это таким тоном, что вам почти что веришь. Говорите даже такие вещи, о которых я сама-то совсем забыла. (Откидывает одеяло, закрывает окно шторой и стоит, прислонившись к подоконнику. Ждет, что будет дальше.)

КАРЛ. Я знаю о тебе все, Липа, знаю больше, чем кто-либо на свете, больше, чем твоя мать, и даже больше того, что ты сама о себе знаешь. Иначе быть не может. И ты это должна теперь понять.
Получить полный текст
Подписаться на рассылку!

Анна зажигает лампочку на ночном столике, выключает верхний свет, снова прислоняется к подоконнику и ждет.

(Внезапно, весело.) У меня ровно двадцать семь пфеннигов.

АННА (показывает на кушетку и сейчас же снова кладет руку на подоконник). Сегодня вы можете спать здесь, если вам больше негде... Лучше мы подвинем ее к стене.

Они подвигают кушетку к стене.

КАРЛ. Значит, все выплачено!.. Тогда мы можем спокойно начинать все сначала... Теперь все будет хорошо, Анна, намного лучше, чем было. Намного лучше!.. Посмотри-ка на меня... Пожалуйста, посмотри на меня, Анна.

АННА (вдруг враждебно). Может быть, вы знаете и то, что я сказала моей подруге, когда узнала о смерти мужа?

КАРЛ (садится на кушетку, говорит медленно и г трудом). Что ты сказала тогда, когда пришло это ложное известие, я не знаю... Наверно, это было тяжело для тебя, как и для других женщин. Защемило в груди... Но я же тебя знаю. Ты никак не могла поверить, что с тобой случилась такая вещь. Что это вообще может с тобой произойти. Ты же как липовый листок, ты простая. Ты — так выглядишь. Наверно, и совсем не поверила... И долго еще думала, что однажды я вернусь домой, и первое время была совсем, совсем спокойна. Ты такая. Это у тебя в крови. У тебя столько силы и спокойствия, как у самой жизни. Ты всегда спокойна и весела, даже когда не светит солнце.

Анна смущенно слушает: Карл верно описывает ее тогдаш-ние ощущения; она медленно подсаживается к столу, не сводя с него глаз.

А потом, может быть, ты начала жить дальше без всякого интереса, ни для чего, просто жить. Тоскуешь и тоскуешь. Мне это знакомо... Я всегда тосковал с самого детства. И ждал — кого-то, совсем простого! Кого-то, кто стал бы мне самым близким и родным и для кого я стал бы самым близким и родным. А ты? Ты тосковала?

Анна опускает голову на скрещенные руки и содрогается от неудержимых рыданий.

(Встает, подходит к Анне, наклоняется к ней, нежно проводит рукой по ее волосам.) Тебе надо опять привыкнуть. Ты привыкнешь, Анна.

АННА (успокаивается, медленно поднимает голову. Ее лицо, сначала такое сдержанное и спокойное, снова напрягается. Встает). Тогда вы, быть может, знаете, что я пережила до замужества, когда была девушкой или ребенком? (Гневно.) Или до моего рождения?

КАРЛ (садится, положив голову на руки и глядя вниз; медленно, с трудом,). Нет, этого я не знаю. Но я знаю, какой ты была девчонкой... Не резвой или грустной, как другие дети. Не сердилась, когда мама заплетала тебе косу. Ты умела ждать. Была весела, не сознавая этого.

Анна слушает и растроганно смотрит на него, словно впервые в жизни увидев и ощутив свое собственное детство.

(Поднимает голову.) Мне кажется, ты росла, как яблоко, которое просто становится больше.

АННА (глубоко растроганная). Что вы говорите! Что вы говорите...

КАРЛ. Ты вся во мне. Я не могу тебе ничего объяснить, но ты вся во мне, в моей крови... Маленькой девочкой — должно быть, это так и было,— когда ты возвращалась из школы — понимаешь, я это вижу,— ты открывала дверь плечом, а сама все смотрела на улицу.

АННА. Что вы говорите...

КАРЛ. Ты все еще говоришь мне «вы».

Анна подвигает ему тарелку с колбасой.

(Хватает ее руку.) Какие у тебя тонкие руки! АННА

(в замешательстве). Поешь!

КАРЛ (перебирает пальцы Анны, сдвигает рукав). Какая белая кожа! Как у благородной дамы!

АННА (смущенно и взволнованно). Поешь сначала.

Карл понимает это как обещание. Медленно встает и обнимает Анну.

(Не в силах противиться, подставляет полуоткрытые губы, шепчет после долгого поцелуя.) Рихард!

КАРЛ (бурно прижимает ее к себе, снова целует). А ребенок? Теперь ты хочешь? Хочешь иметь ребенка?

АННА (снова подставляет ему губы; изнемогая). Рихард!

Карл поднимает ее на руки и несет к постели. Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

Сцена первая

Через четыре месяца. Ноябрь 1918 года. Комната Анны. На сцене никого нет. Над столом горит лампа. Виден огонь в печке. Рядом с печкой — ящик с углем, дровами и топором. Слышно, как во дворе, орет мужчина. Внезапно замолкает. Тишина, Снова раздается крик, затем женский стон, полный смертельного ужаса. Слыхано, как женщину бьют. Голос ее стихает. Ни звука.

КАРЛ (в зимнем пальто, входит, растерянно оглядываясь как вор по сторонам, ставит на полку пустую голубую жестя-ную банку, в которой он берет еду на работу, прислушивается у двери, прокрадывается к комоду, достает спрятанное там письмо, на цыпочках подходит к столу, садится и начинает читать. Он еще в пальто, в шляпе. Лихорадочно читает все четыре страницы письма от начала до конца и невольно вслух читает конец). «...Возможно, я буду у тебя раньше, чем это письмо... Твой Рихард». (В ужасе смотрит перед собой. Повторяет.) «Твой Рихард». (Читает письмо еще раз с самого начала.) «Дорогая Анна...». (Несколько строк читает про себя.) «Я на пароходе... Как раз вчера другой пароход подорвался на мине. Бабахнуло два раза — и парохода как не бывало...». (Снова читает несколько строк про себя.) "Если бы я был на том пароходе, мы бы никогда больше не увиделись. Сегодня плывем дальше и все по минным полям...». (Долго смотрит прямо перед собой, ста-раясъ представить себе это.)

Приближаются чьи-то легкие шаги. Карл в страхе прислушивается, быстро прячет письмо в карман. Стучат.

Сцена вторая

Входит Мария с полной чашкой молока в руках.

МАРИЯ. Добрый вечер, господин Рихард... Я достала вот четверть литра молока для Анны. (Жалобно.) Стала кипятить, а оно свернулось.

КАРЛ (думая лишь о письме Рихарда). Молоко ей нужно.

МАРИЯ. Она должна каждый день выпивать литр молока. Но откуда его взять? Столько не достать ни за какие деньги.

КАРЛ (оцепенело). Теперь, может быть, скоро всему конец... Всему конец!

МАРИЯ. Почему же? Если вы сейчас начинаете хныкать... Терпеть придется еще долгие месяцы. Анна совершенно здорова. И вообще все в порядке, говорит акушерка... Сегодня утром на обследовании — Анна была совсем раздета — акушерка ей говорит: «Я ведь многих вижу! Ну и жалкое зрелище! А вы, Анна, выглядите как на картинке!.. Вам вообще везет. И молоко теперь скоро появится и все остальное, война кончилась».

КАРЛ (безжизненно). Молоко ей нужно.

Как и в начале действия, внезапно слышатся грубые крики и ругательства мужчины, а затем пронзительные женские вопли.

МАРИЯ (испуганно). Вот он опять ее бьет... Это молоденькая блондинка с другого двора. У нее муж вчера вернулся из плена. А она тут с другим была.

Где-то вдали хлопает дверь. Крики становятся глуше.

А слесарь, что в переулке живет,— я в газете читала — тот просто убил свою жену и того, другого, тоже убил. Из револьвера, который с войны привез... Оправдали... Вот ведь как: война кончилась, а в семьях она продолжается. Во многих семьях продолжается. Мужчины научились убивать. Теперь для мужчин убивать — дело привычное.

Стучат.

Сцена третья

Входит сестра Марии с д о ч к о й месяцев семи и с маленькой тарелкой в руке.

СЕСТРА МАРИИ. Вы не можете мне одолжить ложечку муки, господин Рихард?

КАРЛ (весь погруженный в свои мысли). Муки?

СЕСТРА МАРИИ. Для маленькой. У меня в доме ни крошки.

МАРИЯ. Я дам тебе... Можно? (Вместе с сестрой подходит к кухонному шкафу.)

СЕСТРА МАРИИ. Вчера я чуть было не достала внизу у лавочника яичко для маленькой. Но оно было уже продано. Оставлено для кого-то.

МАРИЯ (высыпает из пакетика на тарелку немного муки; обод-ряюще). А скоро опять яйца появятся.

Карл сидит спиной к ним за столом, смотрит перед собой и прислушивается, словно каждую секунду может услышать нечто ужасное. Потихоньку снова вынимает письмо из кар» мана и читает.

СЕСТРА МАРИИ. Яйца? Не может быть... А сегодня днем была я в городе, в самом центре, да и остановилась у одного магазина. Как ты думаешь, что я там увидела?

МАРИЯ. Что?

СЕСТРА МАРИИ. Апельсин!

МАРИЯ (очень удивленно). Апельсин?.. Вот видишь!

СЕСТРА МАРИИ. Один только!.. Я вошла в магазин. На меня все так посмотрели, потому что я не похожа на такую даму, которая покупает апельсины. А я спросила, сколько он стоит... Апельсин не продается, сказала девушка.

МАРИЯ. А может быть, он был деревянный?

СЕСТРА МАРИИ. Нет, настоящий. О, это был настоящий апельсин. Он даже блестел. (Идет к двери, Мария провоокает ее.) Мне кажется, мы еще не скоро будем есть апельсины. Этого себе даже нельзя представить.

МАРИЯ (весело). Да, это нелегко себе представить.

СЕСТРА МАРИИ. Так далеко нельзя заглядывать... Спасибо, господин Рихард. (Уходит.)

Сцена четвертая

МАРИЯ. Уже четыре месяца прошло. Но как она держится! Работает, как прежде... Ведь она тогда же узнала, что муж ее как поехал на фронт, так и погиб сразу же. И только сегодня пришло извещение из военного ведомства. Там написано, что он добровольно пошел в разведку и погиб... Значит, он сам себя лишил жизни.

КАРЛ. Как вы думаете, Мария, что будет, если он вернется? Мария. Как — вернется? Он же умер. Теперь-то это уже совершенно точно, Рихард.

КАРЛ. Если Рихард вернется!

МАРИЯ (не понимая). Рихард?

КАРЛ. Он прислал письмо Анне! Но она еще этого не знает. Анна этого еще но знает.

МАРИЯ (вопросительно смотрит на Карла). Он жив? Рихард жив? Он приедет? Говорите! Быстро!

КАРЛ. Это совершенно все равно, приедет он или нет.

МАРИЯ (голос ее звучит фальшиво и подавленно). Он же любит Анну. (Пугается, теперь уже искренне.) Он ее любит! Ах, вы даже не знаете, как сильно он ее любит!

КАРЛ. Я знаю... Но теперь возвращается некто, кто не существует вовсе. Кто не значится в этом мире как муж Анны. Для меня он не существует... Но Анна — другое дело! Что она сделает?

МАРИЯ. Но по крайней мере он жив! Рихард жив... Я с самого на-чала знала, что вы по Рихард. И все время вспоминала одну историю, которую прочитала когда-то в детство. (Рассказывает, как сказку.) Граф погиб на поле боя. А его лучший друг — это было темной ночью — снял с него одежду, забрал все, что у него было, и выдал себя за супруга молодой графини. И все ему поверили. Только любимая собака настоящего графа не дала себя обмануть.

КАРЛ (просто). Мы вместе были в плену.

MАРИЯ. Он приедет! Он ведь пишет, что приедет?... Он жив!

КАРЛ. Жив ли он, не знает никто. Письмо написано уже полгода назад. Так долго это письмо странствовало. А пришло вчера. Но даже если он умер и уже никогда не вернется, я все равно должен сейчас отдать ей это письмо. Меня сводит с ума мысль — как она поступит, будет ли любить меня, как раньше. Меня грызет сомнение — может быть, это было с ее стороны простой изменой.
Получить полный текст
Подписаться на рассылку!

МАРИЯ. Но ведь Анна поверила вам. Она действительно искренне поверила, называет вас Рихардом. И я вижу, она сжилась с верой в то, что ее прошлое с Рихардом и настоящее с... вами — одно и то же. И это потому, что она любит вас. С тех пор как вы здесь, она на седьмом небе от счастья.

КАРЛ. А сейчас? Вы понимаете, Мария, что я должен отдать ей это письмо, даже если Рихард умер и никогда не вернется? Я не обманщик. И обмана не должно быть между .Анной и мною. Я должен знать, любит ли она меня, только меня, независимо пи от чего. Что она всегда любила только меня... Вы способны это попять?

МАРИЯ (печально). Наверно, я слишком глупа, чтобы понять: это или большое счастье, или никакого. Ведь Анна и с Рихардом жила когда-то хорошо... Так хорошо!..

КАРЛ (захваченный своей мыслью). Это была не моя Анна. Та Анна, у которой было прошлое с другим. Моя Анна всегда была со мной и никогда ни с кем другим.

МАРИЯ. Я больше по понимаю вас, даже если, может быть, понимаю...

КАРЛ. Годы, много лет Анна ждала меня. Анна и я — мы срослись. Иначе я но могу это выразить... Я отдам ей письмо... У меня водь остается возможность покончить с собой в любую минуту... это ничего, это легко... Но сомневаться, думать, что все это была просто измена, обычная измена, что просто так уж получилось! Как вышло, так и вышло... Тогда мне не жить. Тогда я умру. Умру сегодня же!

MАРИЯ (подавленно). Может, он и не вернется.

КАРЛ. Это абсолютно все равно. Вы все еще но понимаете меня.

МАРИЯ. Нет, я понимаю.

За дверью раздается шум. Что-то тяжелое опускается па пол. Дверь приоткрывается. Карл и Мария смотрят затаив ды-хание.

Сцена пятая

Входит АННА, в одной руке у нее ведро с углем, в другой — сумка с картошкой.

АННА (спокойная, красивая, лицо светится, как это бывает у бе-ременных женщин. Живот уже заметен. Счастливым голосом). Ты уже здесь, Рихард?

КАРЛ (несмотря на все свое горе, начинает заикаться при виде того, что Анна носит такие тяжести). А... А... Анна! Ну что, что ты делаешь?! (Вскакивает и отнимает у нее ведро и сумку; умоляюще.) Анна, пожалуйста, не делай этого больше! Но делай больше!

АННА (тихо улыбается Карлу). Это мне не повредит, Рихард, сейчас еще не повредит. (Снимает пальто и косынку и кладет на кушетку.)

КАРЛ (снова охвачен волнением и ужасом). Это может тебе повредить.

АННА (Марии, которая собралась уходить). Если ты свободна вечером, я перед ужином еще поднимусь к тебе на минутку... Хорошо?

МАРИЯ (подавляя страх и волнение; беспомощно). Я принесла тебе четверть литра молока. Стала кипятить, а оно свернулось.

АННА. Ты балуешь меня, словно младенца. А он (счастливо улыбается) не разрешает мне взять даже веник в руки. Вчера сам мыл пол. Это все ненужно.

МАРИЯ (подавляя страх). Так ты зайдешь ко мне, Анна, наверх, правда?.. Обещаешь?

АННА. Конечно, приду.

МАРИЯ. А то я могу сама спуститься к тебе... Ну... (запинаясь) ну пока, счастливо. (Боязливо взглянув на Карла, уходит.)

Сцена шестая

АННА. Что это с ней сегодня? (Подходит к газовой плитке.) Я была у сапожника. Он, по-моему, приведет твои ботинки в порядок.

КАРЛ (скрывая волнение, больше про себя). Это звучит так, словно ты сказала: я люблю тебя больше жизни.

АННА (уверенным, счастливым голосом, мягко). Я и говорю это все время. Повторяю по сто раз в день. Даже если тебя нет, я говорю: это чашка, из которой ты только что пил кофе.

КАРЛ. Анна!

АННА. Я живу лишь сознанием того, что у меня есть ты, Рихард. Жизнь столько времени шла мимо меня.

КАРЛ (тяжело двигаясь, садится за стол; говорит без особого выражения, как человек, который решил сказать все, что бы дальше ни произошло). Тебе пришло письмо, Анна.

АННА (возится у плитки, спокойно). Мне — письмо? (Проходит мимо Карла и гладит его по голове.) Я уже много лет но получаю писем, Рихард. От кого же? (Возвращается к плитке.)

КАРЛ (встает, вынимает письмо из кармана). От Рихарда!

АННА (стоит спиной к Карлу, замирает на миг, не решаясь осознать то, что было сказано. Изменившимся голосом, громко, словно пытаясь заглушить мысли об услышанном). Какое это будет счастье, Рихард, когда у нас родится ребенок! Наш ребенок!

КАРЛ. Письмо пришло еще вчера. Я прочитал его, Анна, я его прочитал.

АННА (встряхивает головой и плечами, словно сбрасывая с себя что-то, и кричит громко и умоляюще, явно не понимая, что он говорит ей). Ты не должен был читать его! Сжечь! (Оборачивается; в невероятном ужасе.) Что?! Что ты говоришь?! Что ты сказал?!

КАРЛ. Письмо! Теперь ты тоже должна его прочитать.

АННА (широко раскрытыми глазами смотрит на Карла, словно в ожидании смертельного удара). Кто его написал?

Карл выдерживает ее взгляд, молчит.

Кто?

КАРЛ. Рихард.

АННА (вдруг словно помешанная). А ты? Господи боже мой, а ты?

КАРЛ. Я должен все рассказать тебе.

АННА (растерянно). Это прошлое идет издалека... Подходит ко мне, и я не могу скрыться от него. (Лицо и движения Анны преображаются, словно она готова встретить свою судьбу.) Скажи мне все! Скажи мне теперь все!

КАРЛ. Рихард рассказывал мне о тебе, Анна. (Запинается.)

АННА. Дальше! Я слушаю... Всё!

КАРЛ. Я не лгал тебе, Анна, я не обманщик.

АННА (гордо, несколько задетая; укоризненно). Я знаю. Я этого никогда не думала... Но теперь я должна все понять. Обдумать. Ведь оно было, это прошлое.

КАРЛ. Мы вместе попали в плен. Сразу в сентябре четырнадцатого года. Четырнадцатого числа!

АННА. Открытка из воинского ведомства — все, что от этого осталось.

КАРЛ. Зиму мы провели в лагере, а лотом работали в степи. Там мы копали рвы. Три лота подряд мы возились с одними и теми же рвами. И никого вокруг. Только небо, степь и мы вдвоем... и ты, Анна, и ты!

Анна садится на кушетку и прислушивается к его словам, готовая разрушить все свое счастье, свою любовь, если этого потребует Карл.

Он говорил о тебе. Три года! Все только о тебе! Он... Рихард, тосковал по тебе, Анна. (Обреченно.) Он смертельно тосковал там, в этом проклятом одиночестве. И мне он все рассказывал о тебе, Анна, мне... Но не в этом дело. Не в этом. Если бы ты была другой, Анна, если бы он рассказывал о другой женщине!.. Но речь шла о тебе, Анна, о тебе!.. Ты была во мне с самого начала. Он сперва этого и не замечал. Но потом, позже, когда он, возможно, и заметил,—уже не мог ничего изменить. Это было выше его сил! Он не мог не говорить о тебе. Не мог! Потому что страшно, горько тосковал!

АННА (вся в слезах). А какой он был молчаливый человек.

КАРЛ (садится рядом с Анной на кушетку). Он мне все рассказал о тебе. (С трудом подавляя волнение, шепчет.) И как ты лежишь, Анна, как ты лежишь... когда... И все остальное! Все, Анна!

Анна невольно прикасается кончиками пальцев к колену Карла.

Он так мучился. И от этого, конечно! И от этого! Три года; Он же мужчина... А потом в лагере, зимой, вся эта каторга! Многие кончали с собой. А мы двое, мы держались за тебя. И я тоже... Анна, я тоже больше не знал ничего другого, кроме тебя. И я говорил о тебе. А он слушал меня. Ему было все равно... Я рассказывал о твоих платьях, о каждой склад-ке на твоей одежде — обо всем. Это было мое счастье, это было замечательно, хотя в то же время и ужасно мучило меня... С самого начала я принадлежал тебе. Это как судьба. Я мог бы покончить с собой. Это было легко. Но разлюбить тебя я ужо не мог... Анна, теперь ты меня еще любишь?

Анна молчит. Беззвучно плачет.

Теперь ты знаешь все! Я мог бы еще бесконечно много рассказывать тебе. (Протягивает ей письмо.)

АННА (плача). Читай!

Карл робко протягивает ей письмо еще раз.

(Качает головой.) Читай!

КАРЛ (читает вслух). «Тридцатое июня тысяча девятьсот восемнадцатого года. На пароходе. Дорогая Анна, сейчас я еще не знаю, у кого, собственно, нахожусь в плену — у англичан или у японцев. Я на пароходе. Сижу в трюме и обливаюсь потом. Как раз вчера другой пароход подорвался на мине. Бабахнуло два раза — и парохода как не бывало. Ничего не осталось. Только вонь долго стояла. Если бы я был на том пароходе, мы бы никогда больше не увиделись. Сегодня плывем дальше и все по минным полям...».

Анна делает движение, Карл поднимает голову. Они долго молча смотрят друг на друга. На минуту у них возникает желание, чтобы Рихард погиб.

АННА. Это была дурная, низкая мысль. Только не это. Не это!

Карл кивает. Одновременно они приближаются друг к другу и сидят молча, прижавшись щекой к щеке.

Читай дальше, Рихард!.. Как тебя зовут? КАРЛ. Карл.

АННА (машинально). Карл... читай дальше!

КАРЛ. «...И все по минным полям. Куда мы плывем, никто не знает. Я отдаю письмо голландцу, его отпускают домой. Если ты получишь его, знай, что я тебя все так же люблю и даже больше и мне хочется быть с тобой в нашей комнатке. Кормят нас хорошо. Возможно, я буду у тебя раньше, чем это письмо, ведь сейчас почта идет долго. Твой Рихард».

Несколько секунд оба сидят молча и неподвижно.

АННА (не двигаясь). Если он меня не отпустит, я не смогу жить дальше. Будь что будет.

КАРЛ. Смерть, да! Если нельзя иначе! Но другого... другого быть не может!

АННА. Виноваты ли мы? Нет, не виноваты. (Наклоняет к нему голову, прижимается щекой к его щеке.) Нам остается только ждать. Ждать, пока он вернется. И все сказать ему, все. Сказать все тут же! Хитрить я не стану. Пусть он убьет меня. Я могу быть только с тобой. (Берет Карла за руку и прикладывает ее к своему животу.) Шевелится.

Они все еще сидят, прижавшись щекой к щеке. Тихо целуют друг друга уголком рта.

АННА. Такое большое, большое счастье. За него надо платить... Так хорошо! Очень!..

Внезапно со двора раздается крик мужчины и затем снова пронзительный женский вопль. И этот двойной крик замолкает так же внезапно. Теперь слышится только жалобный детский голос. Карл и Анна отодвигаются друг от друга. Сидя, т неподвижно, прислушиваясь.

АННА. Он бьет ее на глазах у ребенка... У ребенка! (Мягко, как во сне.) А вот Хаузер ведет себя совсем иначе. Я вчера их видела обоих во дворе. Они говорили про картошку. Какая лучше — белая или розовая. Так мирно разговаривали! Они все еще живут в комнате втроем... Как это им удается, не знаю. (Встает, достает из шкафа белую скатерть и стелет ее на стол.)

КАРЛ. Ты стелешь сегодня белую скатерть?
Получить полный текст
Подписаться на рассылку!

АННА. Сегодня — белую.

КАРЛ (подходит к плитке, берет пустую бутылку из-под молока). Пойду попробую достать молока для тебя.

АННА (продолжая накрывать на стол). Ты не достанешь. Его нет.

КАРЛ (счастливым голосом). Тебе нужно пять молоко. АННА. А деньги?.. У тебя же нет денег.

Робко входит Мария, молча и вопросительно смотрит на них.

КАРЛ. Есть еще... Вот, остались.

АННА. Значит, ты опять ничего не ел! Ну нельзя же так. Кто много работает, должен ость. Ты должен есть, Карл.

Карл, счастливый и смущенный, как ребенок, которого застигли врасплох, улыбается и выходит из комнаты.

Сцена седьмая

МАРИЯ (смотрит Карлу вслед, затем вопросительно на Анну, подбегает к ней и обнимает ее). Он все тебе рассказал? Что Рихард возвращается?

АННА (смотрит поверх головы Марии; очень серьезно). Да, Рихард возвращается.

МАРИЯ (обнимает Анну еще крепче). Правда?.. Ах, Анна!

АННА (загадочно и вопросительно смотрит поверх ее головы, мягко освобождается; слегка ревниво). Мой муж возвращается... Как ты тогда сказала мне?.. «Это, должно быть, чудесно!» Не так ли! «Это, должно быть, чудесно! — сказала ты.— Такой мужчина! Настоящий мужчина!» (Отворачивается от Марии, под ее растерянно-вопрошающим взглядом срывает несколько левкоев из горшка, стоящего на окне, и ставит их в стакан с водой на накрытый стол.) А теперь мы можем ненадолго подняться к тебе.

МАРИЯ (вопросительно). Анна?

АННА (со своей непроницаемой улыбкой). Ну что?.. Идем!

МАРИЯ. Ты сердишься на меня?

АННА (спокойно и уверенно). За что же! (От двери возвращается к кушетке, берег косынку, накидывает ее и уходит вслед за Марией.)

Раздается шипящий звук граммофона, он прерывается, затем возникает снова и вдруг затихает, будто закрыли окно какой-то квартиры. Шаги в передней, кто-то приближается хромая. Грузные шаги, словно несут что-то тяжелое. В дверь стучат. Через некоторое время снова стучат. Дверь открывается. Входит Рихард, обросший, измученный, в длинной грязной шинели. На сапогах — засохшая грязь по самую щиколотку. Останавливается в дверях, оглядывается, осторожно кладет рюкзак па стул у двери, на который в свое время Карл положил свой узелок. Осматривается со счастливой улыбкой, снимает шинель, хочет повесить ее, но не знает, куда пристроить грязную одежду в этой чистенькой комнате. Осторожно вешает шинель на спинку стула. Слегка прихрамывая, расхаживает по комнате, осматриваясь, как человек, который пришел к себе домой, вернулся после долгих и тяжелых странствий, по-прежнему крепкий и сильный душой. Он весь так и светится радостью. Стоит неподвижно, затем поворачивает голову, разглядывает накрытый стол, цветы на подоконнике, кушетку, кровать...

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Сцена первая

Рихард стоит в подтяжках, в разорванной, кое-как заштопанной, страшно грязной фланелевой рубашке перед стулом у двери, открывает рюкзак и вынимает из него свое старое белье — рваные, вонючие тряпки. Что-то ищет. Задумывается. Подходит к пиджаку, висящему на стуле около стола, лезет во внутренний карман, достает завернутый в папиросную бумагу, перевязанный ниточкой крошечный пакетик, раскрывает его и вынимает кусочек шоколада в серебряной обертке. Рассматривает его, как драгоценность, нюхает и затем осторожно кладет рядом с цветами на стол, подвигает поближе, заранее радуясь тому, как он поразит Анну своим подарком. По-хозяйски осматривает комнату, подходит к комоду, выдвигает ящик — просто так, ради удовольствия. Задвигает ящик. Проходит по комнате, словно вступая в свои владения, с блаженным видом греет руки у печки, поворачивается к ней спиной, улыбается, затем с любопытством идет к газовой плитке, зажигает горелку, прислушивается, как шипит пламя, и затем с удовлетворением тушит ее.

Сцена вторая

Спокойно входит Липа и застывает при виде Рихарда.

РИХАРД (блаженно рассматривает ее, некоторое время молчит). Ну, Анна, ты что, не узнаешь меня?

АННА (почти беззвучно). Я тебя... На улице я тебя не узнала бы.

РИХАРД (добродушно). Вот что делают годы, почти пять лет, и борода. (Идет к ней, протягивает руку.)

Анна, не отводя взгляда от Рихарда, вкладывает кончики пальцев в его руку.

У тебя рука как лед, так ты испугалась. (Хочет поцеловать Анну и наклоняется к ней своей грязной заросшей головой, на которой и рта не видно.)

Анна инстинктивно отступает.

Такой я грязный? Да, уж эта дорога! Эта дорога!.. Шесть недель я валялся по поездам... Но теперь самое тяжелое позади. (Смотрит по сторонам.) У нас чудесно, все так и блестит... И стол уже накрыт. На двух человек. Значит, ты все-таки получила мою телеграмму?.. Я, признаться, на это и не рассчитывал.

АННА. Я не получала никакой телеграммы.

РИХАРД. Но ты так красиво накрыла стол... Ну вот, Анна, старушка, ты долго ждала, так долго ждала, что теперь опомниться не можешь.

АННА (руки у нее опускаются, губы двигаются как бы сами собой, беззвучно). Я должна тебе сказать...

РИХАРД. В чем дело, Анна?

АННА. Даже если бы тогда из военного ведомства не пришло извещение, что ты погиб...

РИХАРД. Что я погиб?.. Что ты говоришь! Когда это?

АННА. В самом начале войны!

РИХАРД. Ах, так!.. Бедная Анна! Сколько тебе пришлось пережить!.. Но теперь все будет хорошо, Анна, теперь я снова здесь. Все худшее уже позади.

Анна смотрит на него широко открытыми глазами, идет, словно в оцепенении, к двери. Слышно, как она бежит через переднюю.

Сцена третья

Рихард удивленно смотрит ей вслед и, не двигаясь с места, улыбается. Озирается по сторонам; улыбаясь, покачивает головой, снова вопросительно смотрит на дверь. Затем быстро подходит к своим тряпкам, лежащим у порога. Ежится, словно ему холодно, снова надевает пиджак, подходит к печке, вынимает совок из угольного ящика, в котором лежат и лучина и топор, набирает совком уголь, чтобы подложить в печку.

Сцена четвертая

Входит Карл с полной бутылкой молока в руках. С молниеносной быстротой радостное настроение сменяется у него ледяным спокойствием и готовностью к борьбе.

РИХАРД (потрясение). Ты?!.. Никогда не подумал бы, что увижусь с тобой! И так скоро!.. Вот это радость... Знаешь, ведь я только что вернулся, несколько минут назад... (Сердечно пожимает Карлу руку.) Я должен сразу все тебе рассказать. Если б не ты, меня здесь не было бы. Без тебя я уже давно сгнил бы... Когда я очнулся после того обморока, они меня и не тронули. Я даже сначала не мог попять почему.

КАРЛ (безжизненным голосом). Потому что он думал, будто это я хотел его убить.

РИХАРД. Потом я тоже догадался. Вот именно!.. Но то, что ты промолчал!.. Ты такое сделал для меня! Ведь верная смерть была уже перед глазами! Карл, за такое я уже никогда не смогу отблагодарить тебя.

Карл исподлобья смотрит в сторону и с виноватым видом качает головой.

Мы так боялись за тебя! Никто но верил в то, что ты проберешься. Я до сегодняшнего дня не верил!.. Ну и дела!.. А часовой — помнишь, Карл, тот русский, которому ты табак подарил,— два раза выстрелил в воздух. Это мы тоже потом случайно узнали.

КАРЛ (с отсутствующим видом). На это я и рассчитывал.

РИХАРД. Иначе тебя на месте уложили бы... Вот что ты сделал для меня!.. Да садись же! (Кладет ему руку на плечо, показывает на стул.)

Карл нерешительно подходит к стулу.

Или туда садись, па кушетку!

Карл, все еще в пальто, садится как гость на кушетку, бутылку с молоком ставит перед собой на пол. В течение последующих минут Карл пытается встать и все рассказать Рихарду, но никак не может, потому что Рихард ведет себя как дома, а Карл сидит теперь здесь как гость.

(Он так счастлив, что не ждет ответов на свои вопросы.) Ты что, живешь здесь? Значит, ты здесь живешь!.. Есть хочешь?.. А когда ты, собственно, вернулся?.. Анна сейчас придет. Тогда она пас покормит. Видишь, уже и стол накрыт. (Освоившись с положением хозяина, не задумываясь ни о чем ни на секунду, встает, подходит к комоду и кладет в ящик свой кошелек и бумаги.)

Карл, широко раскрыв глаза, смотрит на него, пытается заговорить.

Усаживайся-ка поудобнее! Пальто-то сними. Итак, значит, ты жив-здоров! Выбрался все-таки... Да сними же пальто!

Карл снимает пальто и снова садится.

(Подходит к рюкзаку.) Белье Анне придется сразу постирать. Его надо прокипятить как следует. С содой! (Подбрасывает уголь в печку.) Померзли-то мы как следует, правда?.. На улице холодно зверски. И снегу навалило! Почти как в России!.. Да, а ты погляди, как у меня здесь. Правду я говорил?.. Здорово, да? Видишь, как я теперь буду жить. Такая уж у меня Анна. Это мне теперь будет наградой за все. За все страдания. (Показывает на стол.) Осталось еще поставить тарелку для тебя. Она зачем-то побежала вниз на минутку,

КАРЛ (испугавшись, но тотчас же овладев собой). Ты уже видел Анну?

РИХАРД. Только что. Сейчас она быстренько принесет что-нибудь.

КАРЛ. Что она сказала тебе?

РИХАРД. Испугалась немного, когда увидела меня так неожиданно. Говорит, па улице она бы меня не узнала... Наверно, из-за бороды!.. В свое время ты мне еще предсказывал, что она меня не узнает сразу, если я после стольких лет заявлюсь таким обросшим.

В передней слышатся приближающиеся шаги.

Вот она идет.

Карл, не глядя на дверь, отрицательно качает головой.

Теперь ты ее сам увидишь.

Сцена пятая

МАРИЯ (быстро постучав, тотчас же входит, в руке у нее косынка Анны). Ты забыла свою косынку, Анна. (Видит Рихарда. С огромной радостью, забыв об всем на свете.) Рихард!.. Рихард!..

РИХАРД. Да ведь это же... это же Мария!

МАРИЯ (ноги у нее подкашиваются, быстро делает несколько шагов по направлению к Рихарду, тот подхватывает ее. Глотая слезы). Вы здесь! Вы снова здесь!

РИХАРД. А вы сразу же узнали меня, и я вас тоже. (Успокаивающе.) Ну-ну-ну... А мы-то думали, это идет Анна... Она только что была здесь и тут же куда-то ушла. Ушла прямо как лунатик. Она не получила моей телеграммы. Это было для нее слишком неожиданно.

КАРЛ (внезапно охваченный страхом за Анну, поднимается). Где Анна?

РИХАРД (спокойно, улыбаясь). Сейчас придет!

МАРИЯ (Карлу, который хочет уйти; с отсутствующим выражением). Я поищу ее. Поищу.

РИХАРД. Нет, сначала расскажите, как вы тут жили?

МАРИЯ. Ах, Рихард, мы все время ждали, чтобы кончилась война.
Получить полный текст
Подписаться на рассылку!

РИХАРД. Ну и мы тоже. Ждали, пока сил хватило. И вот мы здесь... Ну что, все одна, по-прежнему не замужем?

МАРИЯ (улыбается, дрожащими губами). Никто меня не берет.

РИХАРД. Ну нет... думаю, никто бы не отказался... Вы остригли свои красивые волосы. А в остальном ничуть не изменились. Такая же, как тогда на пикнике.

МАРИЯ (колеблется между любовью и страхом). Я поищу, Рихард, я поищу Анну. (Убегает.)

Сцена шестая

Пока Рихард говорит, Карл все время смотрит на дверь и прислушивается, боясь за Анну, так что почти не слышит Рихарда.

РИХАРД. Мы как-то раз устроили пикник и танцевали... Да-да, дружище, тогда мы даже танцевали. Трудно себе представить этакое... Ее волосы разлетались во время танца, поэтому мне сейчас и бросилось в глаза, что она остриглась... А было это в то воскресенье, когда я спросил Анну, хочет ли она стать моей женой... Впрочем, я тебе это уже рассказывал. Ведь я тебе все рассказывал. (Охваченный воспоминаниями о своей великой тоске.) Сколько было горя тогда! Тяжело было эти годы. Слишком тяжело! И вот все-таки наступил конец... А ты давно уже здесь?

КАРЛ (делает решительное движение, чтобы все сказать). Я все время видел Анну. Все эти пять лет я ее видел.

РИХАРД. Да-да, это ты мне всегда говорил. Ты ее видел живой, наяву? Ты, видно, уже работаешь?

КАРЛ. Да, в компании «Гриб и Штейн».

РИХАРД. У них зарплата маленькая. Я работал там до войны. Нет, туда больше не пойду.

КАРЛ (вдруг на секунду забыв, что он не Рихард). Да, я тоже колебался, возвращаться мне к ним или нет.

РИХАРД (стоя у рюкзака спиной к Карлу). А разве ты раньше у них работал?.. Тебя же до войны здесь не было.

КАРЛ (словно проснувшись, поворачивает голову). Нет, меня здесь не было.

РИХАРД. Тогда я тебя не понимаю. (Берет кусочек шоколада со стола, показывает Карлу. Таинственно.) Сюрприз для Анны! Такого теперь не встретишь по всей Германии... Шоколад! Это мне один голландец подарил. Полгода назад! А я спрятал. Для Анны! Вот она удивится.

В передней слышатся шаги.

КАРЛ. Вот это идет Анна.

РИХАРД (быстро кладет шоколад обратно). Величайшая редкость! Я сам его только нюхал иногда.

Сцена седьмая

Во время этой и последней сцены, до самого конца, видно, как за окном падает крупный снег.

АННА (входит шатаясь, крайне возбужденная, широко раскрыв глаза, волосы у нее растрепались). Он здесь? (Озирается вокруг, но не видит Рихарда и падает Карлу на руки.)

РИХАРД (испуган, но еще ничего не подозревая). В чем дело? Ты больна?

КАРЛ (решительно, словно стреляет в Рихарда). Ты должен отпустить Анну.

Анна из последних сил отрывается от Карла, прислоняется к стене и смотрит в одну точку прямо перед собой.

РИХАРД (медленно переводит взгляд с одного на другого, стараясь понять). Что? Что это значит?

КАРЛ. Ты должен ее отпустить.

РИХАРД (Анне). Что он говорит?

Анна не двигается.

(Медленно.) Что ты хочешь этим сказать?.. Может быть, ты ее... Если ты был с ней... хоть раз, я вас убью сейчас, обоих... Больше не встанете. Я убью тебя, собака, убью, если ты хоть раз дотронулся до нее.

КАРЛ. Ну и убей.

РИХАРД (Анне). Что он там говорит? Я должен отпустить тебя? Что он там выдумывает?.. Ну скажи, Анна! Что это? Анна! (Идет к ней.)

КАРЛ (встает между ними). Лина — моя жена.

РИХАРД. Что? Что за вздор ты мелешь? Твоя жена?

КАРЛ. Я тебе все объясню... Это вопрос жизни и смерти.

РИХАРД (смотрит на Анну). Анна!.. Ты же... Ты, кажется, беременна?.. Ах вот как! Беременна! (Карлу, с угрожающим спокойствием). И что же ты хочешь мне объяснить, собака? (Анне.) Он с тобой спал, раз переспал, один раз, и ты сразу завела ребенка. Это он мне и хочет объяснить, этот пес?

АННА. Нет, Рихард, нет, не так!

РИХАРД. Ну, все это наладится с тобой и ребенком, придется мне примириться. Но вот с ним — это уже слишком. (Со зловещим спокойствием идет к ящику с углем и берет топор.)

АННА (бросается к нему, умоляюще). Рихард!

РИХАРД. С тобой, Анна, я поговорю потом. А вот с ним... (Отодвигает Анну, подходит к Карлу с топором в руке, держит топор за самый верх топорища. Останавливается вплотную перед ним.) Значит, это ты мне и хотел объяснить?

Карл стоит опустив руки, видимо, решив не защищаться.

Говори, собака! (Замахивается топором.)

Карл, готовый к смерти, не двигается с места.

АННА (с криком бросается между ними). Тогда и меня тоже! Сначала меня! Я без него не могу жить! Убей меня! Но так все получилось, Рихард, так получилось...

РИХАРД (вдруг поняв, что Анна любит Карла, опускает топор, растерянно). Ты... без него не можешь жить? А с ним можешь? Только с ним?.. Я тебе не нужен? Но нужен?

АННА. Я не могу иначе.

Рихард, совершенно убитый, шатаясь, делает два шага, роняет топор и падает на стул. Анна стоит не двигаясь, оцепенев от боли. Карл молча смотрит перед собой.

РИХАРД (медленно поднимает голову). Но можешь? Почему же, Анна, почему? Ведь все было хорошо раньше, все те годы. Было так хорошо! И больше ты но можешь, Анна? Тебе нужен только он?..

АННА (плача). Рихард...

РИХАРД (уставился перед собой). Но что же случилось? Объясни мне, объясни же.

АННА. Я так люблю тебя. Но другое... я не могу тебе этого объяснить... Лучше я умру, Рихард!

РИХАРД. Значит, больше уже никогда... мы не будем вместе?

АННА. Это зависит от тебя. Но жить я могу только с ним. Только с ним!

РИХАРД (пытается встать). Да, тогда что же я должен?.. Я должен... (Вопросительно смотрит вверх, затем опять опускается на стул.)

КАРЛ. Мы должны сейчас же уйти, Анна, нам надо уйти.

АННА. Сумка под кроватью.

Карл достает из-под кровати маленькую сумку. Анна с жестокостью любящей женщины, когда даже не приходит в голову проявить сочувствие к человеку, которого она бросает, подходит к комоду и достает несколько стареньких рубашек. В то время как Карл и Анна поспешно собирают вещи, Рихард смотрит исподлобья на них, словно загнанное до смерти животное.

АННА. Самое необходимое!

КАРЛ. Ты достаточно тепло одета? На улице холодно, снег идет.

АННА (с любовью). Мне тепло.

Робкий стук в дверь.

Сцена восьмая

МАРИЯ (входит бледная от волнения, смотрит на Рихарда, на Карла и Анну, понимает все, помогает Анне закрыть сумку). Но куда же вы, Анна, куда?

АННА (забыв обо всем, кроме счастья своей любви). Куда — это по имеет никакого значения.

МАРИЯ. У вас есть деньги?

АННА. Не важно!

Карл надевает пальто, берет сумку.

(Дойдя до двери, хочет сказать что-нибудь па прощание, но не знает что.) Рихард!

РИХАРД (поднимает голову). Иди же! Анна. Прощай!

Мария хочет идти вместе с ними.

(Умоляющим голосом.) Оставайся с ним! Карл и Анна уходят.

Сцена девятая

Мария закрывает дверь, замечает топор, относит его к ящику с углем, поднимает бутылку с молоком, зажигает газовую горелку, достает из кухонного шкафа хлеб, кладет его на стол и медленно садится.

РИХАРД (с отсутствующим видом играет кусочком шоколада, затем долго смотрит на него, взглядывает на Марию и подвигает шоколад к ней). Шоколад.

Мария, не спуская с него глаз, берет шоколад. Рихард напряженно смотрит на нее, словно окончательно прощается с Анной.

Занавес