КостюмерРональд Харвудпьеса в двух частяхПеревод с английского Ю. Кагарлицкого Действующие лица НОРМАН СЭР ДЖОН МИЛЕДИ МЭДЖ АЙРИН ДЖЕФФРИ ТОРНТОН МИСТЕР ОКСЕНБИ ДВА РЫЦАРЯ, ГЛОСТЕР, КЕНТ Январь 1942 года. Место действия — театральное помещение в одной из английских провинций. Первое действие — до начала спектакля, второе — после его начала. Действие первое Гримуборная сэра Джона и коридор. В луче света — Норман, у него растерянный и несчастный вид. На сцене светлеет. Видны лежащие на полу испачканное грязью пальто и помятая фетровая шляпа. Слышатся шаги. Норман настораживается. Встает с места. Входит миледи и останавливается на пороге. МИЛЕДИ. Он все плачет и плачет. НОРМАН. Его так и не отпустили? МИЛЕДИ. Они посоветовали мне уйти. Доктор сказал, что мое присутствие только во вред. НОРМАН. Зря я отвез его в больницу. Не знаю, что на меня нашло. Надо было привезти его сюда — здесь его дом. МИЛЕДИ. Почему его пальто на полу? И шляпа… НОРМАН. Сохнут. Насквозь мокрые, уж простите — хоть выжимай. Да и сам он не лучше. Мокрый как мышь. От пота и дождя МИЛЕДИ. А что с ним произошло, Норман? Когда вы мне позвонили, я сперва решила, что его ранило во время бомбежки… НОРМАН. Да нет… МИЛЕДИ. Или какой-нибудь несчастный случай… НОРМАН. Ничего такого… МИЛЕДИ. Знаю, они сказали, на нем ни царапины. НОРМАН. Понимаете… МИЛЕДИ. Он в состоянии коллапса… НОРМАН. Я знаю… МИЛЕДИ. Но как это случилось? НОРМАН. Понимаете, миледи… МИЛЕДИ. Что с ним стряслось? НОРМАН. Присядьте. Пожалуйста. Ну присядьте. Нам надо сохранять спокойствие, а тем более — здравомыслие. МИЛЕДИ(садится). Врач сказал, что на поправку уйдет несколько недель. НОРМАН. Если не больше. МИЛЕДИ. Я не видела его нынче утром. Он сбежал из дому прежде, чем я проснулась. Где он мотался весь день? Где вы его сыскали? НОРМАН. Было вот как, миледи. Едва прозвучал последний «отбой», я пошел на Рыночную площадь. Только стало смеркаться, и свет такой странный — желтоватый, дым стоял в воздухе и пыль над теми местами, куда угодили бомбы, а вокруг метались какие-то тревожные тени. Я надеялся раздобыть пакет — другой крахмала — запасы-то наши иссякли и крахмала у нас в обрез, вам-то до этого дела нет. Хожу я, значит, от палатки к палатке и вдруг слышу его голос. МИЛЕДИ. Чей голос? НОРМАН. Сэра Джона, конечно. Я оборачиваюсь и вижу его у ларька со свечами — хозяин как раз на ночь запирает. Освещен большой оплывшей сальной свечой, а сам как на том портрете в роли Лира — весь в зеленовато — синих тонах из-за этого странного света. Стаскивает он с себя пальто, это в такую-то погоду. «Да поможет бог тому, кто посмеет помешать мне!» — кричит и швыряет пальто на землю, в точности как Лир в сцене бури. Вот, полюбуйтесь, не знаю, смогу ли я его когда-нибудь отчистить. А он так им гордился, помните; впрочем, может, это было еще до вас — когда он ездил на первые гастроли в Канаду, в Торонто; рукав реглан, меховой воротник, а теперь полюбуйтесь! МИЛЕДИ. А что было после того, как он снял пальто? НОРМАН. Взялся за шляпу, купленную у Данна на Пиккадили всего год назад. Полетела она вслед за пальто, а он встал на нее ногами и давай топтать с остервенением! Вот, полюбуйтесь. Воздел, значит, руки к небу, совсем как на сцене, когда просит бога наказать Гонерилью бесплодием, и воскликнул: «Сколько мне еще мыкаться?» А пальцы судорожно бегают — пиджак расстегивает, срывает воротничок, галстук, пуговицы с рубашки рвет. МИЛЕДИ. И много там было народу? НОРМАН. Да собралось маленько. Оттого-то я к нему и бросился. Не хотел я, чтоб стоял он посмешищем посреди хихикающей толпы! МИЛЕДИ. Он вас заметил? Узнал, что это вы? НОРМАН. Мне было не до того. Схватил я его за руку и говорю: «Добрый вечер, сэр, а не пора ли нам в театр?» — причем ласково — ласково, как в минуты, когда он закапризничает. А он ноль внимания. Дрожит. Весь так ходуном и ходит. МИЛЕДИ. Нельзя было допускать, чтобы публика видела его в таком состоянии. НОРМАН. Легко вам теперь говорить, уж вы меня простите, ваша милость, мне надо было как-нибудь утащить его прочь, а это непросто при его-то комплекции. Хорошо, тут подошла одна женщина, совсем старушка, под пальто у нее бумазейное платье, но сама на редкость приличная. Она подобрала его одежду и хотела помочь ему одеться. Я рядом стоял, прямо рот разинул. А он женщине говорит: «Спасибо, дорогая, но обычно обо мне заботится Норман. Я бы без него просто пропал». Тут я сказал себе: теперь твой выход, голубчик, — и объявил: «Я — Норман, его костюмер». А женщина — в волосах у нее бигуди — поднесла его руку к губам и говорит: «Ну до чего же вы были хороши в 'Братьях — корсиканцах'!» Он глянул на нее так пристально, с чарующей улыбкой, как он, знаете, умеет, когда хочет понравиться, и сказал: «Спасибо, дорогая, вы уж меня простите. Мне пора удалиться». И побежал прочь. МИЛЕДИ. Так и сказал: «Мне пора удалиться?» НОРМАН. Конечно, а я, значит, за ним, в страхе, как бы чего худшего не случилось. Я и не подозревал, что он может так быстро бегать. Бегу за ним и только успеваю подхватывать скинутые вещи — пиджак, жилетку, — а сам думаю, как бы прекратить этот стриптиз. Наконец я его настиг. Прислонился к фонарному столбу. Стоит плачет. МИЛЕДИ. Где это было? НОРМАН. Перед Кардомахом. Ну, я без лишних слов, едва соображая, что делаю, отвел его в больницу. Старшая сестра не узнала его, хотя потом сказала, что видела его вчера в «Отелло». Вызвали врача, такого низенького лысого очкарика, и меня отгородили от него ширмой. МИЛЕДИ. Тогда-то вы и позвонили мне? НОРМАН. Нет. Я еще подождал немножко. Я затаился, как у Шекспира говорит Эдмонд, и слышал, как доктор произнес шепотом: «Человек этот совершенно измотан. Он в состоянии коллапса». Тогда вышла сестра и сказала, чтобы я немедленно вызвал вас. После этого я и позвонил. Вот так все и было. Пауза. Слышится «отбой» воздушной тревоги. МИЛЕДИ. Он все не переставал плакать. НОРМАН. Да, вы говорили. МИЛЕДИ. Когда я уходила, он по — прежнему лежал в одежде на постели и плакал, да нет — рыдал, он совсем потерял над собой власть и мог только плакать от отчаяния. Что нам теперь делать? Через час в театр хлынет публика на «Короля Лира». Ну, что мне делать? НОРМАН. Для начала — не расстраиваться… МИЛЕДИ. Мне еще не приходилось принимать такие решения. Да и вообще какие-либо решения. Выйдя из больницы, я позвонила Мэдж и попросила ее встретиться со мной здесь как можно скорее. Она придумает, что делать. НОРМАН. О да, Мэдж придумает! Она не станет расстраиваться, уж это наверняка. Мэдж существо здравомыслящее. Конечно, помрежу так и положено. Был у меня один друг, он был священником, прежде чем с кафедры перескочил на сцену. Здорово играл одну из ведьм в «Макбете». Точно с пеленок привык. Жена его отличалась завидным спокойствием. Особенно если принять во внимание все обстоятельства. Так вот, Мэдж на нее похожа. Холодная, деловая, приставучая. Миледи (после паузы). Доктор увел меня в маленькую комнатку, всю заставленную эмалированными тазами с окровавленными бинтами. Очень извинялся. У них было много работы после бомбежки. От стоявшего там запаха мне чуть не стало дурно. Доктор спросил меня, как он вел себя в последние дни. Не заметила ли я каких-либо симптомов. Я улыбнулась. Невольно. Мне показалось странным это слово. НОРМАН. Что вы ответили, простите за любопытство? МИЛЕДИ. Соврала ему. Сказала, что он вел себя самым обычным образом. Не хотела показаться невнимательной. А вообще-то надо было больше за ним присматривать. Вот хотя бы вчера ночью. Просыпаюсь… Слышатся шаги. В коридоре появляется Айрин. Это Мэдж? НОРМАН. Нет. Айрин. Айрин уходит. НОРМАН. Вы рассказывали, что проснулись вчера ночью. МИЛЕДИ. А он сидит и смотрит на меня. Совершенно голый. Холод был дикий, он весь дрожал. И он сказал мне: «Спасибо, что ты приглядываешь за мной. Но слишком не беспокойся. Просто продолжай приглядывать. Я чувствую, что у меня будет какой-то нервный срыв». НОРМАН. Симптомы им подавай. Хорошо, что вы не рассказали про это врачу, — они бы просто заперли его навсегда. МИЛЕДИ. А нынче утром мне еще квартирная хозяйка рассказала кое-что. После завтрака, пока я спала, он слушал последние известия и, как она уверяет, — плакал. Потом он тут же за обеденным столом принялся что-то писать, во всяком случае, пробовал, но только комкал лист за листом. Когда я спустилась вниз, я достала их из мусорной корзины и разгладила, чтобы прочесть, что он написал. На листе стояло: «Моя жизнь». «Моя жизнь». И больше ничего. НОРМАН. Он говорил мне, что его автобиография будет ему единственным памятником. «И много вы уже написали?» — спросил я. «Ни одного слова», — ответил он. А вчера после «Отелло» он спросил меня: «Что мы завтра играем, Нор- ман?» Я ответил ему, что «Лира», и он сказал: «Значит, я проснусь с предощущением бури в моей душе». МИЛЕДИ. Мне надо было уговорить его отдохнуть. Доктор сказал, что он больше не мог тянуть лямку. НОРМАН. С каждым бы случилось на его месте. Вам бы следовало сказать доктору про все наши тревоги. МИЛЕДИ. К чему? Нетеатральные люди никогда этого не поймут. НОРМАН. Что верно, то верно. Особенно врачи. Эти никогда ничего не понимают. Я кусаю себе локти, что потащил его в больницу. МИЛЕДИ. Это было правильно. НОРМАН. Будем надеяться. Ох, эти доктора! Представляю себе, как бы я стал объяснять кому-нибудь из них, что пережил сэр Джон. «Понимаете, доктор, ему все время приходится искать актеров для своей шекспировской труппы, а ведь сейчас все здоровые и полноценные мужчины ходят в военной форме и любой театр разбомбят прежде, чем вы успеете его снять. Не говоря уже о тех неприятностях, какие доставил ему на этой неделе мистер Дэвенпорт — Скотт». Доктора… Они сделают вам укол еще до того, как вы успеете произнести: «Как это вам понравится». Уколы — вот все, что они умеют. Доведись такому доктору пережить хоть половину волнений сэра Джона, он не то что лямку тянуть — он шагу ступить не мог бы. МИЛЕДИ. А что там нового с Дэвенпортом? НОРМАН. Простите, но я предпочел бы не обсуждать мистера Дэвенпорта с дамой. Я все расскажу Мэдж, когда она придет. Достаточно сказать, что сегодня он не появится на сцене. Я, конечно, сказал об этом сэру Джону. Я сказал: «Очень прошу вас, пусть ваш коммерческий директор не выходит в роли шута в 'Лире'». Сейчас он погиб для нас в обоих качествах, на то и «блиц — криг», да простится мне эта шутка. МИЛЕДИ(после паузы). Мэдж права. У нас нет другого выхода. Надо отменять спектакль. НОРМАН. Но это будет ужасно, миледи. МИЛЕДИ. Он болен. Болезнь не преступление, не предательство, не оскорбление, не дезертирство. Он сам не свой. Он не в силах работать. Что, из-за этого перестанет вертеться земля? Фашисты захватят Англию? Лиром больше, Лиром меньше — какая беда? НОРМАН. Сэр Джон всегда думал иначе. МИЛЕДИ. Кого всерьез интересует, будет он играть или нет? НОРМАН. Это потребность самоутверждения. МИЛЕДИ(после паузы). Никогда не думала, что все так кончится. Я всегда считала, что он несокрушим. Все годы, что мы были вместе. Почти целую жизнь. НОРМАН. И дольше того — всю мою с ним жизнь. Это будет первый отмененный спектакль. Я хочу пойти в больницу… МИЛЕДИ. Не надо, Норман… НОРМАН. Я хочу побыть с ним, посидеть, попробовать его успокоить. Я умею вызвать его улыбку. Может, когда он меня увидит… МИЛЕДИ. Они даже не позволили мне остаться. НОРМАН(поборов слезы). Шестнадцать лет. Жалко, я не помню имя той девушки, которая привела меня в этот театр. Заботливая такая, на маленьких ролях, все больше в массовке. Отчетливо помню ее лицо. Так и вижу, как она стоит на второй платформе в Кру. Было воскресенье. Я стоял на четвертой. «Норман!» — позвала она меня. Мы играли в пьесе «Рейс назначен» во время наших третьих гастролей, я еще помогал в костюмерной и подменял одного из матросов. Там, как вы знаете, действие происходит на корабле. Замечательный первый акт. «Мы что — все умерли?» «Умерли, сэр, — отвечаю, — совсем умерли!» А он: «И давно?..» «Что до меня, сэр, — еще в юности». Тогда он спрашивает: «Куда мы плывем?» «На небо, сэр, — отвечаю. — А также в ад, это одно и то же». Замечательная шутка, ничего не скажешь. Так вот. «Норман!» — она кричит. Как же все-таки ее звали? Она поступила к сэру Джону, важная стала — фу — ты ну — ты! ≈ выходит в тиаре, белые стихи читает, а я все на подмене ведьм. Сразу обеих. Она, значит, громко кричит мне через платформу: «У тебя есть контракт?» Словом, чтобы долго не распространяться, сэру Джону понадобился человек в костюмерную, ну и там для разных поручений, а главное — в «Лире» бурю изображать. Я вам раньше-то не рассказывал, нет? Поставил он меня к литаврам. В первый же вечер, после бури, перед выходом со словами «Нет, они не могут запретить мне чеканить деньги», подзывает он меня к себе. У меня прямо душа в пятки ушла. «Это вы сегодня на литаврах стояли?» «Да, сэр», — отвечаю, а сам ни жив ни мертв. «Благодарю вас, — говорит. — Вы настоящий артист!» Я всю ночь глаз не сомкнул. А назавтра он взял меня к себе в костюмеры. Миледи (после паузы). Мой отец был точно такой же. Любил преувеличивать свои болезни. Вот я и подумала, что это не очень серьезно, решила… НОРМАН(прислушавшись). Мэдж. Ее сразу узнаешь. Вышагивает, как солдаты на параде. Мэдж стучит в дверь гримуборной и входит. МЭДЖ(здороваясь за руку с миледи). Ну что еще слышно? Миледи отрицательно качает головой. Надо поговорить с директором. Пожалуй, вам стоит пойти со мной. НОРМАН. Прошу вас, миледи, не надо спешить, к чему торопить события! МЭДЖ(к миледи). У нас нет другого выхода. МИЛЕДИ. Мэдж права, он же в больнице. Не играть же нам «Лира» без Лира. Кто станет платить за то, чтобы посмотреть, как распинают двух разбойников? Нам нужно принять решение. НОРМАН. Простите, ваша милость, вам нужно принять не решение вообще, а правильное решение. Бал у меня друг, как говорится, во дни юности, преунылый тип, хлипкий такой, находиться с ним рядом было просто мукой. Даже на верхотуре автобуса от него не было спасу. Если он случаем сидел подле вас, он успевал выложить вам все свои горести, прежде чем вы двинетесь к выходу. Кто-то из его близких, кажется его матушка, точно не знаю, когда он совсем уже ее допек, приняла решение. Посоветовала ему отдохнуть немножко среди таких же чокнутых где-нибудь подальше, на курорте в Колвин — Бэй, не в сезон, конечно. Завернуться в серенький плед, посидеть, поглядеть на серые волны. И поговорить про всякие ужасы. Что ж, маменька приняла решение, только решение было неправильное. Мой друг уже не вернулся на сцену. МЭДЖ(к миледи). Надо смотреть правде в глаза. НОРМАН. Сроду этого не делал, ваша милость, так к чему теперь учиться? Я люблю, чтоб все было как надо. Не унывать — вот мой девиз. МЭДЖ. Но сейчас, Норман, все не как надо. НОРМАН. Конечно, если смотреть правде в глаза. А я не о правде пекусь, а о товарищах. Бедняги. Что с ними-то будет? А со зрителем? Сегодня днем перед кассой стояла очередь — если, конечно, четыре старые девы это очередь. Не жестоко ли возвращать им деньги, у них ведь и без того было в жизни много разочарований. Вот сэр Джон, тот всегда толкует нам про ответственность, про служение людям, 12 про борьбу и преодоление. А теперь вы придете и отмените спектакль. МЭДЖ(к миледи). Это болезнь. МИЛЕДИ. Какая? МЭДЖ. Оптимизм. По — моему, нам лучше обсудить это вдвоем. Я буду у себя. (Уходит). Миледи хочет идти за ней. НОРМАН. Может, это и болезнь, только сэр Джон влил мне в душу кое-что пострашней. МИЛЕДИ. Что? НОРМАН. Смертельную дозу из Чаши Святого Грааля. (Смеется, но смех его переходит в плач). Миледи (приближается к нему). Помню, много лет назад в труппе отца готовили эту злосчастную шотландскую трагедию. С новым Макдуффом. Он не мог запомнить ни слова. Папе следовало прогнать его после первой же репетиции. Но папа все твердил: «Он выучит, выучит!..» А тот так и не выучил. НОРМАН. Нет, дело тут в шотландской трагедии. Кто же не знает, что это самая невезучая пьеса в мире. Уж в эту примету я верю. Эта пьеса всегда приносит несчастье. МИЛЕДИ. Шла, значит, сцена битвы. Актер этот никак не мог запомнить, что ему делать. Он не вовремя кинулся на моего отца и рассек ему лицо. Правую щеку ему перекосило. С тех пор папа мог играть только Калибана. НОРМАН. У нас же совсем другая ситуация… МИЛЕДИ. Если я понадоблюсь, я у Мэдж. НОРМАН. Ничего пока не решайте, ваша милость. Дайте мне сходить в больницу, поглядеть, как он там, вы же не знаете… МИЛЕДИ. Я знаю. Теперь я понимаю, что присутствовала при медленном угасании. Я слышала, как со свистом улетает его дыхание. За полчаса до начала мы созовем труппу. Я скажу им… Норман внезапно настораживается. …что сегодняшний спектакль отменяется, что контракт придется порвать… Слышны тяжелые шаги. Они смотрят друг на друга. Шаги приближаются. Входит растрепанный сэр Джон. НОРМАН(после долгой паузы). Добрый вечер, сэр. СЭР ДЖОН. Добрый вечер, Норман. Добрый вечер, кисонька. МИЛЕДИ. Почему ты здесь, милый Бонзо? СЭР ДЖОН. Потому что на этих дверях стоит мое имя. МИЛЕДИ. Неужели доктора отпустили тебя? СЭР ДЖОН. Доктора? Палачи! Знаешь, что он сказал мне, этот маленький мясник, этот Муссолини в белом халате? «Вам нужен отдых». И все. Когда врач говорит вам, что вам нужен отдых, знайте: он просто не понимает, что с вами. Я сбежал от них. (Плачет). Миледи (Норману). Позвоните в больницу. СЭР ДЖОН. Не звоните. (Продолжает плакать). МИЛЕДИ. Норман, пожалуйста, оставьте нас вдвоем. НОРМАН. Пойду к Мэдж, скажу ей, что у нас есть выход. (Уходит). Молчание. МИЛЕДИ(с явным отвращением). Ты никуда не годишься. СЭР ДЖОН. Прошу тебя, кисонька, не надо… МИЛЕДИ. Отмени спектакль. СЭР ДЖОН. Не могу. Не должен. Не хочу! МИЛЕДИ. Тогда ты за все и отвечай! СЭР ДЖОН. Когда я этого не делал? МИЛЕДИ. Доктор обещал подержать тебя в больнице. СЭР ДЖОН. Они хотели сделать мне укол. А я от них вырвался. МИЛЕДИ. Где ты был весь день? Только не придумывай, что в этом городе отыскался бордель. СЭР ДЖОН. Я всего не помню. Знаю, что под вечер за мной кто-то гонялся, хотя не знаю, кто были эти негодяи. Потом объявили воздушную тревогу. Я отказался идти в убежище. Я привык к этому пеклу. Едкий запах. Глаза слезятся. Куда бы я ни шел, меня преследовал женский плач. И вдруг передо мной возник отец: он стоял на берегу близ Лауэстофта с чертежами в руках, осматривал лодки, построенные его людьми. «В актеры? — спросил он. — Никогда. Ты будешь, как я, строить лодки». Но я не подчинился и потерял его любовь… Отец требовал от людей послушания. Но у меня был свой путь. И мне решать — когда мне на свалку. Не тебе. Мне одному. Мне. (Садится и смотрит в пространство). МИЛЕДИ. А женский плач, который ты слышал, — это плакала я. СЭР ДЖОН(зовет). Норман! Норман! Норман! Норман бежит по коридору и влетает в гримуборную. НОРМАН. Да, сэр. СЭР ДЖОН. Норман, я хочу, чтобы ты был подле меня. НОРМАН. Да, сэр. СЭР ДЖОН. Не покидай меня, Норман. НОРМАН. Нет, сэр. СЭР ДЖОН. Мне понадобится твоя помощь, Норман. НОРМАН. Да, сэр. Мэдж: стучит в дверь и входит. СЭР ДЖОН. А, Мэдж, голубчик!.. МИЛЕДИ(к Мэдж). Поговорите вы с ним. Он и слушать меня не хочет. Он очень плох, это же видно!.. МЭДЖ(сэру Джону). У вас измученный вид. НОРМАН. Это называется такт! МЭДЖ. Вы уверены, что сможете сегодня играть? НОРМАН. Не будь он уверен, не пришел бы сюда. Я прав, сэр? СЭР ДЖОН(к Мэдж). Сколько вы работаете со мной, Мэдж, голубчик? МЭДЖ. Дольше всех остальных. СЭР ДЖОН. А точнее? МЭДЖ. Двадцать лет, чуть поменьше. СЭР ДЖОН. Пропустил ли я хоть один спектакль? МЭДЖ. Но вы же прежде не болели. Сэр Джон сидит и смотрит в пространство. МЭДЖ(тихо). Я же хочу как лучше. НОРМАН. А лучше будет, если их милости дадут готовиться к спектаклю. СЭР ДЖОН. Да — да, мне надо готовиться! (Делает всем знак уйти). МЭДЖ. К чему готовиться-то? (Уходит). Сэр Джон сидит и смотрит в пространство. НОРМАН(к миледи). Простите, миледи, но и вам тоже пора. (Ставит чайник на газовую плитку). МИЛЕДИ. Я не в силах видеть его таким! НОРМАН. Тогда оставьте нас. У меня опыт в подобных вещах. Я знаю, что делать. Сэр Джон тихо всхлипывает. МИЛЕДИ. Вы подумайте, ведь я каждую ночь просыпаюсь и слышу вот это. (Уходит). НОРМАН(незаметно достает из кармана фляжку с коньяком и делает глоток. Затем прячет ее и оборачивается к хозяину). Хорошо! Так начнем с самого начала? (Пауза). Добрый вечер, сэр. (Пауза). Добрый вечер, Норман. Как вы себя чувствуете, сэр? Что-то я немножко слезлив, а ты как, Норман? Я прекрасно, благодарю вас, сэр. Тихий выдался денек: почистил ваш парик и бороду, выгладил костюм, постирал ваше бельишко. А вы что поделывали, сэр? Плясал на своей шляпе, Норман. Неужели? Странное занятие. А могу я полюбопытствовать — зачем? Что зачем, Норман? Зачем вы плясали на своей шляпе, сэр? Слушай, мне не очень приятен этот разговор, да и тебе, по — моему, тоже. (Пауза). Мы что, так и будем дуться весь вечер или все-таки поговорим с нашими помощниками? (Пауза.). Я хочу, чтобы вы кончили плакать, сэр. (Пауза). Давайте поиграем в слова. Я загадываю на букву «А». Вам, конечно, ни за что не отгадать, поэтому я подсказываю. «А» — значит актер. А актеры должны работать, должны гримироваться, надевать костюмы и потом, конечно, выходить на сцену. Кто вам это сказал, сударыня, черт возьми? Один бабуин, сэр, свободно гуляющий в раю. Или что-то еще в этом роде. Ну что за лентяй мой чайник — никак не хочет закипать! А знаете что: у меня есть немножко коньячку. Давайте нарушим запрет и приложимся. Глоток коньяку делу не повредит, как сказал хирург вдове гробовщика. (Не получив ответа, он прикладывается к фляжке). Осталось меньше часа. Обычно вам требуется больше. Может, начнем? Сэр Джон взглядывает на него. Да, это я — Норман, чьи глаза — зеркало души. (Заваривает чай). Я сберег для вас свой паек чая. Я обойдусь без него. (Что-то бормочет, потом достает чашку сэра Джона). Выпейте! Это чай, не крысиный яд. (Садится рядом и поит хозяина чаем). Сэр Джон пьет. Так. Вот и полегчало Правда? Сэр Джон облизывает губы. А хотите печеньица? Оно уцелело у меня с приема, кото- рый устраивал нам мэр Бридлингтона. Не хотите? Может, ты сам его съешь, Норман? Спасибо, я с удовольствием. (Достает из жестянки печенье и съедает его). Уж вы простите, сэр, но, право, не стоило убегать из больницы, чтобы сидеть здесь наподобие Ниобеи, перед тем как ей превратиться в камень. Так-то. Может, попробуем? Сэр Джон пытается освободиться от воротничка и галстука. Дайте я. Я ведь для того здесь и нахожусь. (Помогает сэру Джону, который вдруг обхватывает его, прячет лицо у него на груди и плачет). Я все это понимаю. Был у меня один друг еще в худшем состоянии, чем вы, и все только и мечтали избавиться от него. И никто не хотел помочь ему. По крайней мере так говорил мой друг. Они отправят вас в Колвин — Бэй, где, сами понимаете, можно сдохнуть от скуки. Угадайте, что поставило моего друга на ноги. Сущая малость. Приглашение на работу. Да — да, телеграмма, просто телеграмма. «Предлагаем роль Скрабба втором составе „Рейс назначен" выезжайте понедельник». Ну он и сбежал, вроде вас. Сел в поезд на Лондон, снял конурку в Брикстоне и забыл о прошлом. Ну что тут особенного? Приглашение на работу. А все дело в том, что кто-то о нем вспомнил, ≈ это такое утешение! Сэр Джон отключается. А у меня для вас приятная новость. Сегодня у нас, кажется, будет полный зал. Все эти люди думают о вас и хотят видеть вашу игру. Долгая пауза. СЭР ДЖОН. Нет, серьезно? Полный зал? НОРМАН. Так приступим? СЭР ДЖОН(после паузы). Что мы сегодня играем? НОРМАН. «Короля Лира», сэр. СЭР ДЖОН. Невозможно. НОРМАН. Ну спасибо, прекрасно придумали! Люди выложили такие деньги, чтобы увидеть вас, а вы заявляете — «невозможно». Прекрасно придумали, ничего не скажешь. СЭР ДЖОН(после паузы). Я не хочу, чтобы меня видели. НОРМАН. Трудновато, знаете ли, если вы играете Лира, да еще притом, как у нас поставлен свет. СЭР ДЖОН. Не хочу видеть миледи. НОРМАН. Это еще труднее: она же Корделия. И вы только что с ней общались. Сидели здесь вдвоем. СЭР ДЖОН. Разве? Так что мы играем? НОРМАН. «Короля Лира», сэр. СЭР ДЖОН(после паузы). Мэдж совершенно не права. НОРМАН. Такое с ней часто бывает. СЭР ДЖОН. Я и раньше болел. Ты видел меня в «Братьях- корсиканцах»? НОРМАН. Увы, сэр, это было до меня. СЭР ДЖОН. Так вот, я играл с двусторонней пневмонией. Самое подходящее состояние для «Братьев — корсиканцев». Но я бы предпочел двустороннюю пневмонию тому, что сейчас. НОРМАН. Чему? Сэр Джон позволяет Норману помочь ему раздеться. СЭР ДЖОН. Что мне мешает упаковаться и уехать? Почему я здесь, когда мне нужно спать в постели? Даже король иногда слагает с себя власть. НОРМАН. Что ж, надеюсь, он счастлив с любимой, вот все, что я могут сказать. Надеюсь, он счастлив. Давайте разденемся. Кстати о раздевании: нынче вечером на Рыночной площади было очень странное освещение, вы не находите? СЭР ДЖОН. Не помню, чтоб я там был. НОРМАН. Вы пропадали целый день. Что вам запомнилось? СЭР ДЖОН. Я все ходил, ходил… Если бы только найти какое-нибудь интригующее название. «Моя жизнь» — это, помоему, как-то банально, а? НОРМАН. О, я вижу, мы ушли в это с головой! СЭР ДЖОН. Нет, я сегодня мало написал. Две — три тетрадные странички. Но я никак не могу найти название. НОРМАН. Что-нибудь придумаем. СЭР ДЖОН. Погляди, она должна быть в кармане пальто. И очки тоже. Норман ищет в кармане пальто и достает оттуда тетрадку и разбитые очки. Он отдает сэру Джону тетрадку и показывает ему очки. НОРМАН. В них уже много не увидишь. СЭР ДЖОН(листает тетрадку). Помнится, я сегодня чтото написал. Погляди-ка ты. Есть там что-нибудь? Норман бегло просматривает тетрадку. Нет, видно, ничего. Не может быть, чтоб сегодня опять был «Лир». НОРМАН. Так начнем гримироваться? (Ведет хозяина к гримировальному столику, но сэр Джон внезапно останавливается). СЭР ДЖОН. Где моя шляпа? Я ухожу отсюда. Я не останусь здесь и минуты. Меня со всех сторон окружают гады и предатели. Я раздавлен, из меня по капле вытекает кровь. Это бремя мне не по силам. Ах, Норман, Норман, если ты мне предан, не слушай его!.. НОРМАН. Кого, сэр? СЭР ДЖОН. Еще, и еще, и еще. Но я не могу больше давать — мне нечего больше давать. Я хочу спокойной старости. Я уже взрослый. Я не хочу вечер за вечером раскрашивать лицо, носить не свою одежду. Я не ребенок, переодетый для шарады, это моя работа, мое жизненное призвание, я — актер, а кому дело до того, буду ли я играть сегодня или завтра и тем укорочу свой век? (Сидит, спрятав лицо в ладони). НОРМАН. Один мой друг как-то сказал: «Меня не волнует, Норман, если в зале передо мной только три человека, если публика смеется там, где не надо, и не смеется там, где надо. Я всегда уверен, что найдется кто-нибудь, кому дано все понять. И я играю для него». Вот что сказал мой друг. СЭР ДЖОН. Я не могу сдвинуть то, что сдвинуть нельзя. НОРМАН. Так на чем мы остановились? СЭР ДЖОН. Я внутри набит камнями. Они громоздятся один на другой. Я не могу подняться. Непомерная тяжесть. Бесполезный труд. По ночам мне снится, что какие-то невидимые руки вгоняют мне в ноги деревянные палки. Я не могу шевельнуться, и когда я гляжу на свои раны, мне чудится, будто они, как язвы прокаженного, покрыты застывшим гноем. Это мерзкий и нескончаемый сон. Я просыпаюсь весь в поту с ощущением тошноты. И потом весь день что- то сжигает меня изнутри и гонит из головы все мысли. Что я сегодня делал? НОРМАН. Вы бродили по городу. Думали, что что-то пишете. Вы побывали на Рыночной площади. Какая-то женщина поцеловала вам руку и сказала, что вы прекрасно играли в «Братьях — корсиканцах». СЭР ДЖОН. Откуда ты все это знаешь? Тебе кто-нибудь рассказал? НОРМАН(после паузы). Я не хочу торопить вас, сэр, нет, я вру — я хочу торопить вас! СЭР ДЖОН. Ненавижу этих свиней. НОРМАН. Кого? СЭР ДЖОН. Он — надсмотрщик, безжалостный погоняла. На мне непосильный груз. В дверь стучит Мэдж. Норман открывает ей, но загоражи- вает дорогу. НОРМАН. Да? МЭДЖ. Мне бы надо взглянуть на него. НОРМАН. Как раз этого не надо. МЭДЖ. Но я отвечаю за спектакль. Времени-то мало. НОРМАН. Сейчас очень ответственный момент. Я не хочу, чтобы его беспокоили. СЭР ДЖОН. О чем вы там шепчетесь? НОРМАН. Так, сущие пустяки. МЭДЖ. Он уже начал гримироваться? НОРМАН. Еще нет, но… МЭДЖ. Вы понимаете, что времени в обрез? Немногим больше получаса. НОРМАН. Я знаю, что времени в обрез. МЭДЖ. Так пеняйте на себя. (Уходит). СЭР ДЖОН. Кто там приходил? НОРМАН. Мэдж. Она приходила сказать, что все идет как часы. (С тревогой смотрит на часы). О господи! Где ваш халат?! Давайте-ка наденем его и согреемся. (Помогает сэру Джону надеть халат). Где вы там были, что делали — это все неважно. Сейчас вы здесь, в театре, целый и невредимый, у себя, так сказать, дома. И у нас полный зал. Это же превосходно. СЭР ДЖОН. Нет, серьезно? Полный зал? НОРМАН. На галерке будут стоять! (Подводит сэра Джона к гримировальному столику). СЭР ДЖОН(садится и всматривается в свое отражение). Знаешь, они бомбили Большой театр в Плимуте. НОРМАН. И еще многое другое по соседству. СЭР ДЖОН. В этом театре был мой дебют. НОРМАН. Они этого не знали. СЭР ДЖОН. Я не должен был выступать этой осенью, но у меня не было выхода. Он заставил меня. НОРМАН. Кто? СЭР ДЖОН. Мне требовался отдых. НОРМАН. Одному моему другу был предписан отдых. Он подчинился. Это был его конец. Он совсем расклеился. Чуть не стал католиком. (Пауза). Может, вас помассировать? (Не дождавшись ответа). Я ничуть не удивлен, что вы пали духом. Такое трудное время. Совсем некому играть юношей, да еще эти неприятности с мистером Дэвенпортом. СЭР ДЖОН(встревоженно). Ну что там с ним? НОРМАН. В полиции не приняли поручительства. СЭР ДЖОН. И что? НОРМАН. Объявили ему второе предупреждение. СЭР ДЖОН. Как же мы распределим роли? НОРМАН. Мистер Торнтон может сыграть шута. СЭР ДЖОН. А кто же Освальд? НОРМАН. К сожалению, мистер Браун. СЭР ДЖОН. Значит, при мне будет на одного рыцаря меньше во время монолога «Нищие, и те в нужде имеют…». НОРМАН. На девяносто восемь, если все играть в точности по тексту: поэтому — одним больше, одним меньше, не велика беда. СЭР ДЖОН. Торнтон слишком стар для шута. Браун шепеляв для Освальда. Оксенби слишком хром для Эдмонда. Вот до чего я дошел! Никогда еще у меня не было такой труппы. Приходится играть с маразматиками, калеками и сопляками. Из-за Гитлера нельзя толком сыграть Шекспира! НОРМАН. Вы этому посвятите главу в своей книге, сэр. Я боюсь вам говорить, но, очевидно, нам придется приглушить бурю. Если мистер Торнтон будет играть шута, некому управиться с шумовой машиной. Торнтон большой спец по этой части. Тут могла бы помочь Мэдж, но она скептически настроена. СЭР ДЖОН. Передай Мэдж, что мне нужна настоящая буря. А что Оксенби? НОРМАН. Не очень сговорчивый джентльмен. СЭР ДЖОН. Пусть придет сюда перед началом. Я скажу ему кое-что. С Торнтоном тоже б неплохо побеседовать. НОРМАН. Вот видите? Это уже разговор. Вы — дома, делаете то, что по — настоящему умеете, и уже стали самим собой. Начинайте гримироваться, а я пойду скажу им, чтоб они пришли к вам. Я почистил парик и бороду. Погляжу, что у нас получится. А то выдумали — плясать на своей шляпе!.. Я сейчас. (Уходит). Сэр Джон смотрит на свое отражение, потом начинает покрывать лицо черной краской. Возвращается Норман. Что вы, сэр! Что вы!.. Нет, мы играем не «Отелло»! Сэр Джон беспомощно смотрит на него; Норман начинает очищать ему лицо кольдкремом. СЭР ДЖОН. В морщины набилась краска. Маленькие три вверх, длинные — вниз. А как у нас обстоит дело с трупом? Скажи, чтобы куклу подзашили. Из нее уже лезет набивка, солома валяется по всей левой половине сцены. НОРМАН(очищая лицо хозяина). Да, сегодняшний спектакль стоит посмотреть. Вы почти что негр, а Корделия говорит вам: «Вы дали жизнь мне, добрый государь, растили и любили». Видно, этот король Лир куда-то отлучался. СЭР ДЖОН(смеется). Когда я работал с Бенсоном, мы играли в одну игру. Мы называли ее «Рисковухой». Надо было так вывернуть стихотворную строчку, чтобы получилась двусмысленность. Наилучшую отыскал характерный актер по имени Берритон. Знаешь такой текст: «И у него на шапке три пера…» НОРМАН. Ну да, и текст знаю и историю. СЭР ДЖОН. Однажды в поезде между Абердином и Ливерпулем, во время путешествия, которое я бы назначал в наказание за дезертирство, Берритон выдал нам такое: «И у него на шапке триппера…» Оба смеются. Норман дочиста оттирает лицо хозяина. СЭР ДЖОН(смолкает. Всматривается в свое отражение). Еще одна чистая страница. НОРМАН. Прошу прощения, пора бы нам кончить наши поэтические упражнения и заняться практическими. Пауза. Сэр Джон протягивает руку к гримировальной палочке. Стук в дверь. Кто там? АЙРИН. (снаружи). Айрин. Я пришла взять корону. СЭР ДЖОН. Входи. Входит Айрин в костюме пажа. (С улыбкой). Добрый вечер, малышка. АЙРИН. Добрый вечер, сэр. СЭР ДЖОН. Все в порядке? АЙРИН. Спасибо, сэр. СЭР ДЖОН. Ты пришла взять корону? АЙРИН. Да, сэр. СЭР ДЖОН. Начисти ее хорошенько. Я люблю, чтобы она блестела. АЙРИН. Хорошо, сэр. СЭР ДЖОН. И верни мне ее загодя — до того, как поднимут занавес. Я надеваю корону уже за четверть часа. АЙРИН. Хорошо, сэр. СЭР ДЖОН. И проследи, чтобы в антракте ее принесли ко мне в гримуборную. НОРМАН. Ей не первый раз это поручают. СЭР ДЖОН. Я люблю точность. Возьми, детка. Она подходит за короной. (Шлепает ее по попке). Ах ты моя куколка! АЙРИН. Спасибо, сэр. (Уходит). Сэр Джон восхищенно смотрит ей вслед. НОРМАН. Пора почувствовать себя стариком. СЭР ДЖОН(разглядывает разложенный перед ним грим; в страхе). Они все одного цвета. Какой палочкой я пользуюсь? Я не различаю цветов. (Беспомощно смотрит на Нормана). НОРМАН(подходит к тазу с кувшином, наливает воду, смачивает кусок мыла и подает все это хозяину). Вы начинаете с бровей. СЭР ДЖОН. С бровей? НОРМАН. Да, сэр. Намыльте брови. Сэр Джон проводит мылом по бровям, приглаживая их. Так, хорошо. Теперь идет номер пять. (Подает хозяину палочку). Только самую физию, как вы говорите. Верхнюю губу и подбородок оставьте чистыми для усов и бороды. И не закрашивайте лоб под самые волосы. Сэр Джон кладет грим. Ну вот. Проще простого. СЭР ДЖОН(продолжая гримироваться). В другой жизни, обещанной нам пифагорейцами, я бы, наверное, стал жи- вописцем. Палитра, несколько кистей, на три с половиной шиллинга холста, складной стул, и никаких тебе погонял! НОРМАН. Нет у вас погонял, кроме себя самого. СЭР ДЖОН. Да как ты смеешь и с чего ты взял, что я сам себя подгоняю? Я загнан, загнан, затравлен!.. НОРМАН. Право, я не хотел… СЭР ДЖОН. Надо верить в себя и в свою судьбу, примирить свою веру и свои желания и дать им закабалить себя, и кабале этой не будет конца. Да как ты смеешь! НОРМАН. Сожалею, что упомянул об этом… СЭР ДЖОН. Надо научиться ждать, ждать и ждать, и вот приходит момент, когда ты спускаешь на воду свое судно, вцепляешься в руль, и тут, о господи, будь начеку! Собери все силы для того, чтобы забыть, чем ты рискуешь, явись перед премьерной публикой и обнажи душу, по временам ставь на карту жизнь, подставляй спину под бичи критиков и живи так из года в год с чувством возрастающего страха, ибо легче вскарабкаться, чем удержаться наверху. Теперь тебе понятно, почему Бенсон писал мне после моей первой попытки руководить труппой: «А хватит ли у вас здоровья и сил и дальше идти по этому пути?» Все им — давай, давай! НОРМАН. Непременно включите это в книгу. СЭР ДЖОН. Понимают ли они, что это значит? Им же все равно! Ненавижу этих свиней! НОРМАН. Кого же? СЭР ДЖОН. Все им — давай, давай! НОРМАН. Ладно, сэр, может, продолжим гримироваться? Пауза. Сэр Джон смотрит с беспомощным видом на разложенный перед ним грим. Краплак для морщин. (Подает сэру Джону нужную палочку). СЭР ДЖОН(начинает рисовать морщины). Было время, ко- гда мне приходилось рисовать все морщины. Теперь достаточно только углублять те, что есть. (Продолжает гримироваться). К двери подходит Мэдж и стучит. Норман откликается на стук. НОРМАН. Что еще? МЭДЖ. Ну как он? НОРМАН. Будет в порядке, если его оставят в покое. МЭДЖ. Я хочу видеть собственными глазами. НОРМАН. Нельзя его беспокоить. МЭДЖ. А как быть с дублерами? НОРМАН. Он все это знает, всем руководит. МЭДЖ. Управляющий спрашивает, не отказывается ли он от аренды здания. НОРМАН. Скажите, что нет. МЭДЖ. Вы понимаете, что уже собирается публика? НОРМАН. Конечно, иначе было бы глупо со всем этим возиться. МЭДЖ. Он будет готов к началу? И будет в форме? НОРМАН. Да. (Закрывает за ней дверь). СЭР ДЖОН. Ну как там дела? Кто приходил? НОРМАН. Да одна поклонница, поклониться. СЭР ДЖОН. Как они мешают!.. Не дают сосредоточиться!.. Норман! НОРМАН. Да, сэр? СЭР ДЖОН. Как начинается пьеса? НОРМАН. Какая, сэр? СЭР ДЖОН. Сегодняшняя. Я забыл свою первую реплику. НОРМАН. «Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским». СЭР ДЖОН. Да — да! В который раз мы это играем? НОРМАН(поглядев в записную книжку). Сегодня, сэр, вы играете эту роль в двести двадцать седьмой раз. СЭР ДЖОН. Двести двадцать семь Лиров, а я не могу вспомнить первой реплики. НОРМАН. Прошу прощения, но мы кое-что позабыли. Сэр Джон растерянно смотрит на него. Надобно приспустить щеки. СЭР ДЖОН(накладывает нужный грим). Вот так я буду выглядеть в гробу. НОРМАН. И еще широкая ровная полоса двадцатым номером до кончика носа Придает горделивый вид, как вы говорите. Сэр Джон кладет нужную полосу и изучает свое отражение в зеркале. Норман заваривает в чашке немного крахмала. СЭР ДЖОН. Как ты умудряешься доставать крахмал? НОРМАН. Я все время за этим слежу. На нынешние гастроли хватит. А сейчас мы разведем белый лак хирургическим спиртом, да? СЭР ДЖОН. Я умею приклеивать бороду. Сорок лет я свожу с подбородка волосы и более тридцати руковожу труппой. Думаешь, я не знаю, как прикреплять бороду и усы? Ты переходишь все границы, мой мальчик! Не много ли ты берешь на себя? (Намазывает подбородок и приклеивает бороду). Норман, повернувшись к нему спиной, отпивает из фляжки глоток коньяка. После сцены бури мне надо будет отдохнуть. НОРМАН. Можете не говорить. Я помню. СЭР ДЖОН. Полотенце! Норман подает ему полотенце. (Прижимает полотенцем усы и бороду. Смотрит на себя в зеркало и вдруг опять впадает в растерянность). Чего-то не хватает. Но чего? НОРМАН. Может, я много на себя беру, сэр, но, по — моему, — парика. (Снимает парик с болванки и подает его хозяину). Надо сегодня получше закрасить тут на стыке. А то во вторник Ричард Третий выглядел так, словно он ходит в фуражке. СЭР ДЖОН(надевает парик и закрашивает лоб под ним. Неожиданно останавливается). Что-то ужасно жарко. Мне что-то нехорошо… НОРМАН(вытащив из кармана фляжку с коньяком). Глотните немножко, вреда не будет!.. Сэр Джон отстраняет его рукой. Норман делает глоток, прячет фляжку и поворачивается к хозяину. Сэр Джон сидит перед ним неподвижно. Нет, сэр, вам сейчас никак нельзя отступать. Сейчас никак. Давайте-ка подправим морщины. Молчание. Сэр Джон послушно подправляет морщины. СЭР ДЖОН. Я прямо вижу, как они бомбят Большой театр в Плимуте. Вандалы! (Пауза). Ничего! Они у меня сегодня получат! (Пауза. Опять чем-то встревожен). Норман! НОРМАН. Да, сэр. СЭР ДЖОН. Так какая у меня первая реплика? Что там надо болтать? НОРМАН. «Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским». СЭР ДЖОН. Ты совсем меня заговорил. Помолчи, пока я буду одеваться. Мне предстоит трудная работа, чертовски трудная! Сегодня на мне весь мир, весь это распроклятый мир!.. НОРМАН. Сэр!.. СЭР ДЖОН. А я не могу вспомнить первую строчку! Позади сотни спектаклей, а мне приходится спрашивать тебя, какая у меня первая реплика. НОРМАН. Ничего, сэр, я заставлю вас со всем этим справиться… СЭР ДЖОН. Заставишь меня?! Тут заставить нельзя: мы просто выполняем свой долг, из вечера в вечер, а я совсем обессилел! НОРМАН. Нет, ей — богу, вы, такой замечательный, я бы сказал — лучший из людей, и вы начинаете разочаровывать меня, уж прошу прощения. Вы, который всегда говорили, что жалость к себе — самое неприятное качество на сцене и в быту. Для кого вы работали все эти годы? Для министерства культуры? Мы боремся, чтобы выстоять, вот в чем дело. Боремся, чтобы выстоять, это ваши слова! И все мы боремся — к чертовой нас матери! — разве не так? Я борюсь и борюсь, вы думаете — это просто? Так нет, совсем это непросто, скажу я вам, ни чуточки не просто — и бороться непросто, и выстаивать во всем этом дерьме! Но ведь весь мир борется, чтобы выстоять, черт возьми, почему же не выстоять вам? Молчание. СЭР ДЖОН. Я, кажется, огорчил тебя, Норман, дружище. Прости меня. Я понимаю. Но мы не можем всегда быть сильными. В нас тоже образуются трещины. НОРМАН. Черт с ними, с трещинами! Как у нас с париком? Сэр Джон продолжает гримироваться. Виноват, если мешаю вам сосредоточиться. СЭР ДЖОН. «Мы ведь оба на службе, Алфонсо». Что там дальше? Что я на это отвечаю? НОРМАН. «Или, по — твоему, недостаток тщеславия заставлял меня тянуть эту лямку? Но как понимать тщеславие, если оно в том, чтобы захватить местечко повыше, — ты прав: у меня его нет! Мне все равно, где исполнять свой долг. Меня всегда увлекало само дело». СЭР ДЖОН. Отличная у тебя память, Норман. НОРМАН. Моя память — вроде полицейского. В нужный момент не сыщешь. СЭР ДЖОН. Вот это была пьеса! И сборы давала. Особенно ее любили умные судомойки и глупые священники. Будь я на двадцать лет моложе, я бы по — прежнему играл подобную ерунду. Но сейчас я устремлен в космос. А разве их это заботит? Ненавижу этих свиней! НОРМАН. Давайте закончим с бровями. Сэр Джон расчесывает намыленные брови, а затем белит их. В дверь стучит Айрин. Айрин (снаружи). Полчаса до начала, сэр. (Уходит). СЭР ДЖОН. Так мало? НОРМАН. Вы сегодня поздно начали, сэр. СЭР ДЖОН. Отчего она не принесла корону? Я привык, чтобы к этому времени корона была уже у меня на голове. Взгляни! НОРМАН. Что такое? СЭР ДЖОН. Мои руки!.. Они дрожат… НОРМАН. Будет очень выразительно в роли. Не забудьте загримировать руки. СЭР ДЖОН. Я не могу удержать их. Помоги мне. НОРМАН(показывает руку: его рука тоже дрожит). Это, должно быть, заразное… (Красит руки сэра Джона). СЭР ДЖОН. Я справлюсь с разделом королевства. Одолею сцену с шутом. Снесу разгон свиты. Сумею произнести все положенные проклятья. Я даже не боюсь быть исхлестанным бурей. Но я боюсь финального выхода. Когда надо вынести мертвую Корделию и плакать, плакать, выть, как ветер… Потом тихонько положить ее на землю. И умереть. Хватит ли у меня сил? НОРМАН. Да у кого же хватит, как не у вас? СЭР ДЖОН. Ты добрый друг, Норман. НОРМАН. Спасибо, сэр. СЭР ДЖОН. Чтобы я без тебя делал?! НОРМАН. Думаю, справились бы сами. СЭР ДЖОН. Я отплачу тебе добром. НОРМАН. Будьте снисходительны к моим чувствам. СЭР ДЖОН. Не дразни меня. Может, мне недолго осталось. НОРМАН. То же любил говорить мой отец. А прожил до девяноста трех лет. А мог бы и дольше. Вот так. (Оглядывает хозяина). Сам Альбрехт Дюрер не сделал бы лучше. (Встает. Пудрит руки сэра Джона). Входит миледи в парике и костюме Корделии под наброшенным халатом. МИЛЕДИ. Ну как ты себя чувствуешь, Бонзо? СЭР ДЖОН. Немножко пришел в себя, кисонька. НОРМАН. Вот видите. Стоит ему взяться за гримировку, и он уже другой человек. Сударыня, «…ваш ум остер, как ум дикобраза…». МИЛЕДИ(сэру Джону). Ты уверен, что у тебя хватит сил? СЭР ДЖОН. Вот — вот, всем охота меня подгонять! НОРМАН. Прошу вас, не начинайте сызнова. СЭР ДЖОН. Понимаешь, кисонька, я решил, что мы сегодня играем мавра. МИЛЕДИ. Что ты, милый! СЭР ДЖОН. Скажи, кисонька, я не просыпался сегодня ночью? Не благодарил тебя за то, что ты сторожишь меня? А не было речи о том, что на меня может накатить приступ ярости? МИЛЕДИ(после паузы). Нет, Бонзо, тебе все это приснилось. СЭР ДЖОН. Не могу отделаться от этого чувства. МИЛЕДИ. Я принесу тебе мантию и, как всегда, завяжу шнурок. СЭР ДЖОН. Конечно. Как всегда. МИЛЕДИ. Мистер Торнтон и мистер Оксенби ждут, чтобы ты их принял. Можно их пригласить? СЭР ДЖОН. Я не хочу видеть Оксенби. Я его боюсь. Скажу тебе: он лучший Яго из всех, кого я видел и с кем играл, включая этого сутенера — коротышку — сэра Артура Пэлгроува. НОРМАН(к миледи). Это уже больше похоже на нашего милого сэра Джона. СЭР ДЖОН(с издевкой). Сэр Артур Пэлгроув! Он продолжал играть Гамлета почти до семидесяти лет. На лице его было больше морщин, чем ступенек на галерку. Я видел его Лира. И был приятно разочарован. Вот вам и сэр! Кто посоветовал ее величеству дать ему титул, скажите вы мне? (Продолжает гримироваться, накладывая последние мазки). МИЛЕДИ(отведя Нормана в сторону). Вы просто волшебник, Норман. НОРМАН. Благодарю вас, миледи. МИЛЕДИ. Вот вам шоколадка. НОРМАН. Благодарю вас, миледи. МИЛЕДИ. Сегодня нам всем придется приналечь, Норман. НОРМАН. Это малая часть нашей службы, миледи. МИЛЕДИ. Спасибо вам. (Уходит). СЭР ДЖОН. Не думай, что я не заметил этой шоколадки, — я заметил. Тысячи детей в нашем милом отечестве обыскивают кладовки в поисках чего-нибудь сладенького. Пришли бы ко мне, я бы им сказал, у кого в Англии горы шоколада. А мне ее тащить как труп Корделии?.. Поднимать на руки и тащить на руках. Я, слава богу, довольствуюсь своим пайком, но она, она достает сладости прямо из-под земли. НОРМАН. Могу я ввести актеров? СЭР ДЖОН. Нет — нет… не надо!.. НОРМАН. Но вы же должны повидать их, сэр. (Открывает дверь и зовет). Мистер Торнтон! Входит Джеффри Торнтон, пожилой актер в костюме шута, который заметно ему велик. (Сэру Джону). К вам мистер Торнтон, сэр! СЭР ДЖОН. Ну как, Джеффри… костюм впору? ДЖЕФФРИ. Мистер Дэвенпорт — Скотт был такой рослый мужчина. СЭР ДЖОН. Он — червяк! Ты выглядишь куда… (Делает неопределенный жест. Начинает с помощью Нормана облачаться в костюм Лира). Текст помнишь? ДЖЕФФРИ. Да. СЭР ДЖОН. Чтоб мне не приходилось дожидаться реплики. ДЖЕФФРИ. Что вы! СЭР ДЖОН. Темп — великое дело! ДЖЕФФРИ. Да. СЭР ДЖОН. И не заслоняй меня. ДЖЕФФРИ. Что вы! СЭР ДЖОН. Нижний свет из кулис только на меня. ДЖЕФФРИ. Конечно, старина, я знаю. СЭР ДЖОН. Используй какое-нибудь другое освещение. ДЖЕФФРИ. Понял. СЭР ДЖОН. Я хочу послушать, как ты поешь. ДЖЕФФРИ. А что петь? СЭР ДЖОН. «У кого ума крупица, тот снесет и дождь и град». ДЖЕФФРИ(неуверенно). «У кого… у кого…». НОРМАН(поет). «У кого ума крупица, тот снесет и дождь и град». ДЖЕФФРИ(тоже поет). «У кого ума крупица, тот снесет и дождь и град. Он ненастья не боится, счастью и несчастью рад». СЭР ДЖОН. Ладно, будешь не петь это, а декламировать. А в сцене бури, если вздумаешь обнимать меня за ноги, как делал Дэвенпорт — Скотт, берись за икры, не за бедра. Он дважды чуть не покалечил меня. ДЖЕФФРИ. Как скажете, старина… СЭР ДЖОН. Надо чувствовать, дружок, чувствовать, это единственный путь! Он всегда выведет. ДЖЕФФРИ. Понял. СЭР ДЖОН. Только не слишком увлекайся. Держись в границах. И в любом случае помалкивай, когда говорю я. ДЖЕФФРИ. Конечно. СЭР ДЖОН. И, пожалуйста, не лей слезы. ДЖЕФФРИ. Что вы! СЭР ДЖОН. В пьесе плачу только я. ДЖЕФФРИ. Я знаю. СЭР ДЖОН. Следуй за автором. ДЖЕФФРИ. Ясно. СЭР ДЖОН. И не скалься. ДЖЕФФРИ. Это у меня от нервов… СЭР ДЖОН. Но ты же и на сцене будешь нервничать. И еще: за сегодняшний спектакль дополнительной платы не жди. По контракту ты ведь у нас в массовке? ДЖЕФФРИ. Да. СЭР ДЖОН. Ни пуха тебе ни пера! ДЖЕФФРИ. Спасибо, сэр. Сэр Джон отпускает его кивком головы. Норман провожает его до дверей. НОРМАН. Ну, с богом, Джеффри! ДЖЕФФРИ. Боюсь больше, чем нацистов! (Уходит). СЭР ДЖОН. Надеюсь, у мистера Черчилля лучшие помощники. НОРМАН. Там ждет мистер Оксенби, сэр. СЭР ДЖОН. Что? Оксенби?.. Я не могу… Что ему надо? НОРМАН. Это не ему надо, а нам надо, чтобы кто-нибудь управлялся с шумовой машиной. СЭР ДЖОН. Я не хочу видеть Оксенби. Я не выдержу его присутствия, здесь и так нечем дышать!.. НОРМАН. Без него у нас не будет бури. Молчание. Норман впускает Оксенби в костюме Эдмонда; он хромой. Пауза. (Сэру Джону). К вам мистер Оксенби, сэр. ОКСЕНБИ. Вы хотели меня видеть. СЭР ДЖОН. Я? Да?.. Норман, зачем?.. НОРМАН. Сэр Джон хотел узнать, может ли он просить вас об одной услуге. ОКСЕНБИ. Может. НОРМАН. Хоть вы с ним и недавно, но, без сомнения, заметили, что мы не столько труппа актеров, сколько большая дружная семья. Когда надо, мы подменяем друг друга. Вы, конечно, уже слышали, что мистер Дэвенпорт — Скотт с нами больше не работает. ОКСЕНБИ. Конечно, слышал. НОРМАН. Так как мистер Торнтон сегодня играет шута, а два старых рыцаря устанавливают за передним занавесом лачугу в сцене бури, некому будет работать с шумовой машиной. Мы бы попросили мистера Брауна, но он человек слабого здоровья. Вот мы и подумали, может, вы согласитесь покрутить ручку. ОКСЕНБИ. Отвечаю — нет. Молчание Еще что-нибудь? (Не получив ответа, Норману). Он все еще не прочел мою пьесу? Молчание. Оксенби уходит. НОРМАН. Ну что нам делать? Не захотел помочь! СЭР ДЖОН. Он меня ненавидит. Я просто ощущаю его ненависть. Все, во что я верю, он презирает. Я не стал бы читать его пьесу, даже будь он министром культуры! НОРМАН. А я ее прочел. СЭР ДЖОН. Есть там роль для меня? НОРМАН. Есть, только вас оттолкнет язык пьесы. У министра культуры свело бы челюсти. СЭР ДЖОН. И к Дэвенпорту он несправедлив. Наш товарищ нарушил закон, но в тюрьме, знаете ли, сидеть невесело! Представляю себе его писанину! Не для зрителей он пишет, а для критиков! НОРМАН. Давайте-ка, сэр, немножко успокоимся. СЭР ДЖОН. Где эта девушка с короной? НОРМАН. Не волнуйтесь. Сейчас я пойду отыщу ее. (Уходит). Тут же в комнату прокрадывается Айрин с начищенной до блеска короной. СЭР ДЖОН. А, это ты, малышка! А Норман как раз пошел тебя искать. АЙРИН. Неужели? Наверно, я с ним разминулась. (Близко подходит к сэру Джону и с улыбкой протягивает ему корону.) СЭР ДЖОН. Напомни, как твое им, детка. АЙРИН. Айрин, сэр. СЭР ДЖОН. Айрин. Прелестно. Ты училась в Королевской Академии театрального искусства? АЙРИН. Нет, сэр. Я сразу поступила в театр. СЭР ДЖОН. Ну да. Я помню. (Пауза.) В каком амплуа? АЙРИН. Простушки. СЭР ДЖОН. Простушки. Ну да, конечно. (Берет корону, кладет ее рядом с собой и зажимает в ладонях личико Айрин.) Давай на будущей неделе. В Истборне… Возвращается Норман. НОРМАН. Я не мог ее найти… (Останавливается.) СЭР ДЖОН. А я тут любуюсь овалом ее лица. НОРМАН. Ступай отсюда, Айрин. СЭР ДЖОН. Да — да, ступай. Айрин уходит. Прирожденная актриса. Я всегда определяю это по овалу лица. НОРМАН. Наденьте корону. Сейчас почти без четверти. Может, позвать миледи, чтобы она завязала на вас мантию? СЭР ДЖОН. Господи, ну как же начинается эта пьеса? Из-за этой малышки у меня все вылетело из головы!.. Мэдж стучит в дверь и входит. МЭДЖ. Уже без четверти, чуточку больше. Жаль, что эта Айрин… СЭР ДЖОН. Без четверти?! Нет, я не могу, я не готов! Скажите им, чтоб они шли домой, верните им деньги. Я не могу! Ненавижу этих свиней! Не могу… Не могу!.. МЭДЖ. Так вы что, хотите, чтобы мы отменили спектакль? НОРМАН. Нет, он этого не хочет… СЭР ДЖОН. Как она начинается? МЭДЖ. Вам же самому лучше… СЭР ДЖОН. Как она начинается?! МЭДЖ. Вы ни за что с этим не справитесь… НОРМАН. Он справится, справится!.. СЭР ДЖОН. Как она начинается?! НОРМАН. Уходите! Когда пойдет занавес, он будет в форме и вполне готов. МЭДЖ. Мы уже опаздываем. НОРМАН. У нас еще двадцать минут. Если понадобится, мы начнем чуть позже. СЭР ДЖОН. Оставьте меня в покое! Я не помню текста! Мэдж уходит. НОРМАН, Норман, как она начинается?! НОРМАН(декламирует). «Он девять лет был в отъезде и скоро опять уедет…» (Подражает звуку фанфар.) «Сюда идет король». Сэр Джон молчит. (Продолжает за Лира.) «Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским». СЭР ДЖОН(повторяет). «Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским». НОРМАН(продолжает за Глостера). «Хорошо, мой государь». СЭР ДЖОН(после паузы). А дальше? НОРМАН(за Лира). «А мы вас посвятим в заветные решенья наши…» СЭР ДЖОН. «А мы вас посвятим в заветные решенья наши глубже…» НОРМАН(подождав немного). «Подайте карту мне». СЭР ДЖОН. Подожди, не подсказывай, я знаю! Я тебя попрошу, если надо будет, я же не раз играл эту роль раньше, ты знаешь. (Повторяет.) «А мы вас посвятим в заветные решенья наши глубже». (Долгая пауза.) А дальше? НОРМАН. «Подайте карту мне». СЭР ДЖОН. «Подайте карту мне». Не подсказывай, не подсказывай! (Долгая пауза.) «Чего бояться мне?» НОРМАН. Неверно. «Узнайте все: мы разделили…» СЭР ДЖОН(подхватывает). «Да, о снах. Они ведь дети праздного ума, фантазии бесценной порожденье…». НОРМАН. Неверно. Это из другой пьесы… СЭР ДЖОН. «Я бурю подниму… я сокрушаться буду…». НОРМАН. А это еще из одной пьесы… СЭР ДЖОН. «Скажите мне, что заслужили те, кто покушается на жизнь мою проклятым колдовством и тело мне бесовским чаровньем истощает? Вместит ли петушиная арена обширной Франции поля? Молилась ли ты на ночь, Дездемона? Казалось мне, разнесся вопль: Не спите! Макбет зарезал сон!» НОРМАН. Ну что вы наделали!.. СЭР ДЖОН. А что такое? НОРМАН. Ах ты, какая беда: вы же процитировали фразу из шотландской трагедии!.. СЭР ДЖОН. Из «Макбе…» Неужели? О господи!.. НОРМАН. Идите, идите!.. Сэр Джон делает несколько шагов. Теперь трижды повернитесь вокруг себя и постучите. Сэр Джон выполняет его приказание. Теперь возвращайтесь на место. Сэр Джон так и поступает. Теперь произнесите какое-нибудь бранное слово. СЭР ДЖОН. Засранцы. Сэр Джон поднимает голову и стоит, слегка покачиваясь. Норман смотрит на него с безмерной грустью. Входит миледи, одетая в костюм Корделии; она несет мантию Лира. Сэр Джон смотрит на нее и берет в ладони ее лицо. (Декламирует.) «Бедняжку удавили! Нет, не дышит! Коню, собаке, крысе можно жить, Но не тебе. Тебя навек не стало, Навек, навек, навек, навек!» НОРМАН(помолчав). Поздравляю вас, сэр, все будет хорошо! Сэр Джон надевает на голову корону. Миледи накидывает на него мантию. Идет обычный для них ритуал. МИЛЕДИ(целуя его руку). Мы будем биться, Бонзо! СЭР ДЖОН(целуя ее руку). И выстоим, кисонька. Стук в дверь. АЙРИН(снаружи). Пять минут, сэр! НОРМАН. Спасибо. СЭР ДЖОН(Норману). Давай спустимся и оглядим поле битвы. Когда они собираются выйти из комнаты, раздается звук си- рены: воздушная тревога. Они застывают на месте. В тот вечер, когда я впервые играл Лира, на улице была настоящая гроза. Теперь они сбрасывают бомбы. Что мне еще предстоит выдержать? Сегодня мы должны играть Шекспира, а они будут из кожи вон лезь, чтобы помешать мне. НОРМАН. Не принимайте это так близко к сердцу, сэр… СЭР ДЖОН(смотрит наверх). Бомбите, бомбите нас до умопомрачения, если посмеете, но знайте: каждое произнесенное мною слово будет щитом против вашего вандализма, каждая стихотворная строчка — защитой от подлого террора. НОРМАН. Боюсь, сэр, они вас не услышат. СЭР ДЖОН. Свиньи! Варвары! (Им овладевает неудержимая дрожь.) НОРМАН. Ах, сэр, мы уже были так близки к победе! МИЛЕДИ. Пожалуй, это как раз вовремя. В таком состоянии он не может выйти на сцену. Взгляните на него. (Пытается его успокоить. Норману.) Зовите Мэдж. СЭР ДЖОН. Норман! НОРМАН. Да, сэр? СЭР ДЖОН. Сведи меня на сцену. Клянусь, никакие орды вандалов не остановят меня. (Продолжает вздрагивать всем телом.) Миледи и Норман смотрят друг на друга в нерешительности. Исполняйте мой приказ! Норман и миледи ведут его под руки. МИЛЕДИ. А кто сделает объявление публике? СЭР ДЖОН. Дэвенпорт — Скотт, конечно. НОРМАН(после паузы). Господи, его же нет! А все остальные в костюмах. СЭР ДЖОН. Тогда ты, Норман. НОРМАН. Я, сэр? Нет, я не могу, сэр! СЭР ДЖОН. Ты, Норман. Ты! НОРМАН. Но, сэр, я ни за что не запомню текста… СЭР ДЖОН. Не спорь, это мое приказание. Мне и так сегодня нелегко!.. НОРМАН. Нет, сэр. Сэр, я же не одет как надо. СЭР ДЖОН. Оденься. (Направляется к двери, миледи его под- держивает). Отчего никак не уймется дрожь? Продолжают громко звучать сирены. Начинается бомбеж- ка. Норман делает большой глоток из фляжки, осушая ее до дна. Опять сирены. Близкий взрыв. Полная темнота. Только звучат сирены и падают бомбы. В луче света мы видим Нормана. НОРМАН(к публике, тихо). Леди и джентльмены… (Уже громче.) Леди и джентльмены! Был… сигнал воздушной тревоги. Начался налет. Но мы поднимаем занавес. Пусть же те, кто хочет остаться в жи… оставить зал, проделают это как можно тише… Спасибо. Он как бы врос в землю. Взрывы бомб. Темнота. Действие второе Кулисы. Темнота. Продолжается воздушный налет. Слышен голос Нормана. НОРМАН(тихо). Леди и джентльмены… (Уже громче.) Леди и джентльмены! Был… сигнал воздушной тревоги. Начался налет. Но мы поднимаем занавес. Пусть же те, кто хочет остаться в жи…оставить зал, проделают это как можно тише… Спасибо. Струнный квартет играет финальную часть попурри из «Микадо». Луч света выхватывает Мэдж, стоящую в кулисах. Музыка смолкает. Аплодисменты. МЭДЖ. Приготовиться. Занять места у пульта. Притушить свет в зале. (Смотрит в зал сквозь дырочку в занавесе. Шум в зале постепенно стихает). Вступают литавры. Равномерный звук литавр. Выключаем свет в зале. (Пауза.) Включаем запись. Звучат фанфары. Барабанный бой! Грохот барабанов. Мэдж; работает на пульте. Приготовиться к выходу! Свет на сцене! Занавес! При полном свете мы видим Нормана, который несет поло- тенце и поднос со стаканом портера и пуховкой для пудры. Он как раз входит в кулисы. Дальше действие развивается одновременно на сцене, где начинается спектакль, и за кулисами. НОРМАН. Ну как тебе мой выход, Джеффри? С объявлением. Получилось? ДЖЕФФРИ. Конечно, старина, все в лучшем виде. НОРМАН. А вам как, миледи? МИЛЕДИ. Лучше мистера Дэвенпорта. НОРМАН. Серьезно? Вы так думаете? Я ужасно нервничал. Думаете, они не заметили моей оговорки? Когда я чуть было не сказал: «…кто хочет остаться в живых…» Я готов был сквозь землю провалиться. Нет, серьезно, я не оскандалился? МИЛЕДИ. Вы были восхитительны. НОРМАН. Он сказал что-нибудь? МИЛЕДИ. Нет. Тем временем мы слышим голоса Глостера, Кента, Оксенби (в роли Эдмонда) — они начинают спектакль. КЕНТ. Я думал, что герцог Альбанский нравится королю больше герцога Корнуэльского. ГЛОСТЕР. Так нам всегда казалось. КЕНТ. Это ваш сын, милорд? ГЛОСТЕР. Я причастен, сэр, к его рождению. Я так часто краснел, признаваясь в этом, что постепенно перестал смущаться. КЕНТ. Я не понимаю вас. ГЛОСТЕР. Зато мать этого молодца поняла меня с первого взгляда и получила сына в люльку раньше, чем… У меня есть законный сын, сэр, на год с чем-то старше этого, который тем не менее ничуть мне не дороже… Знаешь ты, кто этот благородный господин, Эдмонд? ЭДМОНД. Нет, милорд. ГЛОСТЕР. Это Кент. Помни и уважай графа. Это достойнейший друг мой. МЭДЖ. Включаем запись. Фанфары Пожалуйста, приготовьтесь, миледи. Сэр Джон, пожалуйста, приготовьтесь! Фанфары. Звуки трубы через усилитель. Миледи выходит на сцену. Отдельные хлопки. Литавры, сэр. (Поворачивает выключатель). Зажигается зеленая сигнальная лампочка. Айрин в медленном ритме бьет в литавры. Опять щелчок выключателя и вспышка зеленой лампочки. Ритм литавр убыстряется. Готовьтесь, сэр. Фанфары для короля! Гремят фанфары. Норман хочет помочь хозяину подняться с места. Но сэр Джон остается сидеть, он весь дрожит. НОРМАН. Сэр, ваш выход! Сэр Джон не двигается. Айрин продолжает бить в литавры. Миледи уже вышла. Ей аплодировали. Теперь дело за вами. Давайте, сэр! Фанфары смолкают. Сэр Джон не двигается с места. Мэдж выключает сигнальную лампу, и Айрин перестает бить в литавры. Мэдж приближается к сэру Джону и Норману. МЭДЖ(Норману). Видите? Что я говорила? НОРМАН. Пожалуйста, сэр, я умоляю вас! (Пауза.) Ваш выход, сэр. Выход! Мэдж и Норман стараются вместе поднять сэра Джона. ЭДМОНД. Рад буду служить вашей светлости. КЕНТ. Обещаю вам свою любовь, когда узнаю покороче. ЭДМОНД. Постараюсь заслужить ее, сэр. ГЛОСТЕР. Он девять лет был в отъезде и скоро опять уедет… Сюда идет король. Пауза. Сюда идет король. Пауза. ОКСЕНБИ. Сдается мне, я вижу короля. НОРМАН(сэру Джону). Ну, пожалуйста, сэр, ваш выход! Мистер Оксенби начал что-то импровизировать. Они никак не могут поднять его на ноги. Его все еще бьет неудержимая дрожь. Подданные в нетерпении, сэр. (К Мэдж.) Дайте еще раз фанфары. Мэдж подходит к Айрин и шепотом отдает какое-то приказание. Норман силой поднимает хозяина. Сэр Джон опять садится. Близкие взрывы бомб. Норман опять ставит на ноги сэра Джона и ведет его к выходу на сцену. К кулисам подходит Оксенби. ОКСЕНБИ. Идет он или нет?! НОРМАН. Идет. Оксенби возвращается на сцену. МЭДЖ. Еще раз фанфары для короля! КЕНТ. Сдается мне, его я тоже вижу. ОКСЕНБИ. Сдается мне, вот он идет со свитой, с ним сотня рыцарей охраной, угрюмы все, одеты в блеклые тона, как бледный вереск — цвет отчизны нашей. МИЛЕДИ(Корделия). Сдается мне, отец за мною следом. От лагеря от нашего мы шли — а лагерь далеко. Я впереди, как то у нас в обычае. Возможно, отдыхает он сейчас, ведь он — увы! — уже не юн годами! В зале возникает ропот. ОКСЕНБИ. Сдается мне, я вижу короля. (Пауза.) Нет — нет, мне показалось. (Пауза.) Коль будет мне на то соизволенье ваше, пойду взгляну поближе. (Подходит к кулисам, потом возвращается.) Теперь уверен: король идет к нам! Звучат фанфары. Близкие взрывы бомб. НОРМАН(хозяину). Будем биться и выстоим, сэр? У нас сегодня полный зал! Сэр Джон приходит в себя. Так помните: «Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским». (К Мэдж.) Давайте выход рыцарям! Слышите?! МЭДЖ(рыцарям). На сцену, быстрее!.. (Выключает сигнальную лампочку.) Айрин перестает бить в литавры, схватывает карту и останавливается у кулисы в ожидании своего выхода. НОРМАН(к Айрин). Давай, с божьей помощью! Айрин выходит на на сцену. Сэр Джон останавливается у кулисы, точно балансируя у края пропасти. Затем торжественно выходит на сцену. Овация. Потом тишина. Норман и Мэдж настороженно смотрят на сцену. Норман достает новую фляжку коньяка и делает несколько жадных глотков. Полная темнота. Слышны взрывы бомб и пальба зенитных орудий. Тусклый свет. Взоры всех — Нормана, Мэдж, Джеффри и других ≈ устремлены на сцену, оттуда доносится голос сэра Джона. СЭР ДЖОН(Лир). Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским. ГЛОСТЕР. Хорошо, мой государь. СЭР ДЖОН(Лир). А мы вас посвятим В заветные решенья наши глубже. Подайте карту мне… Я так вам отомщу, злодейки, ведьмы, Что вздрогнет мир. Еще на знаю сам, Чем отомщу, но это будет нечто Ужаснее всего, что видел свет. Вам кажется, я плачу? Я не плачу. Я вправе плакать, но на сто частей Порвется сердце прежде, чем посмею Я плакать. — Шут мой, я схожу с ума! Снова зажигается зеленая лампочка, и Норман ударяет по железным листам, изображая гром. Воздушный налет продолжается, тем временем сэр Джон возвращается за кулисы. Зажигается свет. МЭДЖ. Приготовиться к буре! Звучит сигнал отбоя воздушной тревоги. СЭР ДЖОН(поднимая глаза кверху). Свиньи! И как раз когда в них нужда, они улетают! МЭДЖ. Начали бурю! (Поворачивает выключатель.) Зажигается красная сигнальная лампочка. Зажигается зеленый сигнал. Грохот грома: Норман и Айрин бегают от одного железного листа к другому. Миледи наблюдает за происходящим на сцене. Чуть поодаль стоит Оксенби и тоже смотрит на сцену. КЕНТ. А в знак того, что я гораздо больше, Чем я кажусь, вот вам мой кошелек И все, что в нем. Вы встретите, наверно, Корделию. Вот вам мое кольцо, Вы ей его покажете при явке И от нее узнаете поздней, Кто я, ваш незнакомый собеседник. Ну и гроза! Пойду за королем. Придворный. Я руку вам пожму. Вы б не хотели Прибавить что-нибудь еще? КЕНТ. Хочу. Два слова, и притом о самом важном: Кто первый набредет на короля (А я пойду в ту сторону, вы — в эту), Тот мигом дай другому знак о том. Буря продолжается. На сцену выходят сэр Джон и Джеффри. МИЛЕДИ(подбегая к Норману и Айрин). Громче! Громче!!! Удары грома усиливаются. (Возвращается на место. Через минуту опять бросается к металлическим листам). Да громче! Громче!!! Ему надо, чтоб грохотало! Грохот усиливается. Норман неистовствует у листов железа. (Не отстает от них). Громче! Громче!!! Норман и Айрин бьют изо всех сил. Наблюдавший за ними Оксенби подходит и тоже начинает колотить по одному из листов. Миледи принимается крутить машину, создающую звук ветра. Шум ветра и грохот бури. СЭР ДЖОН(Лир). Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки! Лей, дождь, как из ведра и затопи Верхушки флюгеров и колоколен! Вы, стрелы молний, быстрые, как мысль, Деревья расщепляющие, жгите Мою седую голову! Ты, гром… Голос его тонет в шуме бури. Темнота. Сэр Джон врывается за кулисы. Свет на сэра Джона и Нормана. СЭР ДЖОН(вне себя от ярости). Почему не было бури! Мне нужен был ураган и потоки дождя, а у вас — какое-то хлюпанье и посвистывание! Я просил, чтобы грохотало, чтобы раскалывались дубы, — а в ответ только слышал, как мухи пердят! Ведь я — буря! Я — дождь и ветер, огонь и дым, а вы вторили мне жалкой барабанной дробью, пригодной для похорон. О, всевышний, прости их, боже, ибо они не ведают, что творят! Я оглох от тишины. Норман, Норман, ты погубил меня! (Входит в свою гримуборную, провожаемый Норманом.) Я был здесь, совсем рядом, надо было только чуточку подтолкнуть меня, и я стяжал бы великую славу за смелость, но вокруг была пустота, молчание, легкий трепет, брызги, кружение пушинок, шелест мотыльков. Мне требовалась буря, а не мокрая изморось! Надо что-то делать. Я требую объяснения по поводу этой накладки с бурей. (Опускается на кушетку.) НОРМАН. Вы довольны — доволен и я. И вечно-то вы жалуетесь, когда все на самом деле в порядке, а сегодня — все в порядке, это не вызывает сомнения. А теперь отдохните. Сэр Джон укладывается на кушетку. Норман укрывает его пледом, вытирает ему лоб, помогает лечь поудобнее. Затем он зажигает газовую плитку, на которой быстро закипает чайник; он заваривает чай и поит им хозяина. НОРМАН. Сейчас у вас перерыв, пока идет сцена ослепления Глостера и до реплики: «Нет, они не могут запретить мне чеканить деньги». Постарайтесь заснуть. Вы справились со всем этим, или, как вы любите говорить, вас заставили справиться, и теперь вам требуется тишина, как сказал глухой статист настройщику фортепьяно. Вы были сегодня великолепны, так считает миледи, она именно так и сказала — «великолепны»! Конечно, я не могу толком оценить сцену бури, но я слышал, как вы произносили: «Нищие, и те в нужде имеют что-нибудь в избытке». Прямо бросило в дрожь. Прошу прощения, сэр, но я не помню, чтоб вы еще когда-нибудь были так переполнены чувством. А Джеффри был весьма бойким шутом. Учитывая его возраст. Держался на авансцене, ни разу не заслонил вас от света, был не так навязчив, как мистер Дэвенпорт — Скотт. Во всех отношениях. Да, еще забавная деталь. В сцене бури, когда мы колотили как безумные и мне приходилось метаться между литаврами и железными листами вроде жонглера, который работает одновременно с мячами и булавами, к нам вдруг присоединился мистер Оксенби. Он самозабвенно стучал и дубасил. Не сказал ни слова и пришел на помощь, когда было нужно. Позднее, незадолго до перерыва, я поблагодарил его. «Заткнитесь, — сказал он не слишком любезно и насмешливо добавил: — Я и сам не знаю, почему так поступил». А я ему на это: «Потому что мы некое братство, а вы — один из нас, хотите вы этого или нет». Так и сказал ему без всякого стеснения. Он голову опустил и зашкандыбал прочь, ну и, конечно, чего-то там пробурчал. Мрачно так. (Пауза.) Еще чаю? Вы не спите, сэр? СЭР ДЖОН. Измотали меня. Свиньи. Ненавижу свиней. НОРМАН. Кого это? Кого вы ненавидите? Критиков? СЭР ДЖОН. Критиков? Чтоб я ненавидел критиков? Да я не испытываю к ним ничего, кроме жалости. Стоит ли ненавидеть слабоумных, уродов или покойников? Ублюдки! НОРМАН. Тогда про кого вы? СЭР ДЖОН. Что про кого? НОРМАН. Кого же вы тогда ненавидите? СЭР ДЖОН. Дай отдохнуть, Норман, не приставай с расспросами. Дай отдохнуть. Только не уходи, пока я не засну. Не оставляй меня одного. (Пауза.) Я совершенно без сил. (Пауза.) Мои дни сочтены. Молчание. Норман наблюдает за ним, потом вытаскивает из кармана свою фляжку и обнаруживает, что она пуста. Он на цыпочках выходит из комнаты. В коридоре он встречает миледи; в руках у нее мешок с рукодельем. МИЛЕДИ. Он спит? НОРМАН. По — моему, да. МИЛЕДИ. Я посижу с ним. НОРМАН. Только не разбудите его, миледи, хорошо? Он очень устал. (Уходит.) Миледи входит в гримуборную и умышленно поднимает шум. Сэр Джон вскакивает. СЭР ДЖОН. Что, мой выход? МИЛЕДИ. Нет. Еще антракт. (Усаживается и начинает штопать трико). Мне надо тебе кое-что сказать. СЭР ДЖОН. Норман сказал, что, по твоим словам, я был сегодня великолепен. МИЛЕДИ. Я ничего такого не говорила. Он что-то выдумывает. СЭР ДЖОН(после паузы). Так что ты хочешь мне сказать? МИЛЕДИ. То, что я всегда говорила и говорю. СЭР ДЖОН. Тебе же известен мой ответ. МИЛЕДИ. Ты работал как вол. Кое-что скопил. Хватит! Сегодня же в своей речи под занавес попрощайся с публикой. СЭР ДЖОН. Не могу. МИЛЕДИ. Не хочешь. СЭР ДЖОН. У меня нет выбора. МИЛЕДИ. Ты умрешь. Если не покончишь с этой суетой. Ладно, это твое дело. Но зачем же ты меня заставляешь так жить! СЭР ДЖОН. Я человек слабый, кисонька. Делаю, что мне велят. Я — жалкий трус, боящийся кнута. Я совершено измотан. МИЛЕДИ. Ну нет. Ты — упрямец, да — да, жестокий, безжалостный упрямец! СЭР ДЖОН. Неправда. МИЛЕДИ. Ты на редкость непроницателен для актера. Мобилизуй всю свою фантазию, все свои способности, постарайся почувствовать то, что чувствую я, с чем я вынуждена справляться. СЭР ДЖОН. Я понимаю. Но ты нужна мне рядом — реальная и близкая. МИЛЕДИ. Ну да, я рядом — сижу штопаю трико. Очень близкая и вполне реальная. Я только о том и прошу тебя, Бонзо, давай остановимся! Сегодня же. В конце недели. Хватит. Я больше не могу. СЭР ДЖОН. Если б это было возможно!.. МИЛЕДИ. Это возможно!.. СЭР ДЖОН. Нет!.. МИЛЕДИ. Ты же обманываешь только себя. СЭР ДЖОН. Если бы это было так, разве я играл бы здесь под бомбами, рискуя жизнью, рискуя остаться без рук, без ног? И дело даже не в выборе. Мной руководит долг. Я должен поддерживать в людях веру. МИЛЕДИ. Вздор. СЭР ДЖОН. Что именно? МИЛЕДИ. Ты ничего не делаешь бескорыстно. И навязываешь свои правила игры другим. Мне, например. Насильно. Не имея на то законных прав. СЭР ДЖОН. Неужели формальный брак имеет для тебя такое значение? МИЛЕДИ. Ты неверно меня толкуешь. Причем сознательно. СЭР ДЖОН. Мне следовало бы выудить у нее согласие на развод. МИЛЕДИ. Ты не развелся, потому что ты мечтал получить титул. СЭР ДЖОН. Это неправда. МИЛЕДИ. Нет, правда. Ты знаешь, в чем твое преимущество. Все, что ты делаешь, выгодно тебе и никому другому. Вечно говоришь про свою измотанность. Начинает казаться, что ты какой-то зависимый человек — рабочий сцены. Ты ничего не делаешь бескорыстно. Есть только ты. Один ты. СЭР ДЖОН. Не надо, кисонька, бить лежачего, не надо заталкивать меня глубже в грязь… МИЛЕДИ. Миледи! Сэр! Все это выдумки! Господи, ты просто заштатный актер — режиссер, колесящий по провинции, никакой ты не гений, влияющий на умы. Сэр! Миледи! Взгляни на меня — вот я сижу здесь и штопаю трико. Взгляни на себя. Шалашик Лира — хоромы по сравнению с тем, как ты живешь. СЭР ДЖОН. Я дивлюсь тебе, кисонька. При твоем происхождении. Твой отец был человек родовитый. Мастер своего дела. МИЛЕДИ. Мастер. Происхождение. Служение. Я слышала это всю жизнь. Отец тоже вечно рассуждал таким образом, будто на нем лежит апостольская миссия. СЭР ДЖОН. Я плохо себя чувствую, а мне еще предстоит прожить полжизни короля Лира, тащить тебя на руках и выть, выть и потом говорить. МИЛЕДИ. Сэр! Миледи! Мы просто посмешище. Никогда ты не получишь титула! И наша единственная награда — аплодисменты публики. Молчание. СЭР ДЖОН. Помнишь, несколько лет назад одна из наших Гонерилий, высокая красивая брюнетка с греческим носом… МИЛЕДИ. Флора Бейкон. СЭР ДЖОН. Да, наверное, Флора. Помнишь, я однажды накинулся на Нормана: он подал мне трико наизнанку во время короткой перестановки в «Агасфере». А может, это был «Знак креста». Ну все равно. Она повернулась ко мне: «Хоть он вам и слуга, — говорит, — но он человек». А потом спрашивает Нормана: «Почему вы от него не уйдете? Почему вы с этим миритесь?» А Норман в ответ: «Пустяки. Он столько отдает другим, что и от него можно что-то стерпеть». И он был прав. За честолюбие и страсть надо платить, и цена им — нетерпимость, фанатизм, лишние эмоции. Таким людям очень трудно исполнять свою миссию: борьба и чувство долга должны их поддерживать. На таких людях лежит проклятие, и окружающим приходится страдать от них. Норман это понимает. Он знает, что всему виной не я, а то, что клокочет во мне и выплескивается на других. Флора Бейкон не понимала. Она звала меня эксплуататором. И зачем только я ее нанял? МИЛЕДИ. Затем, что ее матушка — леди Бейкон. Она вложила в наше дело двести фунтов. СЭР ДЖОН. В свое время у меня в труппе работало даже несколько настоящих большевиков. И это я эксплуататор? Я? (Продолжительная пауза.) Кажется, сегодня я понастоящему увидел Лира, Точнее — себя таким, каким он видит меня. Когда я дошел до фразы «Нищие, и те в нужде имеют что-нибудь в избытке», мое «я» вдруг отделилось от меня. Мои мысли парили надо мной. Меня наблюдали откуда-то с высоты. И казалось, я сам говорю или слышу чей-то голос: «Ну давай же, давай! Ты не все еще отдал, не отступай!» И я наблюдал за Лиром. Каждое его слово было мне в новинку. Я не знал, что будет дальше, что его ждет. Свое и чужое страдание смешались воедино. Я увидел старика, и этот старик был я. И я знал, что предстоит еще многое. Но что? Блаженство и частичное возвращение в разум, новая мука и смерть. Все это, как я знал, я должен еще увидеть. Увидеть за пределами себя, понимаешь? За пределами. (Протягивает к ней руку, но она ее не берет). Не оставляй меня. Я лучше отдохну, когда ты рядом. Не проси от меня невозможного. Я знаю: если ты уйдешь, я буду без конца глядеть в темноту — на запертую дверь, на отдернутую портьеру, на перевернутую в стекле полустертую вывеску. МИЛЕДИ. Я посижу, пока не вернется Норман. СЭР ДЖОН. Нет, подольше. Пожалуйста, подольше. Прошу тебя, кисонька. Успокой меня. Я ведь болен… МИЛЕДИ. Да, ты болен, но и мне не лучше. Меня тошнит от этих холодных вокзалов, холодных поездов, холодных воскресений на Кру, холодной пищи поздно на ночь. Меня тошнит от мысли, что надо упаковываться и распаковываться и штопать трико. Тошнит от запаха заношенных костюмов и нафталина. Особенно же меня тошнит от постоянного чтения статей, где пишут, что я лучшая в плохой труппе, так, на уровне, не более, что я стара, не могу тягаться с тобой и недостойная твоих талантов, меня тошнит от необходимости бодриться и улыбаться. (Пауза). Мне надо было уйти от тебя в Балтиморе во время американских гастролей. Надо было принять предложение мистера Фельдмана и уехать с ним в Голливуд. СЭР ДЖОН(после паузы). Фельдман считал, что я не фотогеничен. Свинья он. Вообще, я ненавижу кино. Я верю в живое искусство. МИЛЕДИ. Внешность с годами меняется. СЭР ДЖОН. Не изобрели еще такую камеру, чтобы меня снимать. МИЛЕДИ. Меня устроил бы и скромный успех. СЭР ДЖОН. Почему они дали титул этому карлику Артуру Пэлгроуву, понять не могу. «Встаньте, сэр Артур», — сказал король. «Но, ваше величество, я уже поднялся с колен». Он всегда играл в Лондоне и носа не казал в провинцию. МИЛЕДИ. Нравится мне Америка. СЭР ДЖОН. Ненавижу всякое свинство. В дверь стучат. АЙРИН(снаружи). Начинается второй акт, сэр. СЭР ДЖОН. Сейчас мне нужно отдохнуть, кисонька. Я хочу покоя. МИЛЕДИ. Ты всегда хочешь получить свой кусок пирога, чтобы им полакомиться. СЭР ДЖОН. На что же пирог, если им нельзя полакомиться? (Смеется.) Возвращается Норман. НОРМАН. Все в порядке? СЭР ДЖОН. Ну, как там меня чихвостят? НОРМАН. Зачем такие слова, сэр. Миледи не любит этих раздворов. Постоял я, значит, в толпе. Вы бы слышали, что они там говорили! Я такого антракта просто не помню. Вы им и Микеланджело напомнили, и Блейка, и еще не знаю кого. Один молоденький летчик с забинтованной головой стоит, бедненький, плачет в буфете, а пожилой господин, в молодости, наверно, блондин — теперь седой, кожа как пергамент, изящные руки, утешает его как может. «Ну — ну, Эвелин, это же пьеса!» — говорит. Только чудно это слушать — не будь это пьесой, Эвелин, пожалуй, так бы не расстроился. СЭР ДЖОН. Микеланджело, говоришь? НОРМАН. И Блейка. МИЛЕДИ. Я пойду к себе. СЭР ДЖОН. Ну погоди! МИЛЕДИ. Тебе же надо отдохнуть, Бонзо, не так ли, Норман? НОРМАН. Точно. СЭР ДЖОН. Но, кисонька!.. Миледи уходит. Будь повнимательней к миледи. НОРМАН. Я всегда к ней внимателен. СЭР ДЖОН. А сейчас будь втрое внимательней. НОРМАН. Что так? СЭР ДЖОН. Возраст такой. НОРМАН. А, понял — головокружения, приливы. СЭР ДЖОН. Она сейчас очень сосредоточена на себе. НОРМАН. Ну да, приближение климакса. СЭР ДЖОН. Будь повнимательней. Я не хочу ее обижать. НОРМАН. А теперь поспите. Вам что-нибудь еще нужно? СЭР ДЖОН. Только забвение. НОРМАН. Это рано или поздно придет, и чем позже — тем лучше. Я разбужу вас заранее, и вы появитесь на сцене в своем причудливом уборе из полевых цветов. Спите, засыпайте, горюшка не знайте. (Уходит.) Появляется А йр ин с короной в руке, дожидается, чтобы ушел Норман. Сэр Джон внезапно вздрагивает, поднимается с кушетки, идет к двери, распахивает ее и сталкивается лицом к лицу с Айрин. СЭР ДЖОН. Позови Мэдж! Айрин убегает. Сэр Джон находит свою тетрадку и, лихорадочно перелистав ее, начинает писать. Пишет, зачеркивает, опять принимается писать. Появляется Мэдж Айрин проходит за дверью с короной в руке. Мэдж: стучит в дверь гримуборной и входит. МЭДЖ. Слушаю, сэр. СЭР ДЖОН. По — моему, все как надо. МЭДЖ. Кроме вашего первого выхода. СЭР ДЖОН. Подойди. Она подходит. Возьми меня за руку. Пожалуйста. МЭДЖ(берет его за руку). Холодная как лед. СЭР ДЖОН. От страха. МЭДЖ. Чего вы боитесь? СЭР ДЖОН. Будущего. МЭДЖ. Вы хорошо понимаете, с кем вы разговариваете? Это же я. А на меня не надо производить впечатление. СЭР ДЖОН. Я говорю о том, что у меня на сердце. Я никогда еще не чувствовал себя таким одиноким. МЭДЖ. Ну перестаньте. Ведь дел же куча… (Хочет вырвать руку.) СЭР ДЖОН. Послушай меня. Пойми, я боюсь того, что будет, я говорю совершенно серьезно. Потому что впервые в жизни будущее от меня скрыто. Вокруг меня нет друзей. Меня не греет ничье сочувствие. Я ощущаю лишь безмерное одиночество. МЭДЖ. Издержки профессии. (Высвобождает руку.) Вы хотели меня видеть. Зачем? СЭР ДЖОН. Я считаю тебя своим единственным другом… МЭДЖ. Мне пора вернуться в кулисы. СЭР ДЖОН. Ты, кажется, сказала, мы уже двадцать лет вместе. МЭДЖ. Да. СЭР ДЖОН. И ты была счастлива? Стоило оно того? МЭДЖ(после паузы). Нет, счастлива я не была. Да. Оно того стоило. СЭР ДЖОН(после паузы). Мэдж, голубчик, я завещаю тебе всю мою подборку рецензий… МЭДЖ. И слышать я не хочу про ваше завещание!.. СЭР ДЖОН. Рецензии, которые я собирал всю жизнь, с самого первого выхода на сцену. Я берег их как зеницу ока. И хвалебные заметки, и ругательные. Ругательные не все — только некоторые. Рассказывай обо мне хоть иногда. И пожалуйста, поминай меня добром. Артисты живут только в людской памяти. Так поминай меня добром! МЭДЖ. Какой-то нелепый разговор. Вы отыграли половину «Лира», причем куда человечнее, чем в последнее время, а сейчас разговариваете так, точно готовите себе панихиду. СЭР ДЖОН. Главное в жизни — сохранить по себе память. Поминай меня добром. Тебе поверят. МЭДЖ. Вас не забудут. СЭР ДЖОН(после паузы). Мэдж, голубчик, у меня тут кое-что для тебя. (Открывает коробку, стоящую на гримировальном столике, и отыскивает в ней кольцо.) Я хочу, чтобы это кольцо было у тебя. Если ценить вещь по ее владельцу, то это кольцо — моя самая большая ценность. С этим кольцом на пальце Эдмунд Кин играл в пьесе, название которой как нельзя лучше выражает то, что я сейчас чувствую. «Новый способ платить старые долги». И ты будешь всем рассказывать, что это кольцо носили Эдмунд Кин и я. (Кладет кольцо ей в руку.) Мэдж старается скрыть свои чувства. Как-то, несколько лет назад, я хотел было подарить тебе это кольцо, но ты была тогда моложе, и я решил, что ты можешь неправильно меня понять. МЭДЖ. Да. Такой подарок от мужчины женщине легко понять неправильно. СЭР ДЖОН. Я знаю, меня считают бесчувственным, но ведь я не слепой. МЭДЖ. Что ж, я всегда знала, что вы догадываетесь о чувствах старой девы, стоящей в кулисах. (Пауза.) Вы правильно поступили, что не отдали мне это кольцо раньше. Я жила надеждой. (Пауза.) По крайней мере я ежедневно вас видела и была вам полезна. Я довольствовалась тем, что имела. И всегда знала свое место. СЭР ДЖОН. Только ты по — настоящему меня любишь. Она отдает ему кольцо и быстро выходит из комнаты. Он надевает кольцо на палец. Возвращается к своей тетрадке и опять продолжает писать. В дверь тихонько стучит Айрин. Кто там? АЙРИН. (снаружи). Айрин. Я принесла корону, сэр. СЭР ДЖОН. Входи. Айрин входит в комнату. Положи ее здесь. Она кладет корону. Сэр Джон продолжает писать. Молчание. АЙРИН. Я вам очень помешаю, сэр, если что-то скажу? СЭР ДЖОН. Смотря что именно. АЙРИН. Я хочу просто поблагодарить вас. СЭР ДЖОН. За что? АЙРИН. За сегодняшний спектакль. СЭР ДЖОН. Он еще не доигран. АЙРИН. Я гордилась тем, что и я была на сцене. СЭР ДЖОН(после паузы). Открой этот ящик и возьми оттуда мою фотографию. Она достает фотографию. Он ее подписывает. АЙРИН. Я люблю приходить в эту комнату. Я ощущаю здесь какую-то непонятную силу. Какую-то тайну. Может, в былые времена здесь облачались первосвященники. Меня охватывает трепет. Словно я проникла в святилище. СЭР ДЖОН. Сродство душ. Они смотрят друг на друга. Запри дверь. Она запирает дверь. Подойди поближе… (Пытается вспомнить ее имя.) АЙРИН. (подсказывает). Айрин. СЭР ДЖОН. Айрин. И ты хочешь стать актрисой? АЙРИН. Да. СЭР ДЖОН. Страстно хочешь? АЙРИН. Да. СЭР ДЖОН. Каждой клеточкой своего «я»? АЙРИН. Да. СЭР ДЖОН. И готова отказаться от всего остального? АЙРИН. Да. СЭР ДЖОН. Но тебе придется пожертвовать тем, что большинство людей называют жизнью. АЙРИН. Я готова. СЭР ДЖОН(после долгого молчания). Под каким знаком ты родилась? АЙРИН. Скорпиона. В коридоре появляется Норман, подходит к двери, трогает ее и, обнаружив, что дверь заперта, подслушивает у замочной скважины. СЭР ДЖОН. Хорошо — честолюбие, скрытность, преданность, безудержная ревность. Самые нужные в театре качества. А ноги у тебя красивые? Она пожимает плечами. Подойди поближе. Дай мне взглянуть. Она поднимает юбку. Повыше. Она исполняет его просьбу. Очень красивые. У всех лучших актрис ноги как колоды. (Ощупывает ее бедра). Худышка. (Кладет руку ей на пояснщу). Кости как у пичужки. (Проводит по ней руками до самой груди). Ты, наверно, плохо питаешься. (Берет в ладони ее лицо и, видимо, собирается ее поцеловать). Совсем еще девочка. (Внезапно одним махом поднимает ее на руки). Она вскрикивает. (Почти с воплем). Вот то, что надо! (Пошатывается, опускает ее на пол, затем отмахивается от нее). Слишком поздно! Поздно! Она бежит к двери, отпирает ее, выскакивает в коридор и сталкивается лицом к лицу с Норманом, который схватывает ее за кисти рук. Норман закрывает дверь. А в комнате сэр Джон садится к столу, что-то пишет, потом засыпает. НОРМАН. Попалась птичка! АЙРИН. Пустите меня! НОРМАН. Ты это что же затеяла? АЙРИН(после паузы). Кажется, он лучше. НОРМАН. Лучше кого или чего, позвольте узнать? АЙРИН. Я думала, он сегодня не справится. НОРМАН. А он еще и не справился. (Пауза). Так я жду. АЙРИН. Чего? НОРМАН. Красочного рассказа. Ну давай! Не то я отвешу тебе хорошую оплеуху. Тебе бы следовало знать, что происхождения я неважного и бываю крут, когда выхожу из себя. АЙРИН. Я думала, мы друзья. НОРМАН. Я тоже так думал, Айрин. Я долго буду помнить, как привел тебя в нашу труппу. Я впервые увидел тебя в Ньюэрк — он — Трент, в мебельном цеху Пэлас — Тиатра, где пахло столярным клеем и скрипели блоки. Гляжу — прижал тебя один женатик в гриме марокканского принца, а ты вся перепачкана краской. И я сказал: «Вы не тревожьтесь, я не болтлив, только впредь избегайте этого». Поболтали мы тогда, сварили чайку на заляпанной красной газовой плитке под фотографией мистера Чарлза Дорана в роли Шейлока, глядевшего на нас косо и неодобрительно. Ты меня благодарила, а я сказал тогда: «Теперь вы член нашей семьи». Так-то ты мне отплатила! АЙРИН. А что я такого сделала? НОРМАН. Сама расскажи. АЙРИН. Про что? НОРМАН. Про сэра Джона, нашего руководителя и вождя, нашего духовного отца, которому мы всем обязаны. Ты же знаешь, Айрин, что такое для нас сэр Джон. АЙРИН. Я опаздываю! Мне надо помочь миледи облачиться в доспехи. НОРМАН. Миледи подождет со своими доспехами. Может, ты не расслышала моего вопроса? Что сделал сэр Джон? АЙРИН. Не скажу!.. НОРМАН. Я тебя сейчас сделаю, птичка! (Хватает ее и замахивается, чтоб ударить). АЙРИН. Попробуй ударь, я ему скажу, пожалуюсь сэру Джону, да — да, непременно пожалуюсь!.. НОРМАН(отпуская ее). Пожалуешься? На меня? Ой! Я уже в штаны наложил. Аппетит потерял. Значит, пожалуешься? Да плевал я на тебя, детка, и на все твои жалобы! Чтобы докричаться до сэра Джона в его нынешнем состоянии, с путаницей в голове, надо иметь голос погромче, птичка, и получше дикцию, чем у паршивой статистки, младшей в труппе, состоящей на выходах и при реквизите. Да ты даже не сможешь сказать ему, что согласна потискаться с ним в четверг в Эйберистуис. Пожалуется она!.. Думаешь, я не знаю этой игры? Или, по — твоему, я шестнадцать чертовых лет ежедневно одеваю этого старого грешника, балую его, нянчусь с ним, стираю его пропотелые фуфайки и штаны, его грязные сподники и не знаю того, что копошится в каждой извилине его хваленого ума? Да не боюсь я твоих жалоб! Я тебе вот что скажу. Он творил кое-что втихаря, не обделял себя радостями. «Вот то, что надо!» — он прокричал. Что именно, Айрин? Мне надо знать все, что было. Что между вами произошло? АЙРИН(после паузы). Ну… он поднял меня на руки. НОРМАН. Поднял на руки? АЙРИН. Я, конечно, догадалась, о чем он думал. Он сказал: «Совсем еще девочка» — и поднял меня на руки. А потом вскричал: «Вот то, что надо!» — и я, лежа в его объятиях, поняла, что это он про молодость, про новизну чувств… Норман начинает смеяться. Что вы смеетесь? Я была у него, так все и случилось, это же правда, я чувствовала. Он весь дрожал, и я тоже. В его руках я стала частью его, тем, что ему надо, и он опустил меня на пол, сделал мне знак уйти, и я убежала. Молодость, понимаете? Я на миг закрыла глаза и представила себе, как он несет меня на руках, меня — мертвую молодую Корделию! НОРМАН. Дело не в молодой Корделии, птичка, ему нужна Корделия поменьше весом. Совсем легонькая! Взгляни на себя. Сравни себя с миледи. АЙРИН. Вы не поняли. Ему нужна молодость… НОРМАН. Мы, птичка, в Лемингтон Спа пытались сыграть «Строителя Сольнеса». Три спектакля. И никакого успеха. Так что ты брось мне тут трепаться про молодость. Я ведь знаю, птичка, как ты скребешься у него под дверью. А еще я знаю, как публика толпой уходит со спектакля, включая меня самого. «Вот то, что надо!» Ты легче нее, цыпочка! (Смеется. Пауза). Он тебя не первую взвешивал. Ты как, думаешь, миледи получила работу? Она тоже некогда была стройненькой девочкой, тоже играла пажа с картой и в один прекрасный вечер стала младшей дочерью Лира. Я хорошо помню, как это было. В те самые гастроли, когда Венецианский дож заразил Ланселота Габбо триппером. Айрин тихонько плачет. Так что не молодость ему нужна, не талант, не прелести кинозвезды, а лишь умеренный вес, птичка моя. (Пауза). Мы тогда могли справиться с чем угодно. В те дни его звали «Неуемным». (Его чуточку покачивает, он берет себя в руки. Кажется, он сейчас расплачется, но он сдерживается). Вот так-то, птичка! Держись лучше в сторонке. Былые времена прошли, исчезли и силы, и энергия, а что впереди — неизвестно. Так что — кончай с этим, куколка. Мы уже не ищем развлечений. Никаких. Даже при большом соблазне и малом риске. (Пауза). И не вздумай меня ослушаться. В роковых словах «В понедельник уже не приходите» есть свой зловещий смысл… Появляется миледи. НОРМАН….что за смысл… в этих кольцах и браслетах… МИЛЕДИ. Вот ты где! Ты опаздываешь с доспехами! (Уходит). НОРМАН. Так что дуй отсюда, птичка! И веди другую лодку с причала. Наша, боюсь, уже прохудилась. Айрин уходит. Норман делает глоток из своей фляжки. Он входит в гримерную сэра Джона. Легонько трясет его за плечо, чтобы разбудить. «Входит Лир, причудливо убранный полевыми цветами». Сэр Джон поднимается. Норман молча помогает ему переменить костюм и потом украшает его полевыми цветами. СЭР ДЖОН. Так они говорили — Микеланджело?.. НОРМАН. И Блейк. СЭР ДЖОН. Я понял, что они имели в виду. Нравственное величие. НОРМАН(после паузы). Я разговаривал с этой девушкой. Она, знаете ли, только с виду такая легонькая. И потом: сейчас нам не ко времени перемены в труппе. Пауза. Сэр Джон вдруг с горячностью обнимает его. СЭР ДЖОН. Ну как мне оплатить твой труд? Когда мне плохо, я говорю себе, что у меня есть друг. Я в великом долгу перед тобой. Но я найду способ вознаградить тебя. Я должен, должен расквитаться со всеми своими долгами. НОРМАН. Да будет вам, а то я расплачусь… СЭР ДЖОН(отпуская его). Господи, как от тебя разит!.. Сколько ты выпил? НОРМАН. Меньше нормы. СЭР ДЖОН. О, Яго, Яго!.. НОРМАН. Тоже из другой пьесы. СЭР ДЖОН. Мне еще надо проснуться в блаженстве, а потом тащить на руках миледи — ты нужен мне трезвый. НОРМАН. Я трезвый. Вполне. Дикция отчетливая. Поведение обычное. Настроение прекрасное. (Смеется). СЭР ДЖОН. Ничего смешного! (Пауза). Последний натиск. Надеюсь, ты к нему готов? НОРМАН(еле слышно). А вы, мой милый?.. СЭР ДЖОН. Что? НОРМАН. А вы, мой Лир? Они направляются к выходу. Свет постепенно тускнеет. Полная темнота. Барабаны. Трубы. Звон мечей. Опять медленно загорается свет. Кулисы. Сэр Джон, миледи, Норман и Мэдж стоят в ожидании. Айрин бьет в литавры. КЕНТ. Владыке своему и королю Пришел я пожелать спокойной ночи. Как, он не здесь? ГЕРЦОГ АЛЬБАНСКИЙ. Про главное забыли. Эдмонд, скажи нам, где король и где Корделия. ЭДМОНД. Жизнь ускользает. Пред смертью сделать я хочу добро, Хоть это непривычно мне. Пошлите В тюрьму. Не медлите! Я дал приказ Лишить Корделию и Лира жизни. Не медлите. ГЕРЦОГ АЛЬБАНСКИЙ. Скорей! Беги бегом! Скорее, я прошу! За кулисами сэр Джон поплевывает на руки. МИЛЕДИ. Пожалуйста, не делай этого. Точно ты грузчик. Думаешь, приятно? Сэр Джон поднимает ее на руки и несет на сцену. Остальные наблюдают из кулис. Свет меркнет, полная тишина. Через минуту свет зажигается вновь. СЭР ДЖОН(Лир). Вопите, войте, войте! Вы из камня! Мне ваши бы глаза и языки - Твердь рухнула б!.. Она ушла навеки… Да что я, право, мертвой от живой Не отличу? Она мертвее праха. КЕНТ. Разбейся, сердце! Как ты не разбилось? ЭДГАР. Какой тоской душа ни сражена, Быть стойким заставляют времена. Все вынес старый, тверд и несгибаем. Мы, юные, того не испытаем. Айрин за кулисами медленно бьет в барабан в ритме похоронного марша. МЭДЖ. Занавес! Слышно, как опускается занавес. Аплодисменты. Сэр Джон возвращается за кулисы. СЭР ДЖОН(глядя вверх, как бы в небо). Мы победили, Уильям! Мы победили! МЭДЖ. Готовьтесь выходить на вызовы. Занавес! Труппа выходит для поклонов. Теперь, сэр, вы один. Сэр Джон выходит и раскланивается. Гром аплодисментов, восторженные возгласы. На сцене одинокий луч света, яркий и резкий. Сэр Джон вступает в круг света, позади него в тени стоит Норман. Аплодисменты и выкрики длятся до тех пор, пока сэр Джон не поднимает руку. СЭР ДЖОН(публике). Милорды, леди и джентльмены! Благодарю вас за тот прием, какой вы оказали величайшей из английских трагедий. Мы живем в опасные времена. Темные силы грозят уничтожить нашу цивилизацию, и мы, простые артисты, как солдаты, воюем за правое дело в этой великой битве. Наше заветное желание — сохранить миру нашу драматургию и прославить величайшего поэта всех времен. У нас одна цель: воспитывать умы на его творениях во всех уголках нашей милой родины. Завтра мы даем… НОРМАН(подсказывает). «Ричарда Третьего». СЭР ДЖОН….Даем «Ричарда Третьего». Я буду самолично играть короля — горбуна. Днем в субботу миледи, моя супруга, будет играть… НОРМАН. Порцию. СЭР ДЖОН…. Порцию, а я — злосчастного еврея в «Венецианском купце», в пьесе, актуальность которой, думаю, вы почувствуете сегодня, как никогда. В субботу вечером… НОРМАН. «Лир». СЭР ДЖОН. В субботу вечером мы вновь попробуем свои силы в трагедии, собравшей вас нынче, и я опять пройду через тягчайшее испытание, когда-либо выпадавшее на долю артиста. На следующей неделе, бог даст, мы будем… НОРМАН. В Истборне. СЭР ДЖОН. В Истборне. Вы оказали нам теплый прием. Смею думать, что ваши друзья и родные, по доброму вашему совету, тоже найдут себе утешение в бессмертных стихах, которые нам выпала честь произносить со сцены. А за то великодушие, с каким вы приняли наш ревностный труд, позвольте мне от лица моей супруги, моих сотоварищей и от меня самого поблагодарить вас и заверить, что я навсегда остаюсь вашим преданным и покорным слугой. Еще раз повторяю: спасибо, спасибо, спасибо! Поклоны. Аплодисменты. Он уходит за пределы светового круга. Аплодисменты продолжаются. Свет меркнет. Когда свет зажигается вновь, перед нами опять гримуборная сэра Джона и коридор. Сэр Джон сидит за своим гримировальным столиком; перед ним виски и пиво. Норман убирает костюм Лира и принимается чистить усы и бороду, только что снятые хозяином. Сэр Джон залпом выпивает виски и запивает пивом. СЭР ДЖОН. Послушай, Норман!.. НОРМАН. Да, сэр? СЭР ДЖОН. Что с тобой будет? НОРМАН. Нельзя ли поточнее? СЭР ДЖОН. Что будет с тобой, если я не смогу продолжать? НОРМАН. Перестаньте. Со мной никогда ничего не случается. Я веду жизнь тихую — без происшествий. СЭР ДЖОН. А вдруг я больше не потяну? НОРМАН. Для этого нет никаких основании, так что нечего зря ломать голову. СЭР ДЖОН. Но я тревожусь о тебе, дружок. НОРМАН. Не надо. СЭР ДЖОН. Ты мог бы наняться стюардом на корабль. НОРМАН. Как, и бросить театр? СЭР ДЖОН. У меня есть знакомые судовладельцы. Они бы помогли тебе. НОРМАН. Пожалуйста, и сами не беспокойтесь, и их не беспокойте. СЭР ДЖОН. Но что ты будешь делать? НОРМАН. Что сумею. СЭР ДЖОН(после паузы). Что мы завтра играем? НОРМАН. «Ричарда Третьего». СЭР ДЖОН. Опять? Кто составлял репертуар? НОРМАН. Вы сами. СЭР ДЖОН. Поденщина, чертова поденщина! Стук в дверь. НОРМАН. Кто там? ДЖЕФФРИ(снаружи). Джеффри. СЭР ДЖОН. Входи. Входит Джеффри, уже в пальто. ДЖЕФФРИ. Зашел пожелать вам спокойной ночи, старина. СЭР ДЖОН. Спокойной ночи, Джеффри. Ты был очень хорош в сцене бури, дружок! Я ощущал любовь, это главное. ДЖЕФФРИ. Спасибо. Шут — самая значительная из всех моих шекспировских ролей. Надеюсь, я вас не подвел. СЭР ДЖОН. Угости Джеффри стаканчиком пива, Норман. ДЖЕФФРИ. Спасибо. Норман наполняет пивом стаканчик и подает его Джеффри. Странное у меня чувство, старина, трудно не волноваться, когда в моем возрасте доказываешь другим, что ты что-то можешь. Это замечательное свойство нашей профессии. В ней никогда не поздно проявить себя. Удивительные случаются вещи. Но есть и свои неудобства. Жадность на роли. Ваше здоровье! СЭР ДЖОН. И ты будь здоров. НОРМАН. До дна, Джеффри. ДЖЕФФРИ. Могу я спросить вас кое о чем, старина? СЭР ДЖОН. Конечно. ДЖЕФФРИ. Шут — занятная роль. Выкладываешься полтора часа, а потом совсем исчезаешь со сцены. Просто вы сообщаете, что меня повесили. А почему? И кто? По — моему, это очень несправедливо. СЭР ДЖОН. Я это объясняю тем, что во дни Шекспира шута и Корделию играл один и тот же актер. Они прекрасно разводились в спектакле, шут и Корделия. И к тому же еще экономия на жаловании. ДЖЕФФРИ. Понятно. Ничто не переменилось. Значит, вы считаете, что я вас не подвел? СЭР ДЖОН. Нисколько. ДЖЕФФРИ. И последнее, я вас не задержу, я знаю — вы очень устали. Когда вы наставляли меня перед спектаклем, я сказал, что мне много не надо. Мол, довольствуюсь маленькими ролями. Может, это не очень хорошо, но я избегал всякого риска. Никогда не рвался к высотам. Играл неплохие роли, в провинции, конечно, в Лондоне — никогда. Я не жалуюсь. Ездить по провинции тоже приятно. У меня были свои радости: летом — крикет, зимой — хоккей, хорошенькие женщины, длинные прогулки, еженедельная перемена места, разные сельские пейзажи при разной погоде. Что может быть лучше? Но никогда я вот столечко не рисковал. И был счастлив. К чему жаловаться. Я собираюсь так дожить до конца. У меня есть кое — какие сбережения. Жена кое-что зарабатывает уроками пения. Конечно, в моем возрасте трудно ждать больших ролей. Но война подкидывает неожиданные возможности. Молодые-то все на фронте. Моего внука тоже мобилизовали, и сейчас он в плену в Триполи. Я, наверно, заговорил вас. Простите. Я это к тому, что при случае охотно сыграл бы роли получше. А прибавки жалования мне не надо. СЭР ДЖОН. Буду о тебе помнить. ДЖЕФФРИ. Спасибо, старина. Ну ладно. Спокойной ночи. Спасибо за угощение. (Идет к двери и спотыкается). Норман хочет ему помочь. Не беспокойтесь. (Уходит). СЭР ДЖОН. Хороший парень, ей — богу! НОРМАН. Может, начнем разгримировываться, сэр? СЭР ДЖОН(внимательно смотрит на себя в зеркало). Надеюсь, Уильям сегодня остался нами доволен. НОРМАН. У меня был один друг… СЭР ДЖОН. Слушай, не надо!.. НОРМАН. У меня был один друг с прекрасным голосом, только он пропал у него в Колвин — Бэй от морских туманов. Но потом голос к нему все-таки вернулся. И знаете почему? Потому что он сказал себе — ведь даже массовка поет. Или что-то в этом роде. СЭР ДЖОН. Ты надрался, Норман? НОРМАН. Я, сэр? Надрался? «Вы переходите границы, мой любезный!» СЭР ДЖОН. А ну дыхни! НОРМАН(дыхнув как-то в сторону). Вот. Я же говорил: слаще, чем у самого Уинстона Черчилля. СЭР ДЖОН. Пьяный ты мне ни к чему. Входит Миледи; она уже в обычном платье. МИЛЕДИ. Еще не переоделся? СЭР ДЖОН. Я сегодня какой-то вялый, кисонька. МИЛЕДИ. Я не буду тебя ждать. Поеду домой, посмотрю не удастся ли разжечь камни. СЭР ДЖОН. Я не задержусь. МИЛЕДИ. Спокойной ночи, Норман. Право, я не знаю — бла- годарить мне вас или нет. НОРМАН. Нет. Терпеть не могу, когда меня благодарят. Она уходит. СЭР ДЖОН. Добрая женщина. Сэр Джон медленно, усталым движением накладывает на кожу кольдкрем. В дверь стучит Оксенби. Кто там? ОКСЕНБИ. Мистер Оксенби. Сэр Джон делает жест, означающий, что он не хочет его видеть. Норман приоткрывает дверь. НОРМАН. Что вы хотите? ОКСЕНБИ. Свою рукопись. Он не станет ее читать, я знаю. НОРМАН. Говорите чуть потише. Он еще не ушел. Подождите здесь. Он сегодня какой-то вялый. (Начинает искать рукопись мистера Оксенби, тот ждет в дверях). ОКСЕНБИ(нарочито громко). Ну да, он устал от всех этих своих призывов — бороться и выстоять. НОРМАН(бросается к двери). Не надо, мистер Оксенби!.. ОКСЕНБИ(шипит). Старомодный лицемер! СЭР ДЖОН. Что, что? НОРМАН. Не надо сейчас, мистер Оксенби!.. ОКСЕНБИ. Смерть тиранам! СЭР ДЖОН. Что? Что он сказал? Норман находит рукопись пьесы и отдает ее мистеру Оксенби. ОКСЕНБИ. Передайте ему, что я буду искать новый ангажемент. Я пойду в труппу, где не будет тирана. НОРМАН. Кто же возглавит такую труппу? ОКСЕНБИ. Я сам. (Улыбается). НОРМАН. Все-таки не списывайте его со счета. И меня тоже. И миледи. Она дама благородная… Ее папаша… ОКСЕНБИ. Видал я его. В роли Калибана. Грим был хороший, и все. СЭР ДЖОН. Закройте дверь! НОРМАН. Имели бы чуть больше успеха, были бы подобрей, мистер Оксенби… ОКСЕНБИ. Ваш нос сегодня краснее обычного, Норман. (Уходит). НОРМАН(ему вслед). Много ты понимаешь!.. СЭР ДЖОН. Что он хотел? В коридор входит Айрин и останавливается у распахнутой двери. АЙРИН. Спокойной ночи, сэр Джон. Спокойной ночи, Норман. НОРМАН. Беги быстрее, и ты еще прихватишь мистера Оксенби. Айрин уходит. Сэр Джон опять принимается накладывать кольдкрем; когда все лицо исчезает под ним и грим расплывается в пятна, из груди старика вдруг вырывается стон. По — видимому, он не может пошевелиться. Что с вами, сэр? СЭР ДЖОН(опять со стоном). Я… устал… Ужасно устал. Вся комната пляшет перед глазами. Надо лечь… Норман спешит к нему на помощь и подводит его к кушетке. Сэр Джон откидывается на подушки. Попробуй достать мне такси в этой злосчастной дыре. НОРМАН. Успеем еще. Сэр Джон молчит. Норман берет комок ваты и принимается стирать грим с его лица. Сэр Джон начинает плакать. Не плачьте, сэр. Не надо. СЭР ДЖОН. Ничего не осталось. НОРМАН. Сейчас же перестаньте. Был у меня один друг… СЭР ДЖОН. Умоляю тебя, меня уже просто тошнит от твоих друзей. Их у тебя без числа. Причем всяких: чувствительных, унылых, впавших в отчаяние… НОРМАН. Это же прекрасно. СЭР ДЖОН(после паузы). Ну прости меня. Я не навязываюсь, но считай и меня своим другом… НОРМАН….Никогда не впадающим в отчаяние. СЭР ДЖОН. Я же извинился. НОРМАН. Никогда, никогда не впадающим в отчаяние. Да. Разве что изредка. По ночам. Или на рождество, когда некому играть пантомиму. Но в театре с ним такого не случалось. Никогда. Чувствителен он — возможно, неблагодарен — нет! Уж слишком, как говорится, он думает о других. В его епархии есть все. И красота. И солнечный свет. Здесь всякая боль переносима. И неведомо уныние. Никому. Ибо мы побратались кровью. Я человек мягкий, бесспорно. Обидчивый. Таким уж уродился. Легко ранимый, но это же не порок. Я здесь тоже не из корысти. Никто не может обвинить меня в низменных побуждениях. У меня есть все, что мне надо, и я никому ни с чем не навязываюсь. Конечно, не все у меня получается. Но я никогда, никогда не впадаю в отчаяние. СЭР ДЖОН. Я начал сочинять «Мою жизнь». НОРМАН. Что? СЭР ДЖОН. Принеси мне. Мою книгу. Я написал вступление… Норман подает ему тетрадку. Найди это место. НОРМАН(полистав тетрадку). Не больно-то много… СЭР ДЖОН. Что там написано? НОРМАН(читает). «Моя жизнь». Далее идет посвящение. «Эта книга посвящается Моей Любимой Кисоньке, которая была моей неизменной вдохновительницей. Всем настоящим артистам, неизменно сохраняющим веру и стойкость. А также всем тем, кто отдает театру свои силы, не обретая за это большой славы: осветителям, плотникам, бутафорам рабочим сцены. Публике, которая смеется вместе с нами и льет слезы и которая, понимая и сочувствуя, настраивает свое сердце в унисон с нашим. И наконец…» (Уже от се- бя). Но, сэр!.. (Опять читает), «…памяти Шекспира, про- славлению коего служит наш труд». Молчание. СЭР ДЖОН. «Моя жизнь» должна быть написана. Молчание. НОРМАН. Погодите, погодите… (Перечитывает страницу), «…Осветителям, плотникам, бутафорам…». Но, сэр!.. (Смотрит на него). Что с вами, сэр? (Слегка трясет его. Долгая пауза). Мы же не умерли? (Пауза). Сейчас ваш выход. Помните, как в той пьесе: «Нет, нет! Ты лжешь, не умер я! Чужое принял я обличье!..» (Делает вид, будто срывает ус). Теперь ваша реплика. Сейчас впервые становится заметно, что Норман пьян. Он шатается, того и гляди упадет. Вы правы. Вся комната пляшет перед глазами!.. (Кое-как вновь обретает равновесие, стоит ≈ всматривается в лицо сэра Джона, и тут его охватывает ужас. Спотыкаясь он бежит к двери). Миледи! Мэдж! Эй, кто-нибудь! (Останавливается на пороге, всхлипывает). В коридор вбегает Мэдж, минуя его, врывается в гримуборную. Норман входит следом и не сводит с нее глаз. Мэдж всматривается в лицо лежащего. Она вполне спокойна Чуть вскрикивает, но тут же берет себя в руки. Молчание. НОРМАН. На сцене он умирал иначе. А тут — незаметно и просто. Для него. МЭДЖ(отвернувшись от тела). Где миледи? НОРМАН. Она уехала. Не могла подождать. МЭДЖ. Сейчас я ей позвоню. И побегу за доктором. НОРМАН. Доктор уже ни к чему, птичка. Мэдж направляется к двери. Что мне теперь делать? МЭДЖ. Заприте и подождите за дверью. НОРМАН. Я не хочу ждать за дверью. Я никогда не ждал за дверью. Я хочу быть с ним. Я знаю свое место. МЭДЖ. Как-нибудь протрезвитесь. (Уходит). Норман осторожно, не без страха, заходит в комнату. Он не в силах смотреть на покойника Он прямиком направляется к тетрадке и открывает ее. НОРМАН(читает вслух). «…Осветителям, плотникам, бутафорам…» Сволочь неблагодарная! Даже не вспомнил!.. Пауза. Оглядывается по сторонам и, убедившись, что он один, берет карандаш и что-то вписывает в тетрадку. Затем поворачивается к покойнику и, подобно рассерженному ребенку, в сердцах показывает ему нос. Но тут же опять начинает всхлипывать. Пьет коньяк со стола сэра Джона. Возвращается Мэ д ж. МЭДЖ. Миледи сейчас приедет. Она приняла это весьма хладнокровно. Попросила, чтобы его накрыли мантией Лира. Где она? НОРМАН. Накрыли мантией Лира? Вы еще фотографа приведите. Мантией Лира! Это же не смерть Нельсона, птичка. МЭДЖ. Где мантия? Он указывает. Она берет мантию. Норман отворачивается. Она собирается накрыть тело, но сперва незаметно снимает с руки умершего кольцо и кладет его в карман. Затем она накрывает покойника мантией. Норман внезапно разражается смехом. НОРМАН. О помрежах там тоже ни слова! МЭДЖ. Уходите отсюда. НОРМАН. Слушайте, а нам заплатят? Я про то — останутся в кассе деньги после уплаты подоходного налога? Вы же знаете, нам задолжали за неделю. Оттого, что он умер в четверг, не следует, что нам можно недоплатить. МЭДЖ. Подождите за дверью. НОРМАН. Вы теперь ноль без палочки, птичка моя. Он похитил у вас душу. И у меня тоже. Как он мог так бессовестно поступить! МЭДЖ. Уходите. НОРМАН. А куда я пойду? Куда? Я выбит из колеи. Я не хочу кончать жизнь слугой в меблирашках где-нибудь в Уэстклифф — он — Си. Или в Колвин — Бэй. Ну что мне теперь делать? МЭДЖ. Вы должны поминать его только добром. НОРМАН. Поминать добром этого паскудного старика? Я б не сказал о нем доброго слова даже на суде. Неблагодарная сволочь. Все, птичка! Я умолкаю. МЭДЖ. Ступайте прочь. Я не хочу видеть вас здесь. НОРМАН. Ну да, он святой, конечно!.. И мы стоим в святилище. Не вздумайте мочиться на алтарь!.. МЭДЖ. Прекратите это! НОРМАН. Он ни разу не позвал меня вместе отобедать. Ни разу. Всегда держал меня на заднем плане. Ни разу не догадался выставить мне бутылку. Бывало, уходит, бросает меня, и все мысли у него о себе. Что я делал здесь все эти годы? А? Да — да: «Нищие, и те в нужде имеют что-нибудь в избытке». Паскуда! О, простите, выйдите отсюда, трижды повернитесь вокруг себя и воротитесь назад… назад… (Внезапно смолкает и отворачивается от Мэдж). Значит, поминать его добром? Я понимаю, что вы хотите сказать, птичка. Я все про вас знаю! Ведь я не слепой. У каждого из нас своя скорбь. Мэдж уходит из комнаты, однако Норман этого не замечает. Я знаю, что бы вы сказали, чванливая важенка, верная и преданная. Влюбленная по уши. Одно лишь я мог бы сказать про него, но я не скажу этого ни при вас, ни при миледи, ни при ком. Уста молчат. Я не доставляю вам этой радости. И ему тоже. Ему в особенности. Если бы я сказал что следовало, он бы нашел способ сквитаться со мной. Ни одна душа не узнает правды. У каждого из нас своя скорбь, птичка, не у тебя одной! Чем меньше человек, тем горше его скорбь. Думаешь, только ты его любила? А как же я? (Долгая пауза). Нет, здесь не место для смерти. Был у меня друг… (Внезапно оборачивается, словно чувствует сзади чье-то присутствие, но тут же понимает, что он один). Так послушайте, сэр!.. (Молчание. Прижимает к груди тетрадочку и поет). «У кого ума крупица, Тот снесет и дождь и град…». (Смолкает. Стоит, уставившись в пространство). Меркнет свет. Издательский дом «Грааль», Москва, 2002 г.= |