Свадьба Кречинского

Александр Сухово-Кобылин

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Петр Константиныч Муромский – зажиточный ярославский помещик, деревенский житель, человек лет под шестьдесят.

Лидочка – его дочь.

Анна Антоновна Атуева – ее тетка, пожилая женщина.

Владимир Дмитрич Нелькин – помещик, близкий сосед Муромских, молодой человек, служивший в военной службе. Носит усы.

Михаил Васильич Кречинский – видный мужчина, правильная и недюжинная физиономия, густые бакенбарды; усов не носит; лет под сорок.

Иван Антоныч Расплюев – маленький, но плотненький человечек; лет под пятьдесят.

Никанор Савич Бек – ростовщик.

Щебнев – купец.

Федор – камердинер Кречинского.

Тишка – швейцар в доме Муромских.

Полицейский чиновник.

Слуги.

Действие происходит в Москве.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Утро. Гостиная в доме Муромских. Прямо против зрителя большая дверь на парадную лестницу; направо дверь в покои Муромского, налево – в покои Атуевой и Лидочки. На столе, у дивана, накрыт чай.


ЯВЛЕНИЕ I

Атуева (выходит из левой двери, осматривает комнату и отворяет дверь на парадную лестницу). Тишка! эй, Тишка!

Тишка (за кулисами). Сейчас-с. (Входит в ливрее, с широкой желтой перевязью, нечесаный и несколько выпивши.) [1 - Автор находит неизбежным заметить, что предосудительное во всяком случае состояние Тишки нисколько не есть грубо-пьяный вид, который, к сожалению, нередко воспроизводится и на сцене, а только некоторая приятная настроенность организма, выражающаяся усердием исполнить свой долг, плоды которого, однако, бывают горьки, певучестью речи, едва заметным поискиванием равновесия и, главное, невозмущаемым спокойствием духа супротив вспыльчивости и трезвой раздражительности Анны Антоновны.]

Атуева (долго на него смотрит). Какая рожа!..

Молчание.

Отчего головы не чесал?

Тишка. Никак-с нет, Анна Антоновна, я чесал.

Атуева. И рожи не мыл?..

Тишка. Никак нет, мыл; как есть мыл. Как изволили приказать, чтоб мыть, так завсегда и мою.

Атуева. Колокольчик немец принес?

Тишка. Принес, сударыня; он его принес.

Атуева. Подай сюда да принеси лестницу.

Тишка несет колокольчик и лестницу.

Ну, теперь слушай. Да ведь ты глуп: ты ничего не поймешь.

Тишка. Помилуйте, сударыня, отчего же не понять? Я милости вашей все понимаю.

Атуева. Коли приедет дама, ты звони два раза.

Тишка. Слушаю-с.

Атуева. Коли господин, ударь один раз.

Тишка. Слушаю-с.

Атуева. Коли так, какая-нибудь дама или женщина – не звонить.

Тишка. Можно-с.

Атуева. Коли магазинщик или купец какой, тоже не звонить.

Тишка. И это, Анна Антоновна, можно.

Атуева. Понял?

Тишка. Я понял, сударыня, я оченно понял… А докладывать ходить уж не прикажете?

Атуева. Как не докладывать? непременно докладывать.

Тишка. Так перво прикажете звон сделать, а потом уж доложить?

Атуева. Этакий дурак! Вот дурак-то! Ну как же можно, глупая рожа, чтобы сперва звонить, а потом доложить!

Тишка. Слушаю-с.

Атуева. Ну, лезь прибивай.

Тишка с молотком и колокольчиком

лезет по лестнице.

Стой… так!

Тишка (наставив гвоздь с колокольчиком). Так-с?

Атуева. Повыше.

Тишка (подымаясь еще). Так-с?

Атуева. Повыше, тебе говорю.

Тишка (вздергивает руку кверху). Так-с?

Атуева (торопливо). Стой, стой… куда?.. ниже!

Тишка (опускает руку вниз). Так-с?

Атуева (начинает сердиться). Теперь выше! Ниже!! Выше!!! Ниже!! Ах ты, боже мой! А, да что ты, дурак, русского языка не понимаешь?..

Тишка. Помилуйте, как не понимать!.. Я понимаю-с, я оченно, сударыня, понимаю.

Атуева (нетерпеливо). Что́ ты там болтаешь?..

Тишка (снимает колокольчик вовсе с места и поворачивается к Атуевой). Я, сударыня, на тот счет, как вы изволите говорить, что я не понимаю, то я, сударыня, очень, очень понимаю.

Атуева. Что́ ж, ты прибьешь или нет?

Тишка. Как, матушка, приказать изволите.

Атуева (теряет терпение). Аааа-ах ты, боже мой!.. Да тут никакого терпенья не хватит! ты пьян!!!

Тишка. Помилосердуйте. Я только, сударыня, о том докладываю, что вы изволите говорить, что я не понимаю, а я оченно, сударыня, милости вашей понимаю.

Атуева (складывая крестом руки). А! ты, разбойник, со мною шутку шутишь, что ли?.. Что ж, ты нарочно туда влез разговоры вести? Прибивай!..

Тишка. Где милости вашей…

Атуева (выходит совершенно из себя и топает ногою). Прибивай, разбойник, куда хочешь прибивай… ну постой, постой, пьяная бутылка, дай мне срок: это тебе даром не пройдет.

Тишка (немедленно наставляет гвоздь в первое попавшееся место и колотит его со всей мочи). Я понимаю… я оченно… Матушка… барын… ту, ту, ту… ууух!!! (Свертывается с лестницы; она падает .)

Шум. Вбегают слуги.

Атуева (кричит). Боже мой!.. Батюшки!.. Он себе шею сломит.

Тишка (очутившийся на ногах, улыбается). Никак нет-с, помилуйте.

Слуги подставляют лестницу

и устраивают колокольчик.


ЯВЛЕНИЕ II

Те же и Муромский, в халате, с трубкою, показывается из двери направо.

Муромский. Что это? что вы делаете?

Атуева. Ничего не делаем. Вот Тишка опять пьян.

Муромский. Пьян?

Атуева. Да! Воля ваша, Петр Константиныч: ведь он с кругу спился.

Тишка. Помилуйте, батюшка Петр Константиныч! Изволят говорить: пьян. Чем я пьян? Когда б я был пьян, где б мне с этакой махинницы свалиться да вот на ноги стать?.. Стал, сударь, гвоздь вгонять, обмахнулся, меня эдаким манером и вернуло.

Муромский (смотрит на него и качает головою). Вернуло, тебя вернуло?.. Пошел, болван, в свое место.

Тишка выходит с крайнею осторожностию;

слуги выносят лестницу.


ЯВЛЕНИЕ III

Муромский и Атуева.

Муромский (смотря вслед уходящему Тишке). Разумеется, пьян… Да что тут за возня у вас?

Атуева. Колокольчик навешивали.

Муромский (с беспокойством). Еще колокольчик? Где? что такое?.. (Увидев навешенный колокольчик .) Что́ это? здесь? в гостиной!..

Атуева. Да.

Муромский. Да что́ ж, здесь в набат бить?..

Атуева. Нынче везде так.

Муромский. Да помилуйте, ведь это глупость! ведь это черт знает что такое!.. А, да что и говорить!.. (Ходит.) Тут человеческого смысла нет… Ведь это всякий раз себе язык прикусишь!..

Атуева. И, полноте, батюшка, пустяки выдумывать! Отчего же тут язык прикусить?.. Пожалуйста, уж оставьте меня: я лучше вас знаю, как дом поставить.

Молчание. Муромский ходит по комнате.

Атуева пьет чай.

Петр Константиныч! Надо будет вечеринку дать.

Муромский (остановясь против Атуевой). Вечеринку? какую вечеринку? О какой вы вечеринке говорите?

Атуева. Обыкновенно о какой. Будто не знаете! ну балик, что ли… вот как намедни было.

Муромский. Да ведь вы мне говорили, что вот последняя будет, уж больше не будет.

Атуева. Нельзя, Петр Константиныч, совсем нельзя: приличия, свет того требуют.

Муромский. Хорош ваш сахар – свет требует!.. Да, как же, провались он в преисподнюю… требует!.. у кого? у меня, что ли, требует?.. Полно вам, сударыня, егозить! Что вы это как умом рехнулись?

Атуева. Я умом рехнулась?..

Муромский. Да! Вытащили меня в Москву, пошли затеи, балы да балы, денежная трата всякая, знакомство… суетня, стукотня!.. Дом мой поставили вверх дном; моего казачка Петрушку – мальчик хороший был – сорокой одели. Вот этого дурака Тишку, башмачника, произвели в швейцары, надели на него епанчу какую-то; вот (указывает на колокольчик) колоколов навесили, звон такой идет по всему дому!..

Атуева. Разумеется, звон. Я вам говорю, сударь: у всех людей так…

Муромский. Матушка! ведь у людей дури много – всего не переймете!.. Ну что вы тут наставили! (показывает на вазу с карточками) какую кружку? какое благо собираете?

Атуева. Это?.. Визитные карточки.

Муромский (покачав головою). Поголовный список тараторок, болтунов…

Атуева. Визитные-то карточки?

Муромский. Праздношатаек, подбродяг всесветных, людей, которые, как бухарцы какие, слоняются день-деньской из дому в дом и таскают сор всякий, да не на сапогах, а на языке.

Атуева. Это светские люди?

Муромский. Да!

Атуева. Ха, ха, ха! и смех и горе!..

Муромский. Нет! горе.

Атуева. Ну что вы, Петр Константиныч, судите да рядите: ведь вы свету не знаете?

Муромский. И знать его не хочу!

Атуева. Ведь вы век целый торчали у себя в Стрешневе.

Муромский. Торчал, сударыня, торчал. Не вам жаловаться; на мое торчанье балики-то даете.

Атуева. Это, сударь, ваш долг.

Муромский. Балы-то давать?

Атуева. Ваша обязанность.

Муромский. Балы-то давать?!!

Атуева. У вас дочь невеста!

Муромский. Сзывать людей. (Машет руками .) Сюда! Сюда!.. И они же, благодетели, наедут, объедят, обопьют да нас же на смех подымут!..

Атуева. Так с мужиками толковать лучше?

Муромский. Лучше. Когда с мужиком толкуешь, так или мне польза, или ему, а иное дело – обоим. А от вашего звону кому польза?

Атуева. Нельзя же все для пользы жить.

Муромский. Нельзя?.. Надо!

Атуева. Мы не нищие.

Муромский. Так будем нищие… (Махнув рукой .) Да что с вами говорить!

Атуева. А вам бы вот забиться в захолустье да там и гнить в болоте с какими-нибудь чудаками!

Муромский. Э, матушка! такие же чудаки, как и мы.

Атуева. Ну уж я не знаю. Понатерпелась я от них муки на прошедшем нашем бале! Ваша Степанида Петровна такой чепец себе взбрякала… сама-то толстая, сидит на диване, что на самую ведь средину забилась. Как взгляну, так мне сердце-то и щемит, так и щемит!..

Муромский. Что ж? она прилично была одета; она женщина хорошая.

Атуева. Да что в том, сударь, что хорошая? Об этом не спрашивают… Прилично!.. Да о ней всякий спрашивал, кто, говорят, такая? Просто, я хоть бы сквозь землю провалилась.

Муромский. Что ж тут худого, что спрашивают, кто такая? Я тут худого не вижу. А вот что худо: девочка молоденькая – чему она учится? что слышит? Выйдет в двенадцатом часу из спальни – пойдет визитные карточки вертеть… Вот тебе и занятие! Потом: гонять по городу; там в театр, там на бал. Ну какая это жизнь? К чему вы ее готовите? чему учите? а? вертушкой быть? шуры-муры, коман ву порте ву? [2 - Comment vous portez-vous. – Как вы поживаете? (франц.)]

Атуева. Так как же, по-вашему, надо ее воспитывать? Чему учить?

Муромский. Делу, сударыня, порядку.

Атуева. Так возьмите немку.

Муромский. В своем доме занятию…

Атуева. Чухонку!

Муромский. Экономии…

Атуева. Экономку!.. шлюху!!

Муромский (расставив руки). Помилосердуйте, сударыня!..

Атуева. Что? правда-то глаза колет?.. то-то. А вы скажите-ка мне решительно, хотите дать вечеринку или нет?

Муромский. Не хочу!

Атуева. Так я на свои деньги дам: свое состояние имею!

Муромский. Давайте! Я вам не указчик!

Атуева. Из ваших капризов не сидеть же девочке в углу, без кавалеров. Вам вот только чтоб расходов не было. Без расходов, сударь, девочку замуж не отдашь.

Муромский. Вона!.. эка ведь им гиль в голову села: без расходов девочку замуж не отдашь! Сударыня! когда знают, что девочка скромная, дома хорошего, да еще приданое есть, так порядочный человек и так женится; а с расходами да с франдыбаченьем вашим так отдашь, что после наплачешься.

Атуева. Так, по-вашему, и упечь ее за какого-нибудь деревенского чучелу?

Муромский. Не за чучелу, сударыня, а за человека солидного…

Атуева (перебивая его). Да, чтоб солидный человек ее в деревне и уморил? Уж вы насильно отдайте, свяжите по рукам и по ногам…

Муромский. Переведите-ка, матушка, дух.

Атуева. Что-с?..

Муромский. Духу, духу возьмите!..

Атуева. Что же вы это, сударь…


ЯВЛЕНИЕ IV

Те же и Лидочка, очень разряженная,

подходит к отцу.

Лидочка. Здравствуйте, папенька!

Муромский (повеселев). Ну вот и она. Кралечка ты моя! (Берет ее за голову и целует.) Баловница!

Лидочка (подходит к тетке). Здравствуйте, тетенька!

Муромский. Ну, что же ты делала, с кем танцевала вчера?

Лидочка. Ах, папа, много!..

Атуева. Мазурку с Михаилом Васильевичем!

Муромский. С Кречинским?

Лидочка. Да, папа.

Муромский. Помилуй, матушка! ему бы пора и бросить.

Атуева. Отчего это?

Муромский. Ну, уж человек в летах: ему ведь под сорок будет.

Атуева. С чего вы это взяли? Лет тридцать с небольшим.

Лидочка. А как он ловко танцует!.. это чудо!.. особливо вальс.

Атуева. И молодец уж какой!

Муромский. Не знаю, что вам дался этот Кречинский. Конечно, мужчина видный, – ну приятный человек; зато, говорят, как в карты играет!

Атуева. И, мой отец, всего не переслушаешь. Это ваш все Нелькин жужжит. Ну он где слышит, где бывает? Ну кто нынче не играет? Нынче все играют.

Муромский. Игра игре рознь. А вот Нелькин карт в руки не берет.

Атуева. А вот вам Нелькин дался! Вы бы его в свете посмотрели, так, думаю, другое бы сказали. Ведь это просто срамота! Вот вчера выхлопотала ему приглашение у княгини – стащила на бал. Приехал. Что ж, вы думаете? Залез в угол, да и торчит там, выглядывает оттуда, как зверь какой: никого не знает. Вот что значит в деревне-то сидеть!

Муромский. Что делать! застенчив, свету мало видел. Это не порок.

Атуева. Не порок-то, не порок, а уж в высшем обществе ему не быть. Ведь непременно подцепит Лидочку вальсировать! Танцует плохо, того и гляди ляпнется он с нею со всего-то маху, – ведь осрамит!

Муромский (вспыхнув). Сами-то… широко очень плывете… Не ляпнуться бы вам со всего-то маху…

Атуева. Ну уж не ляпнусь.

Муромский (уходя). Посередь-то высшего общества не сесть бы в лужу.

Атуева. И в лужу не сяду!

Муромский (уходя). То-то, не сядьте.

Атуева. Не сяду… не сяду.


ЯВЛЕНИЕ V

Те же без Муромского.

Лидочка. Что это, тетенька, вы все папеньку сердите!

Атуева. Не могу, право, не могу. Вот дался ему Нелькин!

Молчание.

Лида! а что ты это с Кречинским говорила за мазуркой? Вы что-то очень говорили?

Лидочка (нерешительно). Так, тетенька.

Атуева. По-французски?

Лидочка. По-французски.

Атуева. До смерти люблю. Вот сама-то я не очень, а ужасно люблю. Ну, а ты теперь порядочно?

Лидочка. Да, порядочно, тетенька!

Атуева. А какой у него – хороший выговор?

Лидочка. Да, очень хороший.

Атуева. У него это как-то ловко выходит, и он этак говорит часто, часто, так и сыплет! А как он это говорит: parbleu [3 - Черт возьми (франц.)], очень хорошо! Отчего это ты, Лидочка, никогда не говоришь parbleu?

Лидочка. Нет, тетенька, я иногда говорю.

Атуева. Это очень хорошо! Да что ты такая скучная?

Лидочка. Тетенька! я, право, не знаю, как вам сказать…

Атуева. Что, милая, что?

Лидочка. Тетенька! он вчера за меня сватался.

Атуева. Кто? Кречинский? Неужели? Что ж он тебе говорил?

Лидочка. Право, тетенька, мне как-то совестно… только он говорил мне, что он меня так любит!.. (Останавливается .)

Атуева. Ну ты что ж ему сказала?

Лидочка. Ах, тетенька, я ничего не могла сказать… я только спросила: точно ли вы меня любите?

Атуева. Ну а еще что?

Лидочка. Я больше ничего не могла сказать.

Атуева. То-то я видела, что ты все какую-то ленту вертела. Что ж? Неужто ты ему так-таки ничего больше и не сказала? Ведь я же тебе говорила, как надо сказать.

Лидочка. Да, тетенька, я ему сказала: parlez ́а ma tante et ́а papa [4 - Поговорите с моей тетушкой и отцом (франц.).].

Атуева. Ну, вот так. Ты, Лидочка, хорошо поступила.

Молчание.

Лидочка. Ах, тетенька, мне плакать хочется.

Атуева. Плакать? Отчего? Разве он тебе не нравится?

Лидочка. Нет, тетенька, очень нравится. (Кидается ей на шею и плачет.) Тетенька, милая тетенька! я его люблю!..

Атуева. Полно, мой друг, полно! (Отирает ей платком глаза .) Ну что же? Он человек прекрасный… знакомство большое… Ведь он всех знает?

Лидочка. Всех, тетенька, всех; со всеми знаком: он на бале всех знает… Я только боюсь папеньки: он его не любит. Он все говорит, чтоб я вышла за Нелькина.

Атуева. И, мой друг, это все вздор. Ведь отцу потому хочется за Нелькина, что он вот сосед, живет в деревне, имение рядом, что называется, борозда к борозде: вот почему ему хочется за Нелькина.

Лидочка. Папенька говорит, что он очень добрый.

Атуева. Да, как же! И, моя милая, в свете все так: кто глуп, тот и добр; у кого зубов нет, тот хвостом вертит… А если выйдешь за Кречинского – как он дом поставит, какой круг сделает!.. Ведь у него вкус удивительный…

Лидочка. Да, тетенька, удивительный!..

Атуева. Как он наш солитер [5 - Солитер – крупный бриллиант (от франц. solitaire).] обделал – это прелесть! Вот лежала вещь у отца в шкатулке; а ведь теперь кто увидит, все просто в восхищении… Я вот переговорю с отцом.

Лидочка. Он мне говорил, тетенька, что ему надо ехать из Москвы.

Атуева. Скоро?

Лидочка. На днях.

Атуева. Надолго?

Лидочка. Не знаю, тетенька.

Атуева. Так, стало, ему надо ответ дать?

Лидочка (со вздохом). Да, непременно надо.

Атуева. Ну, так я с отцом переговорю.

Лидочка. Тетенька! не лучше ли, чтобы он сам? Вы знаете, какой он ловкий, умный, милый… (Задумывается.)

Атуева (обидясь). Ну, делай, как хочешь. Ведь я тебе не мать.

Лидочка. Ах, тетенька, что вы это? Не оставляйте меня. Вы мне – мать, вы мне – сестра, вы мне – всё. Вы знаете, что я его люблю… (целует ее) как я его люблю… (Останавливается .) Ах, тетенька, какое это слово – люблю!

Атуева (усмехаясь). Ну, полно, полно.

Лидочка. Я даже не знаю, что со мною делается. У меня сердце бьется, бьется и вдруг так и замрет. Я не знаю, что это такое.

Атуева. Это ничего, мой друг, это пройдет… Вот, никак, отец идет. Мы сейчас и за дело.


ЯВЛЕНИЕ VI

Те же и Муромский.

Муромский. Ну что вы? Вот тащит меня ваш Михаил Васильич на бег. Ну что мне там делать? До рысаков я не охотник.

Атуева. Ну что ж? Вы хоть людей посмотрите.

Муромский. Каких людей? лошадей едем смотреть, а не людей.

Атуева. Что это, Петр Константиныч, ничего вы не знаете! Там теперь весь бомонд [6 - Beau monde – избранное аристократическое общество (франц.).].

Муромский. Да провались он, ваш бом… (Здоровый удар звонка .) Ай!.. Ах ты, черт возьми! что за попущение такое. Я этому Тишке все руки обломаю: терпенья нет. Матушка, я вам говорю (указывая на колокольчик), извольте эти звонки уничтожить.

Атуева. Нельзя, Петр Константиныч, воля ваша, нельзя: во всех домах так.

Муромский (кричит). Да что же вы, в самом деле? Ну не хочу, да и только!

Атуева. Ах, батюшка, что вы это кричите? Господи! (Указывая на дверь, тихо.) Чужих-то людей постыдились бы.

Муромский оглядывается.



ЯВЛЕНИЕ VII

Те же и Нелькин, входит, раскланивается

и жмет Муромскому руку.

Муромский. Где же вы это, Владимир Дмитрич, пропали? Я уж стосковался по вас.

Нелькин. Да, Петр Константиныч (махает рукой), загулял совсем: все вот балы… (Оглядываясь на дверь .) Ну, Анна Антоновна, какой вы резкий колокольчик-то повесили… ого!..

Муромский. Ну вот, видите: не я один говорю.

Нелькин. А впрочем, Петр Константиныч, я вам скажу: вчера на бале, у княгини, тоже того… (вертит головой) только что подымаюсь на лестницу… освещено, знаете, как день; дома-то я не знаю; прислуги гибель – все это в галунах… подымаюсь, знаете, на лестницу, да и посматриваю: куда, мол, тут? Как звякнет он мне над самым ухом, так меня как варом обдало! Уж не чувствую, как меня в гостиную ноги-то вкатили.

Атуева. Зато они вас хорошо и вкатили…

Муромский (перебивая). А я вам, сударыня, говорю, что вы меня этими колоколами выгоните из дому.

Нелькин. Да вы, Петр Константиныч, как, собираетесь в Стрешнево?

Атуева. И не собираемся, батюшка! Разве после Масленицы, а прежде – что в деревне-то делать?

Муромский. Да, вон видишь! Что в деревне делать? Толкуй вот с ними!.. Распоряжение, сударыня, надобно сделать к лету – навоз вывезти; без навозу баликов давать не будете.

Атуева. Так что же у вас Иван-то Сидоров делает? Неужели он и навоз-то на воза покласть не может?

Муромский. Не может.

Атуева. Не знаю – чудно, право… Так неужели сам помещик должен навоз накладывать?

Муромский. Должен.

Атуева. Приятное занятие!

Муромский. Оттого все и разорились.

Атуева. От навозу.

Муромский. Да, от навозу.

Атуева. Ха, ха, ха! Петр Константиныч, вы, батюшка, хоть другим-то этого не говорите: над вами смеяться будут.

Муромский. Я, матушка, об этом не забочусь, что…

Такой же удар колокольчика. Все вздрагивают. Муромский перегибается назад и вскрикивает

пуще прежнего.

Ай!.. Ах, царь небесный! Да ведь меня всего издергает. Я этак жить не могу… (Подходя к Атуевой .) Понимаете ли, сударыня, я этак жить не могу! Что ж, вы меня уморить хотите?..


ЯВЛЕНИЕ VIII

Те же и Кречинский, входит бойко, одет франтом, с тростью, в желтых перчатках и лаковых утренних ботинках.

Кречинский. Петр Константиныч, доброе утро! (Поворачивается к дамам и раскланивается .) Mesdames! (Идет, жмет им руки .)

Нелькин (стоя в отдалении, в сторону). Во! ни свет ни заря, а уж тут…

Кречинский что-то рассказывает с жестами

и шаркает.

Скоморох, право, скоморох. Что тут делать? забавляет, нравится…

Дамы смеются.

Во!.. О женщины! Что вам, женщины, нужно? желтые нужны перчатки, лаковые сапоги, бакенбарды чтоб войлоком стояли и побольше трескотни!

Кречинский идет к углу, кладет шляпу и палку, снимает перчатки и раскланивается молча

с Нелькиным.

Ах, Лидия, Лидия! (Вздыхает.)

Кречинский (показывая на колокольчик). Анна Антоновна! а это что у вас за вечевой колокол повесили?

Атуева (робко). Вечевой? как вечевой?

Кречинский. Громогласный какой-то.

Муромский (идет к Кречинскому и берет его за руку). Батюшка, Михайло Васильич! отец родной! спасибо, от души спасибо! (К Атуевой .) Что, Анна Антоновна, а? Да я уж и сам чувствую, что не в меру.

Кречинский. Что такое?

Муромский. Помилуйте! как что? Да ведь это напущение адское! болен сделался. Именно вечевой. Вот здесь как вече какое собирается.

Кречинский (идет к колокольчику, все идут за ним и смотрят.) Да, велик, точно велик… А! да он с пружинкой, ́а marteau… [7 - С молоточком (франц.).] знаю, знаю!..

Нелькин (в сторону). Как тебе колоколов не знать: это по твоей части.

Атуева (утвердительно). Это мне немец делал.

Кречинский. Да, да, он прекрасный колокольчик; только его надо вниз, на лестницу… его надо вниз.

Муромский. Ну вот оно! как гора с плеч… (Отворяет дверь на лестницу .) Эй, ты, Тишка! епанча! пономарь пустой колокольни! поди сюда!..

Является Тишка.

Поди сюда! сымай его, разбойника!

Тишка снимает колокольчик и уносит.

Кречинский (очень развязно). Лидия Петровна! как вы отдохнули после вчерашнего бала?

Лидочка. У меня голова что-то болит.

Кречинский. А ведь чудо как было весело!

Лидочка. Ах, чудо как весело!

Кречинский (бойко). Ну, Петр Константиныч, а какая Лидия Петровна была хорошенькая, да какая свеженькая, да какая миленькая… просто залюбоваться надо!

Лидочка (несколько смутясь). Михайло Васильич! остерегитесь: вы ведь себя немного хвалите.

Муромский. Как себя? Вота!..

Лидочка. Разумеется, папенька! Ведь Михайло Васильич весь мой туалет придумывал. Мы ведь его с тетенькой к совету брали.

Муромский. Что ты? неужели? Скажите, батюшка! Как это вас на все станет? И дело вы всякое знаете, и пустяк всякий знаете!

Кречинский. Что делать, Петр Константиныч! такой уж талант. А вот теперь не угодно ли пожаловать на двор да обсудить талант по другой части. (Берет Муромского под руку.)

Муромский. Что, что такое? Куда на двор?

Кречинский (любезничая). А забыли?

Муромский. Право, не знаю.

Кречинский. А я вот даром что туалеты советую, а помню. А бычка-то?

Муромский. А, да, да, да! Ну что ж? Вам его привели из деревни?

Кречинский. Да, уж он тут. Он у вас на дворе с полчаса бунтует.

Муромский (берет шапку). Любопытно, любопытно взглянуть.

Кречинский. Mesdames, мы сейчас. (Берет развязно Муромского под руку и уводит.)


ЯВЛЕНИЕ IX

Атуева, Лидочка и Нелькин.

Атуева (указывая на уходящего Кречинского). Вот что называется, Владимир Дмитрич, светский человек!.. Charmant, charmant [8 - Очаровательно (франц.).].

Нелькин. Да, он человек, того… разбитной, веселый… Ну, а уж хорошего о нем мало слышно.

Атуева. Где, батюшка, слышно? в какой щели слышно?

Нелькин. Страшный, говорят, игрок.

Атуева (с досадой). Ну уж вы, батюшка, с вашими рассказами и понаскучили мне… извините меня. Кроме сплетней городских, ничего от вас и не слышно. Ведь вы Москву не знаете: ведь что вам первый встречный скажет, то и несете. Так, батюшка, жить в городе нельзя. Вы человек молодой; вы должны осмотрительно говорить, да и в знакомстве быть поразборчивее. Ну с кем вы это намедни в театре сидели? Кто такой?

Нелькин. Это так, Анна Антоновна, один здешний купец.

Атуева. Купец?! Извольте, вот с купцом знакомство свели!

Нелькин. Помилуйте, Анна Антоновна! он очень богатый купец… у него дом какой!..

Атуева. А что, что у него дом? И у мещанина дом. Разве купец вам компания? да и в публике! Ну теперь из высшего общества-то кто вас увидит, вот вас принимать-то и не станут.

Нелькин. Да ведь я, Анна Антоновна, за этим не гонюсь.

Лидочка (вспыхнув). К чему же вы это говорите? Кто за этим гонится?

Нелькин (спохватясь). Лидия Петровна! позвольте: я это так сказал, уверяю вас; я не хотел что-нибудь сказать…

Атуева. Ну хорошо, хорошо! Бог с вами, мой отец! а вы уж лучше перестаньте о людях дурное говорить. Таков свет, батюшка: хороши вы, так скажут, что не в меру глуп; богаты – урод; умны – объявят негодяем или чем и краше того. Таков уж свет. Бог с ними! что человек есть, то он и есть.


ЯВЛЕНИЕ X

Те же, Кречинский и Муромский

входят скоро.

Муромский. Любезный мой Михайло Васильич! (Берет его за руку .) Благодарю, благодарю! Да того… мне, право, совестно.

Кречинский. Полноте, пожалуйста!

Муромский. Ей-ей, совестно… Как же это? Лида, Лидочка!..

Лидочка. Что, папенька?

Муромский. Да вот, смотри, ведь мне Михайло Васильич бычка-то подарил…

Лидочка (ласкаясь к отцу). Что ж, хорош, папенька?

Муромский (зажмуривается). Уди-ви-тельный!.. Вообрази себе: голова, глаза, морда, рожки!.. (Опять зажмуривается .) Удивительный… Так он из вашего симбирского имения?

Кречинский. Да, из моего симбирского имения.

Муромский. Так у вас в Симбирске имение!

Кречинский. Да, имение.

Муромский. И скотоводство хорошее?

Кречинский. Как же, отличное.

Муромский. Вы и до скотины охотники?

Кречинский. Охотник.

Муромский. О господи! и насчет укопу таки тово…

Кречинский (усмехаясь). Таки тово.

Муромский. А вот уж до деревни, кажется, нет…

Кречинский (горячо). Кто вам сказал? Да я обожаю деревню… Деревня летом – рай. Воздух, тишина, покой!.. Выйдешь в сад, в поле, в лес – везде хозяин, все мое. И даль-то синяя и та моя! Ведь прелесть.

Муромский. Вот так-то я сам чувствую.

Кречинский. Встал рано, да и в поле. В поле стоит теплынь, благоухание… Там на конный двор, в оранжереи, в огород…

Муромский. А на гумно?

Кречинский. И на гумно… Все живет; везде дело, тихое, мирное дело.

Муромский (со вздохом). Именно тихое, мирное дело… Вот, Анна Антоновна, умные-то люди как говорят!

Кречинский. Занялся, обошел хозяйство, аппетиту добыл – домой!.. Вот тут что нужно, Петр Константиныч, а? скажите, что нужно?

Муромский (весело). Чай, решительно, чай.

Кречинский. Нет, не чай: нужнее чаю, выше чаю?

Муромский (в недоумении). Не знаю.

Кречинский. Эх, Петр Константиныч! вы ли не знаете?

Муромский (подумав). Право, не знаю.

Кречинский. Жена нужна!..

Муромский (с увлечением). Правда, совершенная правда!

Кречинский (продолжая). Да какая жена? (Смотрит на Лидочку .) Стройная, белокурая, хозяйка тихая, безгневная. Пришел, взял ее за голову, поцеловал в обе щеки… «Здравствуй, мол, жена! давай, жена, чаю!..»

Атуева. Ах, батюшка! Вот манеры-то! Этак жене-то хоть и не причесываться.

Кречинский. Полноте, Анна Антоновна! Жены не сердятся, когда им мужья прически мнут; когда не мнут – вот обида.

Муромский смеется.

А самовар уж кипит. Смотришь, вот и старик отец идет в комнату; седой как лунь, костылем подпирается, жену благословляет; тут шалунишка внучек около него вьется, – матери боится, а к дедушке льнет. Вот это я называю жизнь! Вот это жизнь в деревне… (Оборачиваясь к Лидии .) Что ж, Лидия Петровна, вы любите деревню?

Лидочка. Очень люблю.

Атуева. Да когда же ты деревню любила?

Лидочка. Нет, тетенька, я люблю. Я, Михайло Васильич, очень люблю голубей. Я их сама кормлю.

Кречинский. А цветы любите?

Лидочка. Да, и цветы люблю.

Атуева. Ах, мой создатель! теперь она все любит.

Кречинский. Однако мы заболтались. (Смотрит на часы .) Уж час, Петр Константиныч! Нам пора: опоздаем. Да вы принарядитесь: народу ведь гибель будет.

Муромский (в духе). А что?.. Ну что ж, пожалуй, и мы тряхнем деревенщиной… Отказать-то нельзя: человек любезный.

Лидочка (подбегая к отцу). И точно, принарядитесь, папашенька, право, принарядитесь. Что вы в самом деле стариком прикинулись!.. Ангельчик вы мой (целует его)… пойдемте… Душенька моя… (еще целует).

Кречинский (почти в то же время). Браво, Лидия Петровна, браво!.. так его, так… хорошенько… Что он, в самом деле…

Муромский (смеется и ласкает дочь). Я-то прикинулся… а?.. какова шалунья?..

Лидочка его уводит. Нелькин выходит за ними

в покои Муромского.


ЯВЛЕНИЕ XI

Атуева и Кречинский.

Кречинский (осматривается). Как же вам, Анна Антоновна, нравится моя картина деревенской жизни?

Атуева. Неужто вы точно любите деревню?

Кречинский. Кто? я? что вы! Да я нарочно.

Атуева. Как нарочно?

Кречинский. Да почему же не повеселить старика?

Атуева. Да это ему такое удовольствие, когда деревню хвалят.

Кречинский. Вот видите! А я желаю, Анна Антоновна, чтоб вы узнали истинную причину моих слов.

Атуева. Какую же это причину?

Кречинский. Анна Антоновна! Кто вас не оценит, кто не оценит воспитания, какое вы дали Лидии Петровне?

Атуева. Вот, Михайло Васильич, представьте себе, а Петр Константиныч все бранит меня.

Кречинский. Кто? старик-то? Ну, Анна Антоновна, его извинить надо: ведь он хозяин; а эти хозяева, кроме скотных дворов и удобрений, ничего не видят.

Атуева. А ведь действительно, он мне вот нынче утром говорил, что все разорились оттого, что о навозе не хлопочут.

Кречинский. Ну так и есть! видите, какие понятия! Теперь ваш дом ведь прекрасный дом. В нем все есть; одного нету – мужчины. Будь теперь у вас мужчина, знаете, этакий ловкий, светский, совершенный comme il faut [9 - Приличный человек хорошего тона (франц.).], – и дом ваш будет первый в городе.

Атуева. Я это сама думаю.

Кречинский. Я долго жил в свете и узнал жизнь. Истинное счастие – это найти благовоспитанную девочку и разделить с ней все. Анна Антоновна! прошу вас… дайте мне это счастие… В ваших руках судьба моя…

Атуева (жеманно). Каким же это образом? Я вас не понимаю.

Кречинский. Я прошу руки вашей племянницы, Лидии Петровны.

Атуева. Счастие Лидочки для меня всего дороже. Я уверена, что она будет с вами счастлива.

Кречинский (целуя у Атуевой руки). Анна Антоновна! как я благодарен вам!

Атуева. Вы еще не говорили с Петром Константинычем?

Кречинский. Нет еще.

Атуева. Его согласие необходимо.

Кречинский. Знаю, знаю. (В сторону .) Оно мне колом в горле стало.

Атуева. Как вы говорите?

Кречинский. Я говорю… благословение родительское – это такой… как бы вам сказать?.. камень, на котором все строится.

Атуева. Да, это правда.

Кречинский. Как же нам с ним сделать?

Атуева. Я, право, в нерешимости.

Кречинский. А вот что: теперь, кажется, минута хорошая; я сейчас еду на бег: меня там теперь дожидается все общество; с князем Владимиром Бельским у меня большое пари. А вы его задержите здесь, да и введите в разговор. Скажите ему, что я спешил, боялся опоздать, что меня там все дожидаются. Да к этому-то и объясните мое предложение. (Берет шляпу .)

Атуева. Хорошо, понимаю.

Кречинский (жмет ей руку). Прощайте! Поручаю вам судьбу мою.

Атуева. Будьте уверены; я все сделаю. Прощайте! (Уходит.)


ЯВЛЕНИЕ XII

Кречинский один, потом Нелькин.

Кречинский (думает). Эге! Вот какая шуточка! Ведь это целый миллион в руку лезет. Миллион! Эка сила! форсировать или не форсировать – вот вопрос! (Задумывается и расставляет руки .) Пучина, неизведомая пучина. Банк! Теория вероятностей – и только. Ну, а какие здесь вероятности? Против меня: папаша – раз; хоть и тупенек, да до фундаменту охотник. Нелькин – два. Ну этот, что говорится, ни швец, ни жнец, ни в дуду игрец. Теперь за меня: вот этот вечевой колокол – раз; Лидочка – два и… да! мой бычок – три. О, бычок – штука важная: он произвел отличное моральное действие.

Нелькин выходит из боковой двери

и останавливается.

Кречинский надевает шляпу.

Как два к трем. Гм! надо полагать, женюсь… (утвердительно) женюсь! (Уходит .)

Нелькин (в изумлении). Женюсь?!! Господи! не во сне ли я? На ком? на Лидии Петровне… Ну нет. Хороша ягодка, да не для тебя зреет… Давеча уж и голубя пустил… «Жена, говорит, нужна жена», и черт знает чего не насказал. Остряк! лихач! Разудаль проклятая!.. А старика все-таки не сшибешь: он, брат, на трех сваях сидит, в четвертую уперся, да вот я помогу; так не сшибешь. Что ты нам с парадного-то крыльца рысаков показываешь, – мы вот на заднее заглянем, нет ли там кляч каких. Городская птица – перед кармазинный, а зад крашенинный. Постой, постой, я тебя отсюда выкурю! У тебя грешки есть; мне уж в клубе сказывали, что есть…

Муромский (за кулисою). Напиши, сейчас напиши!

Нелькин (уходя). То есть всю подноготную дознаю, да уж тогда прямо к старику: что, мол, вы, сударь, смотрите? себя-то берегите.

Муромский (показывается в дверях). Владимир Дмитрич! у нас, что ли, обедаешь?

Нелькин (из дверей). У вас, Петр Константиныч, у вас. (Уходит.)


ЯВЛЕНИЕ XIII

Муромский, во фраке, со шляпою в руке, входит скоро, с озабоченным видом; потом Атуева.

Муромский. Я их знаю: им только повадку дай – копейки платить не будут. (Идет к двери и кричит .) Кондратий! Слышишь? так и напиши: всех в изделье! Михаил Васильич! Где же он? Я так и знал. (Опять идет к двери.) Ты Акиму-то напиши. Я и его в изделье упеку. Он чего смотрит? Брюхо-то ростит! Брюхо на прибыль, а оброк на убыль – порядок известный… Михайло Васильич!

Входит Атуева.

Вот вам, сударыня, и московское житье!

Атуева. Что такое?

Муромский. А вот что: по Головкову семь тысяч недоимки!

Атуева. Серебром?

Муромский. Во, во, серебром! (Кричит.) Что вы! совсем уже рехнулись!

Атуева. Да что ж у вас Иван Сидоров-то делает?

Муромский. А вот вы съездите к нему, да и спросите (пискливо): что ты, Иван Сидоров, делаешь?.. У – вы!! (Оборачивается.) Михайло Васильич! Да где же он?

Атуева. Он уехал, заспешил так; говорит: опоздаю.

Муромский. На бег уехал?

Атуева. Да, на бег. Его там все дожидаются: рысаки, члены. У него пари какое-то…


Муромский. Ну, я его там найду.

Атуева. Мне с вами надо словечко сказать: вы останьтесь.

Муромский. Во! теперь останьтесь. Что я вам как пешка дался: то ступай, то не езди.

Атуева. Мне до вас дело есть.

Муромский. Дело? какое дело? Опять пустяки какие-нибудь.

Атуева. Вот увидите. Положите-ка шляпу. Я сейчас имела продолжительный разговор с Михаилом Васильичем Кречинским.

Муромский. Да вы всякий день с ним имеете продолжительные разговоры – всего не перескажете.

Атуева. Очень ошибаетесь. Я удивляюсь, что вы ничего не понимаете.

Муромский. Ни черта не понимаю.

Атуева. Однако человек ездит каждый день… прекрасный человек, светский, знакомство обширное…

Муромский. Ну, он с ним и целуйся.

Атуева. У вас, сударь, дочь.

Муромский (смотря в потолок). Я двадцать лет знаю, что у меня дочь; мне ближе знать, чем вам.

Атуева. И вы ничего не понимаете?

Муромский. Ничего не понимаю.

Атуева. Ох, господи!

Муромский (спохватясь). Что такое? уж не сватовство ли какое?

Атуева. А разве Лида ему не невеста?

Муромский. Уж он человек в летах.

Атуева. Разумеется, не молокосос.

Муромский. Да Лидочка за него не пойдет.

Атуева. Не пойдет, так не отдадим, а если пойдет – что вы скажете?

Муромский. Кто? я?

Атуева. Да.

Муромский. Скажу я… (посмотря на нее и скоро) таранта!

Атуева. Что ж это такое таранта?

Муромский. Бестолковщина, вздор, сударыня!

Атуева. Не вздор, сударь, а я у вас толком спрашиваю.

Муромский. А толком спрашиваете, так толком надо и подумать.

Атуева. Что ж тут думать? Вы думаньем дочь замуж не отдадите.

Муромский. Так что ж? Очертя голову, первому встречному ее и нацепить на шею? Надо знать, кто он такой, какое у него состояние…

Атуева. Что ж, у него пачпорт спрашивать?

Муромский. Не пачпорт, а знать надо…

Атуева. А вы не знаете? Ездит человек в дом зиму целую, а вы не знаете, кто он такой. Видимое, сударь, дело: везде принят… в свете известен… князья да графы ему приятели.

Муромский. Какое состояние?

Атуева. Ведь он вам сейчас говорил, что у него в Симбирске имение, да и бычка подарил.

Муромский. Какое имение? имение имению рознь.

Атуева. Да уж видно, что хорошее имение. Вон его нынче целое общество дожидается: без имения общество дожидаться не будет.

Муромский. Вы говорите, а не я.

Атуева. Да что ж вы-то говорите?

Муромский. Какое у него имение?

Атуева. Да что вы, батюшка, ко мне пристали?


Муромский (нетерпеливо). А вы что ко мне пристали?

Атуева. Что вы, батюшка, кричите? Я не глухая. Вы мне скажите, Петр Константиныч, чего вам-то хочется?.. Богатства, что ли?.. У Лидочки своего-то мало? Что это у вас, мой отец, за алчность такая? Копите – а все мало. Лишь бы человек был хороший.

Муромский. А хороший ли он?

Атуева. Могу сказать: прекрасный человек.

Муромский. Прекрасный человек! а послушаешь, так в карты играет, по клубам шатается, должишки есть…

Атуева. Может, и есть; а у кого их нет?

Муромский. Кто в долгу, тот мне не зять.

Атуева. Право? Ну так поищите.

Муромский. Что ж делать! поищу!

Атуева. Уж сами и поищите.

Муромский. Сам и поищу.

Атуева. А дочери в девках сидеть?

Муромский. Делать нечего: сидеть. Не за козла же ее выдать.

Атуева. Ну Михайло-то Васильич козел, что ли?

Муромский. Переведите, матушка, дух!

Атуева. Что-о-о?

Муромский. Духу, духу возьмите.

Атуева. Что же это, сударь! я вам шутиха досталась, что ли? Говорить-то вам нечего… то-то.

Муромский. Нечего?.. мне говорить нечего?.. Так я вам вот что скажу: вам он нравится и Лидочке нравится, да мне не нравится – так и не отдам.

Атуева (горячась). Ну вот, давно бы так: вот оно и есть! Так, по вашим капризам, дочери несчастной быть?.. Отец!.. Что же вы ей такое? злодей, что ли?

Муромский (запальчиво). Кто это злодей? я, что ли?.. я-то?..

Атуева (так же). Да, вы, вы!..

Муромский. Нет, так уж вы!..

Атуева (указывая на него пальцем). Ан вы!..

Муромский (указывая на нее пальцем). Нет, вы…

Атуева. Ан вы!.. Что же вы меня пальцем тычете?..


ЯВЛЕНИЕ XIV

Те же и Лидочка, вбегает.

Лидочка. Тетенька, тетенька!..

Атуева (с тем же жаром). Нету, нету моего терпения!.. Делай, матушка, как хочешь.

Лидочка. Что это, что, папенька?

Муромский (присмирев). Ничего, мой дружочек: мы так с теткой говорили…

Атуева (с новым жаром). Что тут – дружок? Какой дружок! Вы дружку-то своему скажите, что́ вы такое говорили… Что ж вы стихли?

Муромский. Я, сударыня, не стих, мне стихать нечего.

Лидочка. Тетенька! милая тетенька! пожалуйста, прошу вас…

Атуева. Да что ты меня, матушка, уговариваешь? Ведь я не дура… Ну что же вы, сударь, стали? спрашивайте!.. Ведь он ответу ждет!

Лидочка смотрит на обоих и начинает плакать.

Муромский. Ну вот я и спрошу: скажи мне, Лида, пойдешь ли ты замуж против моей воли?

Лидочка. Я, папенька?.. Нет… нет!.. никогда!.. (Бросается к Атуевой на шею .) Тетенька! видите?.. (Сквозь слезы .) Я, тетенька, в монастырь пойду… к бабушке… мне там лучше будет… (Плачет.)

Муромский. В монастырь?.. Господь с тобой!.. что ты это!.. (Хлопочет около нее.) Ну вот, погоди, мы подумаем… (Обтирает ей слезы .) Не плачь… мы подумаем… Господи! что это такое?..


ЯВЛЕНИЕ XV

Те же и Кречинский, быстро входит.

Муромский. О боже мой! Михайло Васильич!

Кречинский (развязно). Ну, Петр Константиныч, бег мы прогуляли… (Останавливается .)

Муромский шепчется с Лидочкой.

(Тихо, Атуевой .) Что такое?

Атуева. Да вот все говорит: хочу подумать.

Кречинский. А вы рассердились?

Атуева (поправляет чепец). Нет, ничего.

Кречинский. Петр Константиныч! скажите, что это у вас?.. Позвольте с вами поговорить откровенно; ведь это лучше. Я человек прямой: дело объяснится просто, и никто из нас в претензии не будет. Ведь это ваш суд, ваша и воля.

Муромский. Да мы это промеж себя; у нас так, разговор был совсем о другом.

Кречинский (смотря на всех). О другом? не думаю и не верю… По-моему, в окольных дорогах проку нет. Это не мое правило: я прямо действую. Вчера я сделал предложение вашей дочери, нынче я говорил с Анной Антоновной, а теперь и сам перед вами.

Муромский. Но ведь это так трудно, это такая трудность, что я попрошу вас дать нам несколько времени пораздумать.

Кречинский. А я полагал, что вы имели время раздумать.

Муромский. Нет. Мне Анна Антоновна только что сообщила…

Кречинский. Да я не об этом говорю: я уже несколько месяцев езжу к вам в дом, – и вы имели время раздумать…

Муромский. Нет, я ничего не думал.

Кречинский. Вина не моя, а ваша. Вольно вам не думать, когда вы знаете, что без особенной цели благородный человек не ездит в дом и не компрометирует девушку.

Муромский. Да, конечно…

Кречинский. Поэтому я буду просить вас не откладывать вашего решения. На этих днях мне непременно надо ехать. Я об этом говорил Лидии Петровне.

Муромский (в нерешимости). Как же это, я, право, не знаю.

Кречинский. Что вас затрудняет? мое состояние?

Муромский. Да, ну и о состоянии.

Кречинский. Да вы его видите: я не в щели живу. Я поступаю иначе: о приданом вашей дочери не спрашиваю.

Муромский. Да что ее приданое! она ведь у меня одна.

Кречинский. И я у себя один.

Муромский. Все это так, Михайло Васильич, согласен; только знаете, в этих делах нужна, так сказать, положительность.

Кречинский. Скажу вам и положительность: мне своего довольно; дочери вашей своего тоже довольно. Если два довольно сложить вместе, в итоге нужды не выйдет.

Муромский. Нет, разумеется, нет.

Кречинский. Так вы богатства не ищете?

Муромский. Нет, я богатства не ищу.

Кречинский. Так чего же? Вы, может быть, слышали, что мои дела расстроены?

Муромский. Признаюсь вам, был такой разговор.

Кречинский. Кто же из нас, живучи в Москве, не расстроен? Мы все расстроены! Ну, сами вы устроили состояние с тех пор, как здесь живете?

Муромский. Куда, помилуйте! омут!

Кречинский. Именно омут. Нашему брату, помещику, одно зло – это город.

Муромский. Великую вы правду сказали: одно зло – это город.

Кречинский. Я из Москвы еду.

Муромский. Неужели в деревню?

Кречинский. Да, в деревню.

Муромский. Вы разве любите деревню?..

Кречинский (с движением). Эх, Петр Константиныч! есть у вас верное средство, чтоб вокруг вас все полюбили деревню. (Берет Лидочку за руку .) Друг друга мы любим, горячо любим, так и деревню полюбим. Будем с вами, от вас ни шагу; хлопотать вместе и жить пополам.

Лидочка. Папенька! милый папенька!..

Кречинский. Помните, что я говорил давеча: седой-то старик со внуком – ведь это вы…

Лидочка. Папенька, папенька! ведь это вы…

Приступают к нему.

Муромский (попячиваясь). Нет, нет, позвольте! Как же это?.. позвольте… я и не думал…

Атуева. Ничего вы, Петр Константиныч, больше не придумаете: это, батюшка, судьба, воля божия!..

Муромский (поглядев на всех и вздохнув). Может, и действительно воля божья! Ну, благослови, господь! Вот, Михайло Васильич, вот вам ее рука, да только смотрите…

Кречинский. Что?

Муромский. Вы сдержите слово о седом-то старике.

Кречинский (подводя к нему Лидочку). Вот вам порука! Что? верите?

Муромский. Дай-то господи!

Кречинский. Анна Антоновна! (Подводит к ней Лиду .) Благословите нас и вы.

Атуева. Вот он же меня не забыл. (Подходит к Кречинскому и Лидочке .) Дети мои! будьте счастливы.

Лидочка (целуя ее). Тетенька, милая тетенька! Боже мой! Как мое сердце бьется…

Атуева. Теперь ничего, мой друг! это к добру.

Муромский (подходит к Лидочке и ласкает ее). Ну, ты, моя душенька, не будешь плакать? а?

Лидочка. Ах, папенька! как я счастлива!

Кречинский. Ну, Петр Константиныч, а какой мы скотный двор сделаем в Стрешневе. Увидите, ведь я хлопотун.

Муромский (весело). Ой ли?

Кречинский. Ей-ей! Слушайте меня (говорит будто по секрету): всю тирольскую заведем.


ЯВЛЕНИЕ XVI

Те же и Нелькин входит и останавливается

у двери в изумлении.

Муромский. Да ведь она того… нежна очень…

Кречинский (целуя руки у Лидочки). Нет, не нежна.

Муромский. Право, нежна.

Нелькин (подходит быстро). Что? что это? Кто нежна?

Кречинский (оборачивается к Нелькину). Скотина!

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Квартира Кречинского.


ЯВЛЕНИЕ I

Утро. Кабинет, роскошно убранный, но в большом беспорядке; столы, бронза. С одной стороны сцены бюро, обращенное к зрителю; с другой – стол. Федор медленно убирает комнату.

Федор. Эх, хе, хе, хе, хе! (Вздыхает глубоко и медленно .) Вот какую нанесло… вот какую нелегкую нанесло – поверить невозможно. Четвертый день уж и не топим; и покои холодные стоят, а что делать, не топим… (Помолчав .) А когда в Петербурге-то жили – господи, боже мой! – что денег-то бывало! какая игра-то была!.. И ведь он целый век все такой-то был: деньги – ему солома, дрова какие-то. Еще в университете кутил порядком, а как вышел из университету, тут и пошло и пошло, как водоворот какой! Знакомство, графы, князья, дружество, попойки, картеж. И без него молодежь просто и дыхнуть не может. Теперь: женский пол – опять то же… Какое количество у него их перебывало, так этого и вообразить не можно! По вкусу он им пришелся, что ли, только просто отбою нет. Это письма, записки, цыдулии всякие, а там и лично. И такая идет каша: и просят-то, и любят-то, и ревнуют, и злобствуют. Ведь была одна такая, – такая одна была: богатеющая, из себя, могу сказать, красоточка! Ведь на коленях перед ним по часу стоит, бывало, ей-ей, и богатая, руки целует, как раба какая. Власть имел, просто власть. Сердечная! Денег? Да я думаю, тело бы свое за него три раза прозакладывала! Ну нет, говорит, я бабьих денег не хочу; этих денег мне, говорит, не надо. Сожмет кулак – человек сильный, – у меня, говорит, деньги будут; я, говорит, гулять хочу. И пойдет и пойдет! Наведет содом целый, кутит так, что страхи берут! До копейки все размечет… Ведь совсем истерзалась и потухла, ей-ей. Слышно, за границей померла… Было, было, батюшки мои, все было, да быльем поросло… А теперь и сказать невозможно, что такое. Имение в степи было – фию! ему и звания нет; рысаков спустили, серебро давно спустили; даже одёжи хватили несколько… Ну просто как омут какой: все взяла нелегкая! Хорошие-то товарищи, то есть бойцы-то, поотстали, а вот навязался нам на шею этот Расплюев. Ну что из него толку-то? что, говорится, трем свиньям корму не раздаст…

Звонят.

Во! ни свет ни заря, а ты уж корми его, колоды ему подбирай, как путному. «Мне, братец, нельзя, я, говорит, в таком обществе играю». А какое общество?.. Вчера отправился куда-то, ухватил две колоды, то есть что есть лучшего подбора… Ну, может быть, и поработали… Дай-то господи!..

Звонят.

Эх, хе, хе, хе! пойти впустить.


ЯВЛЕНИЕ II

Расплюев и Федор.

Расплюев (небрежно одетый, расстроенный, с измятою на голове шляпою). Что ж? ты уж и пускать не хочешь, что ли?

Федор. Виноват, Иван Антоныч, недослышал.

Расплюев (идет прямо к авансцене и останавливается, задумавшись). Ах ты, жизнь!

Федор (в сторону). Что-то не в духе.

Расплюев. Боже ты мой, боже мой! что ж это такое? Вот, батюшки, происшествие-то! Голова, поверите ли? Вот что… (Показывает руками .) Деньги… карты… судьба… счастье… злой, страшный бред!.. Жизнь… Было времечко, было состояньице: съели, проклятые… потребили все… Нищ и убог!..

Федор (подходит к Расплюеву). Что ж, Иван Антоныч, была игра, что ли?

Расплюев (смотрит на него долго). Была игра, – ну, уж могу сказать, была игра!.. (Садится.) О-о-ох, ой, ой, ой! Боже ты мой, боже мой!..

Федор. Да что это вы? Разве что вышло?

Расплюев (посмотрев ему в глаза и плюнув). Тьфу!.. вот что вышло!

Молчат.

Ну что делать! каюсь… подменил колоду… попался… Ну, га, га, го, го, и пошло!.. Ну, он и ударь, и раз ударь, и два ударь. Ну, удовольствуй себя, да и отстань!.. А это, что это такое? Ведь до бесчувствия! Вижу я, дело плохо! приятели-то разгорелись, понапирают; я было и за шляпу… Ты Семипядова знаешь?

Федор. Что-то не припомню-с!

Расплюев. Богопротивнейшая вот этакая рожа. (Показывает богопротивнейшую рожу.) Ведь и не играл… Как потянется из-за стола, рукава заправил. «Дайте-ка, говорит, я его боксом». Кулачище вот какой! (Показывает, какой кулак .) Как резнет! Фу-ты, господи!.. «Я, говорит, из него и дров и лучины нащеплю». (Расставил руки.) Ну и нащепал…

Федор (наставительно). Иван Антоныч! в карты, сударь, играть – не лапти плесть. Вот и поучили!

Расплюев. Какое ж ученье?.. Собаки той нет, которая бы этакую трепку вынесла: так это уж не ученье. Просто денной разбой.

Федор. Гм… разбой? В чужой карман лезете, так – как не резнуть: всякий резнет…

Расплюев. А уж какая силища! Ннну!.. Бывал я в переделах – ну, этакой трепки, могу сказать, не ожидал. Бывало, и сам сдачи дашь, и сам вкатишь в рыло, – потому – рыло есть вещь первая!.. Ну нет, вчера не то… нет, не то!

Из боковой двери, в халате, показывается Кречинский. Расплюев не замечает его.

У него, стало, правило есть: ведь не бьет, собака, наотмашь, а тычет кулачищем прямо в рожу… Ну, меня на этом не поймаешь: я, брат, ученый; я сам, брат, сидел по десять суток рылом в угол, без работы и хлеба насущного, вот с какими фонарями… (показывает, какие фонари) так я это дело знаю…


ЯВЛЕНИЕ III

Те же и Кречинский.

Кречинский (подходя к Расплюеву, сурово его осматривает). Ты опять продулся?

Расплюев. Я продулся? С чего вы это взяли?

Кречинский. Уж я слышу. Ты мне не финти, пустая голова!

Расплюев. Чем же я пустая голова? За что вы меня каждодневно ругаете? Господи! что за жизнь такая!

Кречинский. Эх ты, простоплёт, колесо холостое. Мели воду-то, мели: помолу не будет. (Помолчав.) Стоишь ли ты хлеба? На харчи-то себе выработал ли, а? Осел!! ведь я не из человеколюбия тебя держу; ведь я не член благотворительных обществ. Так за мой хлеб мне надо деньги. Их и подавай! черт возьми! понял? Что уткнул нос-то в землю? Говори, где был вчера?

Расплюев. Даааа! я… как их… вот тут… (Тыкает пальцем .)

Кречинский. Денег принес?

Расплюев. Нет, не принес.

Кречинский. Так подай, что взял намедни на игру.

Расплюев (расставя руки). Лишен, всего лишен!

Кречинский. Как лишен!

Расплюев. Отняли, все отняли!

Кречинский (перебивая). Чурбан!.. Вижу, и деньги взяли, и поколотили. (Сердито .) Эх! тряхнул бы тебя так, чтобы каблуки-то вылетели. (Начинает в беспокойстве ходить по комнате .)

Расплюев (жалобно). Не беспокойтесь, Михайло Васильич: их уж нет – вылетели. Уж тряхнули! Довольно будет. А уж какая, я вам скажу, силища – ну-уу!! Я, говорит, его боксом!.. Гм! боксом!

Кречинский в задумчивости ходит по комнате. Молчание.

Михайло Васильич! позвольте, однако, спросить, что это такое бокс?

Кречинский. Тебе бы знать надо. А вот это (делает рукою жест)… это-то и есть, Иван Антоныч, бокс… английское изобретение.

Расплюев (делает жест). Так это бокс!.. английское изобретение!.. Ах, боже мой! (Качает головою .) Скажите… а?.. Англичане-то, образованный-то народ, просвещенные мореплаватели…

Кречинский. Надо мне достать денег! непременно, во что бы то ни стало, надо денег и денег!

Расплюев (равнодушно). А не знаю, Михайло Васильич, денег нет, и достать их негде. (Задумывается, вдруг вытягивает голову .) Ну, не ожидал!.. (Поднимает палец.) Англичане… образованный народ… мореплаватели… а?

Кречинский (продолжая ходить). Как ты говоришь?

Расплюев. Я говорю: образованный-то народ, англичане-то! а?

Кречинский. Да ты совсем уж ум потерял. Ему о деле говорят, а он черт знает что мелет! Слушай! Я весь тут, весь по горло: денег, просто денег. Ступай и достань во что ни стало. Все будущее, вся жизнь, все, все зависит от каких-нибудь трех тысяч серебром. Ступай и принеси. Слышишь: душу заложи… да что душу… украдь, а принеси!! Ступай к Беку, к Шпренгелю, к Старову, ко всем жидам: давай проценты, какие хочешь… ну, сто тысяч положи, а привези мне деньги! да смотри, не являйся с пустыми руками. Я те как курицу задушу… Чтоб были… Дело вот в чем: я женюсь на Муромской… Знаешь? Богатая невеста. Вчера дано слово, и через десять дней свадьба.

Расплюев (обомлев). Мих… Мих… Михайло Васильич! что вы говорите?

Кречинский. У меня в руках тысяча пятьсот душ, – и ведь это полтора миллиона, – и двести тысяч чистейшего капитала. Ведь на эту сумму можно выиграть два миллиона! и выиграю, – выиграю наверняка; составлю себе дьявольское состояние, и кончено: покой, дом, дура жена и тихая, почтенная старость. Тебе дам двести тысяч… состояние на целый век, привольная жизнь, обеды, почет, знакомство – всё.

Расплюев (кланяется, трет руки и смеется). Двести тысяч… обеды… Хе, хе, хе… Мих…

Кречинский. Только для этого надо денег: надо дотянуть нашу канитель десять каких-нибудь дней. Без трех тысяч я завтра банкрут! Щебнев, Гальт подадут ко взысканию, расскажут в клубе, выставят на доску, – и все кончено!.. Понял ли!.. (в запальчивости берет его за ворот) понял ли, до какой петли, до какой жажды мне нужны деньги? Выручай!..

Расплюев. Михайло Васильич! Батюшка! от одних слов ваших все мои косточки заговорили!.. Иду, иду… ой… ой… ой… (Схватывается.) Боже мой… (Уходит .)


ЯВЛЕНИЕ IV

Кречинский (один, ходит по комнате). Ну, я думаю, он это дело обделает: он на это таки ловок – обрыщет весь город. Эти христопродавцы меня знают… Неужели не найдет! а?.. Боже! как бывают иногда нужны деньги!.. (Шевелит пальцами .) Какие бывают иногда минуты жизни, что решительно все понимаешь… (Думает .) А коли их нет? коли Расплюев не принесет ни копейки? а? коли этот сытый миллион сорвется у меня с уды от какой-нибудь плевой суммы в три тысячи рублей, когда все сделано, испечено, поджарено – только в рот клади… Ведь сердце ноет… (Думает .) Скверно то, что в последнее время связался я с такой шушерой, от которой, кроме мерзости и неприятностей, ничего не будет. Порядочные люди и эти чопорные баре стали от меня отчаливать: гм, видно, запахло!.. Пора кончить или переменить декорации… И вот, как нарочно, подвертывается эта благословенная семейка Муромских. Глупый тур вальса завязывает самое пошлейшее волокитство. Дело ведено лихо: вчера дано слово, и через десять дней я женат! Делаю, что называется, отличную партию. У меня дом, положение в свете, друзей и поклонников куча… Да что и говорить! (радостно) игра-то какая, игра-то! С двумястами тысяч можно выиграть гору золота!.. Можно? Должно! Просто начисто обобрать всю эту сытую братию! Однако к этому старому дураку я в дом не перееду. Нет, спасибо! Лидочку мне надо будет прибрать покрепче в руки, задать, как говорится, хорошую дрессировку, смять в комок, чтоб и писку не было; а то еще эти писки… Ну, да, кажется, это будет и нетрудно: ведь эта Лидочка – черт знает что такое! какая-то пареная репа, нуль какой-то!.. а самому махнуть в Петербург! Вот там так игра! А здесь что? так, мелюзга, дребедень…


ЯВЛЕНИЕ V

Федор (входит). Михайло Васильич! купец Щебнев… Прикажете просить?

Кречинский (остановясь). Вот она, действительность-то? Э, дуралей! сказал бы, что дома нет.

Федор. Нельзя, Михайло Васильич! Ведь это народ не такой: он ведь спокойно восемь часов высидит в передней, – ему ведь все равно.

Кречинский. Ну, проси.


ЯВЛЕНИЕ VI

Щебнев и Кречинский.

Щебнев одет по моде, с огромной золотой цепью,

в бархатном клетчатом жилете и в весьма клетчатых панталонах.

Кречинский (развязно). Здравствуйте, Тимофей Тихомирыч!

Щебнев. Наше почтение, Михайло Васильич! все ли в добром?..

Кречинский. Да что-то не так здоровится.

Щебнев. Маленько простудились?

Кречинский. Должно быть.

Щебнев. По вчерашней игре с вами счетец есть. Прикажете получить?

Кречинский. Ведь я вам вчера сказал, что доставлю к вам лично.

Щебнев. Да это точно так, Михайло Васильич; только, право, нам деньги нужны. Так сделайте одолжение, прикажите получить.

Кречинский. Право, по чести вам говорю, теперь у меня денег нет. Я ожидаю денег с минуты на минуту и доставлю вам немедленно, будьте покойны.

Молчание.

Ну, что в клубе делается?

Щебнев. Ничего-с.

Кречинский. Кто вчера после меня играл?

Щебнев. Да все те же. Так как же, Михайло Васильич? Уж вы сделайте одолжение.

Кречинский. Однако странный вы человек, Тимофей Тихомирыч! Ну судите сами, могу я разве вам отдать, если у меня денег нет? ну просто нет. Кулаком, что ли, мне их из стола вышибить?

Щебнев. Так-с… как вам угодно… как вам угодно… так вы не обидитесь, Михайло Васильич, если мы нынче… того… по клубу… занесем в книжечку?

Кречинский (с беспокойством). Как в книжечку? то есть в книгу запишете?

Щебнев. Да-с. Да ведь это уж дело обыкновенное.

Кречинский. Как обыкновенное? Это значит человека осрамить, убить на месте… Ведь об этом нынче будет знать весь клуб, а завтра – весь город!..

Щебнев. Да уж конечно-с. Это дело обыкновенное.

Кречинский (вскакивая со стула). Обыкновенное для вас, да необыкновенное для меня. Я всю жизнь свою расплачивался честно и аккуратно и на вас, именно на вас, милостивый государь, ждал по три месяца деньги. Помните?..

Щебнев. Это точно-с, Михайло Васильич! мы вам завсегда благодарны. А уж вы теперь не беспокойте себя, сделайте одолжение, прикажите получить. А то что ж делать? Необходимость.

Кречинский. Да какая же необходимость? Позвольте… разве вы теряете право записать меня в книгу завтра и послезавтра? Ведь вы его не теряете?..

Щебнев. Да, это точно так-с.

Кречинский. Так зачем же нынче?

Щебнев. Да так уж порядок требует-с: получения нет, – ну, мы и в книжечку.

Кречинский. Да что вы, в самом деле? Разве я вам в платеже отказываю? Я прошу вас из чести подождать два, три дня. Ведь я ждал же на вас деньги три месяца.

Щебнев. Это истинно… это точно так. А уж теперь, право, Михайло Васильич, прикажите лучше сделать расчетец. Ей-ей, нужда!

Кречинский. Да камень вы этакой, черт возьми! Или вы нарочно пришли дурака разыгрывать, что я вам не могу вдолбить в голову, что теперь, сию минуту, у меня денег нет и отдать их не могу!.. не имею никакой возможности! (Наступая на Щебнева.) Поняли!..

Щебнев (встав). Что же, Михайло Васильич, горячиться изволите? Дело обыкновенное… (Кланяется .) Как вам угодно… (Помолчав, раскланивается и уходит к двери .) Наше почтение-с!.. Однако я нынче вечером, едучи в клуб, заверну к вам по дороге; а вы уж, сделайте одолжение, прикажите приготовить.

Кречинский. Что приготовить?

Щебнев. То есть опять насчет денег. Наше почтение-с. (Хочет уйти .)

Кречинский (быстро берет его за руку). Стойте! Этак делать нельзя. Ведь я сел с вами играть как с порядочным человеком. Порядочный человек, сударь, без нужды не душит другого, без крайности бревном другого не приваливает. За что же вы меня душите? за что? Что я вам сделал? Ну скажите, что я вам сделал?

Щебнев. Как вам угодно.

Кречинский (кротко). Послушайте! Ведь если б вы были тоже без денег, как и я, ну, конечно, иное дело; а ведь вы капиталист, у вас деньги лежат в ломбарде; вам они сейчас не нужны; ведь я вам ничего не сделал; я сам их ждал на вас, тогда как вы на них проценты брали.

Щебнев. Помилуйте! что вы?.. Ей-ей!

Кречинский. Ну, да не в том дело. За что же вы меня так безжалостно жмете! долбней по голове приканчиваете… за что?..

Молчание.

Щебнев. Наше вам почтение, Михайло Васильич! (Вздыхает, кланяется и проползает тихо в дверь .)


ЯВЛЕНИЕ VII

Кречинский (ему вслед). Жид! (Помолчав .) Запишет! Как пить даст, запишет; влепит своим хамским почерком имя мое в книгу, и как гром какой разразится по Москве весть! и кончено, и все кончено! Свадьба пошла на фуфу; от этого проклятого миллиона остается дым какой-то, чад, похмелье и злость… да, злость!.. (Сложа руки .) Ну, признаюсь, не советовал бы я… (Махнув рукою .) Вздор и пустяки!.. Не пришлось бы вот мне, с кульком за плечами, улепетнуть за заставу, в предупреждение вот этого… (Берет себя за ворот, помолчав.) Побродяга, а? фу!.. тяжело!!. (Скидает с себя халат .) Душно!.. (Начинает ходить в волнении .) Все, все зависит от Расплюева… а?.. (Садится к бюро, берет лист бумаги и пишет карандашом .) Сосчитать, что тут надо?.. Тому – полторы; ну, это (показывает на дверь) – тысячу двести. Ну, теперь тому волку – непременно тысячу: несытую-то глотку заткнуть, а то ведь ревет… ха-а! горло-то вот какое… Ну, мелочных – пятьсот… шестьсот. (Считает.) Да тут просто никаких денег не хватит.

Федор (у двери). Михайло Васильич, извозчик пришел! Он там, сударь, просит денег.

Кречинский. В шею!.. (Продолжает считать .) То есть вот как: три тысячи серебром повернуть некуда: как капля в море… А свадьба-то, свадьба? Да на что же я свадьбу-то сделаю? Ведь тут расходы, неизбежные расходы!.. Всякому дураку подарки давай; всякий скот на водку просит. Тут эти букеты, конфекты, дичь всякая, какие-то бессмысленные корзинки… дурь безмерная… и все деньги, все деньги!.. (подумав) деньги.

Федор (входит). Михайло Васильич, прачка пришла: денег просит.

Кречинский (считая). В шею!

Федор. Михайло Васильич, вон дровяник тоже часа два стоит.

Кречинский (подымая голову). Да ты с ума сошел, что ли? дела не знаешь?.. Что ты лезешь ко мне с пустяками?

Федор. Воля ваша! никаких даже средств нет… я уж всячески…

Кречинский (приподымаясь со стула). Ну!

Федор исчезает в дверь. В передней слышен шум голосов, потом все умолкает. Молчание.


ЯВЛЕНИЕ VIII

Расплюев входит, поворачивает прямо в угол, кладет шляпу и медленно снимает перчатки.

Кречинский (встает, смотрит на него внимательно, потом поворачивается, медленно складывает руки и смотрит в партер). А?.. так и знал! (Потупляет голову .) А?! (Ерошит себе волосы .) А?!! (Медленно подходит к Расплюеву со сжатыми кулаками; тот пятится за кулисы, Кречинский берет его обеими руками за ворот.)

Расплюев (оробев). Михайло Васильич, позвольте… залог требуют… под зало…

Кречинский начинает его сильно качать

взад и вперед.

Кречинский (редко). Да ведь я… тебе… приказал… достать… мне… денег…

Расплюев. Залогов… залогов… (У него замирает дух .) Мих… Мих…

Кречинский. Ведь я тебе, разбойнику, велел украсть… (запальчиво) обворовать!!! (душит его) и достать мне денег!..

Расплюев кричит; Кречинский толкает его на диван

и останавливается, с изменившимся лицом,

в углу сцены.

А?.. он говорит: нет денег! Врет!.. В каждом доме есть деньги… непременно есть… надо только знать, где они… где лежат… (задумывается и шевелит пальцами) гм! где лежат… где лежат…

Расплюев (медленно поднимается на ноги и осматривает свой сюртук). Вона!.. (Ищет на полу пуговицы .) Так это, стало, в двадцать четыре часа по две трепки. Ведь этак жить нельзя (поднимает пуговицу), этак всякая собака со двора сбежит… (поднимает другую), вот теперь – пудель, верная собака, и тот сбежит. (Ищет .) Ну, положим, та была бокс – английская… ну, эта какая? это уж, кажется, самодельщина!

Кречинский (ударив себя в голову). А!!!

Расплюев (увидев еще пуговицу). А, а, а!!! (Идет и поднимает .) Эх, куда махнула! (Кладет в карман .) Ишь, горячий какой налетел…

Кречинский. Что тут делать… что тут делать?

Расплюев. Первое – не дерись…

Кречинский садится за бюро, Расплюев —

на другом конце сцены ищет пуговиц. Молчание.

Боже мой! Родятся люди в счастии, в довольстве, во всех приятностях жизни и живут себе, могу сказать, пиршествуют. Ну, народится же такой, барабан, – и колотят его с ранней зари и до позднего вечера!.. Вот как видите! (Становится пред публикой .) Ну, народись я худенький, тоненький, хиленький, ведь не жить бы… ей-ей, не жить! Вот как скажу: от вчерашней трепки, полагаю, не жить; от докучаевской истории (утвердительно) не жить; от попойки третьего года, в Курске, то есть ни, ни, ни, ни под каким видом… и вот – невредим, жив и скажу: ну, дайте только пообедать да задать, что называется, храповицкого, то есть как встрепанный… (Останавливается и смотрит на Кречинского, который открывает ящик в бюро .) А денег-то, брат, нет.

Кречинский открывает другой.

И тут нет…

Третий ящик.

да уж нет… а дерешься!.. что, взял?

Кречинский начинает в нем рыться.

Ну, что он роется? что он роется в старом хламе? Денег ищет… голубчик! ведь я знаю, что́ там: там ничего нет. Старые заемные письма, неплоченые счеты.

Кречинский вынимает булавку довольно большой величины.

Вот стразовую побрякушку ухватил… она грош стоит…

Кречинский (вдруг вскрикивает). Баа!.. Эврика!..

Расплюев. Ого! (прижимается к стене) дурь понес… видно, жутко… (вздыхает) нужда не свой брат.

Кречинский (держа в руке булавку). Эврика!.. Эврика!..

Расплюев. Родители!.. да он спятил!.. ей-ей, спятил…

Кречинский (вдруг задумывается и говорит медленно). Эврика… значит по-гречески… нашел!..

Расплюев. По-гречески?! фии-ю… (Покачав головою .) Покончилось наше земное странствие… Голубчик!.. Свезут тебя, друга милого, в Преображенскую и посадят тебя, раба божия, на цепуру. (Опять покачав головою .) И покончилось наше земное странствие.

Кречинский в глубокой задумчивости водит пальцем туда и сюда и произносит неясные слова.

Расплюев следит за ним.

Плоховато… плоховато… Однако не качнул бы он меня с безумных-то глаз… вишь, мне судьба какая. Уберусь я от него подобру-поздорову… да и голо стало. (Берет шляпу и пробирается на цыпочках к двери .) Дединьки мои, дединьки!.. (Уходит .)

Кречинский. Так ли?.. Верно ли?.. (Трет себе лоб .) Не ошибаюсь ли? (Опять думает .)

Расплюев и Федор показываются в дверях.

Расплюев. Посмотри, брат, какие колена строит…

Кречинский. Так, так и так… (вскакивает) браво!.. ура! нашел, решительно нашел!..

Расплюев (спрятавшись за дверь). Важно!.. Каково коленце!.. ведь это что? Я тебе говорю: рехнулся, до фундаменту рехнулся!..

Федор (подходит робко и смущенно). Батюшка Михайло Васильич! что вы? Выкушайте стакан воды. Что с вами, батюшка? Или лодеколоню извольте? Ну что вы, батюшка! Не в этаких переделах бывали… выберемся и отсюда… слово скажите, на себе вынесу…

Кречинский (вслушиваясь, ласково). Что ты, Федор, что ты? я ничего… (Громко.) Гей, Расплюев!

Расплюев вздрагивает всем телом.

Ступай, знаешь, к этому… как его?.. к Фомину, – вот на Петровке, и закажи сейчас бальный букет, самый лучший, чтоб весь был из белых камелий… понимаешь? чтоб только одни белые были. Ступай и привези сию минуту.

Расплюев (жалобно показывает Федору на Кречинского). А что я тебе говорю, Федор? а? копейки сущей нет, а он, голубчик, целковых в пятьдесят букет ломит! (Ходит взад и вперед .) Ох, ох, ох! батюшки мои, батюшки. Что делать-то, Федорушка? что нам, сиротинкам, делать?

Кречинский (походив, останавливается). Ну что ж? Ты еще здесь? У тебя, может, уши заложило? Я ототкну! слышал ли?.. (идет на него) слышал ли, что приказано?

Расплюев (отступая от него к стене). Ми… Ми… Михайло Васильич! помилуйте! да на какие деньги? копейки сущей нет. Помилуйте! что вы? Да на что я вам куплю букет?

Федор. Ступайте, Иван Антоныч, ступайте! Слышите, что барин приказывает? Ступайте.

Расплюев. Да на что я куплю? где деньги? копейки сущей нет.

Кречинский (берет со стола свои часы с цепью). Вот тебе деньги…Чтоб через полчаса был у меня вот здесь на столе. Слышал?.. Ну!..

Расплюев уходит.


ЯВЛЕНИЕ IX

Те же без Расплюева.

Кречинский. Теперь, теперь, да, теперь надо написать письмо к Лидочке, чтоб было готово. Время дорого: за дело! (Садится и начинает писать у бюро .)

Федор (в сторону, посматривая искоса на Кречинского). Врет Иван Антоныч: не рехнулся барин; соколом сидит барин, а не рехнулся. (Уходит .)


ЯВЛЕНИЕ X

Кречинский (один).

Кречинский (пишет письмо; останавливается). Не то! (Рвет бумагу, опять пишет .) Не туда провалил. (Еще рвет, опять пишет .) Эка дьявольщина! Надо такое письмо написать, чтобы у мертвой жилки дрогнули, чтобы страсть была. Ведь страсть вызывает страсть. Ах, страсть, страсть! где она? (Усмехается .) Моя страсть, моя любовь… в истопленной печи дров ищу… хе, хе, хе! А надо, непременно надо… (Сочиняет письмо, перечитывает, марает, опять пишет .) Вот работка: даже пот прошиб. (Отирает лицо и пробегает письмо .) Гм… м… м… м… Мой тихий ангел… милый… милый сердцу уголок семьи… м… м… м… нежное созвездие… черт знает, какого вздору!.. черт в ступе… сапоги всмятку, и так далее. (Запечатывает и надписывает адрес .) А вот что: мой тихий ангел! пришлите мне одно из ваших крылышек, вашу булавку с солитером (пародируя), отражающим блеск вашей небесной отчизны. Надо нам оснастить ладью, на которой понесемся мы под четырьмя ветрами: бубновым, трефовым, пиковым и червонным, по треволненному житейскому морю. Я стану у руля, Расплюев к парусам, а вы будете у нас балластом!.. А этот… Расплюев нейдет… экая…


ЯВЛЕНИЕ XI

Кречинский и Расплюев (входит).

Кречинский. А… ну, вот он…

Расплюев (с букетом в руке. Несет его бережно; к публике, показывая на букет). Двадцать пять серебряных рублей за веник! тьфу!

Кречинский. Эй, сюда, покажи. (Смотрит.) Хорош, ладно. Сдачи сколько?

Расплюев (с сокрушением). Сдачи? пятидесятирублевая. (Подает ему деньги .)

Кречинский. Теперь ты слушай да подбери, братец, губы – дело резкое. Вот видишь, это письмо к моей невесте, Лидии Петровне Муромской, вот тут сейчас на бульваре… знаешь?..

Расплюев (оживает). Знаю, Михайло Васильич, знаю. Вот только за угол повернуть, большой белый домина с подъездом.

Кречинский. Ну да. Теперь скоро час?

Расплюев (подпрыгивая к часам). Первого сорок пять минут.

Кречинский. Ну да. Старика теперь дома нет; об эту пору он всегда таскается по городу на своих доморощенных клячах. Ты отправляйся и отдай букет Лидии Петровне лично. Поздравь от меня с добрым утром, этак, половчее, повальяжнее, отрекомендуйся… понимаешь? Да уберись хорошенько. Надень мой сюртук… Федор!

Федор входит.

Подай ему мой сюртук!.. Если старик дома, букет отдай, а записки ни-ни. Я прошу в ней, между прочим, чтоб она прислала мне ее солитер, что я обделывал в булавку… помнишь?

Федор подает Расплюеву сюртук.

Расплюев (надевает и оправляется). Знаю, помню; двадцать карат – тридцать тысяч стоит.

Кречинский. Я пишу ей, что вчера был у меня о нем спор с князем Бельским и состоялось о нем большое пари.

Расплюев. Тс, тс, тс, тс…

Кречинский. Получи вещь и принеси аккуратнейшим образом. (Грозит ему.) Об этом пари можешь и сам приврать что-нибудь.

Расплюев. Я привру, Михайло Васильич, я охотно привру.

Кречинский. Или нет, не ври: у тебя во вранье всегда передел бывает. Беги; а получа вещь – лети! Берегись старика; остальное пойдет как по маслу… Понял?

Расплюев (вполголоса). Понял, Михайло Васильич (подымая брови и палец, значительно), понял! лечу!.. (Уходит.)


ЯВЛЕНИЕ XII

Кречинский (один).

Кречинский. Понял, понял… Ничего, дурак, не понял. Он думает, что я красть хочу, что я вор. Нет, брат: мы еще честью дорожим; мы еще вот в этом кармане (показывает на голову) ресурсы имеем. Однако к делу! (Кричит .) Федор! гей! Федор!

Федор врывается в дверь с маху.

Где ты сидишь? спишь?

Федор. Я вот, сударь, только что…

Кречинский. Ну?! Двух ног мало, подставь третью! На вот деньги. Первое – истопить комнаты. Да ты смотри: ты с радости так нажаришь, как в пёкле: так это еще рано. Во-вторых, у меня нынче вечером для шести персон чай: невеста с ее родными, господин Нелькин и, может, еще кто-нибудь. Чтоб все было отлично…

Федор. Слушаю-с. Десерт прикажете?

Кречинский. Чтобы все было отлично. Зажги карсели, канделябров не зажигать; убрать комнаты; накурить духами. Транспаранты везде. Прием в семь часов…

Федор. Ливреи прикажете?

Кречинский. Ливрей не нужно. Услуга в черных фраках: галстуки и жилеты белые; да гардины опустить – опустить гардины. А то у вас что порядочный человек вечер делает, что купчиху замуж отдают – все равно.

Федор. Слушаю-с. (Уходит скоро .)


ЯВЛЕНИЕ XIII

Кречинский (один).

Кречинский. Теперь надо мне две этакие бумажки, чтобы капля в каплю были. Постой, постой! (Роется в бюро .) Та, та, та. Заемные письма! всего лучше! (Накладывает их одно на другое и режет ножницами пополам .) Чудесно! (Напевает из «Волшебного стрелка».)

Что бы было без вина?

Жизнь печалями полна

Вся тоской покрыта (bis).

Эх, «Волшебный стрелок»! врешь, братец, не то, пой так:

Что бы было без ума?
Жизнь печалями полна,
Наготой покрыта,
С ним (т. е. с умом) несчастье лишь обман.
Коль сегодня пуст карман,
Завтра мы богаты (bis).

(Кончает самой невероятной руладой .)

И как дойдешь до богаты, закатывай рулады какие хочешь, неси дичь страшную: все хорошо, все ладно… Все – ум, везде – ум! В свете – ум, в любви – ум, в игре – ум, в краже – ум!.. Да, да! вот оно: вот и философия явилась. А как Расплюева таскал, ведь философии-то не было: видно, и она, Сократова дочь, хорошую-то почву любит… Только… как бы Расплюев чего не подпакостил: уж полчаса, если не более. А теперь, в эту минуту, в эту великую минуту, мы переходим Рубикон, причаливаем к другому берегу или проваливаем в омут!.. Да, вот она! вот она, решительная минута!

Слышен шум. Расплюев вбегает в шубе, запыхавшись. Кречинский вскакивает и идет

к нему навстречу.


ЯВЛЕНИЕ XIV

Расплюев, за ним Федор, снимает с него шубу.

Кречинский. Что, Расплюев, виктория?

Расплюев. Виктория, Михайло Васильич, виктория! Вот она, на уде, хватила! (Держит высоко булавку и передает ему .)

Кречинский (весело). Ну, Расплюев, перейден Рубикон!

Расплюев (припрыгивая). Перейден!

Кречинский. Рубикон!

Расплюев. Рубикон!

Кречинский. Дурак!

Расплюев. Дур… ну нет, не дурак, нет, Михайло Васильич! вот как обделал – удивительно. Приезжаю… приезжаю-с, этак спрашиваю: что барин, мол, дома? Нет, говорят, дома; говорю: барышня дома? Говорят, дома. Где, говорю? Говорят, у себя. Говорю, доложи; говор…

Кречинский. Ну это видно: гениально… (Отходит к бюро .)

Расплюев подходит к Федору и рассказывает ему

с жестами. Кречинский рассматривает обе булавки.

Как одна! (Завертывает их отдельно каждую в приготовленные бумажки .) Не сорвется! (Кладет их в бумажник; к Расплюеву.) Ну, Расплюев! Теперь бежать!!!

Расплюев (поворачиваясь к нему, быстро). Бежать?!! Что ж? я готов бежать…

Кречинский. Бери, захватывай, что можно. Живо, скорей!.. (Федору.) Давай одеваться!

Расплюев (бегает по комнате). Федор, бери, захватывай, братец, что можно. Живо! (Схватывает какие-то вещи, бежит мимо Кречинского и падает .)

Кречинский (одевается). Скорей, братец, скорей! чемодан давай сюда, чемодан!

Расплюев бежит в другую комнату и несет чемодан.

Стой! нельзя.

Расплюев останавливается как вкопанный.

Если за нами пошлют фельдъегеря, ведь сейчас догонит.

Расплюев. Кто? Курьер? Курьер сейчас нагонит.

Кречинский. Нас сцапают, и по Владимирке.

Расплюев. Уж коли сцапают, так по Владимирке.

Кречинский. Так что ж с ней делать?

Расплюев. Да, Михайло Васильич, что ж с ней делать?

Кречинский. Федор!

Расплюев. Федор!

Кречинский. Подай мне шубу!

Расплюев. Подавай Михайлу Васильичу и мне шубу!

Кречинский (надевает быстро шубу). Нет, любезный, тебе не шубу, а, по всякой справедливости, серую сибирку с бубновым тузом на спине! (Уходит; в дверях, Федору .) Федор, не выпускать его отсюда никуда, слышишь?

Федор. Слушаю, сударь! (Становится у двери и затворяет ее под нос Расплюеву.)


ЯВЛЕНИЕ XV

Расплюев останавливается как вкопанный.

Расплюев. Стойте! Что вы? Михайло Васильич!.. (Во весь голос.) Михайло Васильич!.. Да куда ж он? Постой, пусти, пусти, пусти, говорят! Что ты? (толкает Федора от двери) да что ж ты?

Федор (отводя его рукой). Извольте, сударь, остаться. Слышали, не приказано-с.

Расплюев (потерявшись). Как?! Да это… это, стало, разбой!.. измена! ай, измена!!! (Идет опять к двери и толкает его .) Пусти, пусти, разбойник! пусти, говорю!..

Федор запирает дверь на ключ.

Ах, батюшки светы! Режут, ох, режут!.. Караул! Карау… (Притихает .) Шш… что я? На себя-то? сейчас налетят орлы… (Стихает .) Пусти меня, Федорушка! Пусти, родимый! Тебе ведь все равно; ну что тебе мою грешную душу губить? Ведь сейчас полиция придет, сейчас хватятся! Как старик вернется, так и хватятся. Кто, скажут, приезжал? Скажут, приезжал Иван Антоныч. Ну, скажут, его, мошенника, сюда и подавай. Барин большой, богатый; вот меня этак… (берет себя за ворот) на буксир, да к генерал-губернатору, да в суд, да и скомандуют по нижегородской дороге! Ох, ох, ох, ох, ох! (Садится на чемодан и плачет.) Федорушка! Разве тебе радость какая или добыча будет, если меня в непутном-то месте отстегают?..

Федор. Помилосердуйте, Иван Антоныч! дворянина? что вы!..

Расплюев. Какой я дворянин? Все это пустяки, ложь презренная. Пиковый король в дворяне жаловал – вот-те и все. Федор, а Федор! Пусти, брат! Ради Христа-создателя, пусти! Ведь у меня гнездо есть; я туда ведь пищу таскаю.

Федор. Что вы это? Какое гнездо?

Расплюев. Обыкновенно, птенцы; малые дети. Вот они с голоду и холоду помрут; их, как паршивых щенят, на улицу и выгонят. Ведь детище – кровь наша!..

Федор. Да полно вам, Иван Антоныч, право, себя тревожить. Ну куда барину уйти?

Расплюев. Как куда? Да на все четыре ветра.

Федор. Ну такой ли он человек, чтобы ему уйти. Он и здесь цел будет. Поехал дело какое делать, а не ушел.

Расплюев. Нет, ушел, непременно ушел. Что ему, о нас, что ли, думать? Ведь эта вещь, говорят, сорок тысяч стоит, – вот какая вещь! Да чего тут? Сам-то я как влез с этой проклятой вещью в сани да как понюхал свежего воздуха, ну, так меня и позывает! Да ведь тем и устоял только, что думаю себе: ну, куда, мол, мне? куда? ведь он орел: как шаркнет за мною, так только пищи!.. А ему теперь что? везде дорога, везде тепло. Катит себе…

Федор. Да какой ему расчет бежать, да еще и с краденой вещью? Дураку надо бежать, а не ему!

Расплюев. Так, по-твоему, с нею лучше по городу шататься?

Федор. Да какая ж она краденая?

Расплюев. Ведь мы ее обманом у Муромской взяли. Что с нею больше делать? Марш, да и только!

Федор. Ну… заложить поехал.

Расплюев. Заложить? Да ведь ныне вечером ее надо отдать, а то через полицию возьмут, да и в сибирку посадят. Так этого не захочется. Нет, брат, ушел, просто ушел! Уйдем, Федор, и мы!

Федор. А мне что? я при своем месте.

Расплюев. Ведь в тюрьме умрешь.

Федор. А за что? я ничего не знаю: мету комнаты, сапоги чищу, знать не знаю и ведать не ведаю – вот и ответ. Да, впрочем, оно дело темное; может, Михайло Васильич и отлучился куда. Кто его знает?

Расплюев. Отлучился?.. стало, бежал?!! (Берет себя за голову и суется по комнате.) Ох, ох, ох! (Останавливается и собирается с духом .) Ну, Федор, спросят – смотри: ведь ты сам братец, видел, как я ему ее отдал.

Федор. Чего-с?..

Расплюев (кричит). Я говорю, что ты видел, как вот здесь, на этом самом месте, я отдал булавку этому разбойнику, твоему барину.

Федор. Ну, Иван Антоныч, позвольте: вы в евто дело меня не вводите. Мне, сударь, не стать: я сапоги чищу, комнаты мету, а ваших делов я не знаю.

Расплюев (с ужасом). Иуда!.. Как не знаешь? Да ведь я сию минуту вот при тебе ему отдал.

Федор. Помилуйте! Почем мне знать, что вы ему отдали. Вы нешто говорили мне, что вы ему отдали?

Расплюев. Ах, хам! Хам! (Бьет себя по лбу .) Зарезал!! Ааа! чертова шайка! Вижу, вижу… Так вы меня под обух!.. Нет, постой! (Наступает на него в азарте .) Пусти, говорю, пусти, бездушник! (Подбирается к нему .) Слышишь, говорю: пусти! (Кидается на него; борются молча и пыхтят .)

Федор подбирает Расплюева под себя.

Федор. Эх, брат, врешь, Иван Антоныч! эх, брат, врешь! Ишь, ишь вертишься… постой… постой… (Душит его .)

Расплюев (тяжело дышит). Ох, ох, ох! Оставь! смерть моя… смерть!.. Оставь… ах, батюшки… батюшки…

Федор (потискивая Расплюева). Не приказано, так сиди смирно…

Расплюев (вырывается, отходит к сцене и оправляется.) У, ах, тьфу, тьфу! А! (к публике) что бы вы думали? ведь он, дурак, рад до смерти задушить. (Подумав .) А, третья! Ей-ей, третья! (Складывает руки .) Судьба! (Громче .) Судьба! за что гонишь? За что гон… (Взглянув на Федора .) Нет, каков леший! рожа, рожа-та какая! Стал опять в дверях, как столб какой; ему и нуждушки нет.

Федор равнодушно на него смотрит.

Расплюев посматривает по сторонам.

Ох, ох, ох, ох, ох! А время идет! идет время! И сюда, может, уж идут! А я в западне! Молчать должен, ждать беды! Тюрьмы!! наказания ждать и молчать!! Господи боже! как томит сердце!.. ноет как! вот здесь какая-то боль, духота!!! Детки мои! голы вы, холодны… Увижу ли вас?.. Ваня, дружок! (Плачет. Удар звонка .) Ай!.. вот они!.. вот они!.. Полиция в доме, полиция!! (Мечется по комнате. Еще удар звонка. Федор идет отворять.) Идут!!! Ух!! ух!! (Кидается в отчаянии на чемодан .)


ЯВЛЕНИЕ XVI

Те же и Кречинский, входит быстро;

Федор идет за ним и что-то говорит ему тихо.

Кречинский (в духе). Ха, ха, ха! Ну и очень хорошо сделал. (Расплюеву .) Что, брат? вы, кажется, с Федором-то погрелись? Что ж, ничего: оно от скуки можно. Только вот что худо: все ты, Иван Антоныч, торопишься: в свое время все, братец, будет; это закон природы – и полиция будет, и Владимирки не минешь, – в свое время все будет; об этом тебе хлопотать нечего. (Отходит к бюро и развязывает пачку .) А теперь вот возьми да займись покуда делом. (Отдает ему пачку денег .) Сочти вот деньги да разложи, братец, на кучи. Отдать надо. Это наша обязанность, священный долг. А булавку (кладет ее на стол) вот надо вечером возвратить тому, кому принадлежит. Вот как честные люди делают. Эх, ты!

Расплюев (совершенно растерянный, подходит к столу). То есть просто ничего не вижу (трет себе лоб): пестрота какая-то. (Делает жест.) Фу! Деньги… это деньги… а вот это… булавка… точно, булавка! (Берет деньги и начинает считать .) Сто… двести… четыреста… девятьсот… четырнадцать… тьфу! (Кладет и начинает считать опять деньги на столе; к публике.) Вот вам скажу, был здесь в Москве (вздыхает) профессор натуральной магии и египетских таинств господин Боско: из шляпы вино лил красное и белое (всхлипывает); канареек в пистолеты заряжал; из кулака букеты жертвовал, и всей публике, – ну, этакой теперь штуки, закладываю вам мою многогрешную душу, исполнить он не мог; и выходит он, Боско, против Михайла Васильича мальчишка и щенок.

Кречинский (пишет у стола). Ну довольно! считай! а то ведь ты рад воду толочь. У него какая-то чувствительность: ведь пень целый, кажется, а сейчас и размякнет.

Расплюев (в восторге). Господи боже мой! какое масло разливается по сердцу, какой аромат оступает меня со всех сторон! жасмины какие-то пахнут, и вообще полагать надо, что такую теперь чепуху порю, что после самому стыдно будет.

Кречинский. Ха, ха, ха! я думаю.

Расплюев. Смейтесь, смейтесь! Что вам? Вам ведь только и смеяться в жизни… что вам? Вы вон как вертите; всем вертите, просто властвуете! А вы вот в мою шкуру-то влезьте, так иное дело. Да! Вы вон Федора спросите: я без вас потерялся совсем; помрачился ум; сижу вот тут… (указывая на чемодан) да волком и вою.

Кречинский. Послушай, ведь я дожидаюсь… это долго будет?

Расплюев. Что ж, Михайло Васильич, неужели и порадоваться-то нельзя. (Разбирает деньги .) Вот они, родимые-то! Голубчики, ласточки мои! Вот это: пеструшечки пучок, другой, третий… а вот это малиновки: пучок, другой, трррретий, четверррр…тый… ха, ха, ха! хи, хи, хи! Господи боже мой! Ну, чего бы я не сделал, чего бы не свершил для этакого благополучия!.. (Садится и считает .)

Молчание.

Кречинский (надев шляпу и шубу, подходит к Расплюеву). Ну, чадушко, кончил?

Расплюев (торопливо). Сейчас… сейчас… сейчас.

Кречинский (берет одну пачку). Эти деньги я отвезу сам; а вот эти (отдает ему остальные деньги) развези ты – да часы мне выручи. Вот записка, кому и сколько надо отдать. Смотри: исполнить аккуратным образом.

Расплюев (берет деньги и завертывает их бережно в бумагу). Михайло Васильич… как же это? Ведь эти деньги от Бека, от Никанора Савича.

Кречинский. Да, от Бека.

Расплюев. А булавка-то… Стойте… (Рассматривает булавку .) Да ведь это моя крестница! Ведь это та самая, что я получил от Лидии Петровны? а?

Кречинский. Ну разумеется; ее нынче вечером надо Лидии Петровне возвратить. (Берет булавку из рук Расплюева и запирает в бюро .)

Расплюев (берет шляпу). Как разумеется? Черт тут разумеет! Как же это? а? И деньги и булавка! (Федор накидывает ему шубу .)

Кречинский. Гончая ты собака, Расплюев, а чутья у тебя нет… Эхх ты!

Уходят.

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Квартира Кречинского. Вечер.

Все освещено и убрано.


ЯВЛЕНИЕ I

Федор, в черном фраке, белом галстуке, жилете

и перчатках, ставит лампы и обмахивает мебель. Расплюев входит, завитой, во фраке и в белых перчатках.

Расплюев. Ха, ха, ха… ха, ха, ха… ха, ха, ха… ой, довольно… ха, ха, ха!.. Вот как разобрало!.. (Кладет шляпу .) Как представлю себе эту подлую рожу, как сидит он, христопродавец, со стеклышком; караулит его; хранит Иуда за семью замками кусок хрусталя, в два гроша меди; так меня… ха, ха, ха!.. и разбирает… фу… (оправляется) небось руки трет, шесть тысяч серебром дал! ведь куш какой! Он думает: Кречинский, мол, лопнет, и солитер мой… А, Федор? А Михайло Васильич ведь Наполеон? Подай-ка мне карандаш.

Федор подает ему карандаш.

Постой, запишу! Так Эврика или Эдрика, как он говорил-то?

Федор. Кажется, Эврика.

Расплюев. Ну, так ин будь Эврика. Первая легавая собака, какая будет, назову Эврика. Фью! эй ты, Эврика! хорошо, ничего. Вот он, Федор, кричал-то, что нашел, ан он точно нашел.

Федор. То-то и есть, Иван Антоныч! а вы вот хоть сейчас его взять и в желтый дом вести.

Расплюев. Что делать, братец, пас. А ты знаешь, как он эту вещь обделал?

Федор. Почем мне знать! Признаться вам сказать, дураком не был, а тут и ума не приложу; мерекаю и так и этак, ну нет: просто разум не берет.

Расплюев. А вот я тебе разгадаю, братец, разга-а-даю!.. Только смотри, дело вот какое: секретнейшее.

Федор. Помилуйте!

Расплюев. Вот видишь… (Поправляет фрак и делает жест пальцами .) Как взял он это дело себе в голову, как взял он дело, кинул так и этак… Ну, говорит, Расплюев, выручай. Я, говорю, готов, Михайло Васильич, на все готов. Вот, говорит, что: прозакладывай ты, говорит, Расплюев, свою душу, а достань мне от Муромских их солитер, что я ныне, по осени, отдавал оправлять в булавку; помнишь, говорит, вот по той модели, что у меня в бюро валяется. Я этак и задумался.

Федор. Вы-то!

Расплюев. Да, я-то. Трудновато, говорю, трудновато. Однако отправился и, как ястреб какой, через четверть часа тащу его на двор: вот, мол, он, голубчик! Он, например, берет его и модель-то берет… слышишь, модель-то, по которой уделывали… да в бумажник обе и запустил.

Федор. В бумажник!..

Расплюев. В бумажник! Ведь вор-человек; побрякушки не бросил… а?.. а вот она и дело сделала… Взял он их да прямо в Киселев переулок, к Никанору Савичу Беку бац! Денег, говорит, давай, жид, денег. Денег? какие у меня деньги? Денег нема. А под залог – ма? Под залог, говорит, ма. А сколько ты мне, например, говорит, Иуда, дашь денег под это детище?.. Того так и шелохнуло, и рот разинул: загорелись глаза, лихорадка так и треплет. Туда, сюда, на стекло, на вески, вертит, пробует… Ну, видит, вещь первая… Четыре… – Четыре!.. Собачий ты, говорит, сын, ведь она десять стоит… а?.. Что ты, дурака, что ли, нашел. Подай назад; не хочу!.. – Тот разгорелся, из рук-то выпустить не может; вырвал да опять в бумажник. Семь дашь? (Пискливым голосом .) Нет, не могу, не могу: пять! – Хочу семь! – Ни! – Ну, шесть! – Ни! – Ну, прощай, да, смотри, не поминай лихом; мне Шпренгель восемь даст. Дрожит Хам, трепещет; взалкал волчьим-то горлом: ведь хищник! Ух!.. бери, говорит. По рукам, что ли? По рукам!.. Давай, говорит, сургуч да коробку. «Как коробку?» Да видимое дело, что коробку. Мы туда его, голубчика, уложим собственноручно; а я вот печати наложу, так и сохранно будет, а тебе, говорит, Иуда, этакое сокровище не дам… слышишь?.. Ого!..

Федор. Так, так, так! (Кивает головой .)

Расплюев (продолжает). Побежал перепелкою за коробкою; тащи, говорит, и деньги… Тащит и деньги. Вот, говорит, смотри! Вытянул из бумажника, да уж не ту, а модель-то, модель… Ведь это что? вертит ему в глазах-то… ведь это Бразилия целая… а? Голконда… а?

Федор. О, господи!

Расплюев (с жаром). А у него глаза-то кровью, кровью таки и налились! Раз, два… бултыхнули в коробку, наложили печати… тот ему деньги; этот ему коробку… Приехал, да как хлыстнет мне на стол вот какую пачку!.. На, говорит, получи, да Михайла Васильича помни!..

Федор (складывая руки). Ах ты, господи!

Оба стоят в благоговении. Молчание.

Расплюев (в необыкновенном духе). Наполеон, говорю, Наполеон! великий богатырь, маг и волшебник! Вот объехал, так объехал; оболванил человека на веки вечные… человека?.. нет; ростовщика оболванил – и великую по себе память оставит.

Федор (расставив руки). Ну, точно, обделано дело. Господи! вот дело обделано.

Расплюев. Да как еще обделано – диво! Деньги тут, и солитер тут; нынче вечером мы его с благодарностью… (С внутренним увлечением .) Под семью печатями и за семью замками лежит стекло, и привалил его жид своим нечестивым туловищем! И следа нет! следа-то нет! По клубу уплатит сполна; свадьбу справит лихо; возьмет миллион, да и качнет; то есть накачает гору золота и будет большой барин, велик и знатен, и нас не забудет… а? Федор?.. ведь не забудет?

Федор. Хорошо, как не забудет.

Расплюев. Он мне двести тысяч обещал.

Федор. Когда обещал, так хорошо. Хохлы говорят; обещал пан кожух дать, так и слово его тепле.

Расплюев. Что-оо? Откуда ты сыскал эту поговорку? Обещал; разумеется, обещал.

Звонок.

Вот, никак, Михайло Васильич изволит звонить… Он и есть. (Подымает благогоговейно руки.) Великий богатырь, маг и волшебник! (Почтителъно идет ему навстречу .)


ЯВЛЕНИЕ II

Те же и Кречинский.

Кречинский (входит и кладет шляпу). Экой день… а?.. Дай стул, Федор: устал!.. А?.. первый раз в жизни устал; видно, старо стало… Ну, у вас здесь все исправно? (Садится. Расплюев и Федор стоят перед ним .)

Федор. Все исправно, Михайло Васильич, по приказанию, все исправно.

Кречинский (осматривает гостиную). Вижу. Хорошо. Вот сюда еще карсель. Экой важный апартамент какой; хоть какому жениху не стыдно. (Расплюеву, строго .) Ну, ты все исполнил?

Расплюев. Все, Михайло Васильич, все, как приказали, все, до ниточки. Угодно вам расписки получить?

Кречинский. Вестимо; не на веру же. (Берет у него расписку и читает .) Гм!.. хорошо… Федор!.. На, запри в бюро…

Расплюев. Вот и часы ваши, Михайло Васильич, и цепочка. Все тут. (Передает ему .) Извольте видеть, как все уделано.

Кречинский (берет часы). Ладно!.. Фу, устал!.. (Надевает на себя часы .) В клубе пообедал отлично. Давно такого аппетита не было. Был там этот дурак Нелькин. Как уставился на меня, словно сова какая. Смотри, мол, брат, смотри; проглядел невесту; теперь на меня глаза пялить нечего; с меня, приятель, взятки гладки; я подковы гну…

Расплюев. Я тоже, Михайло Васильич, исполнив приказания, завернул в Троицкой…

Кречинский. Ага, не позабыл?

Расплюев. Как же, помилуйте!.. Вхожу, этак, знаете, сел посреди дивана, подперся так… Гм! говорю: давай ухи; расстегаев, говорю, два; поросенка в его неприкосновенности! Себе-то не верю: я, мол, или не я?.. Подали уху единственную: янтари этак так и разгуливают. Только первую ложку в рот положил, как вспомню о Беке, как он болтуна высиживает, да как фукну… так меня и обдало!.. Залил все, даже вот жилетку попортил… ей-ей! какая досада.

Кречинский. Ну, хорошо, хорошо… Слушай: когда приедут гости, ты мне займи разговором старика: болтай ему там черт знает что; а я останусь с бабами и сверну эту свадьбу в два дня. Да ты, смотри, не наври чего. Ты ведь, пожалуй, сдуру-то так брехнешь…

Расплюев (жалобно). Отчего же брехнуть? зачем брехнуть? Кажется, я все дело делаю, а вам вот никогда не угодно мне и одобрение дать.

Кречинский. Да черт тебя одобрит? видишь, какой пень уродился!.. (Задумывается.) Постой… исправно ли ты принарядился?

Расплюев. А я, Михайло Васильич, из Троицкого завернул к французу, завился – а-ла мужик… Вот извольте видеть, перчатки – полтора целковых дал… белые, белые, что есть белые…

Кречинский. Совсем не нужно.

Расплюев. Как же, помилуйте! как же-с! без белых перчаток нельзя; а теперь вот в ваш фрак нарядился… извольте взглянуть.

Кречинский. Ха, ха, ха!.. хорош, очень хорош. Смотри, пожалуй! а? целая персона стала. (Повертывает его.)

Расплюев. Что же, Михайло Васильич, отчего же не персона? Ведь это все деньги делают: достатку нет, обносился, вот и бегай; а были б деньги, так и сам бы рассылал других да свое неудовольствие им бы оказывал.

Кречинский. Ну, ну, ну, хорошо, хорошо. Теперь на ноги живо! Федор!

Федор вбегает.

Чтоб все было отлично, чинно, в услуге без суматохи и без карамболей под носами; два официанта у приемной, сюда еще карсель; зеленый стол вот здесь. (Смотрит на часы .) Сейчас гости! Конец – и делу венец! Постой, постой! Эй, Федор! Там в коридоре я видел портрет какого-то екатерининского генерала… Вот этакая рожа. (Делает гримасу .) Сейчас обтереть, принесть и повесить над моим бюро. Это для генеалогии.

Несут карсель, стол, портрет, ставят и вешают. Звонок.

Ну, вот они. Я иду принять; а ты, Расплюев, садись вот здесь, на диване, этак повальяжнее; возьми газету… газету, дурак, возьми… развались!.. Эх ты, пень!.. (Уходит .)

Расплюев. Ну вот видите, опять корить пошел; а говорит: хорош, хорош. Ты мне, брат, двести тысяч обещал. Да.


ЯВЛЕНИЕ III

Муромский, Атуева, Лидочка, Кречинский и Расплюев. Кланяются и жмут друг другу руки.

Муромский (осматриваясь). Какая у вас прекрасная квартира!

Атуева. Да, прекрасная, прекрасная квартира! Какой у него вкус!.. во всем, во всем…

Лидочка. Да, очень хороша.

Кречинский. Для меня, mesdames, она только с этой минуты стала хороша. (Целует у Лидочки руку .)

Атуева. Как он всегда мило отвечает! Какой, право, милый человек… Знаете что, Михайло Васильич? я об одном жалею.

Кречинский (вежливо). О чем это, Анна Антоновна?

Атуева. Что я немолода: право, я бы в вас влюбилась.

Кречинский. Ну, стало, мне надо жалеть, что я не стар.

Лидочка. Это только не комплимент мне.

Атуева. Лидочка! да ты ревнива?

Кречинский (берет у Лидочки руку и целует). За то, что вы ревнивы, целую вашу ручку; а несправедливой быть нехорошо.

Лидочка. Отчего же несправедливой?

Кречинский. Я сказал: мне надо жалеть; а между тем, что надо и что есть, – большая разница.

Лидочка (отходит в сторону и манит Кречинского). Михайло Васильич! послушайте.

Кречинский. Что такое?

Лидочка. Секрет. (Отводит его еще .) Вы меня любите?

Кречинский. Люблю.

Лидочка. Очень?

Кречинский. Очень.

Лидочка. Послушайте, Мишель; я хочу, чтоб вы меня ужасно любили… без меры, без ума (вполголоса), как я вас люблю.

Кречинский (берет ее за обе руки). И душою и сердцем.

Лидочка. Нет, я хочу сердцем.

Кречинский (в сторону). Да какая она миленькая бабеночка будет!

Атуева (подкрадываясь к ним). О чем вы тут советуетесь?

Лидочка. Так, одно дело есть.

Атуева. Пари держу, о платье.

Лидочка. Проиграете, тетенька!

Атуева. Так о чем же?

Кречинский (показывая на сердце). О том, что под платьем, Анна Антоновна!

Атуева. Как что под платьем? (Отводя Лидочку .) Что же это ты, матушка, с ним о белье-то говоришь?

Лидочка (смеется). Нет, тетенька, не о белье. (Говорит ей на ухо .)

Кречинский (подбегая к Муромскому). Петр Константиныч! что же вы не садитесь? сделайте одолжение! Какие вам кресла – с высокою спинкою или с низкой? Кресла, Иван Антоныч, кресла!

Расплюев тащит кресла.

Муромский. Нет, я вот здесь на диване: здесь вот хорошо. (Садится .)

Кречинский. Позвольте мне вам представить доброго приятеля и соседа, Ивана Антоновича Расплюева.

Расплюев (оставив кресла, раскланивается и конфузится). Честь… честь… имею…

Муромский (встав). Ах, очень приятно. (Жмет Расплюеву руку и садится на диван.)

Расплюев берет стул и садится на самый кончик, подле Муромского, Кречинский – с другой стороны сцены, с дамами. Подают чай. Молчание.

Муромский (берет чашку). В военной службе изволите служить или в статской?

Расплюев (берет чашку). В стс… в ст… в воен… в статской-с… в статской-с…

Муромский (очень вежливо). Жить изволите в Москве или в деревне?

Расплюев. В Москве-с, в Москве, то есть иногда… а то больше в деревне.

Муромский. Скажите, в какой губернии имеете поместье ваше?

Расплюев. В Симбирской-с, в Симбирской.

Муромский. А уезд какой?

Расплюев (скоро). Какой уезд?

Муромский (кивая головою). Да-с.

Расплюев. Как бишь его (нагибается и думает) того… то есть ох… как его?.. (В сторону .) Да я в этом захолустье ни одного уезда не знаю. (Вслух и пощелкивает пальцем.) Вот так на языке и вертится… Эх… господи… Михайло Васильич! да как его уезд-от?

Кречинский. Какой уезд?..

Расплюев. Да наш уезд.

Кречинский. А! в Ардатовском.


Расплюев (делает жест рукою Муромскому). Ну вот!..

Муромский. В Ардатовском?

Расплюев (прихлебывает чай и кивает утвердительно головою). Симбирской губернии, Ардатовского уезда-с.

Муромский. Да Ардатовский уезд в Нижегородской губернии.

Расплюев (фыркнув в чашку). В Нижегородской? Как в Нижегородской? Ха, ха, ха, ха!.. Михайло Васильич! что ж это такое? Они говорят, что Ардатовский уезд в Нижегородской губернии… ей-ей! ха, ха, хе, хе!..

Кречинский (нетерпеливо). Да нет! их два: один Ардатов Нижегородской губернии, другой Симбирской.

Расплюев (делает рукой к Муромскому). Ну вот!..

Муромский (делает рукою жест). Да, точно, именно: один Ардатов в Нижегородской, а другой в Симбирской.

Расплюев (делая также жест). Один-то Ардатов в Нижегородской, а другой – в Симбирской. (Оправляется.)

Муромский. Извините, извините, ваша правда. (Молчание .) Скажите, а предводителем у вас кто?

Расплюев. А? (В сторону .) Да это дурак какой-то навязался? Что ж это будет? (Махнув рукою .) Эх, была, не была!.. (Вслух .) Бревнов.

Муромский. Как-с?

Расплюев. Бррревнов-с!

Муромский. Не знаю… не имею чести знать…

Расплюев (в сторону). Я думаю, что не знает.

Муромский. И хороший человек?

Расплюев. Предостойнейший! мухе – и той зла не сделает.

Муромский. В наше время это редкость.

Расплюев. Гм! Редкость! нет, Петр Константиныч, решительно скажу, таких людей нет.

Муромский. Ну, однако…

Расплюев (горячо). Уверяю вас, нет. Поищите!..

Муромский (с участием). Вы, как заметно, имели от людей и огорчения в жизни.

Расплюев. Имел! (Поправляя на себе фрак .) Такие, могу сказать, задавались мне огорчения в жизни, что с иного, могу сказать, все бы обручи полетели, – и вот невредим, жив и…

Муромский (со вздохом). Бывает, все бывает в жизни… А как у вас земля?

Расплюев. А что земля! земля ничего.

Муромский. У вас там должен быть чернозем? точно: ведь Симбирская черноземная губерния.

Расплюев. Да, да, да, как же! чернозем, – удивительный чернозем, то есть черный, черный… у! вот какой!

Муромский. И, скажите, урожаи должны быть отличные?

Расплюев. Урожай? да я в этом захолустье обобрать хлеб не могу… (хохочет), ей-ей, не могу.

Муромский. Неужели?

Расплюев. Право, не могу. Да мне черт с ним! мне его даже не жалко… (Хохочет .)

Муромский (тоже смеется). А степные-то помещики каковы? Скажите: умолот как у вас бывает?..

Расплюев (в сторону). Да он нарочно… (Подняв глаза .) Господи, что ж это будет?.. (Обтирает пот .) Ну… об умолоте я вам не скажу ничего, потому…

Кречинский (оборачиваясь). Помилуйте, Петр Константиныч! да что вы его спрашиваете? Ведь он только по полям с собаками ездит; ведь он по хозяйству ни в зуб толкнуть…

Муромский. Скажите, Михайло Васильич, имение ваше в Симбирской губернии, а родственники ваши живут в Могилевской губернии.

Кречинский. Симбирское – это у меня материнское имение.

Муромский. А! понимаю. А матушка ваша как была урожденная?

Кречинский (протяжно). Колховская.

Муромский. А, старинный род.

Кречинский. Вот портрет моего старика деда, то есть отца моей матери.

Муромский (смотрит на портрет). А, да, вот.

Кречинский. Вот, Иван Антоныч его знал по соседству. (Подмаргивает Расплюеву и выходит с дамами в боковую дверь.)


ЯВЛЕНИЕ IV

Расплюев и Муромский.

Расплюев. А… да, да, как же, еще мальчиком… как теперь вижу: добрейший был старик, почтенный, – этакой, знаете, был тучный, и вот как две капли воды он. (Со вздохом .) Ах, ах, ах…

Муромский. Он уж умер?

Расплюев. Где ж, помилуйте! он… (показывая на портрет) да он давно умер.

Муромский (помолчав). Ну нет, милостивый государь, попробовали бы вы похозяйничать у нас в Ярославской губернии, так другое бы заговорили: у нас агрономия нужна; без агрономии ничего не сделаешь.

Расплюев. Неужели без агрономии ничего не сделаешь?

Муромский. Посудите сами: у нас, сударь, земля белая, холодная, без удобрения хлеба не дает.

Расплюев (с удовольствием). Неужели так-таки и не дает? Что ж это она?

Муромский. Да, не дает. Так тут уж поневоле примешься за всякие улучшения, да и в журналы-то заглянешь… Вот, пишут, какие урожаи у англичан, так – что ваши степные.

Расплюев (горячо). Англичане! хе, хе, хе! Помилуйте! да от кого вы это слышали? Какая там агрономия? все с голоду мрут – вот вам и агрономия. Ненавижу я, сударь, эту нацию…

Муромский. Неужели?

Расплюев. При одной мысли прихожу в содрогание! Судите: у них всякий человек приучен боксу. А вы знаете, милостивый государь, что такое бокс?

Муромский. Нет, не знаю.

Расплюев. А вот я так знаю… Да! у них нет никакой нравственности! любовь к ближнему… гм, гм, нет, уж как с малолетства вот этому научат (делает жест рукой), так тут этакого ближнего любить не будешь. (Поправляет на себе фрак .) Нет, уж тут любви нет. Впрочем, и извинить их надо; ведь они потому такими и стали, что у них теснота, духота, земли нет, по аршину на брата не приходится: так поневоле стали друг друга в зубы поталкивать.

Муромский. Однако все изобретения; теперь фабрики, машины, пароходы…

Расплюев. Да помилуйте! это голод, это, батюшка, голод: голодом все сделаешь. Не угодно ли вам какого ни есть дурня запереть в пустой чулан, да и пробрать добре голодом, – посмотрите, какие будет штуки строить! Петр Константиныч! посмотрите вы сами, да беспристрастно, батюшка, беспристрастно. Что у нас коровы едят, а они в суп… ей-ей! Теперь это…


ЯВЛЕНИЕ V

Те же и Нелькин, весьма расстроенный,

входит скоро и осматривается.

Муромский. А, Владимир Дмитрич, друг милый, насилу-то! (Расплюеву .) Честь имею представить: Владимир Дмитрич Нелькин, наш добрый сосед и друг нашего дома. (Оборачиваясь к Нелькину .) Иван Антоныч Расплюев.

Раскланиваются.

Расплюев. Я уже имел честь…

Нелькин. Имел эту честь и я…

Муромский. Что ж вы, Владимир Дмитрич, так поздно?

Нелькин. Задержало одно дело.

Муромский. Полно, батюшка, в восемь часов вечера какие дела!..

Нелькин. Петр Константиныч, такое дело, просто горит (осматривается), жжет – вот какое дело!

Расплюев. Да я вижу, Владимир Дмитрич деловой человек-с; а деловой человек – все равно что ртуть.

Муромский. Послушайте-ка, Владимир Дмитрич, как Иван-то Антоныч англичан режет.

Расплюев. Язвительная, язвительная-с нация, никакого благородства, никакого…

Нелькин. Вы? Вы находите?

Расплюев (весело). Нахожу-с, нахожу-с.

Нелькин. Ха, ха, ха!

Расплюев. Ха, ха, ха, ха, ха! Признаюсь!.. ха, ха, ха!

Нелькин. Как вас зовут?

Расплюев. Иван Антоныч.

Нелькин. Фамилия ваша?

Расплюев. Расплюев.

Нелькин (подходит к нему и берет его за пуговицу). Где нет зла, господин Расплюев? Где его нет?

Расплюев. О нет! я не этого мнения: зло надо искоренять, надо, непременно надо.

Нелькин (не замечая). Где и какое зло – вот вопрос. Вот, например, подлость и мошенничество в сермяге, в худом сюртучишке подьячего жалки, гадки, да неопасны. Вот страшно, когда подлость в тонком фраке… в белых перчатках… чужим добром сытая… катит на рысаках, раскланивается в обществе, входит в честный дом, на дуван подымает честь… спокойствие!.. все!.. Вот что страшно!

Расплюев. А что вы думаете, Петр Константиныч, ведь действительно это, как они говорят, бывалое дело, уверяю вас! Я вот вам расскажу: пример, сударь, был…

Нелькин. Да примеров много! Вот что страшно! Что мудреного, что под сермягою – черная рубаха; нет! вот как под фраком-то (показывая на фрак Расплюева) черная рубаха… грязь…

Расплюев (в сторону). Куда он воротит? все фрак да фрак… (Поправляет фрак, несколько сконфузясь.) А вот, скажу вам, этакие выходцы и часто с нами, барсуками, такие-то штуки отливали. Каторжник, сударь: уйдет он от себя да к нам перелетной пташкой и явится, – и куда тебе! таким фоном разгуливает, тон задает…

Нелькин (смотря на него пристально). Задает?

Расплюев. Задает-с.

Нелькин (указывая на него). Мошенник-то тоны задает. Ха, ха, ха!

Муромский весело смеется.

Расплюев (старается смеяться). Да, представьте себе, мошенник-с – и вдруг тоны задает, ведь потеха-с. ( В сторону, сжав губы .) Так бы тебя и перервал… (Встряхивается .)

Нелькин (говорит редко). Да, говорят, бывало. Ну, еще страшнее, Петр Константиныч, когда на нашей родной стороне свои бездельники, русские, своих родных братьев обкрадывают и грабят, как басурманов…

Муромский. Вот вопрос-то! эк он их цепляет!

Нелькин (в сторону). Что ж это такое? Он совсем ослеп! Что делать? (Муромскому, решительным тоном .) Петр Константиныч! мне надо вам два слова сказать.

Муромский (встает). Что, батюшка, что? (Отходит в сторону .)

Нелькин. Где вы?

Муромский. Что-о-о? Недослышу, братец!

Нелькин. Я спрашиваю, где вы?

Муромский. Как где? здесь, ну вот здесь.

Нелькин. Где здесь?

Муромский (рассердившись). Фу-ты, пропасть! ну, здесь! Да что это, братец, с тобою ладу нет? Ну разве ты не знаешь, что мы теперь у Кречинского, у Михайла Васильича, в его дому… Ну?

Нелькин. Вы в дому воров!

Муромский. У, у! что ты, спятил… с ума сошел!..

Нелькин. Не я с ума сошел, а вы ослепли!.. Ведь у вас крадут дочь; вы не видите?.. а?..

Муромский (отводит его в сторону). Ну послушай, Владимир Дмитрич, ведь этих слов говорить нельзя: про моего будущего зятя говоришь ты это. Опомнись, братец!

Нелькин. Опомнитесь вы! Ведь вы стоите на краю пропасти. Осмотритесь: вас подымают на фуфу! у вас крадут дочь… в вашу семью, в вашу честную семью, как змея, ползет картежник, разорившийся шулер и вор!..

Расплюев (вслушавшись). Шулер и вор? это не о нас ли?

Муромский. Однако послушайте, сударь! Какое вы имеете право?..

Нелькин. Стало имею… Слушайте меня…


Муромский. Что такое?

Нелькин. Где ваш солитер?

Муромский. Какой солитер? Это Лидочкина булавка?

Нелькин. Именно!

Муромский. У нее.

Нелькин. Верно вы знаете?

Муромский. Верно.

Нелькин. Ее у дочери вашей нет.

Муромский. Ну вот, вот и вышло вранье.

Нелькин. Стойте, Петр Константиныч, стойте! я вам говорю: солитера вашего в доме вашем нет. Он в других руках.

Муромский. Где ж он?

Нелькин. У ростовщика! в залоге!..

Муромский. Пустяки… Помилуйте!.. я его вчерашнего дня еще видел…

Нелькин. Вчера – не нынче.

Муромский. Послушай, Владимир Дмитрич…

Нелькин (перебивая его). А я вам говорю, что ваш солитер заложен Кречинским у ростовщика!..

Расплюев (вслушиваяс ь). Плоховато, плоховато! пойти шепнуть… (Уходит .)

Муромский. Как же он попал к Кречинскому?

Нелькин. Да разве вы не знаете, что нынче утром он его взял?

Муромский. Взял?.. Как взял?..

Нелькин. Да вот этот (указывает на Расплюева) за ним ездил.

Муромский. Кто это? Расплюев?

Нелькин. Да, Расплюев.

Муромский. Как так?

Нелькин. Нынче утром приезжаю я к вам, и уж он тут, сидит с Анной Антоновной. Смотрю, Лидия Петровна выносит ему вещь. Так меня и толкнуло… Ба! думаю, тут нет ли штуки: ну, как этакую вещь просить? да я бы, кажется, ее и в руки не взял… Он с нею в сани… Я за ним… туда, сюда… мотал, мотал по городу-то, и вот до сего часа…

Муромский. Ну… ну, что ж?..

Нелькин. Ну, я вам говорю: заложил ее ростовщику Беку.

Муромский. Да быть не может: тут что-нибудь не то.

Нелькин. Да я сейчас от него.

Муромский. От ростовщика?..

Нелькин. От ростовщика. Хотите, поедемте, он все скажет.

Муромский (в замешательстве). Что ж это такое?.. Господи!.. Что это такое? Лида! Лида! Лидочка!..

Лидочка (вбегает из соседней комнаты с кием в руках). Ах, папа, что вы?

Муромский. Поди сюда! (Вполголоса .) Скажи мне, Лида, твой солитер цел… а?..

Лидочка. Цел, папа, цел. Ах, папа, ну можно ли? зачем вы меня отрываете от партии? Я играю с Мишелем, и он мне все поддается… так весело, что чудо.

Нелькин. Вы ошибаетесь, Лидия Петровна: он пропал!..

Лидочка. Как пропал?

Нелькин. Ведь вы его отдали…

Лидочка. Так что же? (Смотрит на него с удивлением .) Нынче поутру, папа, я отослала его Мишелю: он держал о нем пари.

Муромский. Что?.. что?..

Лидочка. Он держал пари с князем Бельским, о каратах там, что ли, уж я не знаю.

Нелькин (Муромскому). Ложь!

Лидочка. Боже мой! да он у него: он мне сейчас говорил, что он у него!..

Муромский (с беспокойством). Ну?

Лидочка. Ну что же, папа? Он мне его и отдаст.

Нелькин. Ну, не думаю…

Лидочка (вспыхнув). Что вы говорите? Как вы, сударь, можете?..

Нелькин. Лидия Петровна! ради бога, не гневайтесь на меня. Что ж мне делать? Виноват ли я? Я готов умереть за вас… муки вынести… но я должен, честию моею клянусь, должен!..

Лидочка (в испуге). Боже мой! что это такое? Папенька! мне страшно! (Прижимаясь к Муромскому .) Папенька, папенька!

Муромский. Полно, мой друг, полно! Я сам не знаю, что это такое?


ЯВЛЕНИЕ VI

Атуева, за нею Кречинский и Расплюев выходят скоро.

Атуева. Что ты, дружок? что ты? что с тобой? (Нелькину.) Это вы, батюшка? Что вы тут плетете? Чего нанесли? Опять сплетни да рассказы.

Молчание. Все в замешательстве.

Кречинский смотрит на всех внимательно.

Муромский (нерешительно). Пожалуйста, Михайло Васильич, того… мы хотим… поговорить семейно, одну минуту.

Кречинский. Семейно? Ну что ж, извольте: я семье вашей не чужой.

Муромский. Да оно, конечно; только я бы попросил вас.


Нелькин. Да что тут, Петр Константиныч! начистоту так начистоту: милостивый государь! мы говорим о солитере.

Кречинский. О каком солитере, Петр Константиныч?

Муромский. Да о том солитере, что вы нам обделали в булавку. Вы его нынче… у дочери моей взяли?

Кречинский. Взял. Ведь она вам говорила, что взял.

Муромский. Ну, теперь он у вас или нет?

Кречинский. Ага… Вот что… (Обводит всех глазами и смотрит долго на Нелькина, потом повертывается к Муромскому.) Так вот что! Скажите мне, с кем я и где я?.. Скажите мне, какой глупец, какой враль… или какой бездельник…

Суматоха.

осмелился…

Нелькин порывается к Кречинскому,

Атуева его удерживает.

Дальше, говорю я вам, – я вам сорву голову!..

Нелькин (кричит). Нет, я вам ее сорву…

Кречинский (делает быстрое движение к Нелькину и вдруг удерживается; голос его дрожит). Петр Константиныч… солитер Лидии у меня… понимаете ли? я говорю вам: у ме-ня!..

Муромский. Да я никогда не имел мысли. Ну вот пришел он, говорит, что я дочь свою топлю, что вы нас обманываете, что солитер взят вами и заложен ростовщику… ну, судите сами…

Кречинский. А-а… теперь понимаю… Ну, а если он солгал… а?.. ну, а если он, как под… извините… сказал вам подлейшую ложь?.. что тогда?!

Муромский разводит руками в замешательстве.

Тогда: я хочу… Слышите, хочу!.. чтоб вы по шее выгнали его вон из дому… даете мне в этом слово?.. а?.. Возьмите же ее! (Берет из бюро булавку .) Возьмите ее! (Отдает Лидочке булавку, другую руку протягивает к Муромскому .) Петр Константиныч! Теперь ваше слово.

Лидочка (отталкивает булавку). Нет… не мне…

Булавку берет Атуева. Все кидаются к ней.

Общая суматоха, шум. Все говорят почти вместе.

Нелькин. Что это? Не может быть! я вам говорю! не может быть.

Атуева (показывает булавку Нелькину). Ну вот она! видите, батюшка, вот она!..

Кречинский. Петр Константиныч! ваше слово, говорю я; я требую, я хочу!..

Муромский (потерявшись и расставив руки). Даю! (Нелькину.) Вот, сударь, что значит вранье! (Смотрит на булавку .) И сомнения нет: она!

Нелькин (как бы опомнясь). Боже мой! где я? Кто это играет мною? (Подходит к Лидочке и берет ее за рукав .) Лидия Петровна! выслушайте!

Кречинский. Прочь! (Отряхивает Лидочке платье .) Ты ее мараешь!..

Нелькин (берет себя за голову). Боже мой! что же это? Боже мой!..

Муромский (Нелькину). Да кто же вам такой вздор сказал? где вы его слышали?..

Кречинский (перебивая его). Позвольте, позвольте! Теперь уж расспросам не место. Разговоры кончены. Здесь дело, сударь, а не рассказы… Ваша ли это вещь?

Муромский (оторопев). Моя.

Кречинский (указывая Нелькину на дверь). Вон!..

Муромский (Нелькину). Что ж вам больше здесь делать? Ступайте вон.

Нелькин (берет шляпу и подходит к Кречинскому). Я к вашим услугам…

Кречинский указывает на дверь.

Нелькин подступает к нему ближе и кричит.

Сию минуту… и насмерть!..

Суматоха. Муромский, Лидочка, Атуева, Расплюев обступают Кречинского, Нелькин стоит один.

Говорят почти вместе.

Лидочка. Нет, нет, никогда! я не хочу. (Нелькину.) Подите, подите!

Атуева. Подите, батюшка, господь с вами, подите.

Муромский. Оставьте, господа, прошу вас!

Кречинский (выходит из группы). Что-о-о-о? (Складывая руки .) А, вот что!.. Сатисфакция… Какая? В чем? В чем? я вас спрашиваю? Вы хотите драться… Ха, ха, ха, ха… Я же дам вам в руки пистолет, и в меня же будете целить?.. Впрочем, с одним условием извольте: что на всякий ваш выстрел я плюну вам в глаза. Вот мои кондиции. Коли хотите, хоть завтра; а нынче… гей! кто тут?

Расплюев. Гей! кто тут? Вот так-то лучше.

Входит Федор и за ним двое слуг.

Кречинский. Возьмите его за ворот и вышвырните за ворота.

Нелькин. Боже мой! Сон это? Жив я? (Щупает себя, горько .) Правда, правда! где ж твоя сила? (Растерянный выходит вон .)

Расплюев (затворяя за Нелькиным дверь). Адью!! хи-хи-хи! Вот чего захотел! (Отходит в сторону .) Помилуйте! Этак бы по миру идти! Поищи правду-то, милый; ты еще молод, поищи!

Молчание. Муромский в замешательстве;

Лидочка стоит недвижима;

Атуева посматривает на Муромского гневно.


ЯВЛЕНИЕ VII

Те же, кроме Нелькина.

Кречинский (помолчав). Ну, довольны вы, Петр Константиныч?

Муромский. Совершенно, совершенно доволен. Помилуйте! просто с ума сошел.

Кречинский. Ну и я доволен. Что ж, теперь и мы можем кончить.

Муромский (с недоумением). Как кончить?

Кречинский. Как кончают. У нас вышла пасквильная история; я вами же скомпрометирован. С этим пятном какой же я муж вашей дочери? Петр Константиныч! я должен возвратить вам ваше слово, а вам, Лидия, ваше сердце. Возьмите его, будьте счастливы и… забудьте меня…

Лидочка. Что вы хотите сказать?.. Мишель! что вы говорите? Я не понимаю вас. Сердце назад не отдается; мое сердце – ваше… Папенька! что же вы молчите? Ради бога! что же вы молчите? Виноваты мы. (В отчаянии.) Папенька! мы виноваты!..

Муромский (торопясь). Да, я… да помилуйте, Михайло Васильич, что вы? Я никогда… он совсем полоумный. Ну можно ли обращать внимание на его слова?

Кречинский. А как же вы-то поступаете? а? Если мог оскорбить меня этот сплетник, вы-то сами насколько меня оскорбили? Вам завтра придут сказать, что я картежник, что я шулер, и вы все это будете слушать, наводить справки.

Муромский. Михайло Васильич! что вы?

Кречинский. Знаю я эти мещанские правила. Но знайте и вы, что моя гордость их не допускает. Я или верю человеку, или не верю; середины тут нет. Не солитеры мне ваши нужны и не деньги ваши. Деньгами вашими я выхлестну всякому глаза.

Лидочка (берет его за руку). Мишель! ради бога! Если вы меня еще сколько-нибудь любите…

Муромский. Михайло Васильич! прошу вас, простите меня; простите меня, прошу вас…

Кречинский (задумывается, в сторону). Он бросился теперь к Беку.

Лидочка. Вы молчите? вы оскорблены? Я знаю, у вас в сердце нет ни прощенья, ни жалости… Чего хотите вы? мы на все готовы…

Кречинский (с движением берет ее за руки). Ах, какое у вас сердце, Лидия! какое доброе сердце!.. Стою ли я его?..

Лидочка. Мишель! не грешно ли вам?..

Кречинский. Ну, Петр Константиныч! давайте руку.

Муромский. Ну, вот так-то. (Жмет ему руку .) Ну вот так-то.

Кречинский. Слушайте: свадьбу делаем завтра, чтоб всем сплетням положить конец.

Муромский. Хоть завтра.

Кречинский. И сейчас в Стрешнево.

Муромский. Да, именно в Стрешнево.

Кречинский. Нелькина вы больше на глаза к себе не пустите.

Муромский. Бог с ним! что мне с ним теперь делать?

Кречинский. Даете мне слово, клятву?

Муромский. Что хотите, я на все согласен. У меня в голове вот что. (Показывает круговорот .) Мне ведь одно… вот она… (Изменившимся голосом .) У меня ведь только…

Кречинский (посмотрев на часы). Однако десять часов: вам пора домой. (К Лидочке .) Лидия, вы расстроены!

Лидочка. Нет, ничего. (Берет его за руку .) Вы все забыли… а? скажите – да!

Кречинский (держа ее руку). Да, сто раз да! Все забыл… помню одно только – вы принадлежите мне; завтра вы моя собственность… Вы моя…

Лидочка. Да, ваша, Мишель, ваша! Скажите мне еще раз, что вы меня любите!

Кречинский (смотрит на нее). Вы не верите?

Лидочка. Это не оттого; а мне хочется еще раз слышать это слово: в нем что-то особенное!.. я не знаю… страх и боль какая-то…

Кречинский (с беспокойством). Боль?.. Отчего же это?

Лидочка. Не бойтесь… эту боль не отдам я ни за какие радости. Ну что же? скажите: любите?..

Кречинский (шепотом). Люблю…

Лидочка (берет его за руку и другою закрывает глаза). Знаете, Мишель, вот у меня сердце совсем замерло… не бьется. Скажите: это любовь?

Кречинский. Нет, мой ангел, это ее половина.

Лидочка (улыбаясь). Половина?.. Какой вы обманщик… когда я теперь уж готова за нее все отдать…

Кречинский целует ее руку.

Да, все, все… (вполголоса) весь мир.

Кречинский (поцеловав еще руки у Лидочки, Муромскому). Ну, Петр Константиныч! вам пора домой.

Муромский. Ну что ж! мы хоть сейчас.

Кречинский. Ступайте, ступайте, да, пожалуйста, уложите Лидочку в постель: ей надо отдохнуть. Лидия! завтра вы будете свежи, румяны, хороши, как невеста… (Подумав .) Или нет: я лучше сам отвезу вас и все устрою.

Муромский, Атуева и Лидочка собираются.

Расплюев (Кречинскому). Именно, Михайло Васильич, вы все это сами лучше устройте.

Кречинский (отводит Расплюева в сторону). Ты смотри, останься здесь. Да коли этот Нелькин толкнется, ты его прими да хоть бревном навали… понимаешь?.. а покуда я вернусь, не выпускай… смотри!..

Расплюев. Будьте покойны, будьте покойны: я этого перепела накрою.

Кречинский. А там все в моих руках. У Муромских его не пустят. Я это улажу сам: он туда не влезет.

Муромский. Ну, Михайло Васильич, едемте; мы готовы.

Кречинский. Едемте, едемте. (Быстро берет шляпу. Порывистый удар звонка; все останавливаются как вкопанные.) А? что? что это? а? (Кричит.) Гей! люди! Кто это? Не принимать никого… слышите?

Шум, еще удар колокольчика. Голоса.

Гааа! Вот оно!

Входит слуга.

Что такое? Кто тут?

Федор. Господин Нелькин… с ним еще кто-то. Кричит, чтоб отперли двери.

Голоса: «Отоприте двери! отоприте двери…»

Еще несколько ударов в колокольчик.

Кречинский (порывисто). Так он хочет, чтоб я его убил на месте?

Отламывает ручку у кресла.

Муромский и Лидочка ухватывают его за руку.

Лидочка. Мишель! Мишель!..

Муромский. Михайло Васильич, ради бога, успокойтесь! Что вы?

Окружают Кречинского.

Кречинский (Расплюеву). Поди, выгони его по шее.

Расплюев (бежит к двери). Сию минуту. (Ворочается от двери, к Кречинскому.) Михайло Васильич! да он, пожалуй, там сам-пят! их, пожалуй, там пять человек!

Кречинский (наступая на него). Пошел! умри, когда приказываю.

Расплюев. Умри, умри! Михайло Васильич! помилуйте! Разве это легкое дело умирать?

Шум продолжается. Слышны голоса:

«Отоприте двери! ломи!..»

Кречинский (вырываясь от Муромского и Лидочки, бежит к двери). Пустите меня: без меня это не кончится. (Сжав зубы .) Я его убью, как собаку.

Федор. Михайло Васильич! частный пристав приказывает нам отпереть двери.

Кречинский (забывшись). Стой, не отпирать!! Первый, кто с места, я ему разнесу голову! (Держит в руках ручку, останавливается .) Полиция! (Глухим голосом .) А! (Кидает в угол ручку от кресла .) Сорвалось!!! (Отходит в сторону .) Отоприте…

Шум. Отпирают двери.


ЯВЛЕНИЕ VIII

Те же и Нелькин вбегает и бросается к Лидочке;

Бек вбегает за ним в шубе, ищет глазами Кречинского, бросается к нему и становится против него, раскинув руки; в дверях показывается полицейский чиновник.

Бек. Вот он, разбойник! разбойник! Ох ты, разбойник; стекло заложил! под стекло деньги взял, разбойник! (Бегает .)

Кречинский стоит покойно, сложа руки.

Берите его: вот он! берите, берите же!

Лидочка (пронзительно взвизгивает). Ай!!!

Нелькин, Муромский и Атуева кидаются к ней. Кречинский хочет также к ней подойти.

Бек. Стой, стой! Куда, разбойник? ах, разбойник!

Расплюев прячется за Кречинского.

Полицейский чиновник. Никанор Савич, успокойте себя, сделайте одолжение, успокойте себя! (Кречинскому.) Позвольте узнать ваше имя и фамилию?

Кречинский. Михайло Васильевич Кречинский.

Полицейский чиновник (Расплюеву). Ваше имя и фамилия?

Расплюев (совершенно потерявшись). М…и…хайло Ва…ч…а? Михайло Васильич… а?

Кречинский смотрит ему в глаза.

Я… у… у… ме… ня… нет фамилии… я так… без фамилии.

Полицейский чиновник. Я у вас спрашиваю ваше имя и фамилию.

Расплюев. Да, помилуйте, когда я без фамилии…

Кречинский (спокойно). Его зовут Иван Антонов Расплюев.

Полицейский чиновник отходит к другой группе

и говорит тихо с Муромским почти до конца пьесы. Кречинский делает движение.

Бек (кричит). Стой, стой! Держи, держи его! Ай! ай! держи! (Становится пред ним, расставив руки .)

Полицейский чиновник. Никанор Савич! я вас прошу! успокойтесь!

Бек (кричит). Да ведь это зверь! ведь он зверь! уйдет! Держи! Моих шесть тысяч за стекло выдано, за фальшивую булавку! Подлог!.. В тюрьму его, в тюрьму!..

Лидочка (отделяется от группы, переходит всю сцену и подходит к Беку). Милостивый государь! оставьте его!.. Вот булавка… которая должна быть в залоге: возьмите ее… это была (заливается слезами) ошибка!

Муромский и Атуева. Лидочка, что ты? Лидочка!

Бек. А? что, сударыня? (Смотрит на булавку .) Она, она! а? Господи! девушка-то! доброта-то небесная! ангельская кротость…

Лидочка закрывает лицо руками и рыдает.

Кречинский (в сторону, стоя к публике). А ведь это хорошо! (Прикладывает руку ко лбу.) Опять женщина!

Атуева. Батюшка Петр Константиныч! что ж нам-то делать?

Муромский. Бежать, матушка, бежать! от срама бегут!

Лидочка стремительно выходит вон, за нею Нелькин, Муромский и Атуева.

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.



ДЕЛО


К ПУБЛИКЕ

Писано в 1862 году

Предлагаемая здесь публике пиеса «Дело» не есть, как некогда говорилось, Плод Досуга , ниже, как ныне делается, Поделка литературного Ремесла , а есть в полной действительности сущее, из самой реальнейшей жизни с кровью вырванное дело .

Если бы кто-либо – я не говорю о классе литераторов, который так же мне чужд, как и остальные четырнадцать, но если бы кто-либо из уважаемых мною личностей усомнился в действительности, а тем паче в возможности описываемых мною событий; то я объявляю, что я имею под рукою факты довольно ярких колеров, чтобы уверить всякое неверие, что я ничего невозможного не выдумал и несбыточного не соплел. Остальное для меня равнодушно.

Для тех, кто станет искать здесь сырых намеков на лица и пикантных пасквильностей, я скажу, что я слишком низко ставлю тех, кто стоит пасквиля, и слишком высоко себя, чтобы попустить себя на такой литературный проступок .

Об литературной, так называемой, расценке этой Драмы я, разумеется, и не думаю; а если какой-нибудь Добросовестный из цеха Критиков и приступил бы к ней с своим казенным аршином и клеймеными весами, то едва ли такой официал Ведомства Литературы и журнальных Дел может составить себе понятие о том равнодушии, с которым я посмотрю на его суд… Пора и этому суду стать публичным. Пора и ему освободиться от литературной бюрократии. Пора, пора публике самой в тайне своих собственных ценных ощущений и в движениях своего собственного нутра искать суд тому, что на сцене хорошо и что дурно. Без всякой литературной Рекомендации или другой какой Протекции, без всякой Постановки и Обстановки, единственно ради этих внутренних движений и сотрясений публики, Кречинский уже семь лет правит службу на русской сцене, службу, которая вместе есть и его суд. Я благодарю публику за такой лестный для меня приговор, я приветствую ее с этой ее зачинающеюся самостоятельностию, – и ныне мое искреннее, мое горячее желание состоит лишь в том, чтобы и это мое Дело в том же трибунале было заслушано и тем же судом судимо.

Марта 26 д. 1862 г.

Гайрос.


P. S. протекло шесть лет! но мое желание не могло исполниться, и теперь я с прискорбием передаю печати то, что делал для сцены.

1868 г. февраля 21 д.

Кобылинка.


ДАННОСТИ

Со времени расстроившейся свадьбы Кречинского прошло шесть лет.

Действие происходит в Санкт-Петербурге,

частию на квартире Муромских, частию в залах

и апартаментах какого ни есть ведомства.



ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА


I. НАЧАЛЬСТВА

Весьма важное лицо. Здесь все, и сам автор, безмолвствует.

Важное лицо. По рождению князь; по службе тайный советник. По клубу приятный человек. На службе зверь. Есть здоров, за клубничкой охотится, но там и здесь до пресыщения, и потому гемороидалист.


II. СИЛЫ

Максим Кузьмич Варравин. Правитель дел и рабочее колесо какого ни есть ведомства, действительный статский советник, при звезде. Природа при рождении одарила его кувшинным рылом. Судьба выкормила ржаным хлебом; остальное приобрел сам.

Кандид Касторович Тарелкин. Коллежский советник и приближенное лицо к Варравину. Изможденная и всячески испитая личность. Лет под сорок. Одевается прилично; в белье безукоризнен. Носит парик, но в величайшей тайне; а движения его челюстей дают повод полагать, что некоторые его зубы, а может быть, и все, благоприобретенные, а не родовые. Говорит, как Демосфен, именно тогда, когда последний клал себе в рот камни.

Иван Андреевич Живец. Этот совершил карьеру на поле чести. Получив там несколько порций палкою и от этого естественно выдвинувшись вперед, он достиг обер-офицерского звания. Теперь усердствует Престол-Отечеству как экзекутор.


III. ПОДЧИНЕННОСТИ

Чибисов. Приличная, презентабельная наружность. Одет по моде; говорит мягко, внушительно и вообще так, как говорят люди, которые в Петербурге называются теплыми, в прямую супротивность Москве, где под этим разумеются воры.

Ибисов. Бонвиван, супер и приятель всех и никого.

Касьян Касьянович Шило. Физиономия корсиканского разбойника. Клокат. Одет небрежно. На всех и на вся смотрит зло. От треволнений и бурь моря житейского страдает нравственною морскою болезнию, и от чрезмерной во рту горечи посередь речи оттягивает, а иногда и вовсе заикается.

Чиновники:

Герц, Шерц, Шмерц – колеса, шкивы и шестерни бюрократии

Чиновник Омега. Имеет и состояньице, и сердце доброе; но слаб и в жизни не состоятелен.



IV. НИЧТОЖЕСТВА,


ИЛИ ЧАСТНЫЕ ЛИЦА

Петр Константинович Муромский. Та же простота и непосредственность натуры, изваянная высоким резцом покойного М. С. Щепкина. В последние пять лет поисхудал, ослаб и поседел до белизны почтовой бумаги.

Анна Антоновна Атуева. Нравственно поопустилась; физически преуспела.

Лидочка. Как и на чьи глаза? Для одних подурнела; для других стала хороша. Побледнела и похудела. Движения стали ровны и определенны; взгляд тверд и проницателен. Ходит в черном, носит плед Берже и шляпку с черной густой вуалеткой.

Нелькин. Вояжировал – сложился. Утратил усики, приобрел пару весьма благовоспитанных бакенбард, не оскорбляющих, впрочем, ничьего нравственного чувства. Носит сзади пробор, но без аффектации.

Иван Сидоров Разуваев. Заведывает имениями и делами Муромского: прежде и сам занимался коммерцией, торговал, поднялся с подошвы и кое-что нажил. Ему теперь лет за шестьдесят. Женат. Детей нет; держится старой веры; с бородою в византийском стиле. Одет как и все приказчики: синий двубортный сюртук, сапоги высокие, подпоясан кушаком.


V. НЕ ЛИЦО

Тишка, и он познал величия предел! После такой передряги спорол галуны ливрейные, изул штиблеты от ног своих и с внутренним сдержанным удовольствием возвратился к серому сюртуку и тихим холстинным панталонам.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Квартира Муромских; гостиная. Три двери:

одна направо – в комнату Лидочки и Атуевой,

другая налево – в кабинет Муромского,

третья прямо против зрителей – в переднюю.

Бюро; диван; у окна большое кресло.


ЯВЛЕНИЕ I

Атуева пьет чай, входит Нелькин.

Нелькин (кланяясь). Доброе утро, Анна Антоновна!

Атуева. Здравствуйте, здравствуйте.

Нелькин (осматриваясь). Не рано ли я?

Атуева. И нет; у нас уж и старик встает.

Нелькин. А Лидия Петровна еще не встала?

Атуева. Это вы по старине-то судите; нет, нынче она раньше всех встает. Она у ранней обедни, сей час воротится.

Нелькин (садится). Давно мы, Анна Антоновна, не видались; – скоро пять лет будет.

Атуева. Да, давно. Ну где ж вы за границей-то были?

Нелькин. Много где был, а всё тот же воротился. Всё вот вас люблю.

Атуева. Спасибо вам, а то уж нас мало кто и любит… одни как перст остались. Доброе вы дело сделали, что сюда-то прискакали.

Нелькин. Помилуйте, я только того и ждал, чтобы к вам скакать – давно б вы написали, видите – не замешкал…

Крепко обнимаются; Атуева утирает слезы.

Ну полноте – что это все хандрите?

Атуева. Как не хандрить?!

Нелькин. Да что у вас тут?

Атуева (вздыхая). Ох, – нехорошо!

Нелькин. Да что ж такое?

Атуева. А вот это Дело.

Нелькин. Помилуйте, в чем дело? Какое может быть тут дело?

Атуева. Батюшка, я теперь вижу: Иван Сидоров правду говорит – изо всего может быть Дело. Вот завязали, да и на поди; проводят из мытарства в мытарство; тянут да решают; мнения да разногласия – да вот пять лет и не знаем покоя; а все, знаете, на нее.

Нелькин. На нее? Да каким же образом на нее?

Атуева. Всякие, видишь, подозрения.

Нелькин. Подозрения?! В чем?

Атуева. А первое, в том, что она, говорят, знала, что Кречинский хотел Петра Константиновича обокрасть.

Нелькин (покачав головою). Она-то!

Атуева. А второе, говорят, в том, что будто она в этом ему помощь оказала.

Нелькин (подняв глаза). Господи!

Атуева. А третье, уж можно сказать, самое жестокое и богопротивное, говорят, в том, что и помощь эту она оказала потому, что была, видите, с ним в любовной интриге; она невинная, видите, жертва, – а он ее завлек…

Нелькин. Так, стало, этот подлец Кречинский…

Атуева (перебивая). Нет, не грешите.

Нелькин. Нет уж, согрешу.

Атуева (перебивая). Позвольте… в самом начале теперь дела…

Нелькин (перебивая). Неужели вы от этой болезни еще не вылечились?

Атуева. От чего мне лечиться? – дайте слово сказать.

Нелькин (махая руками). Нет, – не говорите.

Атуева (вскочив с места). Ах, Создатель!.. (Берет из бюро бумагу .) Так вот нате, читайте.

Нелькин (вертит бумагу). Что читать?

Атуева. А вот это письмо, которое по началу Дела писал Кречинский к Петру Константиновичу.

Нелькин. Кречинский!!! Письмо! Так разве вы меня выписали из-за границы, чтоб Кречинского письма читать. Знаете ли вы, что я этого человека ненавижу. Он Каин! – он Авеля убил!!

Атуева. Да не он убил! Читайте!

Нелькин (читает). «Милостивый государь Петр Константинович! – Самая крайняя нужда заставляет меня…» (Останавливается.) Ну так и есть; опять какая-нибудь штука.

Атуева. Думали мы, что штука; да не то вышло… Читайте, сударь.

Нелькин (читает сначала равнодушным голосом, но потом живо и с ударением).



«Милостивый государь Петр Константинович! – Самая крайняя нужда заставляет меня писать к вам. Нужда это не моя, а ваша – и потому я пишу. С вас хотят взять взятку – дайте; последствия вашего отказа могут быть жестоки. Вы хорошо не знаете ни этой взятки, ни как ее берут; так позвольте, я это вам поясню. Взятка взятке розь: есть сельская , так сказать, пастушеская, аркадская взятка; берется она преимущественно произведениями природы и по стольку-то с рыла; – это еще не взятка. Бывает промышленная взятка; берется она с барыша, подряда, наследства, словом, приобретения, основана она на аксиоме – возлюби ближнего твоего, как и самого себя; приобрел – так поделись. – Ну и это еще не взятка. Но бывает уголовная или капканная взятка, – она берется до истощения, догола! Производится она по началам и теории Стеньки Разина и Соловья Разбойника; совершается она под сению и тению дремучего леса законов, помощию и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия, расставляемых по полю деятельности человеческой, и в эти-то ямы попадают без различия пола, возраста и звания, ума и неразумия, старый и малый, богатый и сирый… Такую капканную взятку хотят теперь взять с вас; в такую волчью яму судопроизводства загоняют теперь вашу дочь. Откупитесь! Ради бога, откупитесь!.. С вас хотят взять деньги – дайте! С вас их будут драть – давайте!.. Дело, возродившееся по рапорту квартального надзирателя о моем будто сопротивлении полицейской власти, о угрозе убить его на месте и о подлоге по закладу мною вашего солитера, принимает для вас громовой оборот. Вчера раскрылась передо мною вся эта каверза; вчера сделано мне предложение учинить некоторые показания касательно чести вашей дочери. Вы удивитесь; – но представьте себе, что я не согласился! Я отвечал, что, может, и случилось мне обыграть проматывающегося купчика или блудно расточающего родовое имение дворянина, но детей я не трогал, сонных не резал и девочек на удилище судопроизводства не ловил. Что делать? У всякого своя логика; своей я не защищаю; но есть, как видите, и хуже. Примите и пр.

Михаил Кречинский».


Атуева. И что ж, вы полагаете, Петр-то Константиныч послушался?

Нелькин (отдавая письмо). Естественно, не поверил.

Атуева (запирает письмо в бюро). Именно. Эге, говорит, это новая штука; тех же щей, да погуще влей – ну и не поверил; правые, говорит, не дают, виновные дают. Я было к нему пристала, так он знаете как: а вы, говорит, заодно с Кречинским-то, что ли? Ну что ей могут сделать? Я тут, говорит, отец, так мой голос первый; а вышел-то его голос последний; потому, говорят, он свое детище обвинять не станет.

Нелькин. Так все же я понять не могу, каким образом это развилось.

Атуева. Очень просто; как только Кречинский на эту штуку не пошел, они Расплюева подвели; этот как им надо, так и показал.

Нелькин. Что же Расплюев показал?

Атуева. А, видите, что была, говорит, любовная интрига; что шла она через него; что он возил и записочки, и даже закутанную женщину к Кречинскому привозил; но какую женщину – он не знает. Только, видите, поначалу все это тихо было; мы уехали в деревню и ровно ничего об этом не знали; сперва одного из наших людей вытребовали, потом другого; смотрим, и весь дом забрали; расспрашивали, допрашивали – ну можете себе представить, какая тут путаница вышла.

Нелькин. Да еще как путать-то хотели.

Атуева. Стало быть, и пошло уж следствие об Лидочке – а не о Кречинском, потому на нем только одна рубашка осталась. Однако от людей наших ничего особенного они не добились, а выбрался один злодей, повар Петрушка, негодяй такой; его Петр Константиныч два раза в солдаты возил – этот, видите, и показал: я, говорит, свидетель! Смотрим, и Лидочку вытребовали – а зачем, мы еще не знаем; а он все упрямится, да так-таки упрямится, да и только; твердит одно: пускай ее спросят, она дурного не сделала.

Нелькин. Что ж, конечно.

Атуева. Ну, делать нечего, приехали и мы из деревни. Да как узнал он, что ей очные ставки хотят дать; да очные ставки с Петрушкой, да с Расплюевым, да с Кречинским; да как узнал он, о чем очные-то ставки, – так тут первый удар ему и сделался. Тут только увидел, что правду ему Кречинский писал. Вот он, батюшка мой, туда, сюда. Взял стряпчего, дал денег – ну уладили… Только я вам скажу, как дал он денег, тут и пошло; кажется, и хуже стало; за одно дает, а другое нарождается. Тут уж и все пошло: даст денег, а они говорят, мы не получали; он к стряпчему, а стряпчий говорит, я отдал; вы им не верьте – они воры; а стряпчий-то себе половину. Тут и дальше, и няню-то и ту спрашивали; и что спрашивали? Не хаживал ли Кречинский к барышне ночью; да не было ли у барышни ребенка…

Нелькин (всплеснув руками). Ах, боже мой?!!

Атуева. Так она, старуха, плюнула им в глаза да антихристами и выругала. Да уж было!.. Я вам говорю: что было, так и сказать нельзя. Следствие это одно тянули они восемь месяцев – это восемь месяцев таких мучений, что словами этого и не скажешь.

Нелькин. Что ж вы ни к кому не обратились? – ну просили бы…

Атуева. Как уж тут не обратиться – только вот беда-то наша: по городу, можете себе представить, такие пошли толки, суды да пересуды, что и сказать не могу: что Лидочка и в связи-то с ним была, и бежать-то с ним хотела, и отца обобрать – это все уж говорили; так что и глаза показать ни к кому невозможно было. Потом в суд пошло, потом и дальше; уж что и как, я и не знаю; дело накопилось вот, говорят, какое (показывает рукою) , из присутствия в присутствие на ломовом возят – да вот пять лет и идет.

Нелькин (ходит по комнате). Какое бедствие – это… ночной пожар.

Атуева. Именно пожар. А теперь что? – разорили совсем, девочку запутали, истерзали, да вот сюда на новое мучение и спустили. Вот пять месяцев здесь живем, последнее проживаем. Головково продали.

Нелькин. Головково продали?!

Атуева. Стрешнево заложили.

Нелькин (с ужасом). Так что ж это будет?

Атуева. А что будет, и сама не знаю.

Нелькин. Ну что ж теперь дело?

Атуева. А что дело?.. Лежит.

Нелькин. Как лежит?

Атуева. Лежит как камень – и кончено! А мы что? Сидим здесь, как в яме; никого не знаем: темнота да сумление. – Разобрать путем не можем, кого нам просить, к кому обратиться. Вот намедни приходит к нему один умнейший человек: Петр, говорит, Константиныч, ведь ваше дело лежит. Да, лежит. – А ему надо идти. Да… надо, говорит, идти. Ну, стало, ждут.

Нелькин. Чего же ждут?

Атуева. Обыкновенно чего… (показывает пальцами) денег.

Нелькин. Аааа!

Атуева. А он все жмется: да как-нибудь так, да как-нибудь этак. Этот человек говорит ему: Петр Константиныч, я честен! Я только для чести и живу: дайте мне двадцать тысяч серебра – и я вам дело кончу! Так ка́к вспрыгнет старик; чаем себя обварил; что вы, говорит, говорите, двадцать тысяч? да двадцать тысяч что? да и пошел считать; – а тот пожал плечами, поклонился, да и вон… Приходил это сводчик один, немец, в очках и бойкий такой; – я, говорит, вам дело кончу – только мне за это три тысячи серебром; и знаете, так толково говорит: я, говорит, ваших денег не хочу; отдайте, когда все кончится, а теперь только задатку триста рублей серебром. Есть, говорит, одно важное лицо – и это лицо точно есть – и у этого лица любовница – и она что хотите, то и сделает; я вас, говорит, сведу, – и ей много, много, коли браслетку какую. Тут Лидочка поднялась; знаете, фанаберия этакая: как, дескать, мой отец да пойдет срамить свою седую голову, – ну да и старик-то уперся; этак, говорит, всякий с улицы у меня по триста рублей серебром брать станет; – ну и не сладилось.

Нелькин. Чему тут сладиться?

Атуева. Вот теперь отличный человек ходит – ну и этот не нравится; а какой человек – совершенный комильфо, ну состояния, кажется, нет; и он хочет очень многим людям об нас говорить – и говорит: вот вы увидите.

Нелькин. Да это Тарелкин, который вчера вечером у вас сидел; как я приехал.

Атуева. Ну да.

Нелькин. Да он за Лидией Петровной ухаживает?

Атуева. Может быть; что ж, я тут худого не вижу. Он… хорошо… служит и всю знать на пальцах знает. Даже вот у окна сидит, так знает, кто проехал: это вот, говорит, тот, – а это тот; что ж, я тут худого не вижу. А то еще один маркер приходит.

Нелькин. Как маркер?!

Атуева. А вот что на бильярде играет.

Нелькин. Что же тут маркер может сделать?

Атуева. А вот что: этот маркер, мой батюшка, такой игрок на бильярде, что, может, первый по всему городу.

Нелькин. Все же я не вижу…

Атуева. Постойте… и играет он с одним важным, очень важным лицом, а с кем – не сказал. Только Тарелкин-то сказал – это, говорит, так. А играет это важное лицо потому, что дохтура велели: страдает он, видите, геморроем… желудок в неисправности – понимаете?

Нелькин. Понимаю.

Атуева. Этот теперь маркер во время игры-то всякие ему турусы на колесах да историйки и подпускает, да вдруг и об деле каком ввернет, – и, видите, многие лица через этого маркера успели.

Нелькин. Ну нет, Анна Антоновна, – это что-то нехорошо пахнет.

Атуева. Да вы вот вчера приехали из-за границы, – так вам и кажется, что оно нехорошо пахнет; – а поживете, так всякую дрянь обнюхивать станете.

Нелькин (вздохнувши). Может, оно и так… Скажите-ка мне лучше, что Лидия Петровна? Она очень похудела; какие у нее большие глаза стали – и такие мягкие; знаете, она теперь необыкновенно хороша.

Атуева. Что ж хорошего, что от худобы глаза выперло.

Нелькин. Она что-то кашляет?

Атуева. Да. Ну, мы с дохтуром советовались – это, говорит, ничего.

Нелькин. Как она все это несет?

Атуева. Удивляюсь; – и какая с ней вышла перемена, так я и понять не могу. Просьб никаких подавать не хочет; об деле говорить не хочет – и вы, смотрите, ей ни слова; будто его и нет. Знакомых бросила; за отцом сама ходит и до него не допускает никого!!. В церковь – так пешком. Ну, уж это я вам скажу, просто блажь, – потому – хоть и в го́ре, а утешения тут нет, чтобы пехтурой в церковь тащиться…

Нелькин. Ну уж коли ей так хочется – оставьте ее.

Атуева. И оставляю – а блажь. Был теперь у нас еще по началу Дела стряпчий, и умнейший человек – только бестия; он у Петра Константиныча три тысячи украл.

Нелькин. Хорош стряпчий!

Атуева. Ну уж я вам говорю: так умен, так умен. Вот он и говорит: вам, Лидия Петровна, надо просьбу подать. Ну хорошо. Написал он эту ей просьбу, и все это изложил как было, и так это ясно, обстоятельно; – принес, сели мы, стали читать. Сначала она все это слушала – да вдруг как затрясется… закрыла лицо руками, да так и рыдает…

Нелькин (утирая слезы). Бедная – да она мученица.

Атуева. Смотрю я – и старик-то: покренился, да за нею!.. да вдвоем!.. ну я мигнула стряпчему-то, мы и перестали. Потом, что бы вы думали? Не хочу я, говорит, подавать ничего. Я было к ней: что ты, мол, дурочка, делаешь, ведь тебя засудят; а она с таким азартом: меня-то?!! Да меня уж, говорит, нет!.. Понимаете? Ну я, видя, что тут и до греха недалеко, – оставила ее и с тех пор точно вот зарок положила: об деле не говорить ни полслова – и кончено.

Нелькин. Ну, а об Кречинском?

Атуева. Никогда! Точно вот его и не было.

Нелькин (взявши Атуеву за руку). Она его любит!!. А об этом письме знает?

Атуева. Нет, нет; мы ей не сказали.

Нелькин (подумавши). Так знаете ли что?

Атуева. Что?

Нелькин. Бросьте все; продайте все; отдайте ей письмо; ступайте за границу, да пусть она за Кречинского и выходит.

Атуева. За Кречинского? Перекреститесь! Да какая же он теперь ей партия? Потерянный человек.

Нелькин. Для других потерянный – а для нее найденный.

Атуева. Хороша находка! Нет, это мудрено что-то… а по-моему, вот Тарелкин – почему бы ей не партия – он, видите, коллежский советник, служит, связи имеет, в свете это значение.

Нелькин. Полноте, Анна Антоновна, – посмотрите на него: ведь это не человек.

Атуева. Чем же он не человек?

Нелькин. Это тряпка, канцелярская затасканная бумага. Сам он бумага, лоб у него картонный, мозг у него из папье-маше – какой это человек?!.. Это особого рода гадина, которая только в петербургском болоте и водится.


ЯВЛЕНИЕ II

Те же. Входит Лидочка, в пледе, в шляпке,

в руке у нее большой ридикюль и просвира.

Лидочка. Ах, Владимир Дмитрич! Здравствуйте! (Жмет ему руку .)

Нелькин (кланяясь). Здравствуйте, Лидия Петровна.

Лидочка. Как я рада! – Ну – вы чаю не пили? Вот мы вместе напьемся, а вы моему старику ваши путешествия рассказывайте. Здравствуйте, тетенька. (Подходит к ней и целует ее в лоб.) Что, отец встал?

Атуева. Встал.

Лидочка. А я как спешила…. боялась опоздать, – ему пора чай давать, – он любит, чтобы все было готово…. (Снимает скоро шляпку, кладет просвиру и ридикюль .)

Атуева. Тишка, эй, Тишка!

Тишка входит.

Накрывай чай.

Лидочка. Тетенька – вы знаете, я сама ему чай накрываю (Тишке) – не надо, Тихон, подай только самовар…

Тишка уходит.

Атуева. Самодуришь, матушка!

Лидочка (собирая чай). Тетенька, я уже несколько раз вас просила – оставьте меня; если это мое желание…

Атуева. Ну делай, сударыня, как хочешь.

Лидочка. Владимир Дмитрич – давайте сюда к окну стол и большое кресло.

Несут стол и придвигают кресло.

Вот так… подушку…

Нелькин подает ей подушку.

Так – ну теперь чай. (Накрывает скатерть, собирает чай .)

Тишка ставит самовар.

Постойте, ему вчера хотелось баранок – посмотрите, там у меня в мешке…

Нелькин подает ей баранки – она заваривает чай.

Атуева. Что ж, матушка, ты эти баранки сама купила?

Лидочка (заваривая чай). Да, тетенька (улыбается), сама.

Атуева (Нелькину). Видите! Сама баранки на рынке покупает! – это она мне назло!..

Нелькин (унимая ее). Полноте, что вы!


ЯВЛЕНИЕ III

Те же и Муромский,

выходит из своего кабинета в халате.

Муромский (Лидочке). Здравствуй, дружок. (Целует ее. Увидя Нелькина .) Ба, ба, ба… уж здесь; вот так спасибо, обнимемся, любезный!

Обнимаются.

Нелькин. Как здоровье ваше, Петр Константиныч?

Муромский. Помаленьку; а ты вчера к нам сюрпризом явился. Ты по пароходу?

Нелькин. По пароходу-с.

Муромский. Ну что же, рассказывай, где был, что видел?

Лидочка (подходя к отцу). Нет! Позвольте, папенька, позвольте! (Ведет его к чайному столу.) Сначала садитесь, а то чай простынет – вот здесь (усаживает отца), вот подушка – что, хорошо?

Муромский (усаживаясь и смотря на дочь). Хорошо, мой ангел, хорошо!

Лидочка. Вот так – я вот подле вас… (садится) а вы, Владимир Дмитрич, напротив.

Нелькин садится.

Вот вы теперь и рассказывайте – да, смотрите, так, чтоб весело было. (Наливает чай .) Ну, папа, чай, думаю, отличный, сама выбирала.

Муромский. Вот спасибо, а мне нынче чаю что-то хочется. (Пьет .) Я уж у себя в комнате поджидал: что-то, мол, моей Лидушечки не слышно? Слушаю – ан и запела… птичка ты моя (целует ее), голубушка… (Пьет чай .) Славный, Лидушечка, чай, славный.

Лидочка. Ну я очень рада.

Муромский ищет чего-то.

А… вот она! (Подает ему просвиру .)

Муромский. Ах, ты мой ангел… (Нелькину .) Прочитай-ко, брат; ты, я думаю, живучи у бусурманов-то, давно этого не читал. (Передает ему просвиру .)

Нелькин (читает). О здр…авии… ра…ба… бо… жия… Пе… тра.

Муромский. Поверишь ли: вот она мне от ранней обедни каждый день это носит. А? (Разламывает просвиру и дает половину Нелькину.)

Лидочка (разливая чай). Что ж, папа, каждый день за ранней обедней я вынимаю о здравии вашем часть и молюсь Богу, чтобы он сохранил мне вас цела и здрава… Бог милосерд, он мою молитву видит да вас своим покровом и покроет; – а вы вот кушаете чай, да и видите, что ваша Лидочка за вас уж Богу помолилась. (Целует его .)

Атуева. Стало, вместе с бедными дворянками просвиру-то подаешь.

Лидочка. Не могу вам, тетенька, сказать – потому там нет ни бедных, ни богатых, ни дворянок.

Муромский. Полно вам, Анна Антоновна, ее пилить. – Ведь она дурного дела не делает. (Нелькину.) Поверишь ли, я вот только утром подле нее часок и отдохну; – а если б не она, да я бы, кажется, давно извелся. Что, она переменилась?

Нелькин. Нисколько.

Муромский. Ну нет; похудела.

Нелькин. Так – немного… мне все кажется, что вы белокурее стали, светлее; на лице у вас тишина какая-то, будто благодать божия на вас сошла.

Лидочка. Полноте; это вы грех говорите… рассказывайте лучше папеньке, что видели, где были.

Муромский. И в самом деле рассказывай – где ж ты был?

Нелькин. Много потаскался, глядел, смотрел, – ну и поучился.

Лидочка. Не верьте, папаша, а вы вот спросите-ка его о Париже, что он там делал? – Отчего он там зажился?

Нелькин (смеяс ь). Ну, что ж делал, Лидия Петровна, – приехал, поселился скромно, au quartier Latin.

Муромский. Что ж это?

Нелькин. В Латинском квартале.

Муромский. Там, стало, и гризеточки по-латыне говорят – а?

Нелькин (не слушая). С Сорбонной познакомился…

Муромский. А это кто ж такая?

Нелькин. Тамошний университет.


Муромский. Сорбонна-то? (Грозя ему пальцем .) Врешь, брат; не актриса ли какая?

Нелькин. Помилуйте!

Муромский. То-то. Да ты малый-то важный стал; поубрался, похорошел…

Тишка (входит). Петр Константиныч! Иван Сидоров приехал.

Атуева. Ну, вот он!

Муромский. Насилу-то, – зови.


ЯВЛЕНИЕ IV

Те же и Иван Сидоров, одет по-дорожному.

Муромский. Здравствуй, что ты это как замешкал?

Иван Сидоров (высматривает образ и молится; потом кланяется всем по очереди). Здравствуйте, батюшко Петр Константинович (кланяется), здравствуйте, матушка Анна Антоновна (кланяется), здравствуйте, матушка наша барышня (кланяется).

Лидочка. Здравствуй, Иван Сидоров.

Иван Сидоров. Позвольте, барышня вы наша, ручку поцеловать. (Подходит и целует у нее руку – она целует его в лоб.) Добрая, добрая наша барышня.

Лидочка. Ну что Марья Ильинишна, здорова?

Иван Сидоров. А что ей, сударыня, делается? Слава богу, здорова. Вот вы что-то поисхудали.

Муромский. Ну, что у нас там?

Иван Сидоров. Слава богу. Вы, сударь, как здоровьем-то?

Муромский. Ничего. Ну, что хлеб?

Иван Сидоров. Рожь убрали. Рожь всю убрали – вот замолотная ведомость вашей милости.

Лидочка. Владимир Дмитрич, пойдемте к тетеньке – папенька теперь и без нас наговорится.

Муромский. Да, ступайте, ступайте.

Атуева, Лидочка и Нелькин выходят в дверь направо.


ЯВЛЕНИЕ V

Муромский и Иван Сидоров.

Муромский. Ну что, с головковцами совсем простился?

Иван Сидоров. Простился, сударь, да уж хоть бы и не прощаться. Ей-ей; у меня так и нутро все изныло; а они сердечные так и ревут – да уж такая судьба крестьянская.

Муромский (вздыхая). Да. Испокон века за нами стояла вотчина, а вот пришлось откупщику за полцены отдать. Что ж там, все расплаты-то исполнил?

Иван Сидоров (вздыхая). Как же, сударь, исполнил; да вот вашей милости достальные привез. (Вытягивает из-за пазухи кожаный мешок и вынимает из него пачку .) Вот и счет; угодно будет проверить?

Муромский (вынимая из кармана ключ). На-тко вот, положи их в конторку: вечерком проверим…

Иван Сидоров запирает деньги в бюро.

Иван!.. я уж Стрешнево заложил.

Иван Сидоров (возвращая ему ключ). Господи!!.

Муромский. А что делать?!.. просто съели – как есть съели! – Господи творец милосердный! (Крестится и вздыхает .)

Иван Сидоров (также вздыхая). Все в руках господних, батюшко, – в руках господних!

Муромский. Что ж теперь делать, Иван? Я и ума не приложу.

Иван Сидоров. Господь вразумит, что делать, а нет, так и сам сделает. Ты только веруй, да спокоен будь.

Муромский (вздыхая). Господи батюшко; жил, жил; – хлопотал, трудился; все устроил; дочь вырастил; только бы мне ее, мою голубушку, озолотить да за человека выдать; – и вот налетело воронье, набежали воры, запалили дом, растащили достояние – и сижу я на пепелище, хилый, да вот уголья перебираю…

Иван Сидоров. Не крушися, мой отец, – ей, не крушися; все в руках господних! Случалось и мне на моем веку, и тяжко случалось. Иное дело, посмотришь, и господи, напасть какая; кажется, вот со всех сторон обложило, а бог только перстом двинет – вот уж и солнышко…

Муромский. Дай бы господи!

Иван Сидоров. Был однова со мной такой-то случай: был я молод, жил у купца в приказчиках; скупали мы кожи, сало, – ну, скотиной тоже торговали. Однако умер хозяин – что делать? Дай, мол, сам поторгую – сам хозяин буду. Деньжонки были кое-какие; товарища приискал; люди дали; – поехали в Коренную. Ходим мы, батюшко, с товарищем по ярмарке день; ходим два – нет товара на руку: все не по силам; а сами знаете, барыши брать, надо товар в одних руках иметь. Ходили, ходили – купили лубки! По десяти рублев начетом сотню; сколько было, все купили. Товар приняли, половину денег отдали, а остальные под конец ярмарки. Обыкновенно – лубки, товар укрывать. Живем. Погода стоит вёдреная; жар – терпенья нет; на небе – ни облачка; живем… Ни одного лубка не покупают! Тоска взяла! Ярманка на отходе; товарищ спился!.. Утро помолюсь – вечер помолюсь – и почину не сделал!.. Пятого числа июня праздник Богоматери коренныя… Крестный ход… народу куча… несут икону… Мать!! Помоги!!! Прошел ход – смотрю: от Старого Скола товар показался!!! Туча – отродясь не видывал; я к лабазу, – от купца Хренникова бежит приказчик: лубки есть? – Есть. – Почем цена? – Сто рублей сотня. – Как так? – Да так. – Ты с ума сошел? – Еще сутки, так бы сошел. – Ты перекрестись! – Я крестился; вы хорошо пожили; ели, пили, спали сладко? А я вот – пузом на пол-аршин земли выбил… Повертелся, повертелся, ведь дал; – да к вечеру и расторговались… Так вот: все в руках господних! Господь труд человека видит и напасть его видит – ой, видит.

Муромский. Так-то это так… только мне теперь, Иван, круто приходит: пять месяцев я здесь живу, последнее проживаю – а дело ни с места!

Иван Сидоров. Стало, ждут. Что, сударь, делать; приехал, так дай. Зачем ты, отец, сюда-то толкнулся?

Муромский. Судейцы насоветовали.

Иван Сидоров. Волки-то сыромахи – эк, кого послушал! Чего они тебе сделают?

Муромский. Как чего? – Засудят; дочь мою, кровь мою засудят, чести лишат.

Иван Сидоров. Не можно этому, сударь, быть, чтоб честного человека кто чести лишил. При вас ваша честь.

Муромский. Ты этого, братец, не понимаешь: честь в свете.

Иван Сидоров (покачав головою). О, боже мой – свет, что вам, сударь, свет?.. Вавилонская любодеица – от своей чаши опоила вас! Кто в вашем-то свете господствует – соблазн; кто властвует – жены. Развожали вы, сударь, ваших баб – вот оно у вас врозь и поехало; разъезжают они по балам да по ассамблеям – плечи голые, груди голые, студ позабывают да мужскую похоть распаляют; а у похоти очи красные, безумные. Ну суди ты, батюшко, сам: чего тут от света ждать? Если жена этакое сокровенное да всем на площади показывает, стало, студа-то у нее и нет, – а жена бесстудная чья посуда – сам знаешь… Прости меня, отец, – я правду говорю; мне на это снование безумное смотреть болезно. Что ваши жены? Ни они рукодельем каким, ни трудом праведным не занимаются; опустел дом, печь стоит холодная; гоняют по городу, сводят дружбу со всяким встречным – вот, по слабоумию своему, и набегают. – А винность-то чья? Ваша, батюшко. Вы закона не держитесь; закон забыли. Дом – дело великое; у нас в дому молятся; а ваш-то дом шинком стал, прости господи. Кому поесть да попить – сюда! Кто празднословить мастер, плясать горазд – сюда! Цимбалы да пляски – Содом и Гомор!

Муромский. Нет, Иван, ты этого не понимаешь.

Иван Сидоров. Ну оно, может, что по-вашему-то и не понимаю; – я, батюшко, вас люблю, я у вас пристанище нашел; я ваши милости помню и весь ваш род. Для вас я готов и в огонь и в воду – и к Ваалову-то идолу и к нему пойду.

Муромский. Спасибо тебе, спасибо… Кто ж это, идол-то Ваалов?

Иван Сидоров. А кумир-то позлащенный, чиновник-то, которому поклониться надо!

Муромский. Да; надо поклониться – вот… не обошло и меня…

Иван Сидоров. Всякому, батюшко, своя череда. Ведь и на мою долю тоже крепко хватило. (Покрутив головою.)

Муромский. А до тебя когда ж хватило?

Иван Сидоров. Да уж тому десятка два годов будет; прислали меня сюда от общества, от миру, своя братия. – Уже по какому делу, не про то речь, а только правое дело, как свято солнце – правое. Сложились мы все – кому как сила – и сирота и вдова дала – всяк дал; на, говорят, Сидорыч, иди; ищи защиту. Ну, батюшко, я вот в этот самый город и приехал; – а про него уже и в Писании сказано: тамо убо море… великое и пространное – идеже гадов несть числа!.. Животные малые с великими!.. корабли переплывают… ведь оно точно так и есть.

Муромский. Именно так.

Иван Сидоров. Приехавши в этот город, я к одному такому животному великому и направился. Звали его Антон Трофимыч Крек – капитальнейшая была бестия!

Муромский. Кто ж тебе его указал?

Иван Сидоров. А само, сударь, дело указало. Прихожу: – живет он в палатах великих; что крыльцо, что двери – боже мой! Принял; я поклон, говорю: ваше, мол, превосходительство, защитите! А он сидит, как зверь какой, суровый да кряжистый; в разговор вошел, а очами-то так мне в пазуху и зазирает; поговорил я несколько да к столу, – и выложил, и хорошо, сударь, выложил; так сказать, две трети, и то такой куш составило, что вы и не поверите. Он это и пометил – стало, ведь набитая рука. Как рявкнет он на меня: мужик, кричит, мужик!.. Что ты, мужик, делаешь? За кого меня принимаешь! – А?.. Я так на колени-то и сел. Да знаешь ли ты, козлиная борода, что я с тобою сделаю? – Да я те, говорит, туда спущу, где ворон и костей твоих не зазрит… Стою я на коленях-то да только и твержу – не погубите! – за жандармом, кричит, за жандармом… и за звонок уж берется… Ну, вижу я, делать нечего; встал – да уж все и выложил; и сертук-то расстегнул: на вот, мол, смотри. Он и потишел. Ну, говорит, – ступай, да вперед помни: я этого не люблю!.. Вышел, сударь, я – так верите ли: у меня на лбу-то пот, и по вискам-то течет, и с носу-то течет. Воздел я грешные руки: боже мой! Зело искусил мя еси: Ваалову идолу принес я трудовой рубль, и вдовицы лепту, и сироты копейку и на коленях его молить должен: прими, мол, только, кумир позлащенный, дар мой.

Муромский. Ну и взял?

Иван Сидоров. Взял, сударь, взял.

Муромский. И дело сделал?

Иван Сидоров. И дело сделал. Как есть, – как махнул он рукой, так вся сила от нас и отвалилась.

Муромский. Неужели как рукой снял?

Иван Сидоров. Я вам истинно докладываю. Да что ж тут мудреного? Ведь это все его воинство; ведь он же их и напустил.

Муромский. Пожалуй.

Иван Сидоров. Верьте богу, так. Да вы слышали ли, сударь, какой в народе слух стоит?

Муромский. Что такое?

Иван Сидоров. Что антихрист народился.

Муромский. Что ты?

Иван Сидоров. Истинно… и сказывал мне один старец. Ходил он в дальние места, где нашей, сударь, веры есть корень. В тех местах, говорит он, до верности знают, что антихрист этот не то что народился, а уже давно живет и, видите, батюшко, уже в летах, солидный человек.

Муромский. Да возможно ли это?

Иван Сидоров. Ей-ей. Видите – служит, и вот на днях произведен в действительные статские советники – и пряжку имеет за тридцатилетнюю беспорочную службу. Он-то самый и народил племя обильное и хищное – и все это большие и малые советники, и оное племя всю нашу христианскую сторону и обложило; и все скорби наши, труды и болезни от этого антихриста действительного статского советника, и глады и моры наши от его отродия; и видите, сударь, светопреставление уже близко

Слышен шум.

(оглядывается и понижает голос), а теперь только идет репетиция…

За дверью опять шум и голоса.

Муромский. Что за суматоха такая; никак, приехал кто? – Пойдем ко мне.

Уходят в кабинет Муромского.


ЯВЛЕНИЕ VI

За дверью шум, голоса. Тарелкин,

несколько расстроенный, в пальто с большим, поднятым до ушей, воротником, быстро входит

и захлопывает за собою дверь.

Тарелкин (прислушиваясь). Негодяй!.. как гончая гонит… в чужое-то место… а? (В дверь кто-то ломится – он ее держит .)

Голос (за дверью). Да пустяки!.. я не отстану… ну, не отстану!..

Тарелкин (запирает дверь на ключ). Какое мучение!!.

Тишка (входит из боковой двери). Вас, сударь, просит этот барин к ним выйти.

Тарелкин (сконфуженный). Скажи ему, что некогда… занят.

Тишка. Они говорят, чтоб вы вышли; а то я, говорит, силой войду.

Тарелкин. Ну что ж, а ты его не пускай.

Тишка уходит.

Это называют… дар неба: жизнь! Я не прочь; дай мне, небо, жизнь, но дай же мне оно и средства к существованию.

Тишка (входит). Опять, сударь, требуют.

Тарелкин (сжав кулаки). У-у-у-у!!. скажи ему, чтобы он шел!..

Тишка. Я говорил.

Тарелкин. Ну что ж?

Тишка. Да хоть до завтра, а я, говорит, его не выпущу.

Тарелкин. А у вас есть задняя лестница?

Тишка. Есть.

Тарелкин. Как же он меня не выпустит?!. – Ну – ты ему так и скажи.

Тишка уходит.

Голос (за дверью). Слушайте; где б я вас ни встретил, я вас за ворот возьму…

Тарелкин. Хорошо, хорошо.

Голос. Я вас на дне помойной ямы достану, чтобы сказать вам, что вы: свинья… (Уходит.)

Тарелкин. Ах, анафема… в чужом-то месте… (Прислушивается.) Никак, ушел?.. Ушел!.. Какова натурка: сказал другому свинью – и удовлетворен; пошел, точно сытый… Фу… (Оправляется.) Истомили меня эти кредиторы; жизнь моя отравлена; дома нет покоя; на улице… и там места нет!!. Вот уж какое устройство сделал (поднимает воротник)… тарантасом назвал… да как из засады какой и выглядываю (выглядывает)… так пусть же кто посудит, каково в этой засаде жить!!.. (Откидывает воротник, снимает тарантас и вздыхает .) Ох, охо, ох!.. (Выходит в переднюю .)


ЯВЛЕНИЕ VII

Муромский входит, за ним Иван Сидоров.

Муромский (осматриваясь). Да кто же тут?

Тарелкин входит.

Ах, это вы, Кандид Касторович?

Тарелкин. Я – это я. Идучи в должность, завернул к вам пожелать доброго утра.

Муромский. Очень благодарен. (Осматриваясь). С кем это вы так громко говорили?

Тарелкин. Это?.. (указывая на дверь), а так… пустой один человек… мой приятель.

Муромский. Что же такое?

Тарелкин (мешаясь). Да вот… так… знаете… малый добрый… давно не видались… ну… так и сердится; и престранный человек… изругал ругательски, да тем и кончил.

Муромский. Неужели?

Тарелкин (оправляясь). Право. Потому – очень любит, а видимся-то редко, так и тоскует: я, говорит, тебя на дне… (ищет) как его… морском!.. достану – такой ты сякой – да так и срезал.

Муромский. Нехорошо.

Тарелкин. Скверно!.. Вот у нас, у русских, эта ходкость на бранные слова сожаления достойна; в этом случае иностранцам надо отдать преимущество; и скажет он тебе – и все это скажет, что ему хочется, а этого самого и не скажет, а наш русский по-медвежьему-то так те в лоб и ляпнет. Позвольте, почтеннейший, кофейку спросить.

Муромский. Сделайте милость. (Идет к двери. Тарелкин его предупреждает, высовывается в дверь и приказывает Тишке .)

Иван Сидоров (отводя Муромского в сторону). Кто ж это, сударь, такой?

Муромский. Здешний чиновник, коллежский советник Кандид Касторыч Тарелкин…

Иван Сидоров. Понимаю, сударь, это здешний жулик.

Муромский. Тссссс… Что ты!.. (показывает на мундир и ленточки) видишь.

Иван Сидоров. Они по всем местам разные бывают. А где служит-то?

Муромский. А там, братец, и служит, где Дело, у Максима Кузьмича Варравина.

Иван Сидоров. А знакомство он с вами сам свел?

Муромский. Сам, сам.

Иван Сидоров. Так это подсыл.

Муромский. Неужели?

Иван Сидоров. Всенепременно. Так чего же лучше: вы у него и спросите.

Муромский. А как спросить-то?

Иван Сидоров. Просто спросите.

Муромский. Вот! Вдруг черт знает что спросить. Спроси лучше ты: тебе складнее.

Иван Сидоров (усмехаясь). Да тут нешто хитрость какая – извольте. (Подходит к Тарелкину и кланяется .) Батюшко Кандид Касторыч, позвольте, сударь, словечко спросить.

Тарелкин. Что такое?

Иван Сидоров. Вы, батюшко, ваше высокоблагородие, простите меня – мы люди простые…

Тарелкин (посмотрев ему в глаза и приосанясь). Ничего, братец, говори; я простых людей люблю.

Иван Сидоров. Ну вот и благодарение вашей милости. (Понизив голос.) Дело-то, батюшко, наше у вас?

Тарелкин (тоже понизив голос). У нас.

Иван Сидоров. Его-то превосходительство, Максим Кузьмич, ему голова, что ли?

Тарелкин. Он голова, я руки, а туловище-то особо.

Иван Сидоров. Понимаю, сударь; господь с ним, с туловищем.

Тарелкин (в сторону). Неглуп.

Иван Сидоров. И они все могут сделать?

Тарелкин. Все.

Иван Сидоров. А как их видеть можно?

Тарелкин. Когда хотите.

Иван Сидоров (глядя ему в глаза). Мы-то хотим.

Тарелкин (в сторону). Очень неглуп. (Вслух .) У него прием всегда открыт.

Иван Сидоров. Так они примут-с?

Тарелкин. Отчего не принять?.. С удовольствием примут…

Тишка подает ему кофе.

Иван Сидоров. Ну вот и благодарение вашей милости (кланяется), я барину так и скажу.

Тарелкин. Так и скажи (смакует кофе)… с удовольствием… мол… примет… хе, хе, хе…

Иван Сидоров отходит в сторону.

Люблю я простой, русский ум: ни в нем хитрости, ни лукавства. Вот: друг друга мы отроду не видали, а как на клавикордах сыграли. (Подслушивает .)

Иван Сидоров (Муромскому). Ну вот, батюшко, видите, примет.

Муромский. Кого примет? Что примет?

Иван Сидоров. Обыкновенно что. Сами сказали: примет, с удовольствием, говорит, примет.

Муромский. Сам сказал?

Иван Сидоров. Сами сказали. Вы их поблагодарите.

Тарелкин (в сторону). Э… да это птица! Я б ему прямо Станислава повесил. (Поставив чашку .) Петр Константинович! Вы, кажется, заняты; а мне в должность пора. Мое почтение-с.

Муромский (подходя к нему). Батюшко Кандид Касторыч… как я благодарен вам за ваше… к нам… расположение. (Протягивает ему руку .)

Тарелкин (развязно кланяется и несколько теснит Муромского). За что же, помилуйте; я всегда готов. (Берет его обеими руками за руку .)

Муромский (жмет ему руку). За ваше… это… участие… это…

Тарелкин (в сторону). Тьфу… подавись ты им, тупой человек. (Уходит в среднюю дверь.) Мое почтение-с.

Иван Сидоров (быстро подходит к Муромскому). Да вы, сударь, не так.

Муромский (с досадою). Да как же?

Иван Сидоров. Вы дайте.

Муромский (с испугом). У-у-у… что ты?!

Иван Сидоров (подбежав к двери, кричит). Ваше высокородие!.. (Быстро ворочается – к Муромскому, тихо.) Где у вас деньги-то? Пожалуйте…

Муромский. После, братец, после бы можно. (Отдает ему деньги .)

Иван Сидоров (подбежав к двери, кричит). Ваше высокородие!!. (Берет со стола листок бумаги и завертывает деньги.)

Муромский (скоро подходит к Ивану Сидорову). Что ты!! – Что ты!

Иван Сидоров. Да как же, сударь? – ехать хотите – а колес не мажете!.. (Кричит). Ваше высокородие!! – Кандид Касторович!!! (Идет к двери .)

Тарелкин (входит). Что вам надо – вы меня зовете?

Иван Сидоров (сталкивается с ним и подает ему пакет, тихо). Вы, ваше высокородие, записочку обронили.

Тарелкин (с удивлением). Нет. Какую записочку?

Иван Сидоров (тихо). Так точно – обронили. Я вот сейчас поднял.

Тарелкин (щупая по карманам). Да нет, братец, я никакой записочки не знаю.

Муромский (в замешательстве). Творец милосердый – да он мне историю сделает…

Иван Сидоров (смотрит твердо Тарелкину в глаза). Да вы о чем беспокоитесь, сударь? Вы обронили, мы подняли (с ударением), ну – и извольте получить!..

Тарелкин (спохватись). А – да, да, да! (Берет пакет и быстро выходит на авансцену .) О-о-о, это птица широкого полета!.. Уж не знаю, на него ли Станислава или его на Станиславе повесить. (Кладет деньги в карман .) Ну – с этим мы дело сделаем… (Раскланивается и уходит. Иван Сидоров его провожает, Муромский стоит в изумлении.)

Тарелкин и Иван Сидоров (кланяются и говорят вместе, голоса их сливаются). Благодарю, братец, благодарю. Всегда ваш слуга. Мое почтение, мое почтение. Помилуйте, сударь, обязанность наша. Мы завсегда готовы. Наше почтение, завсегда, завсегда готовы.


ЯВЛЕНИЕ VIII

Муромский и Иван Сидоров.

Иван Сидоров (запирает за Тарелкиным дверь). Вы мне, сударь, не вняли, что говорил поблагодарить-то надо.

Муромский. Да как это можно так рисковать! Другой, пожалуй, в рожу даст.

Иван Сидоров. В рожу?! Как же он, сударь, за мое добро мне в рожу даст?

Муромский. Ведь не судеец же какой – а все-таки лицо.

Иван Сидоров. О боже мой! – Да вы разумом-то внемлите: вот вы говорите, что они лицо.

Муромский. Вестимо лицо: коллежский советник, делами управляет.

Иван Сидоров. Слушаю-с. А сапожки по их званию лаковые – изволили видеть?

Муромский. Видел.

Иван Сидоров. А перчаточки по их званию беленькие – изволили видеть?

Муромский. Видел.

Иван Сидоров. А суконце тоненькое английское; а воротнички голландские, а извозчик первый сорт; а театры им по скусу; а к актрисам расположение имеют – а вотчин у них нет, – так ли-с?

Муромский. Так.

Иван Сидоров. Чем же они живут?

Муромский. Чем живут?.. Чем живут?!. Ну – государево жалованье тоже получают.

Иван Сидоров. Государева, сударь, жалованья на это не хватит; государево жалованье на это не дается. Честно́й человек им жену прокормит, ну, матери кусок хлеба даст, а утробу свою на эти деньги не нарадует. Нет! Тут надо другие. Так вот такому-то лицу, хоть будь оно три лица, и все-таки вы, сударь, оброчная статья.

Муромский (с досадою). Стало уж, по-твоему, все берут.

Иван Сидоров. Кому как сила.

Муромский. Ну, все ж таки знатные бары не берут: ты меня в этом не уверишь.

Иван Сидоров. А на что им брать-то? Да за что им брать-то?

Муромский. Так вот я к ним и поеду.

Иван Сидоров. Съездите.

Муромский. Вот говорят, этот князь – справедливый человек, нелицеприятен – и нрава такого, что, говорит, передо мной все равны.

Иван Сидоров. Да как перед хлопушкой мухи. Что мала – муха, что большая – все единственно.

Муромский. Вот увижу.

Иван Сидоров. Ничего, батюшка, не увидишь. Стоишь ты перед ним с твоим делом; искалечило оно тебя да изогнуло в три погибели, а он перед тобою во всех кавалериях, да во всей власти, да со всеми чиноначалиями, как с неба какова, и взирает… Так что тут видеть? По-моему: к большим лицам ездить – воду толочь. А коли уж малые лица на крюк поддели, да сюда приволокли – так дай.

Муромский. Все вот дай! – Деньги-то не свои, так куда легко; – они у меня не богомерзкие какие, не кабацкие, не грабленые.

Иван Сидоров. Знаю, мой отец, знаю. Что делать?! Дадим, да и уедем; почнем опять хлопотать – боронить да сеять. Господь пособит – все вернем.

Муромский (с досадою). Я не знаю, кому дать? – Сколько дать?

Иван Сидоров. Да уж кому давать, как не этому Варравину – ведь дело у него, – слышали: он голова, а этот руки.

Муромский. Стало, к нему и ехать?

Иван Сидоров. К нему, сударь, к нему. Только когда у него будете, вы помечайте: сначала он поломается, а потом кидать станет; куда кинет – значит, так и есть. Вы не супротивничайте и спору не заводите: – Неокентаврий владеет нами; власть его, а не наша.

Муромский. Так когда же ехать-то?

Иван Сидоров. Да хоть завтра. Я вот забегу к Кандиду Касторычу; теперь он человек свой – так пускай его предупредит и дело устроит (берет шапку и хочет уйти), а без этого соваться нельзя.

Муромский. Да нет, постой… Вот что: завтра праздник, завтра и в лавках не торгуют.

Иван Сидоров (кланяясь). В лавках, сударь, не торгуют, а в присутственных местах ничего, торгуют. (Уходит .)

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Зала канцелярии. Столы и чиновники.

У самой авансцены стол с бумагами, за которым

сидит Тарелкин; далее в глубине театра другие столы. Направо дверь в кабинет начальника, налево дверь

в прихожую; прямо против зрителей дверь в прочие комнаты канцелярии отворена – видны еще столы

и еще чиновники. Некоторые из них пишут,

другие козируют.


ЯВЛЕНИЕ I

Тарелкин, Чибисов, Ибисов, Шило, Омега, Герц, Шерц, Шмерц

и другие чиновники.

Тарелкин (сидит за своим столом и напевает арию из «Elisir»). Ci-е-lo-si-pu-o-mo-sir…

Ибисов (с другого стола). Тарелкин, вы вчера в Итальянской-то были?

Тарелкин (качает головой и заливается). Si-si-si-si-non-ci-e-do.

Ибисов. Какой шанс у человека!.. И Максим Кузьмич был?..

Тарелкин (та же игра). Si-si-si-non-ci-e-eeee… – тьфу, опять не вышло!

Ибисов. Как, бывало, Сальви валял эту арию в Москве – так мое почтение. Вы что там ни толкуйте, а Марио до него далеко.

Тарелкин (поет и машет ему рукою). Si-si-non-cie…

Ибисов. Нет, далеко.

Тарелкин (остановясь). Да замолчите.

Ибисов. Я свое мнение имею.

Тарелкин. Что ваше мнение? У вас сколько чувств?

Ибисов. Пять.

Тарелкин. А тут шесть надо.

Чиновники смеются.

Шило (с своего места). Прибавьте на бедность седьмое, чтобы так дел не вести.

Тарелкин (посмотрев на него через плечо). Каких там дел?

Шило. Да вот хоть бы дело Муромских: пять лет тянут! Пять месяцев здесь лежит. Ведь со слезами просят – пощадите, батенька!

Чибисов (перебивая). А какое это дело?

Ибисов. А об девочке – помните? О противузаконной связи одной помещичьей дочери с каким-то губернским секретарем. Оно идет к докладу.

Шерц (таинственно, на ухо Шиле). До крайности щекотливое дело. Максим Кузьмич сами рассматривают.

Шмерц (с другой стороны та же игра). А Тарелкин записку составляет.

Шило (громко). Кандид Касторыч, вы составили записку по делу Муромских?

Тарелкин (поет и бьет такт). Не состааааа-вил… не состаааа… не состаааа-вил…

Ибисов также подхватывает. Хор.

(Остановясь.) Откуда?

Ибисов. Постойте, постойте… из «Гугенотов»!

Тарелкин. Так.

Шило. Ведь это сущий вздор.

Тарелкин. Гугеноты-то?!!

Шило. Нет, свои гугеноты – доморощенные. Ведь это избиение Муромских ровно ни на чем не основано. Вся интрига девочки с Кречинским – чистое предположение.

Ибисов. Ну, этого не говорите.

Шило. Я дело видел.

Ибисов. А я вам скажу, что интрига была; она с ним и бежать собиралась; – я это вернейшим образом знаю; они и бриллианты захватили. Видите, у князя есть гувернантка, которой ихняя-то гувернантка все это и рассказывала.

Шило. Да у них гувернантки не было.

Ибисов. Была, Кастьян Кастьянович, была.

Шило (с нетерпением). Да из дела, сударь, видно.

Тарелкин. Толкуйте там – вас не переговоришь. У вас это болезнь; вам бы на воды ехать – полечиться… (Зевает.) Нет, представьте себе, господа, сижу я вчера у Максима Кузьмича в ложе, лорнирую этак – и что же: во втором ярусе над бельэтажем – кто бы вы думали? – Оранженьский! – а, каков идол?

Ибисов. Зато у него дом повыше второго яруса.

Шило. А все вор и грабитель.

Тарелкин. Что это, дружище, все у вас воры да грабители; – не сломили бы они вам шею?

Шило. У меня, сударь, шеи нет, а голова есть – так не страшно. Вот у кого головы нет, а шея есть – ну тому рисково.

Тарелкин. Вот кунсткамера какая!

Шило. А вы заприметили, в кунсткамере есть животные, у которых все тело – шея; вот их-то пресмыкающимися и зовут.

Тарелкин (отходит и в сторону). Собака.


ЯВЛЕНИЕ II

Максим Кузьмич Варравин, с бумагами, показывается из боковых дверей направо.

По канцелярии водворяется тишина; все садятся

и примаются за дело. Максим Кузьмич подходит

к столу, отдает бумаги, делает замечания

и наконец достигает стола Тарелкина.

Тарелкин (встает). Ваше превосходительство – дело есть.

Максим Кузьмич садится на его место,

раскрывает дело и листует; Тарелкин ему указывает, разговор идет вполголоса.

Варравин. Ну, что?

Тарелкин (тихо). От Муромских гонец… Готово!..

Варравин. Как медленно… (Листует дело.)

Тарелкин (докладывает тихо). Что делать! Истинное мучение: и дочь-то любит, и деньги-то любит; и хочется и колется…

Варравин. Надо через третьи руки.

Тарелкин. Ни, ни. Сам, говорит, или ничего.

Варравин. Вот как!

Тарелкин. Третьего лица, говорит, не хочу. Украдет.

Варравин. Так он эту азбуку знает?

Тарелкин. Знает. Он все мытарства прошел. Как порассказал мне его управляющий. – Боже мой, чего с ним не делали: давал он через третье лицо; третье лицо хватило его на полкуша. Стал сам давать – хуже. Кому даст – тот болен; на его место новый – мнение пишет. А тут еще какой случай вышел…

Варравин. Укажите!

Тарелкин (спохватясь). Ах – да!.. (листует дело, указывает и продолжает тихо)… изволите видеть: по вопросу о незаконной связи дочери с Кречинским выискался один артист, да и отмочалил (говорит громко) мнение: принимая, говорит, во внимание то и то, а с другой стороны, обращая внимание на то и то, мнением полагаю (тихо) пригласить врачебную управу для медицинского, говорит, освидетельствования… хи, хи, хи…

Варравин. Кого?!

Тарелкин (в духе). Да ее!

Варравин. Дочь! – ха, ха, ха – ну? (Оба тихо смеются .)

Тарелкин. Ну и взяли, что хотели!..

Варравин. Вздор!.. как можно!..

Тарелкин. Да почему же? Ведь это мнение. За мнение никто не отвечает. Помилуйте! И за решение – и за то взыску нет!

Варравин. Этого в деле нет.

Тарелкин. Я знаю, что нет. С него, чтоб не согласиться, взяли раз, а чтоб и в деле не было – взяли два.

Варравин. Ну?

Тарелкин. Ну и раздели! на полсостояния хватили.

Варравин (качая головой). Тссссс…

Тарелкин. Помилуйте! – и то умеренно!.. он бы все отдал.

Варравин. Так сколько же теперь?..

Тарелкин. Особенной массы нельзя! Взяли… (Думает .) Десять…

Варравин. По такому делу? Одна дочь! Вся жизнь. Тридцать!

Тарелкин. Нету!

Варравин. Достанет.

Тарелкин. Где достать?

Варравин. Дочери лишится.

Тарелкин. Хоть кожу сдерите.

Варравин. Имение заложит.

Тарелкин. Заложено.

Варравин. Ну, продаст.

Тарелкин. Продано.

Варравин (с беспокойством). Неужели?

Тарелкин. Верно.

Варравин. Так что ж они это делают?!

Тарелкин. Вам известно, каковы люди: лишь бы силы хватило – не спустят!

Варравин (сетует). Как же он теперь?

Тарелкин. Добавочные взял, имение продал – ну, тысчонок двадцать пять у него, надо быть.

Варравин. Ну, делать нечего – двадцать пять.

Тарелкин. Ему тоже жить надо, долги есть.

Варравин. Долги подождут.

Тарелкин. Ждут, ваше превосходительство, да не долги. Вот я, видите, в мундире здесь сижу (показывает на стол), а вон там (указывает на прихожую) уж наведываются. А частный человек что? – Частный человек – нуль! ха!

Варравин. Меньше двадцати тысяч дело не кончится…Только скорее. (Встает.)

Тарелкин. Всё готово. – Дожидаются.

Варравин. Так вот что: князь сейчас едет в комитет, чиновников я распущу по случаю праздничного дня; следовательно, через час и его приму. (Встает .)

Тарелкин (громко). Слушаю, ваше превосходительство.

Варравин (громко). Вы сейчас и известите. (Идет в кабинет .)

В эту минуту двери кабинета размахиваются настежь; показывается князь; Парамонов ему предшествует; по канцелярии пробегает дуновение бури; вся масса чиновников снимается с своих мест и, по мере движения князя через залу, волнообразно преклоняется. Максим Кузьмич мелкими шагами спешит сзади и несколько бочит так,

что косиною своего хода изображает повиновение,

а быстротою ног – преданность. У выхода

он кланяется князю прямо в спину, затворяет за ним двери и снова принимает осанку и шаг начальника. Чиновники садятся.

Варравин (остановясь посреди залы и посмотрев на часы). Господа! Нынче праздник – можете кончить. До завтра. (Кланяется и уходит в кабинет .)


ЯВЛЕНИЕ III

Шум. Чиновники подымаются и быстро убирают бумаги. Во все продолжение этого явления залы канцелярии постепенно пустеют. Тарелкин, Чибисов, Ибисов, Герц, Шерц, Шмерц, чиновник Омега и Шило, со шляпами в руках, составляют группу у авансцены.

Ибисов. Кандид Касторыч, едем вместе (подмаргивая). Туда…

Тарелкин. Нельзя, душа; – дело есть.

Голос Варравина (за кулисою). Тарелкин!!

Тарелкин (повертясь на каблуках). Я!! (Бежит в кабинет.)

Ибисов. А?! Каков мой Кандид!

Омега. Да! Расцвел, как маков цвет! Вот: ни состояния, ни родства, а каково: Станислава хватил.

Шерц. В коллежские советники шаркнул.

Шмерц. Двойной оклад взял.

Омега. Чем вышел, это удивление.

Чибисов. В рубашке родился, господа.

Омега. Стало, по пословице: не родись умен, а родись счастлив.

Шило. Это глупая пословица – по-моему, это по стороне бывает. Вы заметьте: вот в Англии говорится: не родись умен, а родись купец; в Италии: не родись умен, а родись певец; во Франции: не родись умен, а родись боец…

Шмерц. А у нас?

Шило. А у нас? Сами видите (указывает на дверь, где Тарелкин): не родись умен, а родись подлец.

Чибисов (с усмешкою). Изболели вы, батенька?

Шило. Изболел-с.

Ибисов. И много ведомств перешли?

Шило. В двух отказали – теперь в третьем.

Чибисов. Что же?

Шило. Откажут.

Ибисов. Ну, тогда-то как?

Шило. Хочу к купцу идти.

Чибисов. В приказчики – сальными свечами торговать.

Шило. Сальными свечами, да не сальными делами.

Чибисов (берет Ибисова под руку). Пойдем, брат, прочь. (Тихо .) С удовольствием бы повесил.

Ибисов. А я бы веревку купил.

Уходят.

Омега (подходит к Шиле и, взявши его за руку). Кастьян Кастьянович, не зудите их; они вам зло сделают; – плюньте.

Шило. Пробовал! (Заикнувшись.) Слюны не хватает…

Омега. Вы теперь куда?

Шило. Куда?! (Заикнувшись). А на мою аттическую квартиру.

Омега. Почему же аттическую?

Шило. А она (та же игра) не топленная.

Омега. Так не хотите ли ко мне – пообедаем вместе.


Шило. Хочу!.. Ведь я через день обедаю, а мне каждый день хочется.

Омега. Чудесно!.. А вы что любите?

Шило. Эва… все! Только бы костей не было… я пробовал… (Заикнувшись.) Не съешь…

Смеются, берутся под руки и уходят.


ЯВЛЕНИЕ IV

Тарелкин (выходит из кабинета, держа двумя пальцами ассигнацию, и показывает ее). Благодетель!.. Чем обрадовал; мне ее на извозчика мало. (Сует ее со злобою в портмоне.) Вот толкуют о приказном племени: зачем, говорят, это крапивное племя развели; а этому племени что? Он чай вприкуску пьет; погулять – идет в полпивную: обедать – так съест на двадцать пять копеек серебром – уж и сыт. Ну, а я-то? Аристократ-то? Ведь в полпивную не пойдешь; обедать – все-таки у Палкина; да мне другой раз на перчатки три целковых надо; выходит – петля! Я только долгами и живу, от долгов и околею… Боже мой – ну когда же такая каторга кончится? Ведь вот и тут ничего не будет, – ничего! Оберет он меня, каналья, оберет как липку; как обирал – так и оберет. Хоть бы в щель какую, в провинцию забиться; только бы мне вот Силу да Случай, да я таким бы взяточником стал, что с мертвого снял бы шкуру; право бы снял – потому нужда! Так вот что удивительно: нет вот мне ни Силы, ни Случая. (Задумывается.)


ЯВЛЕНИЕ V

Варравин выходит из кабинета. Тарелкин.

Варравин. Что ж, вы еще не повестили?

Тарелкин. Сейчас, сейчас; ведь это вот здесь, недалеко. (Садится и пишет.) А у нас, ваше превосходительство, опять язва завелась.

Варравин. Кто такой?

Тарелкин. Вот этот Шило, что недавно поместить изволили; его выгнать надо; он мне проходу не дает.

Варравин. А вы зачем с ним вяжетесь?

Тарелкин. Помилуйте; он карбонарий, он ничего не признает. Кричит по всей канцелярии об этом деле; – ну, что же мне делать? (Выходит в прихожую.)

Варравин (один, расставляет стулья, укладывает бумаги и садится за стол Тарелкина). Удивления достойно, что это за времена настали: или умен – ну, так такая ракалия, что двух дней держать нельзя; или уж такая дрянь, что, как старая ветошь, ни на что не годен.

Тарелкин входит.

Признаться сказать, хороши и вы-то стали! Ну, на что вы годитесь? Истрепались да измотались – ни одного из вас человеком сделать нельзя. Нет, в мое время был у нас Антон Трофимыч Крек – так человек!.. Из себя был плотный, плечистый, неуклюжий, что называется худо скроен, да крепко сшит. Говорил мало; а если скажет что, точно гвоздем пришьет. Жил он довольно, а и заметить было нельзя; только раз на выходе из бани как хлыстнет его апоплексия – так только вот что сделал (кривит рот и делает гримасу), и весь тут!..

Тарелкин. Я об нем, ваше превосходительство, очень много слышал.

Варравин. То-то, слышал. А ныне что вы за чиновники? Глисты какие-то: худые да больные; скрипит да кашляет, да весь протух; руку ему пожмешь, так точно мокрую плеть какую. Нет, в наше время как, бывало, Антон Трофимыч всю пятерню тебе представит, так задумаешься. Только тебе ее сунет, а сам-то и жмет; – так как около тарантаса и ходишь. Вот так делал дело – не вам чета. Встанет в четыре часа, фукнет в кулак и сядет; да, как бык какой, так и прет. Никого не боялся, несказанное вершил, – ну и состояние оставил: домишко какой на острове, да что наличности, да что безличности. А вы что? Белоручки, перчаточники, по театрам шататься, шалберить да балагурить, а деньги чтоб силой в карман лезли… Нет, дружище, без работы не придут. Так что же выдумал: вы мне, говорит, чины-то дали, а состояния, говорит, не дали.

Тарелкин. Ваше превосходительство, я не в том смысле.

Варравин. Знаю я прежде вас, в каком вы смысле. Состояние?! – А что, вы как думаете, – оно мне даром пришло – а? По́том да кровью пришло оно мне! Голого взял меня Антон Трофимыч Крек, да и мял… и долго мял, пусто ему будь. Испил я из рук его чашу горечи; все терпел, ничем не брезгал; в чулане жил, трубки набивал, бегал и в лавочку – да! А как повесил он мне на шею Анну, так с каждого получения четыре пая положит, бывало, в черновое, да только глазами в тебя вопрет – и слов-то не было.

Парамонов (входит). Ваше превосходительство, проситель – желает видеть.

Варравин. Допусти.

Парамонов уходит.

Ступайте себе; да не подслушивайте – не надо!

Тарелкин также уходит;

Варравин окладывает себя кипами бумаг.


ЯВЛЕНИЕ VI

Варравин, уткнувшись в бумаги, пишет.

Муромский входит.

Муромский. Позвольте себя представить – ярославский помещик, капитан Муромский.

Варравин (продолжая писать). Мое почтение.

Молчание.

Муромский (несколько постоявши). Наслышан будучи о вашей справедливости, прошу принять участие.

Варравин (пишет и указывает на стул). Садитесь.

Муромский садится; молчание.

Едва ли в чем могу быть полезен.

Муромский. Благосклонный ваш взгляд всегда полезен.

Варравин (пишет). Ошибаетесь. В ведомстве нашем ход делопроизводства так устроен, что личный взгляд ничего не значит. (Поворачиваясь к Муромскому и закрывая бумаги.) Впрочем… в чем состоит просьба ваша?

Муромский (очень мягко). Вам, конечно, известно дело о похищении у меня солитера губернским секретарем Кречинским.

Варравин (помягче). Оно находится у нас на рассмотрении и несколько залежалось. Не взыщите. Дел у нас такое множество, что едва хватает сил. Со всех концов отечества нашего стекаются к нам просьбы, жалобы и как бы вопли угнетенных собратов; дела труднейшие и запутаннейшие. Внимание наше, разбиваясь на тысячи сторон, совершенно исчезает, и мы имеем сходство с Титанами, которые, сражаясь с горами, сами под их тяжестью погибают. (Оправляется с удовольствием).

Муромский. Потому-то я и стремлюсь обратить внимание ваше.

Варравин. По мере сил, сударь, по мере сил.

Муромский. Дело по существу простое, но от судопроизводства получило такую запутанность, что я даже не могу порядком вам передать…

Варравин. Прошу.

Муромский. Извольте видеть: дочь моя получила в свете склонность к этому Кречинскому; и хотя мне то было прискорбно, но – я на брак их согласился. Это и была моя ошибка! (Вздыхает .)

Варравин (также вздыхает). Верю…

Муромский. Кречинский, нуждаясь в деньгах, взял у дочери моей солитер под предлогом показать его знакомым; и дочь моя оный ему вручила по детскости и большой к нему привязанности… (Вздыхает.)

Варравин (также вздыхает). Верю…

Муромский. Немедленно за сим Кречинский произвел у ростовщика Бека фальшивый залог, так что получил возможность возвратить камень этот моей дочери тем же днем. Стало, мы тут, как младенцы какие, ровно ничего и не подозревали… (Вздыхает.)

Варравин. Верю…

Муромский. Только в эту минуту один близкий мне человек предупредил меня, а вскоре явился и сам ростовщик, у которого в залоге оказался камень подложный; – следовательно, все и открылось. Видя это, я всякие сношения с Кречинским прервал. Вот и все дело; и, поверите ли, такая простота и с нашей стороны натуральность по учиненному следствию является обнесенной всякими зазорными подозрениями.

Варравин. Верю, почтеннейший, верю… однако замечу, что некоторые обстоятельства дела вы опустили.

Муромский. Клянусь вам богом…

Варравин. Положение дела вашего по фактам следствия остается запутанным и, могу сказать, обоюдоострым. С одной стороны, оно является совершенно естественным и натуральным, а с другой – совершенно неестественным и ненатуральным.

Муромский (расставя руки). В чем же неестественным и ненатуральным, ваше превосходительство?

Варравин. А во-первых, спрашиваю: можно ли, чтобы дочка ваша такую драгоценную вещь отдала чуждому ей лицу без расписки и удостоверения? Ибо есть дамы, и я таковых знаю, которые и мужьям своим того не доверяют.

Муромский. Не могла ничего предполагать, ваше превосходительство.

Варравин (продолжая). Во-вторых: по какой таинственной причине дочь ваша повторительно и собственноручно отдала камень этот ростовщику Беку и тем самым во второй раз вас его лишила, а себя явила участницею похищения?

Муромский. Хотела его спасти.

Варравин. Кого? – Преступника. Воспрещено законом!

Муромский. Да ведь он ей жених.

Варравин. Ну, нет; по-моему бы, ей от него, этак (делает жест) с ужасом! а не выручать. Согласитесь: ростовщику Беку вы заплатили деньги единственно ради этого соучастия дочки вашей с Кречинским. Ведь это факт. Вы как думаете?

Муромский. Положим, что факт; но ведь я этих денег не ищу.

Варравин. Вы не ищете, но закон-то? он неумолим!.. и ищет.

Муромский. Что же, ведь и закон неопытность принимает в соображение – она ребенок.

Варравин. По метрикам оказалась на девятнадцатом году.

Муромский. Так точно.

Варравин. Уголовное совершеннолетие.

Муромский. Уголовное?.. Побойтесь бога! За то, что девушка из беды жениха выручает; да она кровь отдаст; примите в соображение ее привязанность, увлечение!

Варравин (с усмешкою). Ну, вот вы сами и поймались.

Муромский (тревожно). Где?.. Как?.. Я ничего не сказал.

Варравин. Сказали… Вы не беспокойтесь; вы всегда скажете то, что нам нужно. (Лукаво .) Увлечение, говорите вы; – ну оно нами во внимание и принято. – Степень этого увлечения мы теперь хотим определить по закону.

Муромский (смешавшись). Так позвольте… я… я… не в том смысле.

Варравин. А в каком?.. А вам известно показание двух свидетелей об увлечении-то… Да напрямик, что-де между дочкой вашей и Кречинским была незаконная связь!..

Муромский (со страданием). Пощадите!.. Пощадите… это клевета, это подвод… их купили… эти два свидетеля выеденного яйца не стоят.

Варравин. Присяжные, сударь, показания. Сила!.. А тут как бы игралищем судьбы является и факт собственного сознания.

Муромский (с жаром). Никогда!..

Варравин. Дочь ваша, отдавая ростовщику солитер, сказала: это моя ошибка!.. Слышите ли?! (Поднимая палец .) Моя!!.

Муромский. Нет – она не говорила: моя ошибка… (Бьет себя в грудь .) Богом уверяю вас, не говорила!.. Она сказала: это была ошибка… то есть все это сделалось и случилось по ошибке.

Варравин. Верю, но вот тут-то оно и казусно: все свидетели, бывшие при этой сцене, отозвались незнанием, окроме четырех. Четыре эти разделились на две равные стороны: два… и два… утверждая противное. Свидетель Расплюев и полицейский чиновник Лапа показали, что она употребила местоимение моя…

Муромский (перебивая). Не употребила! Не употребила! хоть в куски меня изрежьте – не употребила!..

Варравин. Так точно: вы, сударь, и госпожа Атуева утвердились в показании, что она сказала: это была ошибка, опустив будто существенное местоимение моя… где же истина, спрашиваю я вас? (Оборачивается и ищет истину .) Где она? где? Какая темнота!.. Какая ночь!.. и среди этой ночи какая обоюдоострость!..

Муромский (с иронией). Темнота… Среди темноты ночь, среди ночи обоюдоострость… (Пожав плечами .) Стар я стал, – не понимаю!..

Варравин (с досадою). А вот поймете. (Твердо .) В глазах, сударь, закона показания первых двух свидетелей имеют полную силу. Показание госпожи Атуевой, как тетки-воспитательницы, не имеет полной силы, а ваше собственное никакой.

Муромский. Почему так жестоко?..

Варравин. Потому, сударь, что вы преданы суду за ложное показание о бычке тирольской породы, которого получили от подсудимого в дар! Помните?..

Муромский. Помню. (Покачивая головой .) Стало, по вашему закону, шулеру Расплюеву больше веры, чем мне. Жесток ваш закон, ваше превосходительство.

Варравин (улыбаясь). Извините, для вас не переменим. Впрочем… пора кончить; я затем коснулся этих фактов, чтобы показать вам эту обоюдоострость и качательность вашего дела, по которой оно, если поведете туда, то и все оно пойдет туда… а если поведется сюда, то и все… пойдет сюда…

Муромский (с иронией). Как же это так (качаясь) и туда и сюда?

Варравин. Да! И туда и сюда. Так, что закон-то при всей своей карающей власти, как бы подняв кверху меч (поднимает руку и наступает на Муромского; – этот пятится), и по сие еще время спрашивает: куда же мне, говорит, Варравин, ударить?!.

Муромский (с испугом). Боже милостивый!..

Варравин. Вот это самое весами правосудия и зовется. Богиня-то правосудия, Фемида-то, ведь она так и пишется: весы и меч!

Муромский. Гм… Весы и меч… ну мечом-то она, конечно, сечет, а на весах-то?..

Варравин (внушительно). И на весах, варварка, торгует.

Муромский. А-а-а… Понял…

Варравин. То-то (с иронией), а говорите, стар стал – не пойму…

Муромский. Уж я и не знаю, излагать ли мне вам мои опровержения.

Варравин. Достопочтеннейший, к чему? был и я молод, любил и я диспутоваться; теперь минуло; познал я жизнь; познал я и существенность. Вы старину-то вспомните… простую, задушевную… Вот время-то было! об нем и в стихах так складно сказано:

Там, где сердце нараспашку,

Наголо, как в старину!..

Муромский (живо). Нараспашку?!. Наголо?!. (В сторону .) Вот оно!.. Кидать стал. (Вслух .) То есть как же это наголо?

Варравин. А в старину не диспутовались; поговорят легонько, объяснятся нараспашку, да и устроят дело наголо! (Делает жест .)

Муромский (с ужасом). Наголо!..

Варравин. Да, наголо!..

Муромский (в сторону). Вот он антихрист, действительный статский советник. (Вслух.) Ах, ваше превосходительство. Отцы вы наши! Благодетели!.. В старину легко было дело-то устраивать. В старину мы жили в палатах, приказные – в комнатах; ныне мы живем в комнатах, а приказные – в палатах.

Варравин. Ну, а сколько б, вы думали, в старину взял бы приказный с вас за это дело?

Муромский (шелохнувшись). Я, право, не знаю. Я по этим торгам – неопытен.

Варравин. Ну, вы для шутки.

Муромский. Право, неопытен.

Варравин. Ах, боже мой (настойчиво) – ну, шутите.

Муромский (нерешительно). Тысчонки бы три взял.

Варравин (ему на ухо). Тридцать тысяч! (Повертывается и отходит .)

Муромский (вздрогнув). Как!.. как вы это сказали?

Варравин. Да, тридцать тысяч и ни копейки бы меньше приказный этот не взял. Да, слышите: не на ассигнации, а на серебро.

Муромский. На серебро!!! Силы небесные – да ведь это сто тысяч – это гора!!! Состояние! Жизнь человеческая! – Сто тысяч… Да помилуйте, за что ж бы он их взял? Ведь и дело-то, в сущности, пустое.

Варравин. Однако.

Муромский. Если б тут степь какая, громадина была в спорности или заводина какой – железоделательный – а то ведь что? – только одно мнение так – фу – воздух.

Варравин. Положим, что и воздух… только воздухом-то этим вас поистомило. А старинные, сударь, люди так не рассуждали… Старинные люди говорили: первое благо в мире – это мое спокойствие.

Муромский (с особенною мягкостью). Да, это так, ваше превосходительство… Но не сто же тысяч, ваше превосходительство!..

Варравин (так же с мягкостию). Согласен!.. Согласен!.. Время все изменяет: ныне люди и помягче стали.

Муромский (с любопытством). То есть как же это?

Варравин (смотря ему в глаза). Утверждают… Философы… будто они на… на двадцать процентов мягче стали…

Муромский (в сторону скоро считает). Десять копеек – три тысячи…

Варравин (продолжает). Теплоты душевной стало, говорят, более…

Муромский (та же игра). Да, десять копеек – еще три тысячи… шесть тысяч долой…

Варравин. Сочувствия к нуждам ближнего – все это развилось, усилилось.

Муромский (та же игра). Стало, двадцать четыре тысячи серебром.

Варравин. Вот это самое они прогрессом и называют.

Муромский (вслух). По чести, ваше превосходительство, приказный бы этого не взял.

Варравин (нежно). Взял бы, достопочтеннейший. – Взял бы…

Муромский (твердо). Нет, он бы этого не взял.

Варравин (сухо). Как вам угодно. (Берет со стола бумаги .)

Муромский (мягче). Право… того… а я бы полагал… десять.

Варравин (кланяясь и резко). Имея по должности моей многосложные занятия, прошу извинить. (Уходит в кабинет .)


ЯВЛЕНИЕ VII

Муромский (один).

Муромский (подумавши). Двадцать четыре тысячи – это – это – восемьдесят четыре тысячи начетом! Где я их возьму? Их у меня нет, видит бог, нет… Что же, стало, Стрешнево продавать? Прах-то отцов – дедов достояние… а дочь по миру… Так нет! Не отдам!.. Еду! К кому ни есть еду! Лбом отворю двери, всю правду скажу! (Стихает .) Кротко, складно скажу, Лидочку с собой возьму; не камни же люди; за правого бог! (Уходит скоро.)


ЯВЛЕНИЕ VIII

Варравин выходит из одних дверей,

Тарелкин из других.

Тарелкин. Каков, ваше превосходительство, уперся! Ну, я от него такой невежливости не ожидал.

Варравин (с досадою). И что же! Вздумал предложение делать на третью долю.

Тарелкин. Однако таки предложение сделал. Эх, ваше превосходительство! махнуть бы вам рукой.

Варравин. Я сказал, нельзя.

Тарелкин. Он вот ехать хочет.

Варравин. Куда?

Тарелкин. Не знаю. Не камни, говорит, люди; за правого бог.

Варравин (соображая). Я полагаю, он бросится к князю.

Тарелкин. Другой дороги нет, как к князю.

Варравин (думает). А как обставлено у вас это дело; все ли исправно?

Тарелкин. В величайшем порядке.

Варравин. Распутие-то мне приготовлено ли?

Тарелкин. В лучшем виде. Я за этим, по приказу вашему, особое наблюдение имел и даже своевременно с тятенькой списывался.

Варравин. Ну, что же тятенька?

Тарелкин. Он развалил их на три партии.

Варравин. Так.

Тарелкин. Одни пошли на выпуск: оправдать и от суда освободить.

Варравин. Так.

Тарелкин. Вторые – оставить Муромскую относительно любовной связи в подозрении. Третьи – обратить дело к переследованию и постановлению новых решений, не стесняясь прежними.

Варравин. Ну вот и хорошо, вот и распутие! Вот когда мне три пути вы уготовали – да когда к ним подведешь начальство, так куда хочешь, туда его и поворачивай!

Тарелкин. Кроме этих мнений, и солисты оказались.

Варравин. Пускай.

Тарелкин. И одно мнение по новой формуле.

Варравин. По какой это?

Тарелкин. А не не-веро-ятно!..

Варравин. А – да! В каком же смысле?..

Тарелкин. Изволите видеть: относительно незаконной связи Муромской с Кречинским вопрос подвинут далее, а именно, что при такой-де близости лиц и таинственности-де их отношений (поднимая палец) не не-веро… ятно… что мог оказаться и ребенок…

Варравин. Н-да, это можно.

Тарелкин. Очень можно, а старику куда щекотливо кажется; так вот его как шилом в бок – так и подымает.

Варравин (подумав). Гм… подымает… это хорошо!.. Ну, стало, пусть его к князю и едет. Хорошо бы, если бы его так направить, чтобы он явился к нему утром, ранехонько, пока тот по залам разминается да содовую пьет…

Тарелкин. Это можно, ваше превосходительство.

Варравин. Да чтоб он в самую содовую попал!..

Тарелкин. В самую содовую и попадет!..

Варравин. А если попадет, то он неизбежно там напорется… и как только тот по своей натуре на него крикнет, так он опять у нас и будет.

Тарелкин. Будет, ваше превосходительство, непременно опять здесь будет.

Варравин. Так и делайте. (Хочет идти .)

Тарелкин (принимая просительную позу). Ваше превосходительство.

Варравин (вспыхнув). Как?.. Опять?!.

Тарелкин (та же игра). Сил нет!

Варравин. Да вы насмех!

Тарелкин. Помилуйте (показывая на горло). Я воооот как сижу.

Варравин. Да вы что показываете мне? Разве это новое; вы целый век вооот как (тот же жест) сидите.

Тарелкин. Будьте милостивы, выкупите меня разочек; не морите измором, ради бога! Я совершенно потерялся, жизнь в горечь обратилась; ведь меня на улицах, как зайца, травят…

Варравин. Кто вас травит?

Тарелкин. Кто? – Кредиторы. Вы как думаете – я кругом должен, я и дворнику и ему должен. Как только сунусь на улицу – пырь мне в глаза – кто? – Кредитор. Я уж куда попало; в переулок, так в переулок, в магазин, в лавку, раз в полпивную вскочил; ну что, помилуйте, ведь себя компрометируешь. А портной, да к тому же немец… так совершенно остервенился! У меня, изволите видеть, кухарке приказ строжайший; дома нет, и кончено – хоть тресни… Так верите ли богу, намедни силою ворвался. Слышу – ломятся, а у меня этак трюмо, – ну я, делать нечего, залез туда, скорчился и сижу… Так что же: поискал он меня да подметил, видно, как харкнет за трюмо-то – прямо мне в рожу!..

Варравин. Ну!..

Тарелкин. Ну и плюнул. – Ха! что возьмешь-то? Вышел, подлец, в сени, да, не говоря дурного слова, и кухарке в рожу… ну помилуйте, ну, ей-то за что?

Варравин (берет со стола бумаги). Однако как же можно?

Тарелкин. Ну судите сами, ваше превосходительство, как же это можно? Так я к тому говорю: что же это за существование? Всякий и говорит-то тебе с омерзением. Ну помилуйте, это, почитай, первая вещь, до которой каждый добивается; ты что хочешь себе думай, а почтение мне окажи.

Варравин (уходя в кабинет). Ну это конечно, я с этим согласен, а почтение он таки окажи.

Тарелкин (следуя за ним). Да! А почтение ты мне, подлец, все-таки окажи…

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Квартира Муромских. Утро. Декорация первого акта, посреди комнаты стоит стол с бумагами.


ЯВЛЕНИЕ I

Лидочка сидит за пяльцами.

Иван Сидоров выходит из кабинета

и поспешно перебирает на столе бумаги.

Лидочка. Чего ты ищешь, Сидорыч?

Иван Сидоров. Да вот, сударыня, записку, что писарь переписывал. Мы вот там (указывает на кабинет) с Кандид Касторычем весь кабинет изрыли.

Лидочка. Да вот она. (Встает и отдает ему бумагу .) Что вы делаете?

Иван Сидоров. С Кандидом Касторычем совет держим, сударыня, едет папенька ваш к князю подать ему записку; так толкуют теперь, как с этим лицом говорить надо.

Лидочка. Ах, Иван Сидоров, а мне сдается, что это добром не кончится; у меня какая-то тоска… Сердце ноет… Ну что же, папенька ездил к этому чиновнику?

Иван Сидоров. Ездил, сударыня.

Лидочка. Ну что же?

Иван Сидоров. Не сошлись. Да по правде сказать, как и сойтиться? Ведь не то что взять хотят – а ограбить. Народ все голь, живет хищением; любого возьмите: получает он от царя тысячу, проживает пять, да еще нажить хочет – так как тут сойтиться? Вот около нашей вотчины один, сударыня, судеец самым сверхъестественным грабительством – миллион нажил; купил пятьсот душ вотчину, два завода поставил. Так что ж? теперь, видите, пятьдесят тысяч рублей доходу получает, и стал уж он большой барин. Вот вы и судите, матушка, что́ один такой нечестивец на всю землю нашу соблазну делает!

Лидочка. Да, страшный свет.

Иван Сидоров. Теперь, матушка, из них всякий не то что на прожиток взять или бы благодарность какую: бог бы с ним, мы за это не стоим; а смотрит, чтобы сразу так цапнуть, чтобы, говорит, и себе было, и детки бы унаследовали. Ну и стало оно грабительство крупное, маховое; сидят они каждый на своем месте, как звероловы какие, да в свои силки скотинку божию и подкарауливают. Попадет кто – они вот этою сетью (указывает на записку) опутают – да уж и тешатся.

Лидочка. Точно сетью!.. Ах, Сидорыч, как у меня сердце-то ноет.

Иван Сидоров. Как ему и не ныть, матушка. Было на землю нашу три нашествия: набегали татары, находил француз, а теперь чиновники облегли; а земля наша что? и смотреть жалостно: проболела до костей, прогнила насквозь, продана в судах, пропита в кабаках, и лежит она на большой степи неумытая, рогожей укрытая, с перепою слабая.

Лидочка. Правда твоя. Я так иногда думаю: всего бы лучше мне умереть; все бы и кончилось – и силки бы эти развязались.

Иван Сидоров. Что вы это, матушка бога гневите. Посылает бог напасть, посылает силу, посылает и терпение.

Лидочка. Нет, Сидорыч, я уж слышу: ослабли мои силы, истощилось терпение, истомилась я! – только об том и молю я бога, чтоб прибрал бы он к себе мою грешную душу… Смотри – если я умру, похороните вы меня тихонько, без шума, никого не зовите, ну – поплачьте промеж себя… чего мне больше… (Плачет.)

Муромский (из кабинета). Иван Сидоров, а Иван Сидоров!

Иван Сидоров (торопливо). Извините, сударыня. Сейчас, сейчас! (Бежит в кабинет .)


ЯВЛЕНИЕ II

Лидочка (одна). Я бы только хотела одного: чтобы и он приехал, – чтобы и он заплакал. – Ведь он любил меня… по-своему… нет! не любил он меня. Почему бы ему не прийти да не сказать, что вот ему деньги нужны! Боже мой – деньги! Когда я ему всю себя отдавала… и так рада была, что отдавала… (Плачет и кашляет .) Вот надеюсь, что у меня чахотка – а все пустое, никакой чахотки нет; а как бы хорошо мне умереть… благословить бы всех… Ведь вот что в смерти хорошо, что кто-нибудь – и ребенок и нищий, а всякого благословить может, потому отходит… я бы и его благословила… я бы сказала ему: вот моими страданиями, чахоткой… этой кровью, которая четыре года идет из раненой груди, я искупила все, что сделано, – и потому что искупила – благословляю вас… Я протянула бы ему руку. Он бросился бы на нее, и целый поток слез прошиб бы его и оросил бы его душу, как сухую степь, какую заливает теплый ливень!.. А моя рука уж холодная… Какие-то сумерки тихо обступили меня, и уже смутно слышу я: «ныне отпущаеши, владыко, рабу твою с миром» – я бы сказала ему еще раз… Ты… Мишель… прости… вот видишь там… (горько плачет) в такой дали, какую я себе и представить не могу, об тебе… об твоем сердце… буду я… мо… молиться. (Плачет.)


ЯВЛЕНИЕ III

Муромский во фраке и орденах выходит

из кабинета, за ним Иван Сидоров, держа в руках записку, свернутую в трубку и перевязанную ленточкой, шляпу и перчатки; наконец Атуева

и Тарелкин, занятые разговором.

Муромский. Лида, а Лида, – где же ты?

Лидочка (оправляясь). Я здесь, папенька.

Муромский. Прощай, дружок. Да ты это что? а? – Ты плакала?..

Лидочка. Кто, я? – Нет, папенька. А вы это что в параде?

Муромский. О-о-ох, мой друг, – вот ехать надо.

Лидочка. Ехать – куда?

Муромский. Да вот, решили к князю ехать; просить, подать вот записку.

Лидочка. Так постойте. (Уходит в свою комнату .)

Тарелкин (обертываясь к Муромскому). Петр Константинович, не медлите, прошу вас – не медлите. Я вам говорю, теперь самый раз; он теперь свободен, никого нет, и вам будет ловко на досуге объяснить все эти обстоятельства.

Атуева. Ну разумеется: не ахти какая радость об таком деле, да еще при людях толковать.

Тарелкин. Именно – ведь я для вас же советую.

Лидочка входит.

Муромский. А ты что это?

Лидочка. Я с вами.

Тарелкин (в сторону). Ах, коза проклятая!.. – да она все испортит.

Муромский (Тарелкину). Она вот со мной.

Тарелкин. Невозможно, невозможно. (Муромскому, значительно .) Им неприлично.

Атуева. Полно, матушка, видишь, говорят, нельзя.

Муромский. Ты, мой дружок, простудишься…

Лидочка. Нет, папенька, не простужусь (решительно) – а впрочем, вы знаете, я вас без себя никуда не пущу.

Муромский. Да, ангел ты мой…

Лидочка. Ведь я с вами только в карете: кто же мне запретит, папенька, с вами в карете быть.

Тарелкин. Да, – так вы наверх к князю не взойдете.

Лидочка (посмотрев на Тарелкина). Не беспокойтесь – не взойду!

Тарелкин. Ну, этак можно – ступайте, ступайте.

Муромский берет шляпу и бумагу

и уходит с Лидочкой; Атуева и Иван Сидоров провожают его за двери.


ЯВЛЕНИЕ IV

Тарелкин и Атуева, возвращаясь.

Атуева. Ну, вот так-то; насилу-то протолкали; и вам спасибо, добрейший Кандид Касторыч!.. Ну что, право; живет, живет, а ни на что не решается. Вот теперь и мне как будто легче стало.

Входит Иван Сидоров.

Ну что? – Вы что думаете?

Тарелкин. Я, сударыня, ничего не думаю.

Атуева. Да нет; я спрашиваю, что – успех-то будет? а?

Тарелкин. Никакого.

Атуева. Как же никакого?

Тарелкин. Так полагаю-с.

Атуева. Так неужели такому лицу нельзя объяснить свое дело? Ну, я сама поеду и объясню.

Тарелкин. Объяснить вы можете.

Атуева. Уж я вас уверяю. Да и в просьбе-то всю подноготную пропишу.

Тарелкин. И подноготную прописать можете.

Атуева. Так подать не могу?

Тарелкин. Еще бы; даже приемные дни назначены.

Атуева. Ну, вот видите – сами говорите, приемные дни. Вот я сама и поеду.

Тарелкин. Вот вы и поехали. Введут вас в зал, где уж человек тридцать просителей; вы садитесь на кончик стула и дожидаетесь…

Атуева. Отчего же, сударь, на кончик? я и во весь стул сяду.

Тарелкин. Ну нет – во весь стул вы не сядете.

Атуева. Сяду. Я не экономка какая. Мой отец с Суворовым Альпийские горы переходил.

Тарелкин. Положим даже, что он их с Аннибалом переходил, а все-таки во весь стул не сядете, ибо – дело, сударыня, имеете!.. Выйдет он сам!.. за ним чиновники, – заложит он этак руку за фрак. (Закидывает руки и протяжно .) Что вам угодно?

Атуева. А я ему тут все и выскажу.

Тарелкин (сохраняя позу). Положим.

Атуева. Да так выскажу, что у него кровь в голову хватит.

Тарелкин. Не полагаю. Его сиятельство страдает геморроем; а от рассказов этих у них оскобина, – зубки болят-с. Ведь это вам так кажется; а в сущности все одно да то же. Пятьсот просителей – и все тот же звон.

Атуева (с жаром). Тот, да не тот.

Тарелкин. А он в самом-то пылу и спросит (тот же голос): записку имеете?

Атуева. А я ему и записку.

Тарелкин. Он примет, да чиновнику и передаст: вам поклон (кланяется), значит, кончено; к другому – а их до полусотни, у всякого записка – воз; да по почте получен – другой; да всяких дел – третий; да у него в час заседание; да комитетов два; да званый обед на набережной; да вечером опера, да после бал, да в голове-то уж вот что… (делает жест) так он вашу-то просьбу с прочими отдаст секретарю: рассмотрите, мол, и доложите… Понимаете… А секретарь передаст сделать справки – мне.

Иван Сидоров (тихо, Атуевой). И предаст тя соперник судии.

Тарелкин. А я отдам столоначальнику.

Иван Сидоров. И предаст тя судия слузе́…

Тарелкин. Вот вы туда же и попали…

Иван Сидоров (покачав головою, тихо Атуевой). Не изыдеши оттуда, до́ндеже не отдаси последний кодрант.

Атуева (раскинув руки). Не понимаю!!.

Тарелкин. А секретарь-то, ведь он тоже власть. – А я-то, я ведь тоже власть; а у меня столоначальник, – ведь и он власть!..

Атуева. Так, стало, – от столоначальника до князя по всем и бегать.

Тарелкин. Зачем же так себя беспокоить, – в существе достаточно только к столоначальнику.

Атуева. Ну! не верю!

Тарелкин. Извольте, мы вам на счетах выложим. (Ивану Сидорову .) Дай-ко, брат, нам счеты. (Иван Сидоров подает счеты .)

Тарелкин (становится в позу и кладет на счетах). В отечестве нашем считается, милостивая государыня, две столицы и сорок девять губерний…


ЯВЛЕНИЕ V

Муромский и Лидочка входят.

Тарелкин (увидавши их, срывается с своего места). Что? что такое?

Муромский (размахнув руками с сокрушением). Нет; – не принимает.

Тарелкин. Как не принимает, когда я вам говорю, что принимает.

Муромский. Мне курьер сказал.

Тарелкин. Да вы курьеру-то сунули?

Муромский. Как же, как же.

Тарелкин. И говорит – не принимает?

Муромский. Говорит – не принимает.

Тарелкин (трет себе лоб). Это удивительно. – А вы сколько ему сунули?

Муромский. Полтинничек.

Тарелкин (хлопнув по счетам). Ну, так вот отчего и не принимает. Ну помилуйте: ну можно ли такому курьеру полтинник давать?

Муромский (с досадою). А сколько же такому курьеру давать?

Тарелкин. Пяти– или десятирублевую.

Муромский (с ужасом). Тридцать пять рублей!

Тарелкин. Да вы на ассигнации считаете.

Муромский. Да ведь я ассигнациями оброк-то беру.

Тарелкин (с досадою). Позвольте: у вас никто не спрашивает, получаете ли вы оброк и как вы его получаете: ассигнациями, медью или даже куньими деньгами. Вы поймите это. Вам надо дело сделать – так ли-с? Вы зачем сюда приехали?

Муромский. Ну вы знаете.

Тарелкин. И скоро ехать хотите?

Муромский. Да если этак еще дней десять помаячу, – так и в гроб лягу.

Тарелкин. Опять не туда: до вашей смерти опять никому дела нет.

Лидочка (с испугом). Ах, боже мой! – Что вы…

Тарелкин (Лидочке). Позвольте, сударыня, – не об этом. (Берет Муромского за руку и подводит к окну.) Посмотрите, много на Невском народу?

Муромский. Много.

Тарелкин. Кому из них дело, что вы из хлопот ваших умереть можете?

Муромский (смотря в окно и покачав головою). Да, – никому обо мне дела нет…

Тарелкин. Ну, вы сделайте опыт: крикните в окно, что, мол, я денег даю, – но смотрите, что будет? (Хохочет .)

Муромский (в сторону). Тьфу, провались ты, проклятый человек.

Иван Сидоров. Справедливо говорят.

Тарелкин (в духе). Да помилуйте – это ясно, как дважды два. (Атуевой .) Вам чего день стоит?

Атуева. Целковых двадцать стоит.

Тарелкин (с форсом). И вы думаете, что курьер-то и не знает, что вам двадцать целковых день стоит? – а? – Он, бестия, знает. Ну вы дайте ему десять, а десять-то у вас в кармане останется. – Ведь здесь все так.

Иван Сидоров. Справедливо говорят-с.

Тарелкин (продолжая). Здесь у людей даром ничего не берут, нахрапом или озорством каким, – никогда. Здесь все по доброй воле, и даже, скажу вам по справедливости, – пополам. Вам чего дело стоит – двести рублей, ну – сто дайте, сто себе возьмите.

Муромский (Атуевой). Это, кажется, Кречинский писал, промышленная.

Атуева. Да, да.

Муромский (Тарелкину). Это, стало, по правилу: «возлюби ближнего, как самого себя».

Тарелкин. Именно – все наполовину. Согласитесь сами: всегда выгодно свой собственный расход купить за полцены.

Иван Сидоров. Выгодно, сударь, выгодно.

Тарелкин (продолжая). Ну – и для расчета просто; всякий из своего дела видит, сколько дать.

Иван Сидоров. Хитро сделано.

Муромский. Ну – делать нечего… поедем, Лида. (Взявши шляпу, поднимает руки к небу .) Боже мой!.. вот пытка-то.

Идут к двери.

Тарелкин. Ступайте, Петр Константинович; ступайте, пока есть время… или нет, постойте.

Муромский и Лидочка останавливаются.

Я вас лучше сам свезу, а то вы опять не дойдете.

Иван Сидоров. Именно, ваше высокоблагородие, – опять не дойдут.

Муромский (уходя). Ну и прекрасно; вот и мне как будто покойнее.

Уходит с Лидочкой и Тарелкиным, Атуева и Иван Сидоров их провожают.

Перемена декораций. Пространная комната.

По стенам стулья, столы, на одном из них серебряный поднос с кувшином содовой воды и кружка.

Налево от зрителей вхожая дверь,

направо дверь в покои начальствующего лица,

прямо против зрителей дверь в канцелярию.


ЯВЛЕНИЕ VI

У средних дверей на стуле сидит курьер Парамонов, нюхает табак, тихо сморкается и чистит нос.

Глубокая тишина. Чибисов входит с бумагами,

на цыпочках.

Чибисов (шепотом). Ну что?

Парамонов (вертит головою). Нет еще.

Чибисов. А уж поздно.

Парамонов. Кто ж его знает. Все еще ходит да воду пьет (показывает на кружку); стало, не готов.

Ибисов (входит с бумагами). Ну, Парамоныч, – как? Можно, что ли?

Парамонов (нюхая табак). Тссс-с…

Ибисов (тихо). Эка штука… А у меня дело спешное.

Парамонов. Попробуйте.

Ибисов. Чего пробовать; – я у тебя, братец, спрашиваю.

Парамонов. Видите – ни души нет; один, как буря, ходит.

Ибисов. Стало, еще не готов.

Парамонов (шепотом, но открывая сильно рот). Не готов; – говорят вам, не го-тов!!


ЯВЛЕНИЕ VII

Тарелкин и за ним несколько чиновников

входят с бумагами.

Чибисов и Ибисов (машут руками и удерживают). Не готов… Господа, – не го-тов!!.

Тарелкин (отводя Парамонова в сторону). Ну что?.. Как он нынче?

Парамонов. И-и-и-и… туча тучей!..

Тарелкин. Хорошо!!! Смотри, я просителя впущу, – ты его не тронь… пускай попросит… (дает ему в руку) понимаешь…

Парамонов (подщурив глаз). Попарить, что ль, надо, – ай не гнется? Давайте, – мы попарим…


ЯВЛЕНИЕ VIII

Из дверей направо показывается князь в утреннем богатом костюме. Он движется медленно, погруженный в задумчивость, и слегка потирает желудок. Чиновники с глухим шумом теснятся в двери канцелярии – слышны голоса: «ах! господа, ох… господа!»… наконец вся их масса проталкивается

к двери; Парамонов их припирает.


Князь (становясь посреди залы). А-а-а-а – что это такое?

Парамонов. Чиновники, ваше сиятельство.

Князь. А-а-а-а – что они?

Парамонов. Не желают беспокоить ваше сиятельство.

Князь. А-а-а-а – хорошо. (Наливает кружку содовой воды, пьет и медленно уходит. Парамонов садится.)


ЯВЛЕНИЕ IX

Муромский показывается из вхожих дверей

во фраке, перчатках, при орденах и с запиской, перевязанной ленточкой. Явно смешан.

Парамонов (показывает ему на стул). Обождите здесь.

Муромский садится, тяжело дышит и вертит

в руках записку; Парамонов искоса его осматривает

и продолжает нюхать табак и чистить нос.

Князь показывается снова в дверях; Муромский быстро встает, несколько раз кланяется.

Князь. Варравин!.. Варравин!!.

Варравин вбегает и кланяется; Парамонов выходит.

А-а-а-а – что это такое?

Варравин (сохраняя наклоненное положение тела). Проситель, ваше сиятельство, – вероятно, проситель; нынче приемный день, ваше сиятельство.

Муромский (подходя ближе и перебивая Варравина). Я… я… Муромский, ваше превосход… ваше сиятельство – отставной капитан, помещик Муромский.

Князь. А-а-а-а – что вам угодно?

Муромский. Мое дело… то есть – не мое дело, а дело о похищении у меня солитера находится на рассмотрении вашего сиятельства.

Князь. А-а-а-а… Мы его рассмотрим.

Муромский. Я желаю, я прошу у лица вашего защиты вашего сиятельства.

Князь. А-а – я защиты, сударь, делать не могу; я могу только рассматривать дело.

Муромский. Рассмотрите, ваше сиятельство, богом умоляю вас, рассмотрите. Вопиющее дело!

Князь (Варравину). Удивляюсь: вот не встретил ни одного просителя, чтобы не кричал о вопиющем деле.

Муромский. Кто страдает, тот и стонет, ваше сиятельство.

Князь (взглянув на Муромского). Может быть, записку имеете? (Протягивает руку .)

Муромский. Имею; только я из дальней деревни затем, собственно, и приехал, чтобы лично объяснить вам мои невинные страдания.

Князь. Объясняйте: только дело – и не страдания. – Мы их не рассматриваем; на то есть врачебная управа.

Муромский. Имею я, ваше сиятельство, единственную дочь, – и пять лет тому назад проживал я с моим семейством в Москве; имел круг знакомства; словом, держал дом, какой фамилии моей надлежало.

Князь поднимает глаза к небу и потирает желудок.

И дочь моя всегда вела себя так, что, могу сказать, ежечасно молил я господа бога…

Князь. Молитва относится, сударь, к богу – а не к делу; – объясняйте дело!

Молчание. Муромский сконфузился и трет себе лоб.

Ну-с извольте же… (Варравину.) Что же это такое?

Муромский (в замешательстве). О… Когда… а… Теперь… а…

Варравин. Извольте объяснить их сиятельству ваше дело.

Муромский (судорожно). Теперь… когда… ваше сиятельство, мною было… предложение Кречинского принято, то дочь моя, будучи уже невестой… уже невестой… действительно отдала ему этот камень, для того будто, чтобы показать его знакомым; ну только возьми он этот камень да и заложи ростовщику Беку, – то есть не этот камень, а подложный, ваше превосходительство, – изволите понимать – подложный… Ну я, видя это, ростовщику Беку деньги отдал. То есть я деньги-то отдал после, а тут дочка моя настоящий-то камень ему отдала; ну – и он не ищет, и я не ищу; только тут и взялась полиция, да и ввернула нам следствие об этом подлоге.

Князь. Подлог, сударь, воспрещен законом. Где подлог, там и следствие. На что вы жалуетесь? Вам с дочкой оправдаться нужно, а вы жалуетесь.

Муромский. В чем же невинному человеку оправдываться?

Князь. Невинному, сударь, и оправдываться; а виновный у меня не оправдается – за это я вам отвечаю. Продолжайте.

Муромский. При допросе Кречинский показал, что это было и совершалось ошибкою – да мне что Кречинский; – только так и дочь моя сказала: «это была ошибка»; а бывший при этом случае полицейский донес, что будто она сказала: «это моя ошибка» – из этого и произошло все дело; моя, говорят, так, стало, ты!.. Несчастную эту девушку и заподозрили: кто говорит в соучастии, а кто говорит в знании о намерении совершения преступления.

Князь (отдувается). Фу-у-у!..

Варравин (тихо, князю). Не дурно ли себя чувствовать изволите?

Князь. Тяжело…

Муромский (ободрившись). Так тяжело, ваше сиятельство, что и сказать нельзя!.. стало, все и следствие ведено теперь о любовной будто связи моей дочери с Кречинским. Подвели и свидетелей: моего повара Петрушку да Расплюева, бродягу, – они дочь мою и оговорили. Поступило в суд. Ну, там вертели и наконец решили оставить, говорит, Муромскую в подозрении будто в незаконной связи. Помилуйте, ваше сиятельство – лучше ее повесить.

Князь (вздыхает и трет желудок). Фу-у-у!..

Варравин (тихо, князю). Не прикажете ли чего?

Князь. И сам не знаю, давно этак не случалось.

Муромский (расставив руки). С тех пор как свет стоит, не случалось!.. Много в нем неправды бывало – ну этакого случая не найти!.. Вот как фокус какой: из ничего составилось дело, намоталось само на себя, да нас как… мух каких в эту паутину и запутало… благоволите выслушать далее.

Князь трет себе желудок.

Варравин (тихо). Соды бы.

Князь (указывает на стакан). Третий пью; не бык же я!

Муромский. Бык?! а – да! Так точно о быке была речь, но и здесь ничего нет. Положим, ваше сиятельство, до скотины таки я охотник…

Князь. Кто же тут до скотины охотник?!!

Муромский. Я-то, – я, ваше сиятельство.

Князь (Варравину). Он говорит, что он до скотины охотник.

Муромский. Так точно, – однако не мог же я на тирольского этого быка дочь сменять?!? Следователи мне запрос, где, говорят, этот бык? я, чтобы кончить такие пустяки, ответил – съел, мол, я его!.. Так ехидство какое! Взяли да залпом мне временное отделение в вотчину и наслали, – ну и оказался этот бык жив!..

Князь (наливает себе стакан). Что это?! У него дочь (пьет); дочь он будто сменял на быка – сомнительно (пьет); быка съел – верю: а бык – жив! (хлопает кружкой по столу) не верю! приказная штука! не верю!..

Муромский (с напором). Жив!!. Ваше сиятельство!..

Князь. Жив!!. А… Тьфу! (Плюет .)

Муромский. Этим самым быком я им и попался в лапы. Быка отдали они на особенное попечение местной власти, а меня предали суду за лживое, говорят, показание…

Князь. У меня лоб трещит – я ничего не понимаю.

Муромский. И я тоже, ваше сиятельство, ничего не понимаю.

Князь. Вот те раз!..

Муромский расставляет руки и трясет головою,

они смотрят друг на друга.

Ну – стало, вы кончили?

Муромский (заступая ему дорогу). Помилуйте – это только начало болезням! Когда поступило дело в палату, то она это решение отвергла…

Князь (тоскует). Да он меня уморит, – я умру!..

Муромский (настойчивее и громче). Решение это отвергла, ибо, говорит, нет законного основания, а мою оговорку: «запамятованием за старостию лет» приняла, – что ж, я и благодарен, а сенат опять взошел, сначала, говорит, обратить к переследованию – это значит опять на четыре года; а потом пошел на разногласия. Составилось по этому бедственному делу девять различных мнений, и из всего этого, как я имел честь доложить вам, возрос целый омут; – так меня с дочерью туда и засосало; пять лет живем мы с нею под судом; потеряли честь, потеряли достояние, протомились до костей – пощадите! Дочь-то, ваше сиятельство! освободите от этого пасквиля дочь! Ну, судите милостиво, зачем моей дочери бежать, да меня обкрадывать, когда я сам ее замуж отдавал. У вас у самих дети; вы сердцем внемлите; тут надо сердцем ощутить.

Князь. Мы, сударь, обязаны не ощущать, – а судить.

Муромский. Без этого и судить нельзя.

Князь. А вот попробуем. (Хочет идти .)

Муромский (заступая ему дорогу). Что ж попробуете? – Невинную девушку загубите. Годы! – Золотые годы отымете, честь в комок сомнете и видите (указывает вверх)… богу ответ дадите!..

Князь (посмотрев на потолок). Ну при этом, полагаю, вы кончили.

Муромский. Нет, не кончил.

Князь. Ну, так извините, я кончил! (Кланяется Муромскому и идет в двери; Варравин также кланяется и смотрит Муромскому в глаза.)

Муромский (взволнованный идет за князем). Ваше сиятельство!.. Ваше сиятельство!.. позвольте, позвольте… умоляю вас, – возвратите мне дочь! (Берет его за рукав.) Прошу вас, избавьте нас от этого мучения…

Князь (остановившись и обернувшись). От чего мне вас избавить?

Муромский. Я вам говорю: от ваших судов и от вашего губительного судопроизводства.

Князь. Я тут ничего не могу – это закон.

Муромский. Да что вы все говорите – закон, закон, вы посмотрите, в чьих он руках? – вон у палача в руках закон-то – кнут!

Князь (вспыхнув). А-а-а-а – какое вы имеете право так рассуждать?

Муромский. Имею! – и неотъемлемое.

Князь (с иронией). Вот как! – какие же у вас на него, господин капитан, патенты?

Муромский. А вот они! (Показывает свои волосы.) Да вот мое сердце (показывает на сердце); да мои терзания… слезы… истома… разорение всей моей семьи – вот мое право – да есть еще и выше!!.

Князь. И еще!.. не довольно ли?

Муромский. Нет, не довольно! Дочь я свою защищаю!!. Вот мое право, вот мои патенты; вы их читать-то умеете?

Князь (голос несколько дрожит). Хорошо, даже красноречиво; только я просительского красноречия, сударь, не признаю.

Муромский. Отчего же так?

Князь. Оттого, что тут плута от честного не отличишь.

Муромский. Не отличите?

Князь (несколько улыбаясь). Нет-с, не отличу.

Муромский (резко). Так вы места вашего не занимайте.

Князь вздрагивает,

Варравин пошатывается несколько в сторону.

Князь. А – вы так думаете?

Муромский. Так.

Князь (горячась). Ну, а я так думаю, что с вашими патентами и порядочные бывают пройды.

Муромский (также вздрогнув). Кто?!

Князь. Позвольте, позвольте; не горячитесь – вы, я вижу, в военной службе служили – этак: суворовский солдат – знаю, знаю – так мы вас в бараний рог согнем; мы вот из дела-то посмотрим, что вы за лицо и как вела себя ваша дочка в этом невинном происшествии: путно или беспутно.

Муромский (забывшись). Моя дочь!.. беспутно!.. (Подступая .) За что же вы нас оскорбляете, ваше превосходительство, – за что?!! Разве за то, что я люблю свое дитя, а вы своих по целым неделям не видите?

Князь. Как… как?!

Муромский. Или за то, что мне вот под Можайском (указывает на голову) проломили прикладом голову, когда я, простой армейский капитан, принимал француза на грудь, а вас тогда таскала на руках французская мамка!..

Князь (наступая на Муромского). Позвольте – вы с ума сошли?

Варравин (его удерживает). Ваше сиятельство, ваше сиятельство – сделайте милость – у них головная рана – они в голову ранены…

Муромский. Нет, чиновник, я в сердце ранен! Дочь я свою защищаю, мою честную дочь, преданную публичному поруганию суда, так вы меня слушайте! Я не виноват, что ваше сановнинское сердце любит Анну да Станислава, а детей не любит.

Князь. А знаете ли вы, что я вас в полицию отправлю?

Муромский. Знать ничего не хочу. Кровь моя говорит во мне, а кровь не спрашивает, что можно сказать и чего нельзя. Я ведь не петербургская кукла; я вашей чиновничьей дрессировки не знаю. Правду я говорю, – она у меня горлом лезет, так вы меня слушайте! Нет у вас правды! Суды ваши – Пилатова расправа. Судопроизводство ваше – хуже иудейского! Судейцы ваши ведут уже не торг – это были счастливые времена, – а разбой! – Крюком правосудия поддевают они отца за его сердце и тянут… и тянут… да потряхивают: дай, дай… и кровь-то, кровь-то так из него и сочится. За что меня мучают, за что? – За что пять лет терплю я страдания, для которых нет человеческого слова…

Князь. А – коли так: эй! курьер!!.

Варравин (удерживая князя). Ради бога… ваше сиятельство… вы видите (показывает на голову).

Курьер входит.

Муромский (ничего не замечая). Пусть слышит меня и курьер; пусть он пойдет в трактир, в овощную лавку, ну – в непотребный дом! и пусть там – ну хоть там расскажет, что нашелся хоть один дворянин на Руси, которого судейцы до тех пор мучили, пока не хлынула у него изо рта правда вместе с кровью и дых… (ему становится дурно – он качается) дыханием!!

Князь (вне себя кричит). Гей, курьер… веди его вон… Тащи его… Тащи…

Муромский. Не беспокойтесь, ваше сиятельство, – я и сам иду. (Выходит, покачиваясь. Парамонов его провожает .)


ЯВЛЕНИЕ X

Те же, кроме Муромского. Князь остается несколько минут в неподвижности и смотрит вслед Муромскому; Варравин, сзади его, с признаками полного изумления.

Князь (помолчав). Каков?!. (Молчание. Сильным жестом указывает на дверь, в которую вышел Муромский.) Ведь это бунт! – Каковы гуси! вот мы говорим провинция, – нет, вон как в провинции-то поговаривают. Да он сумасшедший, он помешан…

Варравин. Сами изволите видеть.

Князь. Его бы надо взять да в съезжий дом отправить. С чего ты это вздумал меня удерживать?.. Хороши эти приемные дни! Как, помилуйте, всякий с улицы! – Его превосходительство справедливо говорит – драка будет… (Вдруг схватывается и уходит.)


ЯВЛЕНИЕ XI

Варравин (один). Ну… адвокат! отчитал рацею!.. каково прибрал. Пилатова расправа… иудейское судопроизводство… а, иудейское – …ну и заплати… Мы за словами не погонимся. (Подумав.) Только… вот что: не вышло бы тут какой разладицы; не очень ли он его-то сиятельство раздражил?.. Теперь, пожалуй, этот пойдет колобродить; подай, скажет, дело; да что это за дело, что проситель некоторым образом из собственной шкуры вон вылез? Пойдет он его вертеть; взойдет ему на ум самая противуестественная блажь – а ты, говорит, исполни!..


ЯВЛЕНИЕ XII

Варравин и князь.

Князь (остановясь в дверях). Эй! Максим Кузьмич!.. эй…

Варравин. Что такое, ваше сиятельство?

Князь делает утвердительный знак.

Неужели?..

Князь. Да!.. (Входит .)

Варравин. А я все боялся, что он вас обеспокоил.

Князь. Да нет, братец, нисколько: оно к лучшему вышло.

Варравин. К лучшему! – Как благополучно.

Князь. Ей-ей. Ведь какая штука: вчера в клубе вот какую стопу соды хватил – ну ничего.

Варравин. Этот факт надо будет, ваше сиятельство, доктору сообщить.

Князь. Непременно. Он в другой раз так и пропишет: на вечер принять соды, а поутру просителя! (Хохочет.)

Варравин (тоже смеется). Очень, очень благополучно.

Князь. Однако скажите вы мне, что это за дело? Подперли его там в суде-то, что ли? Ведь там порядочная орда.

Варравин. Конечно, вымогательства с их стороны бывают; но вашему сиятельству известно, что решения их без рассмотрения вашего никакой существенности не имеют. Так что же – пускай их пишут, ведь они вреда не причиняют.

Князь. То-то, чтоб они у меня вреда не причиняли! Никак!.. Так что ж, он помешан, что ли? Он под Можайском в голову ранен?

Варравин. В голову; – и рана-то давняя. Оно и заметно: несвязность в речах и черножелчие.

Князь. Именно; это тонко вы заметили: несвязность в речах и черножелчие. Да покажите мне это дело; оно у вас готово?

Варравин. Готово, ваше сиятельство.

Князь. Так изложите его вкратце.

Варравин. Изволите видеть: человек он вот какой, состояние большое; одна дочь; ну, можете себе представить, как он ее держал при этаком характере.

Князь. Воображаю.

Варравин. Ну, а к девочке-то и подделался один франт, некто Кречинский, молодчина, косая сажень в плечах…

Князь. А, да – я его в клубе видал; он игрок.

Варравин. А следовательно, и легко себе представить можете, какие тут результаты.

Князь. Воображаю: отец полоумный, а дочь беспутная.

Варравин. После этих результатов Кречинский подобрался и к бриллиантам, заложил их; ростовщика надул самым необычайным образом.

Князь. Так. Это я в клубе слышал.

Варравин. Дошло до полиции, и по рапорту квартального возникло следственное дело; а квартальный этот, изволите видеть, сам присутствовал при ужаснейшей сцене; Кречинский чуть его не убил, ибо силач необыкновенный и характера самого буйного.

Князь. Так что ж капитан-то на приступ лезет?

Варравин. Ну, уж характер такой; а к тому же и чванство. Мою, говорит, дочь не тронь.

Князь. Вот как.

Варравин. Я, мол, сам большой барин…

Князь. Капитан-то?

Варравин. А тут еще какое обстоятельство вышло: девочка эта, как заметно, страстно врезалась в Кречинского; ну сами судите, ваше сиятельство, при таких сношениях ведь девчонка этакая всю свою душонку отдаст…

Князь. Воображаю!

Варравин. В самую минуту этой катастрофы она, видите, в совершенном отчаянии как бросится к квартальному, с рыданием даже: – «это, говорит, моя ошибка»!..

Князь. А-а-а-а-а! Это квартальный так и показал?

Варравин. Так и показал. Сами изволите понимать, что значит у такой начитавшейся всяких французских романов девочки слово ошибка!

Князь. Как же, братец, знаю – une faute [10 - Ошибка, погрешность. Распространительно: нравственное падение (франц.).]. Так это дело очевидное, тут и читать нечего.

Варравин. А отец-то, изволите видеть, услышавши это, как ухватит ее – да и сам-то вне себя – от этого, говорит, сраму бежать, да и утащил ее за собою.

Князь. Куда ж, братец, этот самодур из своего-то дома ее утащил?

Варравин. Не из своего дома, ваше сиятельство, а все это происходило и совершилось на квартире у Кречинского.

Князь. У молодца-то! От часу не легче. Стало, отец застал ее, что называется en flagrant dеlit [11 - На месте преступления (франц.).] – на месте преступления – хе, хе, хе…

Варравин. Должно быть. А отец-то показывает, что он ее сам к Кречинскому привез.

Князь (с удивлением). Сам! не может быть!..

Варравин. Извольте в деле посмотреть.

Князь. Так он, братец, с дурью… Его надо в желтый дом, а – молодца с девочкой – строжайше… строжайше!.. Пребезнравственная история. Так извольте вы мне эти существенные факты из дела выбрать и составить по оному мое мнение – и построже.

Варравин. Впрочем, ваше сиятельство, я опять-таки заметить должен, что для составления формального мнения по делу юридических доказательств нет.

Князь. А что мне эта меледа – юридические доказательства. А на результаты-то обращено ли при следствии внимание?

Варравин. Какие результаты, ваше сиятельство?

Князь. Какие?!? – Обыкновенно какие бывают результаты, когда какой-нибудь хватина, косая сажень в плечах, сойдется с дамским чувствительным сердцем.

Варравин. А… понимаю, ваше сиятельство.

Князь. Разве у вас следователи этого не разъяснили?

Варравин (припоминая). В деле есть постановление, что мамка Муромской, Семенова, отказалась сделать показания.

Князь. Отказалась; почему не принудили?

Варравин. Воспрещено законом.

Князь. Воспрещено?

Варравин. Как же ваше сиятельство, воспрещено.

Князь. А – ну… делать нечего. Однако если был ребенок, так надо обнаружить, где он? – Ну где же он? (Молчание .) Тут, стало, кроется другое преступление… а?! (Поднимает значительно брови.) Так вы извольте в мнении проставить, что вопрос этот по запирательству мамки не разъяснен – и все дело (думает)… все дело обратить (с решительностию) к переследованию (машет рукою) и к строжайшему… строжайшему…

Варравин (в сторону). Боже мой – он все изгадит! (Вслух .) Ваше сиятельство – позвольте заметить: дело пять лет идет.

Князь (остановившись). Пять лет… а хоть десять! Мне нужна истина…

Варравин. А между тем сами же изволите взыскивать за медленность делопроизводства.

Князь (посмотрев строго на Варравина). Да что вы ко мне пристали?.. (вертит пальцем) ни, ни, ни… сказал, к переследованию, и кончено!.. (Строго.) Составьте мнение, и сей же час. (Смотрит на часы .) О боже! что это? Двенадцать часов, а у меня заседание да комитет. Давайте бумаги к подписанию; только поменьше, и сейчас, сейчас!..

Варравин. Слушаю; я самонужнейшие представлю.

Князь. Да, да… Гей, курьер!..

Парамонов вбегает.

Карету! – Просителей вон! Нынче не могу – занят.

Князь и Парамонов уходят в разные двери.


ЯВЛЕНИЕ XIII

Варравин, один, потом Тарелкин.

Варравин (с досадою). К переследованию?! Какой тут смысл?! – А ты, говорит, пиши. Нынче всякий по-своему, просто хаос, смешение языков (качая головой). Последние времена настали. (Вздыхает.) А… Изгажено дело. (Отворяя дверь в канцелярию.) Тарелкин!

Тарелкин входит.

Дело Муромских изгажено.

Тарелкин (с ужасом). Как?

Варравин. Этот помещик того наговорил князю, что лучше содовой воды подействовало; ну он теперь стал на дыбы, да так и ходит. Приказал все дело обратить к переследованию. Пишите бумагу.

Тарелкин. Что же с Муромским-то делать?

Варравин. Приказал; вы его нрав знаете.

Тарелкин. Однако это всегда в ваших руках было.

Варравин. И приступу нет. Один раз так на меня глянул, что я и отступился; черт, мол, с тобой.

Тарелкин. Вот не угодно было согласиться на первое предложение Муромского.

Варравин. Я сказал, нельзя. Пойдет к переследованию.

Тарелкин. Он умрет, вот увидите, скоро умрет. А дочка, за это отвечаю, – гроша не даст, у нее, видите, на все принципы.

Варравин и Тарелкин (вместе). Тс… ах… (Тоскуют. Молчание .)

Тарелкин. Стало, так он со своими деньгами домой и поедет.

Варравин. Так и поедет.

Тарелкин. Это невыносимо!.. Сколько лет… что забот… что хлопот; (в сторону) меня кредиторы завтра же за ворот возьмут. (Вслух .) Это невыносимо.

Варравин (думает). Азартный человек – опасен. Если взять, а дела ему не сделать – он, пожалуй, скандал сделает. В нем совсем нет той скромности, как вот прочие просители. Ведь придет теперь проситель, точно овца господня; что ты хочешь, то с ним и делай. А он так нет. Его князь в полицию хотел отправить – за помешанного принял.

Тарелкин. Неужели?.. За помешанного… Гм. Ваше превосходительство! – да если он помешанный… (Смотрят внимательно друг на друга.) Ведь это уж лучше овцы господней…

Варравин (думает). Н-да.

Тарелкин. Ведь ему веры нет, как хочешь кричи…

Варравин (про себя). Есть для таких случаев оборот… разве попробовать!.. (Думает .)

Тарелкин. Ей-богу, ваше превосходительство, ведь он так уедет…

Варравин (решаясь). Хорошо!.. Пусть так!.. (Тарелкину .) Сей же час пишите мнение об обращении дела к переследованию.

Тарелкин. Слушаюсь-с. (Садится и быстро начинает писать .)

Варравин. Пишите резко. Его сиятельству так угодно… Сначала как обыкновенно, потом идите так: «а потому принимая на вид: первое…»

Тарелкин (пишет). Первое…

Варравин. И проставьте здесь оные четырнадцать пунктов о подозрении в любовной связи – знаете – из особого мнения…

Тарелкин. Знаю, ваше превосходительство. Ведь их тятенька составляли.

Варравин. Ну да. За сим идите так (диктует): «и поставить следственной комиссии на вид обнаружить причины запирательства мамки Семеновой, и если потребуется, то приступить по закону, – к медицинскому освидетельствованию подсудимой».

Тарелкин (пишет). Подсудимой.

Варравин (собирает бумаги). И тотчас в переписку, чтобы к докладу завтра было готово. Слышите?

Тарелкин (продолжает писать). Слышу-с.

Варравин (подходя к нему ближе и вполголоса). Между тем завтрашний же день утром вызовите к себе поверенного Муромских; да в глаза ему этим пунктом и пырните!.. Смотри, мол, борода, вот что грозит! Жизнь и смерть! Деньги!.. Двадцать пять тысяч, как один рубль. Чтоб тотчас были! Без проволочек и шатаний… (Идет в канцелярию.)

Тарелкин (в сторону). Как же это? (Думает .) Пишем мнение; – дело идет к переследованию; с начальством сладить не можем, – а деньги дай! (Прилежно пишет.) Не понимаю…

Варравин (отворивши дверь в залу канцелярии). Господа! Бумаги к подписанию его сиятельства; только самонужнейшие и скорее.

Тарелкин (останавливается писать и думает). Не понимаю… (Махнув рукою.) А, были бы деньги… (Прилежно принимается писать во все продолжение следующей сцены.)


ЯВЛЕНИЕ XIV

Шум. Входит толпа чиновников с кипами бумаг, которые они от тесноты держат над головами

и таким образом обступают Варравина.

Вся сцена идет быстро.

Чибисов (сдавая Варравину бумаги). Три бумаги по комитету, ваше превосходительство, да три отношения весьма спешные, – непременно надо.

Варравин (быстро их пробегая). М-м-м-м-ма, так, знаю… хорошо (Берет их на руку.)

Ибисов (сдавая ему бумаги). Согласно вашему приказанию – весьма спешные.

Варравин (пробегая). М-м-м-м-м… Хорошо, м-м-м-м… (Берет их на руку.)

Герц (скоро). Ваше превосходительство, у меня весьма спешные бумаги.

Варравин. Самонужнейшие?

Герц (складывая ему бумаги). Самонужнейшие.

Шерц (также складывая ему бумаги). Самонужнейшие, ваше превосходительство.

Все чиновники (вместе насыкаются с бумагами). Самонужнейшие.

Варравин (кричит). Тише! Что вы! Стойте! (Топает.) Больше ни одной бумаги не приму, – кончено!

Шмерц (вывертывается из канцелярии и сваливает на Варравина целую кипу). Самонужнейшие, ваше превосходительство!..

Варравин. Ай!!. (Исчезает под бумагами и кричит глухим голосом .) Стойте!!. Вы моей смерти хотите!..

Чибисов и Ибисов бросаются к нему

и его поддерживают. Картина.

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.


ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Квартира Муромских. Утро.


ЯВЛЕНИЕ I

Лидочка сидит у окна за пяльцами, подле нее Нелькин: в другом углу комнаты Атуева. Молчание. Входит Муромский в халате, осматривает всех и начинает бродить по комнате.

Муромский (остановясь против Атуевой). Ну… что же вы думаете?

Атуева. Ничего не думаю; дивлюсь только, зачем же мы сюда приехали?

Муромский (разведя руками). Ну – об этом уж говорили… делать нечего, не вытерпел.

Атуева. Теперь придумывайте сами.

Муромский. Да вы-то промеж себя что-нибудь да советовались?

Атуева. Какое тут советование. Она вот нарочно не говорит со мною ни слова, – тем и кончили.

Муромский. Я послал Ивана Сидорова Тарелкина проведать.

Атуева. Чего тут посылать? После такого пассажа ему двери укажут, да тем и кончат.

Муромский (смущенно). Что ж… теперь делать?

Атуева. Я не знаю.

Муромский (со страданием). Да вы меня, сестрица, не мучьте. Я право… тово… как в тумане. (Делает жест.)

Атуева. Вот точно ребенок. Накутил, да теперь и ходит за советом. Вам бы о дочери-то подумать, чем такую горячку пороть.

Лидочка и Нелькин быстро встают.

Лидочка. Тетенька, оставьте отца! Что вы его попрекаете! Неправда, отец хорошо сделал.

Муромский. Да что, мой друг, сделал: я и сам не знаю, как это сделалось.

Лидочка. Поверьте, папенька, – все, что лучшего делается, – сам не знаешь, как делается. Пожалуйста, не думайте обо мне, а думайте о том, что выше меня, – о вашей чести; о том, что выше чести, – о вашей честности, – да так и действуйте. Я давно говорю: бросьте сделки, оставьте подсылы, перестаньте честной головою бесчестному туловищу кланяться. Лучше будет!..

Нелькин. Вы посмотрите, разве мало честных людей страдает? Разве мало их гниет по острогам, изнывает по судам? Разве все они должны кланяться силе, лизать ноги у насилия? Неужели внутри нас нет столько честности, чтобы с гордостию одеться в лохмотья внешней чести, которую располосовал в куски этот старый шут – закон, расшитый по швам, разряженный в ленты и повесивший себе на шею иудин кошель!..

Атуева. Это что, батюшка, за трагедия такая? – Все это французские романы да слова.

Лидочка. Нет, тетушка, не слова это; а это голос чистой совести, который, поверьте, сильнее, чем весь этот гам бездушной толпы, от которой, слышите вы, я отрекаюсь навеки!.. Пускай я пойду по́ миру, пойду нищая, да честная… и всегда скажу, всем скажу – мой отец хорошо сделал.

Муромский (плачет и обнимает ее). Друг ты мой, дитя мое!..

Лидочка (целуя отца и держа его в руках). Не плачьте, папенька, не крушитесь; смотрите, я покойна. Я знаю: вина этой беды не во мне, не в сердце моем; а такая беда не бесчестит и книзу не гнет – а подымает выше… и на такую гору, где уже ничье жало не язвит…

Муромский. Так чего же ты, дружок, хочешь? – Какой конец?

Лидочка (с жаром). Конец унижениям… Конец поклонам… Я хочу видеть вас твердого и гордого в несчастии.

Атуева. А тебя и засудят.

Лидочка. Пускай.

Атуева. Что ж с тобою будет?

Лидочка. Со мною все уж было – со мною ничего не будет!!

Муромский. Так, стало, ехать в деревню?

Нелькин. Нет! Ехать и требовать правду!

Атуева. Я говорю, романы да слова. Ну что вы, сударь, говорите-то? – Ну где она в свете правда? Где вы ее найдете?

Нелькин. Ну, а если ее точно в свете нет, так пусть ему и будет стыдно – а не мне…


ЯВЛЕНИЕ II

Иван Сидоров входит, кладет шапку на стул

и останавливается у дверей.

Муромский. Ну вот и он. (Идет к нему.) Ну – что скажешь?

Иван Сидоров. Был, батюшко, видел.

Муромский. Кого?

Иван Сидоров. Да Кандида Касторыча.

Муромский. Ну что?

Иван Сидоров. Да позвольте, сударь (отводит его в сторону), круто, круто что-то повели.

Муромский (с беспокойством). Что такое? (Нелькину .) Владимир Дмитрич, подойди сюда.

Нелькин подходит.

Иван Сидоров. Видите, государи: его-то сиятельство разлютел так, что и на́ поди; теперь они и обращают все дело сызнова, на новое переследование и, видите, самым строжайшим образом.

Муромский (голос его дрожит). Господи милосердый…

Нелькин. Да верно ли?

Иван Сидоров. Он мне и черновое и беловое казал: идет, говорит, в доклад.

Нелькин. Ну пускай их следуют: – делать нечего, пускай следуют.

Иван Сидоров. А вы знаете ли, как следовать-то будут?

Атуева подходит к Ивану Сидорову.

Лидочка остается одна в стороне и плачет.

Нелькин. Ну как же? Нынче, слава богу, пытки нет.

Иван Сидоров. Ан вот есть. Ведь яд-то какой! А потому принять, говорит, все меры к открытию истины…

Нелькин. Пожалуй.

Иван Сидоров (продолжает и тычет пальцем)… и если, говорит, обстоятельства потребуют, то пригласить врачебную управу к медицинскому освидетельствованию.

Атуева (вместе). Боже мой!!..

Муромский, Нелькин. Что, что такое? Я не понимаю!!.

Иван Сидоров. Да Лидию Петровну в управе хотят свидетельствовать!

Нелькин (у него вырывается крик). Ах!!. Так это целый ад!!. Петр Константинович (махнув руками), отдавайте все!..

Иван Сидоров. Позвольте, государи, – что за попыхи. По-моему, они этого сделать не могут. Закона нет.

Нелькин. Ха-ха-ха, – закона… О чем стал говорить – о какой гили… (Муромскому .) Вам больше делать нечего: отдавайте!!. Что вы боретесь, – отдавайте все!..

Лидочка (подходит к ним). Что же это значит? Скажите мне?

Муромский (в затруднении). Да вот, друг мой…

Нелькин (перебивая его). Стойте!.. и ни шагу! (Лидочке .) Здесь никто… никто вам этого сказать не может.

Лидочка. Мы вот сейчас говорили…

Нелькин (в самом расстроенном виде). Не-е-ет, теперь не то!.. Теперь… лопнули все границы, заглохнула совесть, ослеп разум; вы в лесу!.. На вас напали воры, – над вами держат нож – о нет!.. (Закрывая лицо руками .) Сто ножей!!! Отдавайте, Петр Константинович, отдавайте все; – до рубашки, до нитки, догола!!.

Муромский (вынимает из бюро деньги). Да вот оне… (Кладет их на стол .) Пропадай оне – чертово семя!..

Нелькин (Сидорову). Сколько назначили?

Иван Сидоров. Тридцать тысяч.

Атуева. Как тридцать – говорили ведь двадцать.

Иван Сидоров (пожав плечами). Хлопнул кулаком по столу: жизнь и смерть… Подавай, говорит, тридцать тысяч как один рубль!

Нелькин. Когда везти?

Иван Сидоров. В четыре часа чтоб были…

Нелькин (Муромскому). Сколько тут?

Муромский. Двадцать.

Нелькин (ощупывая карманы). Что делать? Что делать?

Муромский (расставя руки). Я не знаю.

Общее молчание.

Лидочка. Владимир Дмитрич, у меня там есть бриллианты… тысячи на три.

Нелькин. Давайте!

Лидочка выходит.

Атуева. Постойте, постойте – у меня тоже есть вещи… Постойте. (Скоро выходит.)

Лидочка (приносит несколько экранов и кладет их на стол). Вот они… только, пожалуйста, тут маменькино кольцо – я его не отдам.

Муромский (отыскивает кольцо и отдает его дочери). Вот оно! – Это я ей, покойнице, подарил… когда она… тебя мне (рыдает) подарила…

Лидочка бросается к отцу на шею. Оба плачут.

Атуева (приносит также вещи и экраны и кладет их в кучу). Вот… все… Бог с ними… ведь для нее же берегла.

Все толпятся около стола, суматоха, разбирают вещи.

Муромский. Да что… много ли тут?.. Как набрать такую сумму?.. Вот тут двадцать; да тех хоть три, двадцать три; да вот у сестрицы на две – двадцать пять; ну вот, стало, пяти тысяч все нет.

Молчание.

Нелькин (шарит по карманам). О боже мой!.. Как нарочно весь истратился… У кого занять? (Думает.) Кто меня здесь знает?.. Меня никто не знает!..

Иван Сидоров (в продолжение этого разговора отходит в сторону, вытягивает из-за пазухи ладонку, достает из нее билеты и подходит к Муромскому). Сколько вы, батюшко, нехватки-то сказали?

Муромский (расставя руки). Пять тысяч!..

Иван Сидоров (подает ему билеты). Так вот, сударь, теперь, должно быть, с залишком будет.

Муромский. Что это? – Ломбардные билеты! Какие же это билеты?

Иван Сидоров. По душе, батюшко Петр Константинович, по душе.

Муромский (рассматривая билеты). Неизвестные…

Иван Сидоров. Неизвестные, сударь, – все равно что наличность; еще лучше, в кармане-то не ершатся.

Муромский. Стало, братец, это твои деньги.

Все обращаются к Ивану Сидорову.

Иван Сидоров. Так точно. Что же, батюшка, мы люди простые; коли уж пошло на складчину – ну и даешь, сколько сердце подымет. Мое вот все подняло; что было, то и подняло.

Муромский (тронутый). Добрый же ты человек… хороший человек.

Лидочка (быстро подходит к Ивану Сидорову). Иван Сидоров!.. Обними меня!..

Иван Сидоров (обнимает ее). Добрая наша… честная наша… барышня…

Лидочка (тихо, Муромскому). Ему надо расписку дать.

Муромский. Да, мой друг, да.

Лидочка садится и пишет; Муромский,

Иван Сидоров и Атуева считают деньги.

Нелькин (оставшись один посреди комнаты). Боже мой! – А я-то?.. у меня ничего нет… мне не за что и руку пожать!

Лидочка. Владимир Дмитрич! Вам грешно так говорить.

Иван Сидоров (продолжая считать деньги). Ничего, сударь; – вы после отдадите.

Нелькин. Когда же я отдам?.. Кому?!

Иван Сидоров. Поживете – так случится. Вы тогда за меня отдайте; а теперь я за вас.

Нелькин (с увлечением). Дай руку, Сидорыч, – отдам, братец, – отдам. (Жмет ему руку .)

Иван Сидоров (тихо, Лидочке). Сударыня, не надо… не надо.

Лидочка. Что не надо, Сидорыч?

Иван Сидоров. А бумажку-то, что пишете.

Лидочка. Да это расписка.

Иван Сидоров. Знаю, сударыня, что бумагу-то марать; Христос с нею, с распискою.

Лидочка. Так порядок требует.

Иван Сидоров. Ну нет, сударыня, порядок так не требует. Когда б вы их у меня просили – ну точно, оно было бы порядок; а ведь вы их, матушка, не просили; так что же вам? – дал я грош, дал я тысячу – это все единственно. Раздерите ее, сударыня, право, раздерите, а то обидно будет.

Лидочка рвет расписку.

Вот так; а по-нашему сказать надо: бог дал, бог и взял – буди имя господне благословенно… (Обращаясь к Муромскому .) Ну вот, батюшка, и слово благое на ум взошло. С ним да и в путь! (Помогает Муромскому собирать деньги и вещи .)

Муромский (собирается слабо и рассеянно). Господи… господи… Твоя воля…

Иван Сидоров. Не тужи, мой отец, – не тужи…. посмотри, господь все вернет – вот помяни ты мои слова, что все вернет.

Муромский. Да ведь, Иванушка… не грабленые…

Иван Сидоров. Знаю, мой отец, знаю… Вернет – ты только веруй…

Муромский. Да ты смотри, свои-то деньги в Стрешневе получи… слышишь…

Иван Сидоров. Слушаю, батюшка, получу.

Муромский. Лес, что ли, Бельковский продай.

Иван Сидоров. Там, сударь, видно будет; – а теперь мне надо к Кандиду Касторычу добежать да известить, что вы в четыре часа будете.

Муромский. Хорошо, хорошо… (Завернув вещи, показывает на них .) Как же это, братец? – вот бриллианты-то ведь ему же… тово… их не везти так?

Иван Сидоров. Как можно. А вы вот заедете к ювелиру да ему и отдадите. Ведь копеек десять, больше не скинет.

Муромский. Так ты сперва со мною ступай, – а то я, брат, плохо… ви-и-и-жу… да и на уме-то у меня что-то темно стало… (Трет себе голову .)

Лидочка (взявши его за руку). Папенька! Что с вами?.. Папенька!..

Муромский. Нет, ничего, мой друг… я ничего… (Сбирается .)

Лидочка. Голубчик вы мой… (помогает ему) не беспокойте себя… ради бога, не беспокойте… ну для меня. (Обнимает его .) Иван Сидоров, ты, смотри, с нами.

Муромский. Да, брат, с нами… с нами…

Иван Сидоров. Слушаю, матушка, с вами. (Берет вещи, шапку и отворяет им двери. Лидочка ведет отца под руку. Атуева поддерживает его с другой стороны. Уходят.)


ЯВЛЕНИЕ III

Нелькин (один). (Смотрит им вслед и закрывает себе лицо; потом быстро выходит на авансцену). Боже мой!.. (Ударив себя в грудь .) Сердце пустое – зачем ты бьешься?!. Что от тебя толку, праздный маятник? – колотишься ты без пользы, без цели? (Показывает на место, где стоял Иван Сидоров .) Простой мужик и полезен и высок – а я?! Месть! Великую месть всякой обиде, всякому беззаконию затаю я в сердце!.. Нет, не затаю – а выскажу ее всему православному миру! – На ее угольях накалю я клеймо и влеплю его прямо в лоб беззаконию!!. (Хочет идти .)


ЯВЛЕНИЕ IV

Нелькин. Лидочка вбегает.

Лидочка. Владимир Дмитрич… Владимир Дмитрич, вы здесь?

Нелькин (бросаясь к ней). Здесь! Здесь! – Что вы?

Лидочка. Дайте мне гофманские капли…

Нелькин. А что? – Что случилось?!! (Ищет капли .)

Лидочка. Нет, нет, ничего не случилось – а я боюсь только! – он очень слаб.

Нелькин (подает ей). Вот они! – Это ничего; бог даст, ничего.

Лидочка (уходя). Вы не уходите, пожалуйста! – Вы нас не оставляйте…

Нелькин. Господь с вами!.. Я ли вас оставлю?.. Да что я могу для вас? Видите, какое я создание – какая судьба! – Вот и теперь, ну на что я вам годен?

Лидочка. Да неужели же только одни деньги нужны; вы нас любите? – Правда ли?

Нелькин. О, правда! – святая, чистейшая правда!.. Этою любовью весь горю, я полон ею, ею только и живу…

Лидочка протягивает ему руку, он покрывает ее поцелуями, они выходят вместе.

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.


ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Комната канцелярии. Дверь в кабинет отворена.


ЯВЛЕНИЕ I

Тарелкин (один. Стоит у авансцены и в раздумье, посмотрев на часы). Еще несколько минут, и ввалит он к нам с полным возом. Признаться, вижу я дело горячее – хватил тридцать!.. А он и сдался! Стало, дело-то сделал я, ей-богу, я, а не он!

Варравин также в раздумье проходит всю сцену, уставляется на Тарелкина и, постоявши несколько минут, удаляется обратно.

Стало, по-настоящему, по истине от всего куша половина мне!.. Не даст… Да что тут – отрежу ему начистоту, так и даст… В этих случаях что нужно? Характер – да; характер и больше ничего. (Трет руки .) Пятнадцать тысяч!.. Ведь я богат! Как подумаешь, как это странно: был беден, ведь как беден: нет той сумы нищенской – ну – старых панталон, которые были бы беднее меня – и вдруг имею состояние – богат. И слово-то какое увесистое, точно оно на вате: богат. – Приятно! – Нет, что ни говори, а я уважаю этот закон природы; – именно закон природы: потому многочисленные опыты показывают – был беден, ничего не имел – и вдруг богат…

Варравин проходит снова по сцене и,

постоявши, удаляется.

Рассвирепеет же и он! – ой, ой, ой, рассвирепеет; – а я в отставку – да мне что?.. Всего я насмотрелся, всего и напробовался… Рвал я цветы на берегах Мойки, вил я венки на берегах Фонтанки – вкусил и сластей невских! Цветы эти оказались то самое терние, которое Левиафан безвредно попирал ногой; от венков вот что осталось (поднимает парик и показывает совершенно лысую голову), от сластей невских вставил моржовые зубы! Бог с ним, это величие. Укачу в матушку-Москву – город тихий, найму квартирку у Успенья на Могильцах, в Мертвом переулке, в доме купца Гробова, да так до второго пришествия и заночую.

Варравин показывается опять, слышен шум

в передней; Тарелкин кидается к нему.

Ваше превосходительство! – Он!.. Он!!. приехал!..

Варравин (очень спокойно). Ну что же? – Примите его, одержите, да мне и доложите.

Тарелкин. Слушаю-с.

Варравин. Да смотрите, как я приказывал, позовите сейчас экзекутора!.. (Уходит в кабинет .)

Тарелкин (бросается к своему столу, садится и листует бумаги). На какого черта ему экзекутор? – Зачем ему эта скотина экзекутор?.. Не понимаю…


ЯВЛЕНИЕ II

Входит Муромский, несколько согнувшись,

тяжело дышит, боковой карман у него туго набит. Тарелкин углубляется в бумаги и,

выворотя белки, следит.

Муромский (подходя к Тарелкину). Кандид Касторыч, а Кандид Касторыч – это я!..

Тарелкин. Ах, боже мой, а я за делами вас и не заприметил.

Муромский. Все в трудах… Можно, что ли?

Тарелкин. Занят – повремените… не угодно ли… (Указывает ему на стул .)

Муромский медленно садится и осматривается. Тарелкин углубляется в бумаги. Молчание.

Муромский. Батюшка, извините меня – нельзя ли стаканчик водицы? что-то тяжело, горло пересыхает; все вот жажда мучит.

Тарелкин. Отчего же, помилуйте, сейчас… (Встает, в сторону .) Точно перед операцией, все воду пьет. (Уходит.)

Муромский (один). Вот чем кончилось! Боже мой! – все… все… даже и бриллианты!!. Выходит, что Михайло-то Кречинский мне пророчество писал…


Тарелкин (входит с стаканом воды). А! Петр Константинович, мы ли вам не служим?

Муромский (пьет и обтирает себе лицо). Благодарю вас, благодарю.

Тарелкин (собирая бумаги в кучу). Я вот сейчас пойду с докладом и об вас скажу – да вы, смотрите, недолго (на ухо), он уж все сделает – будьте покойны.

Муромский. Хорошо, хорошо.

Тарелкин. Ведь у него дел-то гора целая. (Потряхивая бумагами .) Видите! (Идет в кабинет .)


ЯВЛЕНИЕ III

Муромский (один, слабым голосом). Господи (осматривается), как Даниил, вверженный в ров львиный… вот она, волчья-то яма. (Достает из кармана бумажник и вынимает бумагу.) Ей-ей, – точно пророчество писал… (читает с выражением и ударением) …«но бывает уголовная, или капканная, взятка, – она берется до истощения, догола́… (осматривает себя)… догола́… производится она по началам и теории Стеньки Разина и Соловья Разбойника; совершается она под сению и тению дремучего леса законов…» (осматривает обстоящие его шкафы и читает) свод законов… свод законов… так!.. (продолжает) «помощию и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия, – и в эти-то ямы (опять осматривается) попадают без различия пола, возраста и звания, ума и неразумия, старый и малый, богатый и сирый…»

Тарелкин (выходя с бумагами). Пожалуйте.

Муромский складывает бумагу,

кладет в бумажник и плетется в кабинет.

(Один .) Опять об экзекуторе? Что же он такое сделать-то хочет?.. (Думает.) Нет, стало, глуп, не понимаю… однако позвать надо. (Уходит в среднюю дверь .)


Сцена минуту или две остается пустою.

Глубокая тишина.


ЯВЛЕНИЕ IV

Тарелкин входит, за ним экзекутор Живец.

Тарелкин (продолжая разговор). Не знаю, право, не знаю. Говорили Максим Кузьмич, что его превосходительству угодно сделать это экономическим путем.

Живец. Я не прочь! Я от экономического пути не прочь! Как его превосходительству угодно. (Направляется к кабинету .)

Тарелкин (заступая ему дорогу). Нет, – обождите.

Живец. А что?

Тарелкин. У них проситель.

Живец. А – ну! это не по моей части… (Начинает ходить по комнате.) И действительно, от этих подрядов, друг мой, Кандид Касторыч, одно только нарекание; верите ли, одно нарекание…

Тарелкин (посматривая в кабинет). Очень верю, очень верю.

Живец. Ей-ей. Ведь оно только нарядно смотрит, что вот подрядчик! – а в сущности он, Иуда, выеденного яйца не стоит… так-то, дружище!

Тарелкин (та же игра). Очень верю, очень верю.

Живец. Жить нечем! – Потому это у них как: у каждого подрядчика свое место, другой уж и не суйся – ты, говорит, там, а я, говорит, здесь; у них эти места ведь по рукам разобраны. Хорошо. Вот я этак, по должности-то, смотрю, да и вижу, что он без малого рубль на рубль хватил; ведь хорошо? Так что же: норовит он, бестия, дюжину персиков тебе на подносе поднести или малины к светлому празднику. Ну судите сами, – служил я в военной службе – что ж мне малина?.. У меня дети, что же мне малина?.. Ведь я не млекопитающее?..

Тарелкин (идет в кабинет и останавливается против Живца). Ну нет… Вы млекопитающее. (Проходит .)

Живец (оскорбившись). Я?.. Млекопитающее! – ну а ты свинья!..

Тарелкин (подойдя к двери кабинета). Ваше превосходительство! – Экзекутор Живец.

Варравин (из кабинета). Очень хорошо. (Раскланиваясь в дверях с Муромским.) Будьте уверены – я рассмотрю ваше дело с полным вниманием (кланяется), с полным вниманием. (Уходит в кабинет .)


ЯВЛЕНИЕ V

Муромский, Тарелкин и Живец.

Тарелкин (тихо, Муромскому). Ну что, батюшка?

Муромский. Обещал.

Тарелкин. Ну, – вы все объяснили?

Муромский. Да, объяснил…

Тарелкин. Передали все?

Муромский. Как следует.

Тарелкин. Ну так и будьте покойны – все будет сделано в лучшем виде (кланяется) – в лучшем виде.

Муромский (тоже кланяется). Дай бог, дай бог. (Выходя на авансцену .) Как будто и полегче стало… лишь бы мне ее, мою горлинку, душу-то мою увидеть спокойную… (Покачав головою .) Господи! слепота человеческая!.. вот: копил, копил, про нее ведь копил, а вот куда… последнее свез… ну их, деньги!.. Будь они прокляты – от них все вышло. (Медленно уходит .)

Живец (Тарелкину). Теперь можно?

Тарелкин (в духе). Теперь можно, можно.

Живец направляется в кабинет.


ЯВЛЕНИЕ VI

Варравин выходит из кабинета и сталкивается

с экзекутором. Тарелкин и Живец.

Варравин. Что вы?

Живец. Изволили требовать.

Варравин. А – да; погодите. Гей! Курьер!

Тарелкин (бежит к двери). Гей! Курьер! Парамонов!

Парамонов входит.

Варравин (держит в руках пакет). Вороти этого просителя. – Скорей!

Парамонов бежит за Муромским.

Тарелкин (в испуге). Ваше превосходительство! Максим Кузьмич! Что вы?

Варравин смотрит в упор на Тарелкина и остается неподвижен; Живец наблюдает за обоими; в дверях показываются Муромский и Парамонов.


ЯВЛЕНИЕ VII

Варравин, Тарелкин, Живец, Муромский и Парамонов.

Муромский (Парамонову). Ты… тово… ошибаешься, друг… это не меня.

Парамонов (тесня собою Муромского). Их превосходительство изволят требовать!..

Муромский (мягко). Да не меня, – братец, не меня…

Парамонов. Пожалуйте; пожалуйте, – их превосходительство…

Муромский. Да ты ошибся, братец…

Варравин (перебивая Муромского). Позвольте! – Я вас требую.

Муромский (с изумлением). Меня?!.

Варравин. Да, – вас! Вы оставили у меня в кабинете вот этот пакет с деньгами (показывает пакет), – так ли-с?

Муромский (вздрогнувши). Я?.. Нет… Ах, как нет!.. Оставил… то есть – может быть… позвольте… я не знаю… что же вам нужно?..

Варравин. Мне нужно заявить ваш поступок, вот – при свидетелях.

Муромский. Так что же это? (Осматривается.) Западня?!

Варравин. Вы меня хотели купить, так ли-с?

Муромский (совершенно смешавшись). Да позвольте; тут, стало, недоумение какое… извините… простите меня! ведь это вот они мне сказали (указывает на Тарелкина).

Тарелкин (также смешавшись). Что вы? Что вы?.. Ваше превосходительство! – Я вот вам Христом распятым клянусь – ни-ни; никогда! Я их и в глаза не видал…

Варравин (не обращая внимания на Тарелкина). Так знайте, что я денег не беру! Вы меня не купите! Вот они, ваши деньги! (Кидает ему пакет на пол .) Возьмите их! И убирайтесь вон с вашим пасквильным делом!..

Муромский. Не о пасквильном деле я прошу – позвольте… (Наступая на Тарелкина.) Что это? – а? Да как же вы могли…

Тарелкин (потерявшись). Помилуйте! – что вы меня путаете! Ваше превосходительство! что же они меня путают?!

Варравин (перебивая его). Угодно вам взять эти деньги, или я прикажу вот экзекутору.

Живец порывается к деньгам; Варравин его держит

за руку; Муромский поднимает пакет.

Я вас могу представить всей строгости законов – и только ваши лета – извольте идти! (Указывает на дверь.)

Муромский (ощупавши пакет, выбегает на авансцену). Что это? А? – А? Где же деньги?.. (Развертывает пакет и быстро смотрит деньги.)

Варравин стоит с правой стороны, Тарелкин с левой. Живец позади Муромского, все смотрят на него

с напряженным вниманием.

Варравин. Извольте идти, или я прикажу вас вывести.

Живец, Тарелкин (переглянувшись и вместе). А-а-а! – вот оно!

Муромский (забывшись, с силою). Так где же деньги, я говорю?! – Их тут нет! (Щупает пакет .) Нет… Нет!.. Их взяли!!! Помогите!!. Добрые люди!.. Помогите!!. (Обращаясь к Тарелкину .) Помог… (Останавливается, обращаясь к Живцу .) Помогит… а-а-а-а-а! (Ударив себя по голове .) Капкан!!!

Они обступают его ближе.

Варравин. Идите вон, я вам говорю! Я имею власть…

Муромский (взявши себя за голову и совершенно забывшись). Разбой!.. Муромские леса!.. Разбой…

Варравин (голос его дрожит). Опомнитесь, – что вы? – Опомнитесь…

Муромский. Что это?.. а?.. (приходя в себя) здесь… здесь… грабят!.. (Поднимая голову .) Я вслух говорю – грабят!!!

Варравин (Тарелкину). Да что они? – Они, кажется, припадкам подвержены.


Тарелкин (потерявшись). Ничего, ничего, ничего не знаю; вы меня, Максим Кузьмич, не путайте – ради бога, не путайте… я ничего не знаю.

Муромский. Да кто же тут (осматриваясь), тут все одна шайка… (Вдруг выпрямляется.) Стойте!!! (К Живцу .) Ведите меня к государю!

Живец и Тарелкин (обступают его, машут руками и унимают). Ш-ш-ш-т-т-т… успокойтесь… милостивый государь… успокойтесь… что вы?.. ш-ш-ш-т-т-т…

Муромский (стремительно выступая вперед). Я требую… ведите меня к моему государю!.. Давайте сюда жандармов!.. полицейских!.. по улице!.. без шапки!.. Мы сообщники!! Мы воры!!!.. (Хватает Варравина за руку и тащит его .) Пойдем!!.

Варравин (рвется у него). Что вы… что вы?

Муромский (тащит его). Пойдем!!. Мы клятвопреступники… куйте нас! Слово и дело!! куйте нас вместе (его голос слабеет)… к государю!! я ему скажу… Отец!.. Всех нас отец… Милостивый мой, добросердый… Государь!!.. (У него занимается дух .) Ва… ваше… ва…ше. (Качается. Тарелкин его поддерживает.)

Тарелкин. Петр Константинович, батюшка, Петр Константинович – не тревожьтесь, – мы все устроим…

Муромский (силится говорить). Ва…аше… ве…л…ич… (Кидает пакет с деньгами в Варравина и опускается на руки Тарелкина .)

Деньги рассыпаются по полу. Молчание.

Варравин наблюдает Муромского.

Живец подвигается к деньгам.

Варравин (оттирая Живца). Позвольте, позвольте…

Живец (жмется к деньгам). Нет, позвольте, ваше превосходительство, позвольте, – моя обязанность.

Варравин (схвативши деньги). Позвольте!

Живец (ухватясь также за пакет). Позвольте!!.

Муромский (срывает с себя ордена и галстук и бросает ими в Варравина). А-а-а… (Лишается чувств на руках Тарелкина.)

Варравин (в азарте тащит пакет к себе). Позвольте, говорю я вам! Я вам приказываю, как начальник!

Живец (та же игра). Долг службы…

Они стоят близко друг к другу у авансцены,

голоса их шипят.

Тарелкин (держа на руках Муромского, жалобно). Господа, господа, – ну – во имя Христа… (Укладывает Муромского на стул .)

Варравин (порывая пакет к себе). Прошу…

Живец (то же). Прошу…

Варравин. Я должен сосчитать.

Живец (указывая на его карман). Вот тут-то сосчитайте!

Варравин. Что вы осмеливаетесь?..

Живец. И не осмеливаюсь… Не дам! – Сам власть имею.

Варравин. Угодно вам молчать?

Живец. Почему же? (Запускает руку в деньги и тащит пук ассигнаций .)

Варравин. Что вы делаете?

Живец. Молчу. – А как бы вы думали? (Сует деньги в карман .) Вот так-то. Эва!

Тарелкин (оттащивши Муромского на стулья, подбегает к Варравину и Живцу; они расходятся). Ну, что же это такое, господа; – что же это такое?

Варравин (оправив пакет, кидает его на пол; Живцу). Извольте, сударь, стоять здесь, – и ни с места.

Живец (застегивается на все пуговицы). Слушаю, ваше превосходительство, будьте покойны.

Варравин (Тарелкину). А вы извольте послать тотчас за полицейским – и сдать ему просителя за повреждением умственных способностей. Понимаете меня?.. Чтоб он вот здесь же принял от экзекутора просителя и деньги для доставления по месту жительства.

Тарелкин (умоляющим голосом). Ваше превосходительство…

Варравин (качает головой и кричит). Для доставления по месту жительства…

Тарелкин (Живцу). Иван Андреич!

Живец. Кто, батюшка, млекопитающее-то?

Парамонов (вбегая). Ваше превосходительство. Их превосходительство и их сиятельство!

Тарелкин (несколько присев). Боже мой! Сам Страшный суд!!.

Варравин (грозно). Молчать!!. (Живцу.) Стойте тут, – и ни с места!! (Кидается навстречу важным лицам .)

Живец (оправляя мундир, несколько нараспев). Да, – я, батюшка, службу знаю…


ЯВЛЕНИЕ VIII

Важное лицо и князь входят.

Важное лицо (увидев Муромского). Эт-то что?! Что такое?

Варравин (раскинув руки). Самый необыкновенный случай, ваше превосходительство. Пришел, как по всему заметно, проситель; объясняется как-то странно, не в чистоте сознания; я его по обязанности службы принял, и вдруг – он оставляет мне вот этот конверт с деньгами; случился экзекутор; послали курьера его воротить, и как стал я ему выговаривать, действительно с некоторою резкостью…

Важное лицо (перебивая его). Напрасно.

Варравин. Что делать ваше превосходительство, – не вытерпел.

Важное лицо (с нетерпением). Напрасно!!

Варравин. Ваше превосходительство!.. пощадите… обидно… Тридцать лет служу! Никто взяточником не называл… (Бьет себя в грудь.)

Князь. Я, ваше превосходительство, его положение понимаю, и, по моему мнению, этого бы просителя строжайше… (Подходит к Муромскому и его осматривает .)

Важное лицо. Продолжайте.

Варравин (оправляясь). В эту самую минуту ему вот здесь, при чиновниках, сделался припадок и дурнота…

Князь. Э-э-э, – да это тот самый капитан, который ко мне являлся.

Варравин. Тот самый, ваше сиятельство.

Князь. Так бы вы и говорили. Он, ваше превосходительство, и ко мне приходил, – и у меня шум сделал.

Важное лицо. Так что же он такое?

Князь. Вероятно, как бывало в старину: Бурцев, буйный забияка… Впрочем, он под Можайском в голову ранен, и рана-то давняя – так у него, знаете, бессвязность этакая в речах и… и… (смотрит на Варравина) и…

Варравин. И черножелчие, ваше сиятельство.

Князь. А, да! – и черножелчие.

Важное лицо. Что же здесь курьеры делают? Почему пускают всякого с улицы? Курьер!!


Вбегает курьер.

Ты что делаешь? – а?

Курьер молчит.

Варравин. Конечно, оплошность, ваше превосходительство.

Важное лицо. Оплошность, – а ты знаешь ли, что я оплошностей не терплю.

Варравин. Осмеливаюсь доложить, что, впрочем, и заметить было невозможно.

Важное лицо. А он смотри.

Варравин. Даже наружность почтенная.

Важное лицо. А он смотри!!

Варравин. Приемный день-с.

Важное лицо. А он… околотили вы мне руки с этими приемными днями… Ну, однако, избавьте меня от этих сцен.

Молчание.

Уберите его.

Варравин (Тарелкину). Уберите просителя! Курьер! (Показывает глазами на Муромского.)

Тарелкин и Парамонов его подымают.

Муромский (открывает глаза). Ва… Ва… Ва… (Бьет себя в грудь.) Ва…

Важное лицо. Да он не в своем виде! (Тарелкину.) Что, от него пахнет?

Тарелкин (обнюхивает Муромского). Пахнет, ваше превосходительство.

Важное лицо. Чем?

Тарелкин (смешавшись). Не, не, не… могу…

Важное лицо (с нетерпением). Чем?!!

Тарелкин. А-а-а-а… (смешавшись) рыбой…

Живец (быстро вывертывается из-за Варравина, подходит к Муромскому и обнюхивает его). Спиртуозностию, ваше превосходительство.

Важное лицо. Ну так. (Махнув рукой .) Несите.

Живец (проходя мимо Тарелкина, тихо). Кто, батюшка, млекопитающее-то? (Становится опять у пакета с деньгами .)

Муромского выносят.

Варравин. Ваше превосходительство! благоволите допросить экзекутора, как очевидца при этом необычайном событии.

Важное лицо. Да я тут никакого и события не вижу! – Сорвался человек с цепи, пришел и сделал шум; ну что же тут? (Живцу.) Вы здесь были?

Живец (навытяжке). Здесь, ваше превосходительство, – по долгу службы.

Важное лицо. Знаю. Ну, вы при этом находились?

Живец. По долгу службы должен всегда быть в видимости.

Важное лицо (с нетерпением). Знаю!! Я спрашиваю – как это произошло.

Живец. Это произошло здесь, в канцелярии, – их превосходительство изволили выйти и требовать просителя – и, упрекнувши их в дании денег, – возвратили – бросимши оные деньги на пол – чем по долгу службы стал здесь и при них нахожусь, как по силе присяги закон повелевает.

Важное лицо. Эк заладил. Хорошо. (Варравину .) Кажется, ревностный.

Варравин. Весьма, ваше превосходительство, весьма.

Важное лицо. Это хорошо.

Живец. Находясь в военной службе, более привык исполнять распоряжения начальства, чем собственные свои.

Важное лицо (перебивая его). Хорошо. Только отстань.

Варравин. Относительно самого события какое распоряжение угодно сделать?

Важное лицо. Обыкновенно – по форме; – пусть он по форме и отрапортует.

Князь. А там – не нарядить ли следствие, ваше превосходительство?

Важное лицо. Пожалуй, и следствие; – по форме.

Князь. И строжайше, строжайше.

Важное лицо и князь хотят идти.

Варравин (заступая дорогу). Ваше превосходительство! Ваше сиятельство! А деньги-то. Сделайте милость.

Важное лицо. Ну что же деньги, – возьмите их да при рапорте и представьте.

Варравин. Нет, ваше превосходительство, я до них не коснусь. Извольте их счесть и опечатать; ибо сумма в неизвестности; – так по крайней мере я и мои подчиненные будем вне нарекания.

Важное лицо. Ну это так. Вот это я люблю. (Князю.) Деликатно.

Князь. Деликатно.

Важное лицо (Живцу). Сочти.

Живец считает деньги.

А вам, ваше сиятельство, не угодно ли будет принять их и приобщить к делу. (Уходит в кабинет.)

Живец (сосчитав деньги, с крайней осторожностию кладет их в пакет и держит четырьмя пальцами). Тысяча триста пятьдесят рублей. ваше сиятельство.

Князь. Хорошо. Несите ко мне; а вы (Варравин у) нарядите следствие – и строжайше! (Уходит в кабинет. Живец несет перед ним деньги .)

Варравин (провожая его). Слушаю, а предложение, согласно приказанию вашему, об обращении этого дела к переследованию готово.

Князь. Ну, стало, все в порядке. (Уходит.)


ЯВЛЕНИЕ IX

Варравин (думает). Да, все в порядке… только… у меня от этих порядков дух захватило… Гм, гм… Следствие?!. Пожалуй, помещик-то и при следствии такой же жар окажет! – Или, может быть, к тому времени и поохолодает; потому он преспокойно показать может, что я-де действительно деньги эти на столе по неосмотрительности оставил, а что действительный статский советник Варравин принял их за подкуп, в том невиновен. Да если и горшее предположить: оставят в подозрении – эка штука! Я много кого оставил – все здоровы, еще и кланяться приказывают; доживают свой век в своих вотчинах и хорошими христианами умирают, в должном раскаянии, посреди семейства… Что ж, уберусь в свою и я… княжеская была… Сахарный завод поставлю – помещик буду, звание почетное… Конечно, не сановник – а все же почетное.


ЯВЛЕНИЕ Х

Варравин; входит Тарелкин.

Варравин (в волнении идет к нему). Ну!.. что там?!

Тарелкин (снимая тарантас – сухо и небрежно). Где там, ваше превосходительство?

Варравин. Ну там; – у Муромских?

Тарелкин (та же игра). Там?.. Да ничего нет…

Варравин. Что-нибудь да делается?

Тарелкин. Ничего не делается!.. Уж сделалось!..

Варравин. Следствие нарядить приказано…

Тарелкин. Наряжайте что другое – а не следствие…


Варравин (не понимая). Да в уме ли вы?

Тарелкин (поднявши палец кверху). Удивлен!! (На ухо Варравину .) Как по мановению совершается.

Варравин. Что же такое?

Тарелкин (с увлечением). Умер!!!

Варравин. Умер?!! Кто?.. Как?!. Проситель?!.

Тарелкин. Не довезли до дому – в карете и кончился.

Варравин. И кончился!!.

Тарелкин (делает жест). И концы в воду… Мертво и запечатано!..

Варравин. Тс-с-с!.. (Приостановясь.) Какой необыкновенный случай… (Медленно крестится .) Дай бог ему царство небесное.

Тарелкин (вздохнув). Что же? Дай бог ему царство небесное… Я не прочь… Ну – мне-то, горемыке, что?.. а? (С форсом .) Кто тут радел, кто действовал?.. Кто его отсюда вот (показывает место) на своих плечах выволок?.. Вы вот упоминаете, что на своем веку набивали трубки, бегали и в лавочку – ну, а такой товар на себе таскать изволили – ась?!. Так я вот о чем прошу: извольте меня оценить: ни, ни, ни… Извольте оценить… Я отсюда без того не выйду – оцените!

Варравин (в замешательстве). Что вы ко мне пристали? Как мне вас оценить?

Тарелкин(азартно). Как? Помилуйте! – дети знают; – да еще при таком окончании дела, где не токмо концы в воду, а все крючки и петельки потонули. (Дерзко.) Мое участие на половину простирается.

Варравин (вспыхнув). На половину… (В сторону .) Вот я тебя выучу. (Вслух .) Что ж, на половину, так на половину… Скажите, что все вами сделано – и тут не спорю.

Тарелкин. Нет, я не в том смысле. Я насчет полученной суммы.

Варравин (стиснув зубы). Гм!.. полученной?.. От кого же полученной?

Тарелкин. А – от покойника.

Варравин (усмехаясь). Вы шутите – ведь я при вас ему ее возвратил.

Тарелкин. Как возвратили?!!

Варравин. И за счастие считаю, что на этот поступок решился.

Тарелкин. Отцы мои! Что вы сказали?!!

Варравин (с иронией). Я говорю: какое счастие, что я от покойника денег не принял… а?..

Тарелкин (потерявшись). Не приняли!!. Вы не приняли!!! Не может быть!.. (Бросается на колени.) Матенька, ваше превосходительство, друг, душа, благодетель – простите… Богом умоляю, простите – я беден – я ведь это от бедности – у меня долги – я гол – мне есть хочется…

Варравин. Полноте, Тарелкин; – что за малодушие – встаньте!.. (поднимает его) – вы себя компрометируете. Судите сами (с злобною усмешкою): прими я от него деньги, ведь всю жизнь попрекать себя должен; – совесть бы замучила.

Тарелкин (оправляясь). А-а – так вы не взяли: ха, ха, ха, и не взяли оттого, что вас бы совесть замучила… ха, ха, ха! (Заливается громким хохотом .)

Варравин (стиснув зубы). Смеетесь теперь, – не плакать бы после! (Подступает к нему и говорит на ухо.) Ведь я тихой смертью изведу… знаете…

Тарелкин (останавливается). Нет, – я ничего.

Варравин (та же игра). Ведь я из бренного-то тела таким инструментом душу выну, что и не скрипнет… (Сверкнув глазами .) Понимаете?..

Тарелкин (оробев). Да помилуйте – что вы – я ничего…

Варравин. То-то! (К публике мягко и тихо .) Ей-ей. Как оставил он у меня на столе эти деньги – так точно кто меня под руку толкнул… (Отступает с ужасом.) Я и не взял… (Посмотрев искоса на Тарелкина.) Просто бог спас – его великая милость… (Уходит в кабинет.)


ЯВЛЕНИЕ XI

Тарелкин (один. Долго посмотревши на все четыре стороны). Дело! Люблю!!. Всякую глупую башку учить надо. Мало того: по-моему, взять (берет шляпу), да кулаком в ослиную морду ей и сунуть (сует кулаком в шляпу) – дурак, мол, ты искони бе чучело – и по гроб полишинель!!. (Надевает помятую шляпу и оборачивается к кабинету .) А! Ограбил. Всех ограбил!.. Я говорил, что оберет он меня, оберет как липку – и обобрал!!. (Повертывается и становится против тарантаса .) Ну что же теперь, старый друг?.. А? Ну пойдем…. пойдем опять по миру, гольем шитые, мишурою крытые, отхватывать наш чиновничий пляс. Думал я сим же днем спустить тебя на вшивом рынке… Нет, и этого не судила судьба. (Надевает тарантас .) Эх – мечты, мечты! Провалитесь вы в преисподнюю… (Берет тросточку, напяливает перчатки и подходит к авансцене .) Мечтал я, когда был молод… прокатить по Невскому в коляске Баховой; мечтал, когда был зрел, схватить чин да кавалерию, подцепить какую-нибудь вороно-пегую купчиху в два обхвата мерою и ее свиным, сонным жиром залить раны и истомы служебные. Мечтал вот тут хоть копейку сущую заручить на черный день – нет! нет! и нет!! говорит судьба. Зачем ты, судьба, держишь меня на цепи, как паршивую собаку? Зачем круг меня ставишь сласти да кушанья, а меня моришь голодом да холодом? Зачем под носом тащишь в чужой карман деньги, сытость, богатство? Проклята будь ты, судьба, в делах твоих! Нет на свете справедливости, нет и сострадания: гнетет сильный слабого, объедает сытый голодного, обирает богатый бедного! Взял бы тебя, постылый свет, да запалил бы с одного конца на другой, да, надемши мой мундиришко, прошелся бы по твоему пепелищу: вот, мол, тебе, чертов сын. (Поднимает воротник тарантаса, застегивается и уходит, махая тросточкой .)

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.



СМЕРТЬ ТАРЕЛКИНА

Николаю Дмитриевичу Шепелеву.

Любезный Друг.



Не вместе ли с тобою еще юношами жили мы на высотах Альбано, в памятной нам Locanda Emiliana и зачитывались Гоголем до упаду.

Не твое ли чуткое артистическое чувство предрекло Кречинскому серьезный успех еще тогда, когда он писался шутки ради , и не от тебя ли слышал я тогда же первое и, могу с правом сказать, единогласное одобрение.

И теперь – несколько недель тому назад, озабоченный спешною отделкой «Смерти Тарелкина» – не к тебе ли обратился я за советом и не твоими ли верными указаниями Артиста наведен я на поправки, которые дали этой Пиесе целость и вложили в нее Логику Мотивов.

Право – старая наша дружба лишнего не сделала, когда она мне шепнула сделать тебе это посвящение и поставить в головах этой третьей и последней моей Пиесы твое, близкое мне, Имя.

Тебе преданный А. Сухово-Кобылин.

1869 г. февраля 20-го. Москва.


К ЧИТАТЕЛЮ

Всякое, думаю, беспристрастие признает, что Судьба моих двух Пиес не могла обольстить меня на дальнейшую деятельность для сцены. По крайней мере так влияли на меня события, сопровождавшие их появление, – и многое из набросанного a la prima [12 - Раньше (итал.).] так в своих зародышах и замерло.

Деятельность моя перешла в другие, высшие сферы, где, как и в верхних слоях Атмосферы, больше благодетельной для Духа Тишины и Свободы.

Однако, издавая в свет мои драматические опыты, мне хотелось, даже и в смысле аффирмации, удержать за ними столько и Действительности и Диалектике любезное число Три :

Немцы говорят:

Ein Mal ist kein Mal.
Drei Mal ist Ein Mal [13 - Один раз – не в счет, три – за один сойдет (буквальный перевод: один раз – ни разу, три раза – один раз) (нем.).].

Мы, Русские, говорим: без Троицы и дом не строится, а потому:

Собравши несколько давно написанных мною сцен, втуне лежавших и имеющих своим Мотивом последний Монолог Тарелкина в Драме «Дело», я, скрепя сердце, связал их, как говорится, на живую нитку, озаглавил шуткою в 3-х Действиях и в таком полувыработанном виде не без робости передаю их Публике, прося ее отнестись к ним снисходительно.

Если сцены эти доставят ей несколько минут простого, веселого смеха и тем дадут случай на время забыть ту Злобу , которая, по словам Писания, каждому Дневи довлеет , то я сочту себя вполне удовлетворенным.

31 октября 1868 года

Кобылинка.


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Максим Кузьмич Варравин

Капитан Полутатаринов —

военная шинель надета в рукава,

зеленые очки и костыль.

Кандид Касторович Тарелкин

Сила Силич Копылов

Антиох Елпидифорович Ох – частный пристав.

Иван Антонович Расплюев – исправляющий должность квартального надзирателя. Пораздобрел и приобрел некоторую осанку.

Чибисов

Ибисов чиновники.

Омега

Флегонт Егорыч Попугайчиков – купец.

Помещик Чванкин.

Крестьян Крестьянович Унмеглихкейт – доктор.

Людмила Спиридонова Брандахлыстова – прачка. Колоссальная баба лет под 40.

Мавруша – кухарка.

Пахомов – дворник.

Качала

Шатала

Ванечка – сын Расплюева, писарь.

Кредиторы Тарелкина:

1-й кредитор

2-й кредитор

3-й кредитор – пиявкообразный человечек сутяжного свойства.

4-й кредитор – дюжая натура, с большими усами и крокодилообразным телом.

Еще кредиторы ad libitum [14 - По желанию, на выбор (лат.).]. Все они одеты в самые фантастические шубы и шинели.

Чиновники.

Дети Брандахлыстовой.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Комната: в средине дверь в прихожую, направо дверь в кухню и на черный выход, налево постель

за ширмами; беспорядок. Тарелкин входит,

неся с собой всякое имущество. Сильно озабочен; расставляет мебель.


ЯВЛЕНИЕ I

Тарелкин (один). Решено!.. не хочу жить… Нужда меня заела, кредиторы истерзали, начальство вогнало в гроб!.. Умру. Но не так умру, как всякая лошадь умирает, – взял, да так, как дурак, по закону природы и умер. Нет; – а умру наперекор и закону и природе; умру себе всласть и удовольствие; умру так, как никто не умирал!.. Что такое смерть? Конец страданиям; ну и моим страданиям конец!.. Что такое смерть? Конец всех счетов! И я кончил свои счета, сольдировал долги, квит с покровителями, свободен от друзей!.. Случай: на квартире рядом живут двое: Тарелкин и Копылов. Тарелкин должен, – Копылов не должен. Судьба говорит: умри, Копылов, и живи, Тарелкин. – Зачем же, говорю я, судьба; индюшка ты, судьба! – Умри лучше Тарелкин, а живи счастливый Копылов. (Подумав .) Решено!.. Умер Тарелкин!.. Долой старые тряпки! (Снимает парик .) Долой вся эта фальшь. Давайте мне натуру! Да здравствует натура! (Вынимает фальшивые зубы и надевает пальто Копылова .) Вот так! – (Отойдя в глубину сцены, прилаживает пару бакенбард; горбится, принимает вид человека под шестьдесят и выходит на авансцену .) Честь имею себя представить: отставной надворный советник Сила Силин Копылов. Вот и формуляр. (Показывает формуляр .) Холост. Родни нет, детей нет; семейства не имею; никому не должен – никого знать не хочу; сам себе господин! Вот моя квартира, имущество!.. О вы, простите вы все!.. Прощайте, рыкающие звери начальники, – прощайте, Иуды товарищи! Приятели мои, ямокопатели, предатели, – прощайте! Кредиторы мои, грабители, пиявки, крокодилы… прощайте! Нет более Тарелкина. Другая дорога жизни, другие желания, другой мир, другое небо!! (Прошедшись по комнате .) От теории перехожу к практике. Сейчас из Шлиссельбурга. Похоронил копыловские кости; дело устроил; бумаги получил: там покончено!.. Теперь здесь, по Петербургу, надо устроить мою собственную, официальную несомненную смерть. Для этого извещена полиция; приглашены сослуживцы; окна завешаны; в комнате царствует таинственный мрак; духота и вонь нестерпимые… В гробу моя кукла, увитая ватой, в моем мундире, лежит, право, недурно… С сурьезом и достоинством! Однако от любопытных глаз надо еще подбавить вони. (В духе, кричит .) Мавруша!! Разбойница Мавруша, – где ты?


ЯВЛЕНИЕ II

Тарелкин, Мавруша входит.

Мавруша. Чего вам?

Тарелкин. Ты понимаешь ли, верный друг Мавруша, какую я бессмертную штуку играю?

Мавруша. Чего?

Тарелкин. Нет – никогда твой чухонский мозг этой высоты не поймет… Ступай, купи еще тухлой рыбы.

Мавруша. Еще! Что ж, мало?

Тарелкин. Да – не хватает – ступай!

Мавруша уходит.

(Ей вслед .) Скорее ступай.


ЯВЛЕНИЕ III

Тарелкин (один).

Тарелкин (ходит по комнате). Все так… да… эту рыбу надо накласть в мою куклу в такой мере, чтобы их как поленом по лбу… Нет! (соображает) этого мало. Я хочу, чтобы начальство похоронило меня на собственный счет! Хочу, чтобы эта бессмертная смерть мне не стоила медной полушки – так и будет! Все пойдет как по маслу, – надо только это хорошенько обставить. – Мавруша свой урок знает; вот уже месяц, как вся варравинская интимнейшая переписка вот здесь (указывает), у меня под сюртуком!! Он уже ее хватился, ищет и на меня злится. Следовательно, при первой вести он явится сюда во всей ярости и будет спешить похоронами, чтобы тотчас обыскать мою квартиру – ха, ха, ха!.. А-а-а-а! – Это ты, разбойник, вогнал меня живого в гроб! ты уморил меня голодом. Нет тебе пощады. Мы бьемся по смерть. Ценою крови – собственной твоей крови, выкупишь ты эти письма. Или нет! Ценою твоих денег, ворованных денег; – денег, которые дороже тебе детей, жены, самого тебя. Деньги эти я тихонько, усладительно, рубль за рублем, куш за кушем потяну из тебя с страшными болями; а сам помещусь в безопасном месте и смеяться буду – и сладко буду смеяться, как ты будешь коробиться и корчиться от этих болей. Боже! Какая есть бесконечная сладость в мести. Каким бальзамом ложится месть на рдеющую рану… (Вынимает из-под жилета пачку писем .) Вот они, эти письма (хлопает по пачке), лежат на самом сердце, его греют! – Это моя плоть и кровь! – Это злейшие, ехиднейшие из всех дел варравинских, букет, который самому сатане можно поднести в знак любви и уважения. (Бережно запрятывает бумаги под жилет и застегивается .)


ЯВЛЕНИЕ IV

Тарелкин. Мавруша входит.

Тарелкин (идет ей навстречу). Скорей, скорей, Мавруша, – они скоро будут – время дорого… (Берет рыбу и заслоняет себе нос .) Фу, черт возьми! (Уходит.)


ЯВЛЕНИЕ V

Мавруша (одна), потом Тарелкин.

Мавруша. Вишь, черт, что задумал… Помоги, говорит, мне, – а потом и надует – ведь такой уж плут родился!.. (Прибирает комнату .)

Тарелкин (возвращается). Ну, смотри же, старая, – не наври чего – говори мало; сиди себе да вопи, – одно тверди: ничего, мол, нет – жил честно – умер убого! Понимаешь? Денег, мол, нет; хоронить нечем; – а уж портится; видите, мол, вонь какая, – что тут делать? – а руками-то этак. (Делает жест. Мавруша его передражнивает.) Так!.. (Думает .) А Варравину-то говори: полиция, мол, придет, – имущество захватит, – бумаги остались, и их захватит; нехорошо. Поняла?..

Мавруша. Поняла, сударь, поняла.

Тарелкин. Ну ступай. (Слышен шум .) Они – ей-богу, они (как будто робко) – ну (решительно) слышишь – только их вонью-то ошибет, так ты их вот сюда и веди, чтобы они попусту около гроба не толклись. Поняла?

Мавруша. Поняла, сударь, поняла. (Уходит.)


ЯВЛЕНИЕ VI

Тарелкин (один).

Тарелкин (припрятываясь за ширмы). Так… вот они… (слушает) в добрый час… их много… говорят… (Слушает .) Шумят… (Слушает .) Что такое!.. батюшки… (в волнении) что такое – открыто! открыто…

Слышен вопль Мавруши.

Боже мой… мы погибли… (Прячется за ширмы .)


ЯВЛЕНИЕ VII

Варравин, за ним толпа чиновников,

посреди их Мавруша.

Мавруша (голосит и причитает). Сюда, отцы мои… сюда… ох… ох… ох…

Варравин (останавливаясь на пороге). Фу, черт возьми, какая вонь.

Чиновники (входят, заткнув нос, снимают калоши). Фу, фу, – нестерпимо.

Чибисов. Одной минуты пробыть нельзя!..

Мавруша (голосит). Сюда пожалуйте, отцы наши, сюда, су-да-ри-ки… ох…

Варравин. Да отчего же такая пронзительная вонь?

Мавруша (та же игра). Отциии моии, как вони… то не… быть… умер – бедно ооох… Гроб купилааа, хооооронить-то и нечем. Вооот он, голубчиииик, и воняет!..

Варравин. Неужели ничего нет и хоронить нечем?

Мавруша (та же игра). Нииичего, батюшка, нееет. – Полиция прийийдет – все схватит – бууумаги похватает – а бумаги какие – сам-то все…е их пряааатывал… ох…

Варравин (с поспешностию). А бумаги после него остались?

Мавруша. Остались, свет, остались.

Варравин. Покажи.

Мавруша. Когда казать. Теперь ли казать. Хоооронить надо. Воняет, голубчиииик, воняет.

Варравин (в сторону). В самом деле похоронить… Пропали у меня секретнейшие бумаги, – стало, украдены – украдены кем?! Им!! И вдруг умер! Нет ли тут еще какой-нибудь мерзости?! Делать нечего – похоронить его – и потом отыскать, во что бы то ни стало, отыскать эти бумаги!.. (Обращаясь к чиновникам .) Господа, – что же нам делать? Видите: почти скандал; похоронить нечем; – пожалуй, в городе узнают – скажут: с голоду умер; – товарищи оставили; – начальство не пеклось; – нехорошо – даже и публика не оправдает.

Чиновники. Да, да, не оправдает.

Варравин. Так вот что, господа. Сделаем христианское дело; поможем товарищу – а? Даже и начальство наше на это хорошо взглянет. Нынче все общинное в ходу, а с философской точки, что́ же такое община, как не складчина?

Чибисов. Да, господа, их превосходительство справедливы, – это и журналы доказывают: община есть складчина, а складчина есть община.

Чиновники. Да, да, это так.

Чибисов (торжественно). Итак, складчина! Община! Братство!! (Пробирается к двери и ищет калоши .)

Ибисов (тот же тон). Так, так!.. Доброхотна дателя любит бог. (Показывает пальцем наверх, пробирается к двери; та же игра .)

Третий чиновник. Прекрасно!.. Прекрасно и тепло!.. От общего сердца! (Та же игра .)

Четвертый чиновник. С миру по нитке – бедному рубашка. (Та же игра – общее бегство .)

Варравин (припирает дверь и удерживает чиновников). Господа, что же вы?!. Постойте. Вы не так! – Нет, вы не так. (Поймавши Чибисова и Ибисова за руки, выводит их к авансцене с прочими чиновниками .) Господа, – послушайте меня, ведь мы одна семья – не так ли? (Встряхивая их за руки .) Мы одна семья?

Чибисов и Ибисов (привскакивая от боли). Так! так! Мы одна семья!

Варравин. Наш меньший брат в нужде. (Встряхивая их за руки .) Ведь мы люди теплые?


Чибисов и Ибисов (привскакивают и коробятся от боли .) Да, да, черт возьми, – мы люди теплые.

Варравин. Итак!! – Задушевно – нараспашку!!

Чибисов и Ибисов (вырываются от него). Да, да, задушевно! нараспашку!

Все бегут.

Варравин (поймавши их). Нет, нет, опять не так. (В сторону .) Экие аспиды, не поддаются! (Вслух.) Позвольте, господа, мы вот так это устроим. (Собирает чиновников около себя.) Ведь вы готовы на доброе дело?

Чиновники. Готовы, готовы.

Варравин. Ведь на доброе дело вы охотно возьмете деньги у другого, то есть в чужом кармане?

Чиновники. В чужом кармане? Охотно, очень охотно.

Варравин (нежно). Итак, возьмите друг друга легонько за ворот. (Чиновники берут друг друга за ворот .) Так, хорошо. (Расставляет их попарно .)

Омега (подбегая). Ваше превосходительство! меня некому за ворот взять?

Варравин. Ну сами себя возьмите.

Омега (кланяется). Слушаю-с. (Отходит и берет сам себя за ворот .)

Варравин (осматривая чиновников). Хорошо, господа, хорошо! (Нежно .) Теперь возьмите каждый у другого бумажник.

Шум и свалка; чиновники тащат друг у друга бумажники.

(Любуясь на картину .) Прекрасно! По-братски! Вот истинная община! Ну, отсчитайте теперь по три рубля, но не более трех рублей! Не более!

Чиновники (кричат). Господа, по три… Но не более, не более! (Отсчитывают деньги .)

Варравин их получает и выходит на авансцену.

Варравин (к публике). Какая теплота, какой жар!.. даже удерживать надо… (Тронут .) Эти пожертвования меня всегда сильно трогают. (Чиновникам.) Теперь, господа, возвратите бумажники.

Чиновники возвращают бумажники.

Вот так. Благодарю вас. Позвольте мне сказать вам мое сердечное, задушевное спасибо. Вы сделали прекрасное дело – вы сделали доброе дело. Меньший брат умирает в нищете – и вы вдруг… Благодарю вас! – Я тронут – я плачу – плачьте и вы!

Все плачут.

Обнимите друг друга.

Обнимают друг друга.

Омега (подбегая к Варравину). Ваше превосходительство, мне некого обнять.

Варравин (утирая слезу). Ее обнимите. (Показывает Маврушу .)

Омега обнимает Маврушу.

Мавруша. Что ты, нечестивец, бесстыдник… Что ты?! Отстань…

Варравин (Мавруше). Подойди сюда, бедная женщина! Ты сирота?

Мавруша (вопит). Да, батюшка, сударь, сирота! Крууууглая сирота.

Варравин. Ты одна осталась? (Укладывает деньги в бумажник .)

Мавруша. Одна, батюшка, одна, как перстик, одинохонька. (Протягивает руку.)

Варравин (кладет деньги в карман). Так знай, мой друг!.. есть добрые люди (показывает на небо) и небо! (Чиновникам, с чувством .) Идем, господа, идем! Похороним Тарелкина!!.

Чиновники (все в духе, подходят к Мавруше и хлопают ее по плечу). Да, есть добрые люди и небо. (Уходят .)


ЯВЛЕНИЕ VIII

Мавруша стоит недвижно,

Тарелкин выбегает из-за ширм.

Тарелкин (бросается на Маврушу и обнимает ее). Да, Маврушенька, есть добрые люди и небо!!.

Мавруша (вырываясь от него). Да провалитесь вы все! – Что я вам шутиха досталась?

Тарелкин (радостно). Хорошо, Маврушенька, хорошо; необычайно хорошо; ура!!. Как гора с плеч! Век свой твоих услуг не забуду.

Мавруша. Ой ли? Обманете!

Тарелкин. Ей-ей не обману. (Ходит по комнате и думает.) Теперь Варравин кончит разом и справит похороны во мгновение ока. Он до бумаг-то рвется; а ты его поводи… не скоро давайся – ну, а потом и отдай… Черт с ним… они гроша не стоят; хорошие я прибрал. И поэтому ты и клянись ему насмерть, что-де, окроме этих бумаг, никаких не было. Я, мол, за верное знаю. Смекаешь?

Мавруша. Слушаю-с.

Тарелкин. Теперь ступай – да подложи еще рыбки.

Мавруша уходит.


ЯВЛЕНИЕ IX

Тарелкин (один).

Тарелкин. Как сообразить мои дальнейшие поступки? – Куда направить путь? Где пригреть местечко? Долго ли выжидать и потом как нагрянуть? Каким приемом выворотить из Варравина деньги? (Весело.) Какими кушами, большими и малыми? а? Я думаю так, сначала малыми, а потом и качай и качай – ха! ха! ха! (Ходит. Шум. Прячется за ширмы .)


ЯВЛЕНИЕ X

Варравин входит. Тарелкин за ширмами.

Варравин (постоявши в раздумье). Умер! Несомненно умер, ибо и протух!.. Нет вести, которая принесла бы мне такое удовольствие, скажу, такую сладость…

Тарелкин (за ширмами в сторону). Тэк-с.

Варравин. Точно с моих плеч свалилась целая гора грязи, помоев и всякой падали.

Тарелкин (в сторону). Merci!

Варравин. Точно после долгих лет томительной жажды я вдруг потянул в себя прозрачную, ключевую воду – и освежился. Самая бездельная и беспокойная тварь убралась в свою дыру.

Тарелкин (в сторону). Полно, так ли?..

Варравин. Самая омерзительная жаба ушла в свою нору; самая ядовитая и злоносная гадина оползла свой цикл и на указанном судьбою месте преткнулась и околела!.. Умер!.. Самая гнилая душа отлетела из самого протухлого тела; как не вонять – по-моему, он мало воняет – надо бы больше.

Тарелкин (в сторону). Благодарю; не ожидал! Каково напутственное слово?! Так нет! Постой; я свое скажу.

Варравин. Теперь все готово – все приказано – все поряжено: ломовой извозчик, дроги, могила… На две сажени глубины приказал яму вырыть – туда его, разбойника (делает жест) – и концы в воду!!.

Тарелкин. Концы в воду? Ой ли? Посмотрим. (Импровизирует .)

Варравин-генерал
Мне напутствие сказал;
Но, увы, не угадал,
Каков будет тут финал.

Варравин (кричит). Эй ты – где ты там! Ты, женщина!..


ЯВЛЕНИЕ XI

Варравин, Мавруша входит,

Тарелкин за ширмами.

Варравин. Поди сюда, глупая баба.

Мавруша (подходит). Слушаю, батюшка.

Варравин. Знаешь ли, кто я?

Мавруша. Не знаю, батюшка.

Варравин. Я генерал.

Мавруша. Слушаю, батюшка, вашу милость.

Варравин. Знаешь ли, что такое генерал?

Мавруша. Не знаю, батюшка, ваша милость.

Варравин. Генерал – значит, что я могу тебя взять и в ступе истолочь.

Мавруша (став на колени). Пощадите, батюшка, ваше сиятельство.

Варравин. Показывай тотчас, где его бумаги.

Мавруша. Пожалуйте, ваше сиятельство, – все, что вам угодно, – все покажу.

Уходят.


ЯВЛЕНИЕ XII

Тарелкин, выходя из-за ширм.

Тарелкин. Поищи; – ничего, для моциону, поищи, – ха, ха, ха! (Ходит по комнате и трет руки .) При мне мое сокровище! (Хлопает себя по груди .) Неразлучно, несомненно, нетленно. (Подходит к двери .)

Тишина.

(Прислушивается .) Чу… идут. (Уходит за ширмы .)


ЯВЛЕНИЕ XIII

Варравин и Мавруша входят.

Варравин. Нет – ничего нет!.. Непостижимо. Когда я знаю, положительно знаю, что он, непременно он выкрал у меня эти бумаги!.. Он мне даже однажды как-то странно и дерзко намекнул на подобное обстоятельство. Может, это, говорит, годится для отопления будущей квартиры – а! Это был такой мошенник, которого, кажется, живого мало разнять на части.


ЯВЛЕНИЕ XIV

Варравин, Расплюев быстро входит,

за ним Шатала и Качала становятся у дверей.


Расплюев. Вашему превосходительству честь имею явиться – что приказать изволите?

Варравин. Кто вы?

Расплюев. Исправляющий должность квартального надзирателя Иван Расплюев.

Варравин. Почему не приняты вами меры к сохранению имущества покойного?

Расплюев. Все меры приняты.

Варравин. Какие?

Расплюев. На дворе поставлен часовой; двое хожалых, двое добросовестных – сам здесь с полным рвением… Все цело – не извольте беспокоиться.

Варравин. Смотрите – это на вашей ответственности.

Расплюев. Строжайшие меры приняты! Изволите видеть – вон там (указывает на дверь) один добросовестный к имуществу покойного только руку протянул – так я его так-то по ней цапнул, что он и по сей час поднявши лапку ходит. Изволите посмотреть. (Указывает на дверь .)

Варравин. А служанка жалуется, что расхитили имущество, – пропали, говорит, бумаги покойного.

Расплюев. Она врет – позвольте опросить.

Варравин. Опроси.

Расплюев (Мавруше). Какие бумаги пропали? – Какое имущество расхитили – говори.

Мавруша. Бумаги, батюшка, бумаги; вот, что их милости пишут, – те самые.

Варравин в раздумье отходит в сторону.

Расплюев. Поди сюда! (Отводит Маврушу в противную сторону сцены и подставляет ей кулак под самый нос .) У тебя сколько зубов осталось – говори, сколько, старая хрычовка, – я все решу.

Мавруша (громко). Не знаю, батюшка, не знаю, я это так сказала – я никого видо́м не видала и слыхо́м не слыхала.

Расплюев (Варравину). Изволите видеть, ваше превосходительство. Ничего, говорит, не видала и не слыхала. Ведь это уж такое племя. Оно без меры врать будет; а если теперь с первых разов его шарахнешь, то оно уже и совсем другие ноты поет.

Варравин (думает). Странно… ну делайте свое распоряжение; выносите тело – да живее – что его долго держать.

Расплюев. Сию минуту, вынесем, ваше превосходительство. (Мушкатерам .) Эй, мушкатеры, тащи его!

Шатала, Качала и за ними Расплюев – быстро уходят.


ЯВЛЕНИЕ XV

Варравин, потом Тарелкин.

Варравин (в задумчивости). Ну куда бы могли они у него запропаститься? – Теряюсь, – всего жду, – все подозреваю. Страшусь одного: взял он их да в страховом письме к его высокопревосходительству и отправил… гм…

Тарелкин (выходит из-за ширм и говорит не своим голосом). Сетовать изволите, ваше превосходительство, слугу потеряли, потерю ощутили.

Варравин. Да-с; товарища, сослуживца потерял – вы его знали?

Тарелкин. Знал, – так, по соседству. Искать что-то изволите?

Варравин. Да. Формальные безделушки кое-какие.

Тарелкин. Конечно. В жизни все годится. Что же, нашли?

Варравин. Нет, не нашел.

Тарелкин. Достойно сожаления. А бывает. Кажется, иное близко, а оно далеко, а иное далеко, а оно близко. (Хлопает себя по груди. В сторону .) Что, крокодил? На моей улице праздник.

Варравин. Как вы говорите?

Тарелкин. Говорю я, ваше превосходительство, бывает так: око видит, да зуб неймет, а иногда и так: зуб-то и ймет, да око не видит.

Шум. Шатала и Качала в глубине театра несут гроб.

Ах, вот и его выносят. Дозвольте, ваше превосходительство, старому знакомому прощальное, напутственное слово сказать.

Варравин. Извольте.

Тарелкин (торжественно). Оргaны порядка – остановитесь.

Мушкатеры останавливаются.

Милостивые государи. Ваше превосходительство! Итак, не стало Тарелкина! Немая бездна могилы разверзла пред нами черную пасть свою, и в ней исчез Тарелкин!.. Он исчез, извелся, улетучился – его нет. И что пред нами? Пустой гроб, и только… Великая загадка, непостижимое событие. К вам обращаю я мое слово, вы, хитрейшие мира сего, – вы, открыватели невидимых миров и исчислители неисчислимых звезд, скажите нам, где Тарелкин?.. гм… (Поднимая палец .) То-то!..

Да, почтенные посетители, восскорбим душами о Тарелкине!.. Не стало рьяного деятеля – не стало воеводы передового полку. Всегда и везде Тарелкин был впереди. Едва заслышит он, бывало, шум совершающегося преобразования или треск от ломки совершенствования, как он уже тут и кричит: вперед!!. Когда несли знамя, то Тарелкин всегда шел перед знаменем; когда объявили прогресс, то он стал и пошел перед прогрессом – так, что уже Тарелкин был впереди, а прогресс сзади! Когда пошла эмансипация женщин, то Тарелкин плакал, что он не женщина, дабы снять кринолину перед публикой и показать ей… как надо эмансипироваться. Когда объявлено было, что существует гуманность, то Тарелкин сразу так проникнулся ею, что перестал есть цыплят, как слабейших и, так сказать, своих меньших братий, а обратился к индейкам, гусям, как более крупным. Не стало Тарелкина, и теплейшие нуждаются в жаре; передовые остались без переду, а задние получили зад! Не стало Тарелкина, и захолодало в мире, задумался прогресс, овдовела гуманность…

Но чем же, спросите вы, воздали ему люди за такой жар делания?.. Ответ, – нет, не ответ, – скажу: ирония перед вами! Простой гроб, извозчик, ломовые дроги и грошовая могила… Однако – глядите, у этого убогого гроба стоит сановник (указывает на Варравина) – он властный мира сего – он силою препоясан. Что же говорит нам его здесь присутствие? Ужели лицемерием, или хитростию, или своекорыстною целию приведен он сюда и у этого гроба между нами поставлен? О нет! Своим присутствием он чтит в чинах убожество, в орденах нищету, в мундире слугу – слугу, который уносит с собою даже и в могилу собственные, сокровеннейшие, интимнейшие его превосходительства…

Варравин (с движением). Что такое?!!

Тарелкин (продолжает). Слезы… (Варравину .) Я о слезах ваших говорю, ваше превосходительство.

Варравин делает утвердительный знак

и медленно выходит.

Итак, почтим этот пустой, но многознаменательный гроб теплою слезою и скажем: мир праху твоему, честный труженик на соленом поле гражданской деятельности. (Кланяется и отходит на авансцену.)

Расплюев (мушкатерам). Несите.

Гроб уносят. За ним выходят чиновники.


ЯВЛЕНИЕ XVI

Расплюев и Тарелкин.

Расплюев (надевши треуголку). Именно —вы справедливо, государь мой, заметили: душа бессмертна.

Тарелкин (в духе; берет его за руки). А, – не правда ли? Бессмертна, то есть мертвые не умирают.

Расплюев. Так, так! Не умирают!!. (Подумавши .) То есть как же, однако, не умирают??!

Тарелкин (твердо). Живут… но, знаете, там (указывая) – далеко!!.

Расплюев. Да – далеко!! ну так. Скажите, звание его какое было?

Тарелкин. О, почтенное. Коллежский советник. Ну, знаете, он у Варравина все дела делал.

Расплюев. Скажите! Отчего же похороны, можно сказать, в такой убогости… Что даже вот… и закусить нечего. Ведь это уже и религия наша обыкновенно предписывает.

Тарелкин. Ну, что делать – добродетелен был, – прост.

Расплюев (с увлечением). Так! Понимаю… Знаете, что я вам скажу: добродетель-то в свете не вознаграждается.

Тарелкин. Так! Так! Не вознаграждается! Да кто вознаграждать-то будет? Люди? Вы их видели?

Расплюев. Видел.

Тарелкин. Сердце-то у них какое, видели?

Расплюев. Видел. Волчье!

Тарелкин. Именно волчье. (Берет Расплюева за руку .) А что, вы, стало, страдали?

Расплюев (подмигивает публике). Таки бывало. – А вы?

Тарелкин. Паче песка морского!


Расплюев. Что вы? Да в гражданской службе, знаете… этого… не бывает – особенно в чинах.

Тарелкин. Нет – в чинах оно больнее выходит!

Расплюев (с удивлением). Больнее??! Однако не публично, а так – промеж себя?

Тарелкин. Ну, разумеется: знает бог да я!..

Расплюев (фыркает). Пффу!! Так расскажите, пожалуйста. Кем? Как? По какому случаю? Это меня интересует.

Тарелкин. Да что тут: я полагаю, ведь после похорон-то закусить не откажетесь.

Расплюев. Признаюсь – не без удовольствия. Должность-то наша собачья; так вот только тем и душу отведешь, что закусишь этак в полной мере да с просвещенным человеком покалякаешь.

Тарелкин. Так не угодно ли после церемонии на закуску ко мне?

Расплюев. Да какая церемония? На извозчике-то свезти да в яму зарыть. Это у меня, государь мой, и мушкатеры справят, а я только зайду, вот тут одному дворнику надо зубы почистить, а там и к вам. (Уходит .)


ЯВЛЕНИЕ XVII

Тарелкин (один) .

Тарелкин. Провидение! – Благодарю тебя. И как все это легко и благополучно совершилось. Теперь одно: благоразумие. – Вон отсюда! Завтра сдаю квартиру и в путь! В глушь! В Москву! – Там и притаюсь – пока все это совершенно смолкнет и успокоится… Сейчас укладываюсь! (Берет чемодан .) Сейчас! Сейчас!

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Та же комната. Чемоданы, ящики – все уложено; посреди комнаты накрыта закуска.


ЯВЛЕНИЕ I

Тарелкин (один).

Тарелкин (сидит в креслах). Да, я теперь только понимаю счастие, сердцем чувствую, носом слышу. Вот оно… (Осматривается вокруг себя .) Тишина, покой, – независимость!!. Вот счастье!.. Нет начальства; – нет кредиторов; – даже друзей нет, чтобы отравить минуту отдохновения. – Лихое дело справил. Одним махом стряхнул старые грехи, в прах полетели цепи, уплачены долги, и сама природа актом моей смерти подмахнула так: получено сполна! А здесь, при мне, вот тут, на самом сердце, запасный капитал. (Вынимает бумаги .) Собственноручные варравинские бумаги… Петля, в которой сидит его проклятая голова. Годик, другой – все будет тихо, – а там и предъявлю – и зло предъявлю, черт возьми. Ему и в голову войти не может, что я жив. Ха, ха, ха!


ЯВЛЕНИЕ II

Расплюев входит; Тарелкин убирает стол.

Тарелкин. Добро пожаловать.

Расплюев. Мое почтение.

Тарелкин. Что же вы так задержались?

Расплюев. Нельзя было. Пришлось до кладбища промолоть, – сам генерал Варравин провожали. (Ставит в угол шпагу и треуголку .)

Тарелкин (указывая на закуску). Вот не угодно ли?

Расплюев (трет руки и подходит к столу). Не прочь, сударь, – не прочь.

Тарелкин (ставит вино и водку). Чем бог послал.

Расплюев (рассматривая с удовольствием закуску). Он недурно послал. (Берет хлеб и селедку. Вздыхает .) Эх, эх, эх – слабости человеческие. (Пропускает все и запивает вином .)

Тарелкин. Сыру не угодно ли?

Расплюев (переходя к сыру). Мы – и сыру. (Берет хлеб, отламывает кусок сыру, пропускает все и опоражнивает бутылку .)

Тарелкин (в сторону). Что за пасть такая?

Расплюев (жует). Именно… справедливо вы давеча в вашей речи упомянули, что душа-то та бессмертна.

Тарелкин (осматривая на свет пустую бутылку). Бессмертна… сударь, – бессмертна…

Расплюев (берет еще сыру). И знаете, – что с ее стороны обязательно: ни она ест, ни она пьет. (Жует .)

Тарелкин (обирает пустые тарелки). Да, действительно обязательно.

Расплюев (жует). Ну, если бы таперь душа да еще кушать попросила, так что бы это было… Ложись да умирай.

Тарелкин. Точно, умирай. (Хочет налить ему в рюмку .)

Расплюев (подставляя стакан). Нет, вот стакан. (Пьет .) Эх ты, валяй, гуляй, душа-девица.

Тарелкин (приносит еще хлеба). Что за пасть такая. Да это бездонная яма! Куда ж это у него проваливается?

Расплюев пропускает ломоть.

Еще… Что тебя, прорвало, что ли? (Вслух.) Скажите, как вы себя чувствуете?..

Расплюев. Ну – скажу вам, еще ничего не чувствую.

Тарелкин. Неужели?

Расплюев. Натура такая: оргáн. (Наливает стакан водки .)

Тарелкин. Это водка.

Расплюев. Водка – так водка. (Выпивает .) У меня это, батюшка, под одним номером.

Тарелкин смотрит на пол.

Вы чего ищете?

Тарелкин. А я смотрю – может, у вас днище выперло – так не проходит ли насквозь?

Расплюев (встряхиваясь на стуле). Нет, сударь!.. У меня крепко, – не пройдет. – Вы слыхали, у Паганини хорош был инструмент?

Тарелкин. Слыхал.

Расплюев. Ну, у меня лучше.

Тарелкин. Верю.

Расплюев. Об этом инструменте расскажу вам, государь, гисторию: прихожу я этто в трактир; – спросил калач, чаю; вот у меня инструмент мой и заиграл; песни такие – ну! – стало, мол, работы просит. Делать нечего: подай, говорю, ветчины порцию, икорки порцию, водки по препорции; – думаю, так, мол, червяка этого я тем и заморю. – Съел. Представьте себе, милостивый государь, не берет!

Тарелкин. Тссссс…

Расплюев. Хорошо, думаю; отвалил еще хлеба, сыру спросил, хересу выпил; а меня, милостивец, еще злее на еду позывает. – Фу-ты, мол, штука какая? Давай, говорю, блинов! Пропустил десяток, послал другой в погоню – только зуб разгорается – третий! Хоть ложись да умирай – не берет!!.

Тарелкин. Необычайно!!.

Расплюев. Вижу, дело плохо – все хляби мои стало, мол, разверзлись; и приказал, сударь, я подать по-нашему, по-русски: аржанова хлеба коврижину, три сельдины – по полену каждая, да квасу жбан – перекрестился – восчувствовал этак, съел; ну, будто и завязало. Так у меня тут (хлопает себя по брюху) огнь неугасимый и червь неутолимый.


ЯВЛЕНИЕ III

Те же; входит Людмила Спиридонова.

Людмила. Скажите, отцы, – Сила Силич Копылов здесь, что ли, проживает?

Расплюев (ест). Здесь, касатушка, здесь.

Тарелкин. Что тебе, матушка, нужно?

Людмила. Так, и где ж мне их найтить-то?

Тарелкин. Да вот он – я.

Людмила. Что ж мне это сказали, что вы померли?

Тарелкин. Нет, – это шутки, это глупые шутки.

Людмила. Н-да! Ну, я очинно рада. А то куда ж бы мне мою головушку приклонить. Ну что ж, вы Людмилушку-то помните, а?

Тарелкин. Какую Людмилушку?

Людмила. Людмилу Спиридонову; соблазнители вы!

Расплюев и Тарелкин смеются.

Тарелкин (рисуется и припоминает). Амалия… ну Розалия… была, кажется, одна Капалия… ну Людмилы, нет – Людмилы не помню. Да она из балета или из школы?

Людмила. По протомойству.

Тарелкин (с презрением). По протомойству?!! – Нет, я по протомойству никого не знаю.

Людмила. Ну, а сердце-то ваше не вещует?

Тарелкин. Ну нет; не вещует.

Людмила. Так вот она.

Тарелкин. Неужели? Вот те раз! Да это чудовище какое-то! – Нет, черт с тобой; – я такой женщины не понимаю.

Людмила. Ой ли? Вот как! Не понимаешь? А детей видеть хочешь?

Тарелкин. Какие дети? Что ты? У меня никогда детей не было.

Людмила (Расплюеву). Вот они каковы, ваше благородие: наплодят, да опосля и знать тебя не хотят. (Отворяя дверь .) Эй, дети, сюда!

Вбегают двое ребятишек.

Тарелкин. Что это? – Боже мой!..

Людмила. Ну, детки, вот ваш тятенька… Что, хорош – а? Ну не взыщите – каков ни есть – к нему.

Ребятишки бросаются на Тарелкина, —

он от них отбивается.

Тарелкин. Прочь, прочь, бесенята, прочь!!. (В отчаянии .) Как, вся жизнь!!. С прачкой?!! Нет!! Никогда.

Людмила (припадает к нему и нежничает). Ну полно, Силич, – давай на мировую, ведь не вперво́й. Ах! Силич! Силич! Ндруг! постарел же ты… айиньки постарел. Тебя и не признаешь; облез, как колено голое. Да здесь взаправду в Питере воды такие (махнув рукой), так куда ж тут быть жиру или доброй сытости. Знаешь, Силич, как я только тебя увижу, та́к во мне две перемены бывает: одна от моей пламенной горячности, а другая от твоей жестокой холодности. (Ласкается.) Силич, друг.

Тарелкин. Ступай вон, гадкая баба, – вон! Я тебя не знаю, – вон! И щенят возьми, – а то я их в окно выкину.

Людмила (Расплюеву). Вот, мой отец, слышали? Будьте свидетели! Вот как он свое исчадие прогоняет. Я вам, ваше благородие, просьбу подам – вы его, зверя, укротите.

Расплюев. Приходи в часть. Там частному приставу и подашь.

Людмила. Ну, так прощайте, ваше благородие. (Берет детей .) Я сейчас и подам… (Уходит .)


ЯВЛЕНИЕ IV

Расплюев, Тарелкин, Варравин переодет;

в военной поношенной шинели, парик, густые усы, зеленые очки; резкий, военный тон; хромает

и подпирается костылем; толпа кредиторов.

Шум и голоса; стучатся в дверь.

Тарелкин. Кто там? Кто это там?

Кредиторы и с ними Варравин, шумно входят.

Что вам надо?

1-й кредитор. Скажите на милость, где же Кандид Тарелкин?

2-й кредитор. Где коллежский советник Тарелкин?

Варравин (не своим голосом). Где этот мошенник Тарелкин? (Стукает костылем.)

Тарелкин (в сторону). Э… э… э… Это мои кредиторы. Какие рожи… (Вслух .) Он умер, голубчики, умер.

1-й кредитор. Ах, разбойник, – он нарочно.

2-й кредитор. Я не согласен, я требую.

Варравин. Зарезал. Без ножа, а кинжалом ударил.

3-й кредитор (пискливо). Вот оно!.. Где же у нас законы? Ведь это грабеж!!.

4-й кредитор (притряхивая всем телом). Этто… бес… чест… но!!.

1-й кредитор (кричит). А я вам говорю, что я его на дне преисподней сыщу!..

2-й кредитор(кричит). Ну что вы бессмыслицу говорите. Какая преисподняя?.. Ну где там по преисподней нам за ним охотиться.

1-й кредитор. Однако могу же я искать мою собственность, где я хочу.

2-й кредитор. Да отыскивайте; мне начхать на вашу собственность.

1-й кредитор. А я на вашу плюю. (Плюет и растирает ногой .) Видите!..

1-й и 2-й кредиторы (горячатся, и вместе). Как! кому! я… я!..

Варравин (разнимает их). Оставьте, господа. Вы не то. Подавай нам (стучит костылем) его имущество!

Кредиторы (кричат). Вот это так! Подавай нам его имущество?!

Тарелкин (затыкая себе уши). Все, все взяла полиция.

1-й кредитор. Стало, и имущество пропало? Это – это катастрофа!!

3-й кредитор (к публике). Ну, я спрашиваю: где же у нас законы?

4-й кредитор (та же игра). Эттто… бес… чест… но!!

2-й кредитор. Ну, пойдемте в полицию, – одно спасение полиция.

Все кредиторы (кричат). В полицию! В полицию!

Тарелкин (их провожая). В полицию! В полицию!

Расплюев (встает из-за стола и выходит на авансцену). Это так, в полицию! Одно спасение полиция!..

4-й кредитор (простоявши немного). Этто… бес… чест… но!!! (Быстро повертывается и уходит.)

Тарелкин выпроваживает кредиторов

и припирает за ними дверь.


ЯВЛЕНИЕ V

Расплюев и Тарелкин.

Расплюев. Ну-ну. Накутил же этот Тарелкин – прах его возьми… Вот зрелище-то будет, когда эти кредиторы в части сразятся. – Боже мой! Ино так выходит: их куча, а именьишка на два алтына, так они вцепятся в какой-нибудь кусок – да так (делает жест) и таскают… Однако Тарелкин этот, стало, прожженная была персона. Ишь ты, умел пожить, умел вовремя и дух испустить… Куда б ему таперь? – Не миновать бы беды горючей! И из службы бы выгнали – и раздели бы – и в сибирке бы насиделся. – А таперь что ему: слава богу, лежит себе вверх брюшком и лапочки сложил. Все тихо – все довольны… Даже вон его превосходительство генерал Варравин могилку посетили – ведь почет какой: – этакой вельможа и вдруг соблаговолил бренное твое тело до могилки проводить; – а что тело? – Навоз, потроха одни. Имуществом интересовались; с похорон сейчас со мною в часть; все до ниточки пересмотрели.

Тарелкин. Что ж, искал чего?

Расплюев. Да нет. Я полагаю так, одно воспоминание. У вельмож это бывает.

Тарелкин (с иронией). Стало, сердцем-то очень нежен.

Расплюев. Я полагаю – так.


ЯВЛЕНИЕ VI

Расплюев, Тарелкин, Варравин.

Варравин (переодетый входит, в сторону). Там ничего нет; – бумаги, стало, здесь! (Осматривая комнату .) Непременно здесь.

Расплюев. Почтеннейший, чего вам?

Варравин. Скажите: неужели Тарелкин так-таки умер?

Тарелкин (расставляя руки). Умер.

Варравин. Умер? – умер? – скажите, однако, как же так?

Тарелкин. Законом природы и волею богов.

Варравин (покачав головой). Ай, ай, ай, ай, ай!..

Тарелкин (присматриваясь к нему). Разве вы знали покойного – царство ему небесное.

Варравин. Как же, знал. Вот свинья-то была.

Расплюев. Однако вы, стало, его близко знали?

Варравин. Ну как же, приятели были.

Тарелкин (с удивлением в сторону). Приятели??! Это что за птица? Отродясь не видывал.

Тарелкин и Варравин осматривают друг друга.

(В сторону .) Да это жулик какой-нибудь?

Варравин (в сторону). Что за мошенническая рожа.

Тарелкин (Варравину). Однако, милостивый государь, замечу вам, о мертвых говорить так нельзя.

Варравин. Ну как же прикажете свинью-то назвать?

Тарелкин. Как вы разумеете?

Варравин. А вот как: если у вас где-нибудь – в хлеве или подвале – свинья, и так, не большая и не сытая, – но вообще свинья – околеет, – то ведь вы не скажете, что у меня, мол, в подвале человек дух испустил.

Расплюев (хохочет). Однако он это хорошо вонзил.

Варравин. Итак, представьте себе, господин квартальный поручик, что этот подлец Тарел…


Тарелкин. Нет, нет, позвольте.

Варравин. Что-ооо? Что позволять-то? Я оскорблен, оскорблен на самом сокровеннейшем дне моей души, а вы мне не даете сколько-нибудь облегчить себя!.. Да кто же вы сами-то – после этого; позвольте спросить? – а?

Тарелкин. Кто я? (Показывая на Расплюева .) Вы вот у кого спросите —

Расплюев делает утвердительный жест.

а вы-то кто?

Варравин. Я кредитор покойного.

Тарелкин. Да у него никогда такого кредитора не было!..

Варравин. А как вы, сударь, смеете? – Я – я капитан – капитан Полутатаринов, я – видите? (показывает хромую ногу) кавказский герой, – я Шамиля брал.

Тарелкин (горячится). А я все-таки говорю…

Расплюев. Шшшш – господа! не шуметь… (Варравину .) Продолжайте.

Варравин. Итак, представьте себе, милостивый государь, этот негодяй, вероятно, уже чувствуя, что скоро умрет, назанимал у знакомых денег, вещей, – что только мог, – а вот у меня самым предательским образом выманил часы, и превосходнейшие – верите ли, брегет.

Тарелкин (в сторону). Он, бездельник, на меня, как на мертвого, лжет.

Варравин. Взял он у меня эти часы и говорит: в театр, братец, еду; – цепочка есть, а часов-то нет; – одолжи, – я ему по дружбе – верите ли, только по дружбе…

Тарелкин (в сторону, сжав кулаки). Вот ярость! Знать, что врет, и не мочь сказать – ты врешь!.. (С иронией .) Ну, и вы ему так и одолжили?

Варравин. Да, и одолжил. И что же он, ракалия и сын всякого ракалии, сделал? Часы взял; сам умер; и я – как рак на мели! А потому и состою его кредитором на сумму двести рублей серебром. – Но теперь где же эти часы? (Осматривает комнату .) В полиции их нет; стало, здесь, – непременно, здесь. А потому позвольте мне все эти закоулки обшарить; не засунул ли он их из одной лишь пакости куда-нибудь в щель, или не оставил ли разбойник промеж книг, бумаг, документов. Все возможно! (Ходит по комнате и осматривает .) Все возможно!!!

Расплюев. Так! это мое правило: всему верь, ибо все возможно! (Указывая на дверь .) Там кое-какой хлам еще остался – посмотрите…

Варравин. Прошу вас на все это наложить строжайший арест.

Расплюев. Вот так уж лишнее.

Варравин. Как?

Расплюев. Да и без того по копейке на рубль не хватит.

Варравин (с жаром). Так! И не удивлен! Верите ли – какой он был от природы или уже по рождению пройда! Верите ли, что он на то только и бил, чтобы занять и потом естественно, чувствуя, что ему умереть надо, то, следовательно, не отдать. Всемилосердый господи! Если бы он теперь мне в лапу попался, да я бы его, мошенника, в лапшу искрошил…

Тарелкин (с негодованием). Однако позвольте!

Варравин (Расплюеву). Верите ли, благородный человек, что по этим обстоятельствам ему неоднократно и в рожу-то плевали.

Тарелкин (теряя терпение). Да это невыносимо.

Варравин. Вот выносил же.

Тарелкин. Вы, наконец, мое нравственное чувство оскорбляете.

Варравин. Что-оо? Нравственное чувство? – А это что за настойка? На каких ягодах? Деликатесы какие? – Нравственное чувство. Нет – вот он ракалия – так все чувства оскорблял.

Тарелкин. Какие же чувства оскорблял покойник?

Варравин. Все, говорю вам, все! Зрение, ибо рожа его была отвратительна. Слух, ибо голос его дребезжал, как худая балалайка. Осязание, ибо кожу его по самые оконечности рук покрывал ослизлый и злокачественный пот! Обоняние, ибо от него воняло дохлым мясом.

Тарелкин. Лжете, сударь, никогда.

Варравин. Пахло, сударь, пахло.

Тарелкин (отбежав в сторону). Да что за сатана такая??! Откуда навязался?

Варравин (Расплюеву). Так видите, благородный человек, – все чувства! Все. И этот бандит у кого пронырством, у кого силою…

Расплюев (перебивая). Стойте!!. Дело – хитрейшего свойства! Эти приметы, что вы с такою ясностию изложили, приходятся как раз на Силу Копылова.

Варравин. Как так? Благодетельный человек, что вы говорите?

Тарелкин. Как на меня?.. Как вы смеете? Какое основание? Где право?..

Расплюев (с важностию). Позвольте, позвольте. Вы у меня не ораторствуйте – горла не драть!

Варравин. Та, та, та! Позвольте, благодетель, позвольте. Мы рассмотрим. А у меня вот предчувствие, что я свои бумаги, то бишь – часы, отыщу – непременно отыщу.

Расплюев (подпирается в боки и становится насупротив Тарелкина). Первое – лицо. (Варравину.) Ну что? – По-моему, лицо, можно сказать, неприятное.

Варравин. Гм! – лицо? Скажите, что это рожа, что это рыло – но лицом – нет, лицом не зовите – вы меня возмущаете!

Расплюев (та же поза). Почти, почти.

Тарелкин. Мало ли непривлекательных наружностей. Это не доказательство.

Варравин. А голос – слышите ли голос.

Расплюев. Худая балалайка – так! так!!.

Варравин. Так, – совершенно так!

Расплюев (та же поза). Вы его как бы Рафаэлевой кистью описали.

Варравин (жмет руку Расплюеву). Благодарю.

Тарелкин (старается говорить басом). Позвольте, господа, – позвольте, что за опрометчивость.

Варравин (взявши его за руку). Руки потные и ослизлые.

Расплюев (в духе). Запах?

Подходят оба и нюхают Тарелкина.

Варравин, Расплюев. А чем пахнет?

Расплюев. Будто пресность какая.

Варравин. Да. Но ведь это близко.

Расплюев. Очень близкие признаки. Хитрое обстоятельство.

Тарелкин (с жаром). Однако, милостивый государь: не угодно ли принять на вид более фундаментальные приметы. (Варравину .) Что вы воздухом и запахом стали доказывать! (Расплюеву.) Покойный Тарелкин имел прекрасные волосы и превосходнейшие зубы; – а я – как видите, и без волос (показывает совершенно лысую голову), и без зубов (открывает рот) а… а… а… а…

Расплюев. Ну вот это так – это так!.. Молодец, Сила Силич, срезал. (Варравину .) Что, милостивый государь? Стало, домой идти.

Варравин. Нет, – я иду далее и говорю: дайте ему волосы и дайте ему зубы… и тогда…

Расплюев. Э… э… Капитан – зарапортовался. Ни, ни. Воспрещено и воспрещаю!.. Волосы и зубы в паспорте стоят, их, брат, колом не выворотишь, – а Антиох Елпидифорыч так говорит: их и царь не дает – их, говорит, дает природа… Да…

Тарелкин (берет его за руки). Прекрасно сказано!..

Кланяются и жмут руки.

Скажу более: их дает бог!..

Расплюев (в форсе). Го, го, го (поднимает палец) – высоко пошло!

Варравин (несколько сбитый). Что ж? Может быть; может быть. Однако мы вот тово (ищет) – авось либо господь бог и поможет… как бы этого право… (Открывает комод .)

Тарелкин (подбегая). Как вы, сударь, смеете здесь рыться?

Варравин. Ба, ба, ба! (Вытаскивает из комода парик и зубы .) А это что?

Расплюев (смотрит с удивлением). Парик и зубы!

Тарелкин (бросаясь на него). Как вы можете…

Варравин (увертываясь). Да это не те ли, которые в паспорте стоят. – Ха, ха, ха…

Расплюев. Ха, ха, ха… Казусная штука… Что ж нам делать?

Варравин. А что делать – взять да на него и напялить.

Расплюев. Прехитрое обстоятельство – согласен!..

Варравин. Милостивец, соблаговолите. (Ставит стул .) Пожалуйте.

Тарелкин. Что за вздор – что за глупые шутки – я не хочу…

Расплюев. Ну мы подержим. (Берет Тарелкина и сажает силою на стул .) Вот так! (Варравину, держа Тарелкина на стуле .) Пожалуйте, батюшка, полотенце.

Варравин. Вот, благодетель, вот. (Подает ему полотенце .)

Расплюев (крутит ему руки за спинку стула). Мы подержим, мы подержим.

Тарелкин. Ой, ой, ой, легче!

Варравин (надевает и поправляет на нем парик). Как мы ему только зубы-то вставим?

Расплюев. А ничего. Вы ему рот-то пальчиком раскройте – ведь сами видели – не укусит.

Варравин (оперирует). Именно, благодетель, не укусит.

Расплюев. А как уже вставите, то имейте осторожность – потому уже укусит.

Тарелкин произносит неясные звуки в то время,

когда Варравин вставляет ему зубы.

Варравин (отходит и осматривает Тарелкина). Боже мой! Что это?! Я глазам своим не верю!

Расплюев. Что, что, что такое?

Варравин. Да это Тарелкин!!.

Расплюев (в страхе). Неужели? Как Тарелкин; да вы его верно знали?

Варравин. Как свои пять пальцев.

Расплюев. О ужас! стойте! знаете ли, что Тарелкин умер, несомненно умер и мною в землю зарыт; – генерал Варравин похороны справлял – сомнение невозможно!

Варравин. Да это он! – я вам говорю – он!..

Тарелкин. Ну полноте, господа, – прошу вас; – ну развяжите мне руки – прошу. Ну что же? – ну случайное сходство.

Расплюев. Да, да – стало, действительно случайное сходство.

Варравин. Однако мой вам совет – этого субъекта не выпускать и аресту подвергнуть.

Тарелкин (стараясь высвободить руки). Как вы можете? Осмельтесь только – голова ваша не уцелеет.

Варравин (Расплюеву). Превосходно бы сделали. Я, батюшка, сам служил. Бывало, мимо меня никому ходу не было. Туда его, и кончено… и потому я могу сказать, положа руку на сердце (кладет руку на сердце): мимо меня ни одна бестия не проскочила. (Расплюеву .) Спросите у него вид.

Расплюев. Подайте вид.

Тарелкин. Сделайте одолжение – вот мой вид на столе.

Варравин (передавая Расплюеву вид). Вот он – смотрите. (Расплюев читает .)


ЯВЛЕНИЕ VII

Те же и Качала с пакетом в руке.

Качала (подавая Расплюеву пакет). Ваше бродие, из части бумага.

Расплюев (Качале). Погоди. (Варравину .) Нет, это так. (Указывает .) Отставной надворный советник Сила Копылов. Так… Верно!.. (Принимая пакет от Качалы.) Давай сюда из части бумагу. (Распечатывает и читает .) Что это? Что такое? Не пойму! (Читает.) Никак не пойму. (Читает.) Описать имущество проживавшего в третьем квартале скоропостижно умершего надворного советника Силы… Силы… Коп… Коп… Ко-пы-ло-ва!!. (Смотрит на всех .) Что?.. а?.. что!..

Качала. Ён, ваше бродие, помер.

Расплюев (кричит). Что? а?

Качала (кричит). У Шлиссельбурхе помер. Как жил, так и помер.

Расплюев. Да вот он, сидит на стуле!!!

Качала. Не могим знать, ваше бродие.

Варравин (в сторону, хлопнув себя по лбу). А-а-а – мошенник, – это он!!! (Расплюеву.) Берегитесь!.. это… эт-то ужасно!!!

Расплюев (жмется к Варравину). А что? а?.. я ничего не понимаю.

Тарелкин рвется на стуле и старается освободиться. Расплюев наталкивает на него Качалу.

Держи, держи его, бездельника!..

Качала упирается, Расплюев берется за бумаги. Варравин тоже читает.

Нет сомнения. Копылов умер. Умер от апоплексии! Умер в деревне Разгильдяевке, взрезан и в землю зарыт!!. (Хлопает по бумаге .)

Варравин. Ужасно!

Расплюев. Таперь опять это. Тарелкин умер! Умер – и мною!! – (бьет себя в грудь) мною в землю зарыт!!! Таперь этот-то: кто же он?!!

Варравин. Стойте! Я знаю, кто он! Это… это величайшая опасность жизни.

Расплюев (оробев). Что вы говорите?

Качала (тоже робея). С нами хрестная сила!

Варравин. Слушайте меня, но только крепитесь.

Расплюев крепится.

Знаете ли вы, что такое вуйдалак?

Расплюев. Нет.

Варравин. Вудкоглак?

Расплюев. Нет.

Варравин. Упырь?

Расплюев. Нет.

Варравин. Мцырь?

Расплюев. Нет! Нет! Нет! – но вижу – ужасно!!.

Варравин (показывая на Тарелкина). Видите ли – во-первых, он уже мертвый.

Расплюев (смущенно). Понимаю.

Варравин. Похоронен и в землю зарыт.

Расплюев. Понимаю.

Варравин. Но, естественно, он хочет жить.

Расплюев. Естественно.

Варравин. И что же – он покидает теперь свое жилище, могилу – там что, – и ходит.

Расплюев (вздрагивая). Бррр…

Варравин. Но питаться злаками или чем другим не может, ибо это уже будет пищеварение; а какое же у него там, черт, пищеварение; а потому и питается он теплою… человеческою крррровью – потому готовое кушанье.

Расплюев (хватает себя за голову). О боже мой! это… это целый ад… (Подходит к авансцене.) Верите ли, моррроз так по всем жилам и дерет.

Варравин (подходя в это время тихо к Тарелкину). Теперь, змея, ты у меня в руках!..

Тарелкин (с ужасом). Варравин!!.

Варравин (шипит). Я-я-а-а-а!!. (Тем же ходом, берет стул и ставит его перед Расплюевым.) Теперь садитесь.

Расплюев садится.

У него, стало, хобот.

Расплюев. Фу-а!!!

Варравин. Хобот как жало скорпиона и крепости адамантовой.

Расплюев. Фу-а! бррр!..

Варравин. Подкараулив теперь вас, он избирает в голове вашей место (выбирает у него в голове место), да хоботом-то как кокнет (кокает Расплюева по голове костылем). Ну, стало, и этим самым повергает вас в беспамятство – понимаете, в беспамятство.

У Расплюева занимается дух, он делает знак, что понимает.

и начинает он из вас сосать… сосать… крррровь сосать…

Тарелкин с отчаянием рвется.

Расплюев. Ай, ай, держи!

Качала (жмется к Расплюеву). Ух, ух!..

Варравин (бросается к Тарелкину и затягивает ему руки. Тихо). Отдай, злодей, мои бумаги!

Тарелкин. Не отдам!!.

Варравин (затягивая ему крепче руки). Берррегись! (Схватив шляпу и костыль, поднимает руки кверху; и вслух.) Боже праведный! Упаси мои косточки.

Расплюев (ухватываясь за него). Стойте-стойте, я вас не выпущу.

Варравин (указывая на Тарелкина). Держите его – берегите, – это птица редкая; – со дня сотворения мира не было!.. Какая честь, полиции честь – вам честь!

Расплюев. Не оставляйте нас.

Варравин (уходя). Вам крест – непременно крррест!!!

Расплюев (уцепившись за Варравина). Нет, нет – я вас не выпущу!!.

Варравин (рвется). Не имеете права!..

Расплюев (его держит). Имен… именем полиции вам приказываю… Качала! Шатала! – Сюда! Саркань ты мне этого зверя – саркань!! Я ему первый допрос при вас вкачу.

Качала и Шатала накидывают на Тарелкина петлю.

Крути его! крути!

Они крутят.

В мою голову крути! Еще!..

Тарелкин. Ох, ох, – разбойники, – что вы?

Расплюев. Ага – голос подал! Говори, анафема, – кто ты?

Тарелкин (в сторону). Пропала моя головушка… (Опускает голову .)

Расплюев. Ну же, говори.

Тарелкин. Что мне говорить? Я вам говорил – я Копылов.

Расплюев. Врешь, адская душа! Он умер. Вот бумаги – умер, выпотрошен и в землю зарыт! (Качале .) Крути!..

Тарелкин. Ой-ой-ой, – ну, я Тарелкин – ой, Тарелкин!

Расплюев (с силою). Врешь – Тарелкин – сам генерал Варравин – что ты, анафема, морочишь. (Качале.) Крути!

Тарелкин (кричит). Ай, батюшки, ай… я… я… оба.

Варравин (Расплюеву). И оба мертвые.

Расплюев (хватая себя за голову). Это, это ужасно! (Вдруг вскакивает .) Цепей и кандалов!!. Тут преступление!.. Нет, – нет, тут два преступления!

Варравин (подхватывая). Нет, тут три преступления!.. (Поднимает высоко шляпу.) К начальству!.. Да!..

Расплюев (также махая шляпою). Так!! К начальству!!

Схватываются с Варравиным под руки и стремительно выбегают вон, махая шляпами; – за ними Качала

и Шатала тащат Тарелкина, прикрученного веревкою к стулу.

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.

Перемена декораций. Частный дом. Зал. Столы. Прямо против зрителя вхожая дверь. Направо дверь

в темный коридор. Налево дверь в присутствие.


ЯВЛЕНИЕ VIII

Ох сидит у стола, перед ним стоит графинчик. Расплюев.

Расплюев (вбегая). Где частный пристав? Где?

Ох. Я здесь, здесь.

Расплюев. Ччч… честь имею явиться.

Ох. Ну.

Расплюев. Я вне себя.

Ох. Как?

Расплюев. Я весь в воспалении.

Ох. Говори, что.

Расплюев. У нас в квартире жили двое.

Ох. Ну?

Расплюев. Как следует жили, умерли и в землю зарыты.

Ох. Ну, – туда их!..

Расплюев. Двое эти один! – и этот один жив?!.

Ох (плюет). Вот всегда так соврет, что как обухом по лбу.

Расплюев. Есть воля ваша.

Ох. Да ты, может, натощак так врешь; – так вон выпей водки. (Наливает ему водки.)

Расплюев (с жаром). Что водка? – Меня выше водки подняло.

Ох (пьет). Выше водки?! – стало, действительно необыкновенное дело! (Встает.)

Расплюев (с возрастающим жаром). Со дня сотворения мира не было!

Ох. Рассказывай.

Расплюев. Извольте себе представить. Выходец с того света – оборотень, вуйдалак, упырь и мцырь – взят!.. Мною взят! Я весь в воспалении.

Ох. Да где же он взят?

Расплюев. На квартире умершего Тарелкина и умершего Копылова.

Ох. Откуда же этот оборотень явился?

Расплюев. Из земли вырос, – с неба свалился, из двух мертвых один живой вылупился; – теряюсь; – помрачился ум; – как в тумане хожу.

Ох. Да где же он. – Заарестован?

Расплюев. Здесь – скручен канатом и взят! Вот тут – вон (указывает) в секретной и сидит!.. Можете представить эту честь – мне честь – полиции честь – награды – кресты…

Ох. Да ты, кажется, спятил.

Расплюев. Я взял – я! – При сильнейшем сопротивлении (бьет себя в грудь), с опасностью жизни!..

Ох. Сядь.

Расплюев (вышедши на авансцену). Я Шамиля взял!!!

Ох (толкает его на стул). Сядь, говорю, ты угорел!

Расплюев (вскакивает). Крррест мне – крррест – Георгиевский…

Ох (прерывая его). О, проклятый болтун! ступай к черту! (Высовывает его в дверь .)

Расплюев (в дверях). Это мое убеждение!..

Ох захлопывает дверь.


ЯВЛЕНИЕ IX

Ох (один).

Ох (думает). Стало, действительно, что называется, казус!.. Жили двое (думает) – оба умерли – убиты, что ли? Явился один – и этот один жив – черт возьми – даже лоб трещит! Гм! – такая досада… ничего от него толком не отберешь… (Думает .) Как бы мне его в резон ввести – а… постой! (Вывертывает ручку из половой щетки .) Вот так хорошо будет… (Отворяет дверь .)


ЯВЛЕНИЕ X

Ох и Расплюев.


Расплюев(вламываясь). Это… это мое убеждение(бьет себя в грудь), крррест…

Ох (грозя палкой). А это видишь! – Если я тебя промеж плеч ею двину, то твое убеждение (показывает на потолок) вон куда вылетит.

Расплюев (стихает). Ну, это другое дело… (Косится на палку .) Это другое дело…

Ох (строго). По службе, черт возьми!.. Знаешь! – Руки по швам!..

Расплюев вытягивается.

Докладывай начальству. (Опирается на палку. Поза .)

Расплюев (руки по швам). Сего числа и дня арестован мною бродяга, беспаспортный вуйдалак, при сильнейшем сопротивлении… (оживляясь) с опасностью жизни… (Бьет себя в грудь .)

Ох (подымая палку). А это?

Расплюев. Что ж? Человека обидеть можно… (Докладывает .) Арестовав, имею честь представить.

Ох. Снабжен ли видом?

Расплюев (подавая бумаги). Извольте усмотреть – вид умерший.

Ох (рассматривает бумаги). Да; так! Смотри, чтоб не ушел.

Расплюев. Все предосторожности взяты. Изначала я ему хитростию схватил рученьки, да полотенчиком и затянул; а потом сарканил; да так закрутил, что заревел; – при всей лютости, – а заревел.

Ох (помахивая палкою). Так! так! Хорошо!

Расплюев (сторонясь от палки). Ваше высокородие – вы ее положите.

Ох. Кого ее?

Расплюев. Да вот барышню-то.

Ох (отдавая ему палку). Ты разве с нею знаком?

Расплюев (ставит палку в угол). Ну, не то что знаком, а видал; а если и издали видал, то – верьте слову – для чувствительного человека и этого довольно.

Ох. Так это его имущество досматривал генерал Варравин?

Расплюев. И его – и не его. Потому этот вуйдалак таперь на две половины разбился – одна выходит Тарелкин, а другая Копылов.

Ох. Что-о-о? Откуда ты этой белиберды набрался?

Расплюев. По учиненному дознанию. Свидетельское показание имею, что чиновники эти не померли, – никогда, а самым жесточайшим образом засосаны насмерть!!.

Ох (с удивлением). Засосаны насмерть?!! – Как так?!.

Расплюев. Так точно. – По этой части сведения собраны мною в полнейшем виде.

Ох. Говори.

Расплюев (ставит стул). Извольте сесть; я вам объясню в подробности. (Усаживает Оха и становится против него .) Извольте видеть: во-первых, у него хобот – хобот длины необычайной, – на конце хобота сосок, – сосок как жало скорпиона и крепости адамантовой. Таперь кой скоро жертву свою он заприметит, то он с крайнею лютостию хобот этот и выпустит – в рукав или в платок носовой – это все одно – и медленно, медленно избирает в голове вашей место (ищет), надо бы мне что-нибудь твердое. (Осматривается .)

Ох. Да вон палка.

Расплюев. Именно, ваше высокородие, палка! (Берет палку. В сторону .) Постой, старый черт, я тебя по плеши-то съезжу… (Вслух .) И избирает он в голове вашей самое слабое место, да вдруг как кокнет. (Кокает его по голове .)

Ох. Ай!

Расплюев. Ну – уже и начинает с необычайной свирепостью сосать!.. кррровь сосать до самой смертной кончины!!

Ох (трет себе голову). Однако это довольно явственно.

Расплюев. Ну как же. Мне вот так-то капитан Полутатаринов два раза толковал и обещался к следствию явиться; я, говорит, это самое и при следствии покажу. Стало, такой уж обязательный человек. Он меня с арестантом даже вот сюда, до самой части проводил; берегите, говорит, – штука редкая; – со времени сотворения мира не было, чтобы полиция и оборотня взяла.

Ох. Гм! Н-да, две смерти, обе скоропостижные; – неизвестное лицо – оборотень ли, вуйдалак ли, то ли, се ли, а все-таки следствие; – стало, тут кроме добра ничего нет.

Расплюев. Капитан этот говорит так: что больших награждений ожидать надо; – так уж, сделайте милость, скорее доложите начальству – потому злейший преступник – я ни за что не отвечаю.

Ох. Разумеется, доложить начальству, без него далеко не уедешь!

Расплюев. Так вот и извольте объяснить ему, что, мол, ваше превосходительство, подчиненный мой, исправляющий должность надзирателя, Расплюев самолично взял, представил в часть с опасностью жизни – при сильнейшем сопротивлении – этакое исчадие природы – лютейшего злодея.

Ох. Ну можно и так доложить: более, мол, происходит от тщания в выборе подчиненных, которым, мол, в таком случае ничего более не остается делать, как исполнять свои обязанности.

Расплюев. Как вам будет угодно.

Ох. Конечно, брат, как мне будет угодно. Давай шляпу и шпагу. Еду сейчас к начальству.

Качала (входит). Ваше высокородие – действительный статский советник Варравин.


ЯВЛЕНИЕ XI

Те же и Варравин.

Варравин. Что такое, – я слышу, у вас необыкновенное происшествие?

Ох. Точно так, ваше превосходительство.

Варравин. Арестовано будто какое-то таинственное лицо и с большим шумом.

Ох (нерешительно). Мы сами в недоумении.

Варравин. Что же?.. Сверхъестественное?..

Ох. Стало, сверхъестественное, ваше превосходительство, – ведь бывает?

Варравин (утвердительно). И скажу вам, часто бывает. Вот теперь касательно оборотней и вуйдалаков, это несомненно. С ними одна трудность – это его схватить да взять.

Расплюев (хлопнув руками). Вот оно! Ваше превосходительство! – Благодетель! Отец! Взял, ей-богу, взял, при сильнейшем сопротивлении (бьет себя в грудь), с опасностью жизни.

Варравин. Неужели!.. Это удивительный факт; расскажите.

Расплюев. Вашему превосходительству известно, что служивший при вас чиновник Тарелкин помер и совершенно законным образом в землю зарыт. Сами давеча присутствовать изволили?

Варравин. Ну, как же, при мне, в моих глазах!..

Расплюев. Проживавший на той же квартире чиновник Сила Копылов опять одновременно и скоропостижно умер!!. (Поднимает палец .)

Варравин. Тссс… и этот умер! Что ж, действительно умер?..

Расплюев. Помилуйте, – не только умер, а его еще взрезали, кишки выпустили, опять зашили, а там такую ему в брюхе смятку сделали, что он ее до второго пришествия не раскусит. Так это уже не смерть, а шабаш!..

Варравин. Действительно, шабаш.

Ох. И что же, ваше превосходительство, – на квартире этих померших чиновников полиция по своей деятельности открывает…

Расплюев (перебивая Оха). Нет, я, ваше превосходительство, – я открываю.

Ох (строго Расплюеву). Полиция – говорю я вам!

Расплюев (жалобно). Я, ей-богу, я! Ваше превосходительство, что же они у бедного человека последний кусок хлеба отымают.

Варравин. Оставьте его рассказывать.

Расплюев. Открываю я третьего, неизвестно кто, неизвестно откуда. Дознаю; – оказывается, что это жесточайший злодей, вуйдалак, который для собственного пропитания – обоих этих чиновников засосал насмерть!! Что же мне тут делать?

Варравин. Вы его и арестовали?

Расплюев. Ваше превосходительство: – как Суворов Прагу – штурмом взял! Сопротивление было жесточайшее, но к моему благополучию случился тут капитан Полутатаринов, кавказский этакой герой, который сам Шамиля брал; человек неустрашимый – он мне и помог. Он-то, знаете, необычайно опытен и благоразумен, ну а я человек простой – стало, горяч. Я-то рвусь, а он-то меня держит и говорит: – вещь единственная, вы, говорит, в истории будете, – крест дадут. – Он все знает, – ученый этакой муж.

Варравин. А-а-а – так он ученый?

Расплюев. Помилуйте: зеленые очки – вот какие, как фонари, так и горят. Сейчас видно – профессор.

Варравин. Ну, Расплюев, молодец! Редкий случай. Вот что дорого: взял и не выпустил.

Расплюев. Ваше превосходительство, зубами держал. Ей-богу! Пропадай, мол, мое все; лишь бы начальство было довольно.

Варравин. Да это геройский поступок.

Расплюев. Уж как вам угодно судите! Вот вам моя голова – вот и плечи.

Варравин. Что же вы хотите теперь делать?

Ох. Еду к начальству.

Варравин. Гм.

Ох. Все это происшествие донесу в подробности.

Варравин. Гм.

Ох. Пускай оно само и распоряжается.

Варравин. Гм… Стало, вы хотите такой редкости себя лишить и свое счастие отдать другому…

Расплюев (перебивая его). Помилуйте, что вы?

Ох. Нет, не хотим.

Варравин. Как же? Так я вас не понимаю. Ведь тут следствие, – неизбежное следствие.

Ох. Точно так.

Варравин. Ну, стало, начальство и распорядится; оно и пришлет вам на шею какого-нибудь амура по особым поручениям в манжетах, вот от которого фиалками-то пахнет – знаете?

Ох (вздыхает). Знаю, ваше превосходительство.

Варравин. Вы у него в передней сидеть и будете. Хватали-то вы, – а схватит-то он. Вы как думаете?

Ох (вздыхая). Бывало, ваше превосходительство.

Варравин. Для дурачков и будет!.. Этих случаев, сударь, веками дожидаются. Это всякому лакомый кус. Тут награды, кресты, чины.

Расплюев. Ну так! Вот слово в слово, что говорил капитан Полутатаринов.

Варравин. Да всякий то же скажет.

Расплюев (складывая руки). Отец, отец, научите, что делать?

Варравин (наставительно). А поначалу не шуметь. Дело держать в секрете. Понимаете?

Ох. Понимаю.

Расплюев. А-а-а-а!..

Варравин. Донесите легонько, – оказалось-де лицо: вида – подозрительного; – происхождения – неизвестного; – паспорт – фальшивый; прикажут произвести исследование – вы и следуйте; начинайте с маленьких да меленьких – тихонько да легонько, а там и развивайте, и подымайтесь выше да шире, шире да выше, да когда разовьется да запутается – так тут и лови! Только хватай да руки подставляй; любое выбирай: хочешь честь или хочешь есть.

Расплюев (в восторге). У-у… слова! – Золотые слова!!

Ох (тоже увлекшись). Верно судить изволите.

Варравин. А сначала себя не продавать; никак! Главное, слушайте меня. (Понизив голос и отводя их в сторону .) Опасайтесь воды.

Ох. Воды? как воды?

Варравин. Да! вода имеет для этих злодеев разрывную силу; никакие замки и кандалы не стоят, – и может случиться несчастие… уйдет!..

Расплюев. Нет, уж лучше я лягу да умру!

Варравин. А потому не давать воды ему ни капли.

Расплюев. Слушаю. Вот как, ваше превосходительство! Маковой росинки во рту не будет.

Варравин. Так. Тогда он не могши по своей натуре умереть – постоянно будет в томлении.

Расплюев. Так его в томлении держать и буду!..

Ох. Однако, ваше превосходительство, долго ли держать его в томлении?

Варравин. Там видно будет.

Расплюев. Да о чем вы, Антиох Елпидифорыч, беспокоитесь? Качай его, злодея, да и только. Вы прикажите мне – я заморю.

Варравин. Молодец, ей-богу, молодец.

Расплюев (кричит). Рады стараться, ваше превосходительство.

Варравин (хлопает его по плечу). Молодец! А я с своей стороны обещаю вам в этом принять участие и устроить так, что самое это следствие будете производить вы да он, и никто более. Понимаете?.. Прощайте!

Ох и Расплюев низко кланяются.

Надо начать с малого и кончить торжеством!.. (Уходит .)

Ох и Расплюев подобострастно его провожают.


ЯВЛЕНИЕ XII

Ох и Расплюев.

Ох (в духе). Ну, Расплюев, исполать! Необычайную ты вещь удрал.

Расплюев (в восторге). Дединьки мои! Дединьки, отведите мою душеньку! Так все нутро и ходит; – то замрет – а то опять вспыхнет… Что сказал? Генерал-то что сказал!.. Ушам не верю!.. Ну, если мне крест-то дадут?!!

Ох. Да ты знаешь ли еще, какую следователь власть имеет?

Расплюев (несколько будто приуныв). Нет, не знаю я, какую следователь еще власть имеет!

Ох (внушительно и редко). Следователь может всякого, кто он ни будь, взять и посадить в секрет!..

Расплюев (начинает перебирать плечами). Здрррр… ааствуй, милая, хорошая моя – чернобровая… похожа на меня. (Зло проходится трепаком; в финале кричит.) Ура!!. Все наше!.. Всякого теперь могу взять и посадить в секрет… Понимаю… Понимаю! Вот что, Антиох Елпидифорыч, такую бы я задал им переборку…

Ох. И зададим…

Расплюев. По первому разу купца Попугайчикова за ворот и туда!.. Уж очень у меня на этого Попугайчикова руки чешутся; потому, подлец, всякую совесть потерял; и в ус не дует. Вы ему приказывать изволили, а он смеется. Нет, говорит, шалишь; прошло ваше время! А в чем же, Антиох Елпидифорыч, наше время прошло?

Ох (подстегивая шпагу). Врешь, купец Попугайчиков, не прошло еще наше время!..

Расплюев подает ему треуголку —

оба выходят в необычайном духе.

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Та же комната частного дома.


ЯВЛЕНИЕ I

Расплюев (один).

Расплюев (кладет на стол бумагу). Великий день! (Хлопает по бумаге .) Вот и предписание!.. Я следователь, я!.. Строжайшее следствие буду производить я!.. Подробнейшее розыскание произведу я. Все мышиные норки, все лазейки буду выворачивать наружу – я. Гм… а давно ли по этим лазейкам и норкам сам я свету божьего бегал… вот этих петличек (указывает на свои петлички) дрожал – а теперь меня дрожать будут!.. Раболепствовать будут!..


ЯВЛЕНИЕ II

Расплюев; входит Ох.

Ох. Ну что ты?

Расплюев. Да так, Антиох Елпидифорович, удостоился чести, звания – так рассуждаю…

Ох. То-то рассуждаю, – ты у меня смотри… своего места забывать! (Грозит ему пальцем .) Понимаешь?!

Расплюев. Помилуйте! – Никогда.

Ох. Я тебе говорю, – у меня одно: деятельность и повиновение – повиновение и деятельность, только и знай.

Расплюев. Слушаю, Антиох Елпидифорович.

Ох. Другие, пожалуй, требуют еще преданности. Ну, преданности мне не надо. Потому если я тебя из службы выгоню да с голоду уморю – так ты мне предан будешь.

Расплюев. Это так, это точно так. Я завсегда говорю: палка хорошо – уж как хорошо; ну голод, по-моему, лучше. Голодом вы все сделаете; голодом вы и сердце тронете.

Ох. Трону.

Расплюев. Я вам про себя скажу. Отчего я человеком стал? Голод пронял. Доложу вам – желудок мой особой конструкции: не то что волк, а волкан, то есть три волка. Он каши-то меру просит, а ему подают наперсток; – вот я и взалкал. Да как взалкал, – до исступления. Хожу по улицам да зубами и щелкаю… буду, мол, усерден, буду и ревностен; – только душу-то вы мою, святые угодники и архистратиги, из этого ада изведите… Вот они меня и извели да к вам и пристроили.

Ох. Ну – то-то, у меня смотри.

Расплюев. Вы видите – собою жертвую, с какого побоища вуйдалака доставил.

Ох. Ну, – ты его допрашивал?

Расплюев. Упражнялся.

Ох. Ну что ж?

Расплюев. Сначала вертелся – а потом и сознался. Умер, говорит, а теперь опять живу. Потом опять говорит – умереть рад, но не могу.

Ох. Что же – и он это чистосердечно говорит?

Расплюев. Помилуйте, как же не чистосердечно: ведь другой уж день не поим, так тут всякое чистосердечие наружу полезет. Наконец показал, что их целая шайка.

Ох. Стало, заговор.

Расплюев. Я вам докладывал и теперь докладываю: меры строгости потребны, хватать надо.

Ох. Скоро едешь.

Расплюев. Однако – когда сам арестант показывает: целая, говорит, партия – будто и генерал Варравин тоже из оборотней.

Ох. Что ты говоришь!

Расплюев. Ей-ей показывает. Был, говорит, змеею. Жало при себе имеет и яд жесточайшей силы. Вы, говорит, его освидетельствуйте, – генерала-то…

Ох. Ну что же?

Расплюев. Будем свидетельствовать, ха, ха, ха!

Оба хохочут.

Все наше! Всю Россию потребуем.

Ох (весело смеется и машет руками). Что ты, что ты!..

Расплюев. Я-а-а таперь такого мнения, что все наше отечество – это целая стая волков, змей и зайцев, которые вдруг обратились в людей, и я всякого подозреваю; а потому следует постановить правилом – всякого подвергать аресту.

Ох. Еще бы!

Расплюев. Да-с. Правительству вкатить предложение: так, мол, и так, учинить в отечестве нашем поверку всех лиц: кто они таковы? Откуда? Не оборачивались ли? Нет ли при них жал или ядов. Нет ли таких, которые живут, а собственно уже умерли, или таких, которые умерли, а между тем в противность закону живут.

Ох. Пожалуй, и оказалось бы.

Расплюев. Вот так пошла бы ловля!.. С одних купцов что можно взять!..

Ох. Не хуже бы холеры было.

Расплюев. Что холера? Что вы говорите: холера. Холера болезнь, и то вона какую жатву доставила – по сей час поминают; – здесь оборотни, сосуны, вуйдалаки, то есть преступление: Сибирь и кандалы.

Ох. А затребовал ли ты помещика Чванкина по поводу переписки с арестантом?

Расплюев. Непременно.

Ох. Хорошо. А купца Попугайчикова?

Расплюев. Тронул. – Явится.

Ох. Свидетели тут?

Расплюев. Кое-кто явился.

Ох. Ну начинай! Да ты смотри – правило: при допросах ничему не верь.

Расплюев. А я вот на это слаб; всему верю.

Ох. Не верь, говорю. Я вот как: приди ты и скажи, вон, мол, Шатала пришел; так что ж? – ведь я не поверю; я пойду и посмотрю.

Расплюев. А я не так. Вы мне вот скажите, что вон его превосходительство обер-полицимейстер на панели милостыню просит – ведь я поверю. Взять, мол, его! – Я так за ворот и сгребу.

Ох (машет руками). Обера-то! Что ты, что ты!..

Расплюев. Не могу. Нрав такой.

Ох. А ты себя сдерживай.


ЯВЛЕНИЕ III

Те же, входит Крестьян Крестьянович Унмеглихкейт.

Крестьян Крестьянович. А а… а… Антиоха Елпидифорыч – это… это у вас арестанта больна… тоскуй!..

Ох. Да, у него что-то в желудке; этакое – томление…

Крестьян Крестьянович. Это страданий спинной мозга.

Ох (иронически). Ну так!!. (В сторону .) Попал пальцем в небо.

Крестьян Крестьянович. Эта спинной мозга близка эта шелюдка. Спинной мозга воспалений, ну и шелюдка воспалений. Как пошар, так пошар. Ево надо водолечений.

Ох и Расплюев (машут руками). Что вы, что вы, Крестьян Крестьянович, совсем уж спятили; мы свои головы потеряем.

Крестьян Крестьянович. Мой голофа никогда теряй.

Ох. Ни, ни. Никак!..

Крестьян Крестьянович. Я вам гавару – польза будит.

Ох. Запрещаю.

Крестьян Крестьянович. Не имейте какой праф. Я доктор.

Ох. А я следователь – и имею секретнейшие причины.

Крестьян Крестьянович. А ну это дело десятый. Может быть, ошень фажный преступник.

Ох. У – вот какой.

Крестьян Крестьянович. Политический.

Ох. Больше.

Крестьян Крестьянович. Что ж, больши политический преступник?

Ох. Мцырь.

Крестьян Крестьянович (содрогнувшись). Шерт возьми! – Што такая, Антиох Елпидифорыч? – мой не знай.

Ох. И дай бог никогда не знать.

Крестьян Крестьянович. Это – это фрей масон?

Ох. Хуже; а главное зловреднее.

Крестьян Крестьянович. Ай, ай, ай, – ну, батушка, я ему микстур писуй.

Ох. Нельзя.

Крестьян Крестьянович. Ну – пилюлька.

Ох. Пилюльку можно.

Крестьян Крестьянович. Што такой ему писуй… (думает) ну Salis… Salis… нет, нет… (думает) ну Extractum… Extractum… нет, нет – ну assa foetida – это такой – я ему хочит Тейфельсдрек, это… навоз! Да, шертово навоз!!.

Ох. Ну и чудесно. Если чертово, то ему по нутру придется. А дело в том, Крестьян Крестьянович, вы пропишите так, чтобы на случай видно было, что медицина свою помощь подала.

Крестьян Крестьянович. А – карашо, – карашо.

Ох. Ну а там, что выйдет, ведь она за это не ответствует.

Крестьян Крестьянович (с особенным убеждением). О нет!.. Никогда медицин отвечай… никогда!.. Никогда. (Уходит .)

Ох (Расплюеву). Ну, Иван Антонович, начинай.

Расплюев (кричит в канцелярию). Эй, Ванечка, сюда!..


ЯВЛЕНИЕ IV

Те же, Ванечка с бумагами входит и садится за особый стол.

Расплюев. Ты смотри у меня, рассобачий сын, не зевать; – сло́ва – и того не проронить; – грошей не собирать – а то я тебя!.. Эй, Качала! Кто там явился?

Качала. Мещанка Брандахлыстова, ваше бродие.

Расплюев. Ну, давай сюда Брандахлыстову.


ЯВЛЕНИЕ V

Те же, входит Людмила Спиридонова.

Расплюев (Людмиле). Как звать?

Людмила (робко). Ась!

Расплюев (кричит). Как звать?

Людмила. Людмилой, сударики, Людмилой Спиридоновой.

Расплюев. Ну, ты, Людмила Спиридонова, Силу Копылова знала?

Людмила. Знала.

Расплюев. А Кандора Тарелкина знала?

Людмила. Нет, не знала.

Расплюев. Ну, таперь тебе Силу-то Копылова оказывали? – Ты его видела?

Людмила. Видела.

Расплюев. Признаешь ли ты его?

Людмила. Признаю.

Расплюев. Ну, стало, это он?

Людмила. И он, сударики, и не он.

Расплюев (Оху, значительно). Вот оно! (Ванечке .) Пиши.

Людмила (продолжает). Его как звать-то?

Расплюев. Сила Силин Копылов.

Людмила. Ну он.

Расплюев. А с виду?

Людмила. А с виду не он.

Расплюев (Оху). Вот оно… Прикажите записать.

Ох. Непременно. (Ванечке .) Пиши.

Расплюев. Хорошо, кумушка. Теперь вот что: имеем мы на Силу Копылова подозрение, что он оборотень.

Людмила. Оно, сударики, можно; от него все станется. Ономнясь своих детей не признал; подлец человек – стало, все станется.

Расплюев. Ты с ним жила?

Людмила. Жила.

Расплюев. Ну что, он оборачивался?

Людмила. Завсегда.

Расплюев. Во что же он оборачивался?

Людмила. В стену.

Расплюев. Как же он в стену оборачивался?

Людмила. А как я на постель полезу, так он, мошенник, рылом-то в стену и обернется. Так вот я с ним одиннадцать годков и мучилась; глаза выплакала, с разбойником; глаз, бывало, не сомкну, все плачу, а он дрыхнет себе, да и только, горой его раздуй; а теперь, жеребец, и от меня отрекся, и от детей-то отрекся, кормить не хочет; это не мои, говорит, дети. Чьи ж, мол, эти дети, коли не твои? Укажи, чьи? Так не указывает.

Расплюев. Ну, таперь ты, видя, что он эвдаким манером в стену-то обертывался, и не робела с ним спать-то.

Людмила. Робела, сударики, робела, так делать-то мне что? Мое дело женское.

Расплюев (Оху). В показаниях сбилась, с преступником в сожительстве, не прикажете ли подвергнуть аресту?

Ох. Ничего, подвергнуть.

Людмила. Ах, отцы мои, благодетели, что вы, побойтесь бога, у меня дети есть, их кормить надо.

Ох. И, милая, – их соседка накормит.

Людмила. Соседка? Да у меня соседка такая стервотинка, что она их нарочно уморит.

Ох. Не уморит; – а уморит, так отвечать будет. – Мы никому не спустим.

Людмила. Ну, разве что отвечать-то будет…

Ее уводят.


ЯВЛЕНИЕ VI

Те же и помещик Чванкин.

Чванкин (входит с большим форсом). Что это, а? а? Скажите, скажите мне, кто здесь командует?

Расплюев. Господин частный пристав.

Чванкин (ходит). А! – частный пристав – частный пристав – а как он смел, частный пристав, меня беспокоить, а? как он смел?

Расплюев. Да вот извольте объясниться с ними. (Указывает на Оха .)

Чванкин (запальчиво). Нет, я спрашиваю: как же он смел? Да знает ли он, кто я? а? Да я… я сам власть имею, а? – Я помещик Чванкин!!. Да у меня в Саратовской губернии двести душ! – да у меня в Симбирской губернии двести душ! – Да у меня черт знает где черт знает сколько душ! Да я… Да он… (Ходит по комнате и колотит по столам .)

Расплюев (Оху). Что прикажете тут делать? – Ничего не сообразишь.

Ох (подмаргивая Расплюеву). Попроси их в темную.

Расплюев. Можно?

Ох. Можно. (Ванечке .) Пиши постановление, знаешь – там – по форме, сбивчивость речей… нечто тяготящее душу и прочее.

Чванкин (вдруг повертывается к Расплюеву). Чью душу? Говорите, чью? – мою? Так знайте, что у меня в Саратовской губернии триста душ, да у меня в Симбирской губ…

Расплюев (Качале и Шатале). Ну-тка в темную!

Мушкатеры подхватывают Чванкина под руки.

Чванкин (кричит). Как в темную?!. Стой! Вы! – Эй! Стой! Зачем?.. Я протестую (болтая ногами по воздуху), я адрес!!. У подножия престола… я у подножия. (Его голос замолкает в коридоре .)

ЯВЛЕНИЕ VII

Те же и купец Попугайчиков, входит и кланяется.

Расплюев. Ваше имя?

Попугайчиков. Флегонт Егорыч-с.

Расплюев. Фамилия?

Попугайчиков. Попугайчиков-с.

Расплюев. Звание?

Попугайчиков. Торгуем-с.

Расплюев. Чем?

Попугайчиков. По винной части.

Расплюев. Ну, вы подсудимого знали?

Попугайчиков. Помилуйте, к чему нам знать?

Расплюев. Как же вам не знать.

Попугайчиков. Почем же нам знать?

Расплюев. Вы должны знать.

Попугайчиков. Что делать, не знал.

Расплюев (помолчав). Ведь мы, батюшка, не отстанем.

Попугайчиков. Как угодно.

Расплюев (Оху). Прикажете продолжать?

Ох. Продолжать.

Расплюев (хлопнув по столу всей пятерней). Да вы знаете ли, какое дело следуем, а? Оборотень, вуйдалак, упырь и мцырь!! – взят! – сидит в кандалах – и показывает!!. (Опять хлопает .) Так что же вы тут говорите…

Попугайчиков, посмотрев искоса на Расплюева, вынимает бумажку и подает Оху.

Ох (продолжая читать бумаги и не смотря на Попугайчикова). Что это?

Попугайчиков. Благодарность-с.

Ох. Какая?

Попугайчиков. Двадцатипятирублевая.

Ох. Не могу.

Попугайчиков. Сделайте милость.

Ох. Не могу.

Попугайчиков. Не обижайте, ваше высокородие.

Ох. Не могу, говорю я вам, – рад бы, но не могу.

Попугайчиков (вздохнув). Извольте-с. (Достает другую бумажку .)

Ох. Послушай, Флегонт Егорыч, ты меня знаешь?

Попугайчиков. Помилуйте!

Ох. Ну – то-то; я, братец, без хитростей, – меньше ста рублей ни копейки.

Попугайчиков. Обижаете, Антиох Елпидифорыч.

Ох. Какая же обида?

Попугайчиков. Обижаете.

Ох. Ну веришь ли ты богу?.. Веришь ли?

Попугайчиков. Верю.

Ох. Ну, не могу.

Попугайчиков. За что такая обида?

Ох. Какая же обида? Обиды нет. Обида – произвол; а тут какой же черт произвол, когда моя необходимость… Ну не могу.

Попугайчиков (вздыхает). Быть, стало, по-вашему. (Отдает сотенную и подходит к другому столу. Ванечке .) Ну ты, гнида, где расписаться?

Ванечка (подает ему перо). Вот-с вам, Флегонт Егорыч, – вот и перышко – мы вам, сударь, в лучшем виде, Флегонт Егорыч-с! Сделайте милость… Флегонт Егорыч…

Попугайчиков. Ишь, крапивное семя, туда же! (Дает ему деньги и уходит .)

Расплюев (Качале). Ну кто там еще?

Качала. Дворник Пахомов.

Расплюев. Давай Пахомова.

Ох выходит.


ЯВЛЕНИЕ VIII

Расплюев и дворник.

Мушкатер его вводит силою.

Расплюев (дворнику). Подойди.

Пахомов стоит у дверей.

Подойди, говорят.

Мушкатер его подталкивает.

Да подойди к столу-то, черт! Не съест.

Пахомов подвигается.

Ну, – ты свидетель?

Пахомов. Я-то?

Расплюев (передразнивает его). Да, ты-то.

Пахомов. Чаво-с?

Расплюев. О чтоб тебя… (Внушительно .) Свидетель ли ты?

Пахомов (помявшись). Чаво-с?

Расплюев (тычет ему кулаком в зубы). Свидетель ли ты?

Пахомов (прибодрясь). Свидетель, сударь, свидетель.

Расплюев (отходит к авансцене). Я вот только теперь начинаю силу чувствовать. (Пахомову.) Знал ли ты твоего жильца, надворного советника Силу Копылова?

Пахомов. Чаво-с?

Расплюев (замахивается на него). А…

Пахомов. Знал, сударь, знал.

Расплюев. Ну! Таперь – скажи ты мне, не замечал ли ты – не оборачивался ли он во что?

Пахомов. Ась?

Расплюев (становится против него и подпирается в боки). Бестия, каналия, протоканалия!!. Что ж я этак долго около тебя ходить буду; мне ведь твоей братии, скотов, двадцать пять человек спросить надо – ракалия, разве меня хватит, – ведь меня не хватит!!.

Пахомов (робко). Как, сударь, вашей милости будет угодно.

Расплюев. Ой ли? Как мне угодно, – хорошо. Мне вот как угодно. Эй, Шатала!

Шатала подходит.

Стань ты вот здесь! (Становит Шаталу сзади Пахомова .) Таперь, как я ему вопрос дам, так ты мне его и резни, – и так ты мне его резни, чтобы у него ответ как пуля вылетел… Понимаешь?

Шатала. Как нам эвтова не понимать, ваше бродие. (Насыкивается ударить Пахомова .)

Расплюев (останавливает его за руку). Дурак! Стой! – ты не так, а вот когда я ему вопрос изделаю.

Шатала. Слушаю, ваше бродие.

Расплюев (ставши против Пахомова). Ну вот, сынок, ты таперь мне и объясни, что́ замечал ты особенного в твоем жильце Силе Копылове?

Пахомов (озираясь назад). Что… Я… заметил у Коп… (получает в затылок удар и прикусывает язык) ууу… ууу… батюшки…

Расплюев (Шатале, с сердцем). Осел! Ну что же ты ему самую таперь речь перебил? А? Я тебе что приказал… (Подступает к нему со сжатыми кулаками .) Ты, стало, моих слов не слушаешь – а?

Шатала смотрит на него во все глаза.

Постой, глупый бык, – я тебе эвту механику устрою… Эй, Качала, – поди сюда!

Качала подходит.

Качала. Чаво изволите, ваше бродие?

Расплюев. Стань вот сзади эвтого быка. (Становит его сзади Шаталы .) Вот так (поднимает ему руку), так! Как я тебе сигнал дам, так ты мне его в затылок и двинь… (Шатале.) Вот ты у меня, бычье рыло, и будешь знать, когда тебе следует свидетеля резнуть. (Отходит в сторону и осматривает .) Ну, вот, дружки, я вам механику и устроил… и устроил…

Мушкатеры стоят в позе; Расплюев ими любуется.

Теперь и отдохнуть можно. (Садится на стул .) [15 - Вдоль авансцены от правой руки зрителя к левой сначала стоит Качала, за ним Шатала, потом Пахомов; перед ним Расплюев на стуле.] Пойдет машина сама собою. (В духе разваливается на стуле и покачивается.) Н-ну, приятель, – объясни же мне, что́ заметил ты особенного в твоем жильце, Силе Копылове? (Дает сигнал .)

Качала режет Шаталу – Шатала Пахомова – Пахомов вскидывается на воздух и валится на Расплюева.

Они падают один на другого и катятся по полу.

Шум и смятение.

Пахомов. Ой, ой, ой… батюшки, у… би… ли… у… би… ли…

Расплюев (запыхавшись, приподнимаясь с трудом). Ох… стой… Ох – спину сломали… ооо… черти!!. палачи! (оправляется) вологоны проклятые, лукоперы… Ишь рыла-то здоровые уставили…

Ох (входит). Что это, – что такое?

Расплюев. Помилуйте, Антиох Елпидифорыч, – вот дворника допрашиваю, так никак не соображусь.

Пахомов. Ох… о… у… би… ли… у… би… ли…

Ох (посмотрев на Пахомова, Шатале). Что же ты, дубовая башка, так дерешься?

Шатала. Их блродие изволили говорить: режь – я и резнул.

Ох. Ты этак человека убьешь.

Шатала. Никак нет, ваше вшсокородие, я снароуку знаю; я его у самый загривок резнул. Мне их блродие строго приказывают: если ты, говорят, у меня человека убьешь, – так я тебя палками закатаю. Так я эфто у предмете имею.

Пахомов (бросается на колени). Батюшка, ваше превосходительство, пощадите; я и так скажу, ей-богу, скажу; мне вот даже повернуть шею невозможно; – я что угодно, то и скажу. (Утирает кулаком слезы .)

Ох. А и в самом деле – ну вас, дураков, ступайте вы все к черту. (Выгоняет мушкатеров. Пахомову .) Ну, говори; только ты обстоятельно, братец, говори, – не вертись. – Не видал ли ты – оборачивался ли Копылов в зверя или скота какого?

Пахомов. Нет, ваше высокородие, ей-богу, нет; в скота он не оборачивался.

Расплюев. Врешь.

Пахомов (с убедительностью). Ей-богу, не оборачивался; что хотите делайте, не оборачивался; – вот в стену – в стену точно что оборачивался.

Расплюев (с жаром). А!.. Вот оно!..

Ох. Каким образом?

Пахомов. А вот сойдет с лестницы – ну – иное дело – случится – в стену и обернется!

Расплюев. В стену?.. Что ж тебе так это и видно?

Пахомов. Как же, ваше благородие, мне так это и видно.

Расплюев. Что ж тебе видно?

Пахомов. А что лица-то не видно.

Расплюев. Так тебе видно, что лица не видно?

Пахомов. Да-с.

Расплюев. А где же лицо?

Пахомов. А в стене.

Расплюев (с жаром). Ай, ай, – а велика ли стена?

Пахомов. Как есть наша стена.

Расплюев. Фу-ты, боже мой!.. Длина?

Пахомов. Двадцать пять сажен.

Расплюев. Вышина?

Пахомов. Пять сажен.

Расплюев (Ванечке). Пиши!!. (К публике .) Так вот мороз по всему и ходит. (Оху.) Изволите видеть, ваше высокородие, необыкновенно.

Ох делает утвердительный знак.

И какое согласие показания с Брандахлыстовою-то!.. Два свидетельские показания – полное доказательство!!.

Ох. Да, да! (Ванечке .) Составь журнальное постановление, – а дворника под арест.

Пахомов (на коленях). Ваше высокородие, – не погубите!..

Ох. Ни, ни. Нельзя, любезный.

Пахомов. Помилуйте, сударь, кто же будет улицу месть?

Ох. А у тебя есть жена?

Пахомов. Как жены не быть; жена есть.

Ох. Ну жена и выметет.

Пахомов. Где ж ей месть, – она не выметет.

Ох. А городовой придет, – да палку возьмет, вот она и выметет.

Пахомов. Ну разве городовой палку возьмет.

Его уводят.

Ох (Качале). Ну – теперь впусти-ка этого помещика…

Качала осторожно отворяет дверь в темный коридор; Расплюев прячется за Оха.


ЯВЛЕНИЕ IX

Те же, из темного коридора медленно входит Чванкин.

Чванкин (осматриваясь). Господа… мое почтение. (Раскланиваясь с Охом.) Если вам угодно меня спросить, то я со всею готовностью. (Раскланивается .)

Ох. Да уж сделайте одолжение…

Чванкин. Я с удовольствием; – я даже с большим удовольствием. Вы бы мне прямо тотчас так сказали – и я бы тотчас с удовольствием… (Ванечке .) Миленький, дай мне перышко – надо будет ответики написать…

Расплюев. Ну – вы знали Тарелкина?

Чванкин (с готовностью). Тарелкина? – Нет, не знал.

Расплюев. А Копылова знали?

Чванкин. Копылова знал.

Расплюев. Следствием открыто, что вы находились с подсудимым в странной и таинственностью облеченной переписке.

Чванкин. Какою же таинственностью: я с ним о девках переписывался.

Расплюев. Как? Как?

Чванкин. Я у него трех девок купил.

Расплюев. Трех? трех девок? Вы купили. (Оху .) Воспрещено законом.

Ох. Строжайше… Продолжай.

Расплюев. Когда и с какой целью дозволили вы себе купить у подсудимого девок, и главное в таком количестве?

Чванкин. А вот видите, – признаться, я сам недоумевал.

Ох. Это не извинение, – мы этого не принимаем.

Расплюев. Мы этого не принимаем.

Ох (Расплюеву). Молчи. (Чванкину .) Незнанием, сударь, законов никто да не отговаривается. Извольте показывать.

Чванкин. Жил я в Москве; приходят ко мне из моего симбирского имения мужики. Батюшка, говорят, барин, купите нам девок. – Где ж, мол, я вам, сиволапое стадо, девок куплю? – Да мы уже и сторговали. – И сторговали? – Говорят: сторговали. – Почем? – Да по двадцати по пяти рублев. – За сотню? – Помилуйте, говорят, за штуку. – Хороши? – Важные, говорят, девки… Ну, думаю, дешево!.. Как, скажите, целую этакую девку, как она есть… за двадцать пять целковых!..

Расплюев (с увлечением). Дешево!.. Целую этакую девку… (Показывает как она есть .) Я бы сам дал!!.

Чванкин. Вот я их и спрашиваю: где ж, мол, такие девки продаются.

Расплюев. Да, это интересно: где ж они продаются?

Чванкин. Мужики мне и говорят: а по соседству в княжой вотчине у управляющего Силы Силича Копылова. Я к Копылову письмо, он мне ответ, – так наша переписка и пошла.

Ох. Переписка перепиской, а дело все-таки серьезное; девками торговать, сударь, не дозволено.

Чванкин. Нет, позвольте. Ведь это для тягол, это для тягольного счета.

Ох. А мы вот увидим, для чьего счета. По этому обстоятельству неизбежно будет учинить местное дознание, так вы потрудитесь, во-первых, скрепить ваши показания.

Чванкин садится и скрепляет показания по листам.

Расплюев (постояв в раздумье). Эхма!!. (Хлопает себя по затылку .) Дешево!!.

Ох (Расплюеву). Очнись – облом! (Чванкину.) А во-вторых, сударь, – извольте дать подписочку о невыезде из города.

Чванкин (продолжая скреплять листы). К чему же подписку; что за подписка; я и так из города никуда не поеду.

Ох. Так уж форма.

Чванкин (тверже). Я вам говорю, что не поеду, так вы можете верить. (Встает .) Кажется, между благородными людьми и благородного слова довольно. (Берет шляпу и хочет идти .)

Ох. Нельзя-с.

Чванкин. Однако, черт возьми, когда я говорю, так довольно!.. (Скоро идет к дверям.)

Ох (давая знак мушкатерам). Ей, Качала!..

Качала и Шатала подхватывают Чванкина под руки.

Чванкин. Что это?.. Стойте!.. опять в темную?!.

Ох. Да-с. Мы уж попросим опять. (Мушкатерам .) Несите в темную.

Чванкина несут в коридор.

Чванкин (болтая ногами). Ну так я подписку, – я лучше подписку – стойте!.. окаянные!!.

Его вносят в коридор.

Я даю подписку!! Две подписки!!

Ох (мушкатерам). Качала!.. Назад!..

Чванкин (вырываясь из их рук). Я с удовольствием – я с большим, черт возьми, удовольствием… вам подписку дам… я хоть три подписки дам.

Ванечка (подавая ему перо). Извольте подписать.

Чванкин подписывает.

Ох (вздыхает). Все, сударь, форма; все форма.

Чванкин раскланивается и уходит.


ЯВЛЕНИЕ X

Ох, Расплюев, входит Варравин.

Варравин. Ну что у вас, господа, делается?

Ох. Следствие производим, ваше превосходительство; два показания уже приобрели, – свидетели показывают!..

Варравин. Что же такое?

Ох. Оборачивался!..

Варравин. Хорошо. (Расплюеву.) Ну что он?

Расплюев. В сильном, сильном томлении.

Варравин. Воды не давали?

Расплюев. Ни капли.

Варравин. И следовательно, тоска большая и силы нет?

Расплюев. Какая сила – чуть не околевает.

Варравин (трет руки). Хорошо.

Расплюев. В последнее время при всей лютости, но ослаб. Сознался. Стал показывать, что у вас служил, только сбивчиво и все врет; искренности настоящей еще нет.

Варравин. Погоди, братец, она будет. (Оху .) Вы имейте в виду, что я как свидетель могу вам сделать очень важное касательно Тарелкина показание. Еще будучи в живых, он вдруг с глубоким огорчением объявил мне, как начальнику, что иногда он бывает зайцем!..

Ох. Собственное признание есть высшее всего мира свидетельство, говорит закон.

Варравин. Да! – И что в этом виде собственные его кредиторы производят ему по улицам травлю – что, как он лично меня заверял, доставляет ему несказанные мучения…

Расплюев. Необычайно, ваше превосходительство. Вот, стало, уж имеем в деле два свидетельских показания, что арестант оборачивался, и к этому собственное пред лицом вашим признание…

Ох. По закону – полное доказательство!

Варравин. Стало, дело обставляется отлично!.. Теперь мне непременно надо спросить его по одному предмету. (Оху.) Прикажите подать его сюда.

Ох. Сейчас, ваше превосходительство. Ей, Качала! подать сюда арестанта.


ЯВЛЕНИЕ XI

Те же; мушкатеры вносят Тарелкина, привязанного по-прежнему веревкой к стулу.

Тарелкин (слабым голосом). Воды… ох, воды…

Варравин (отходя в сторону – Расплюеву). Допрашивайте.

Расплюев (торжественно). Говори чистосердечно, кто ты таков?

Тарелкин. Ох – я Копылов.

Расплюев. Вздор.

Тарелкин. Ну, я признаюсь, я Тарелкин… только воды… ох… тоска какая…

Расплюев. И этому не верим. Ничему не верим.

Тарелкин. Да дайте мне воды; ну я что хотите скажу, только воды…

Расплюев. Говори – ты мцырь?

Тарелкин. Ну, мцырь.

Расплюев. Ты вуйдалак, упырь?

Тарелкин. Да, да… ох…

Расплюев. Кто твои сообщники?

Тарелкин. Весь Петербург и вся Москва.

Расплюев (Оху). Вот оно!.. (Вслух .) Показывай поимянно – кто и кто?

Тарелкин. Мало ли их!..

Расплюев. Показывай, говорю!.. Ну главных зачинщиков показывай!

Тарелкин. Максим Варравин, экзекутор Живец, частный пристав Ох, квартальный поручик Расплюев.

Расплюев (смешавшись). Вот те раз!.. (Оху.) Что же тут прикажете делать?

Варравин (Расплюеву). Продолжай!..

Расплюев. Говори, что вы делали?

Тарелкин. Ох… людей морили… Вот вы теперь меня морите… ох…

Расплюев (строго). Ты у меня не вертись… Кого вы уморили?

Тарелкин. Муромского уморили.

Расплюев. Что же, кровь высосали?

Тарелкин. Да, всю кровь высосали… да дадите ли вы мне воды – змеиные утробы… Что это… Какой жар стоит… Какое солнце печет меня… Я еду в Алжир… в Томбукту… какая пустыня; людей нет – все демоны…

Варравин (тихо, Оху и Расплюеву). Выйдите – я его сам допрошу.

Ох и Расплюев выходят в залу присутствия.


ЯВЛЕНИЕ XII

Варравин и Тарелкин.

Варравин (подходя к Тарелкину). Я здесь! пустой человек!!. Ты в моих руках – все открыто – все знаю – ты пропал!

Тарелкин (тоскует). Ох… ох… мне все равно…

Варравин. Признайся, ты украл бумаги…

Молчание.

Отдай – в Сибири будешь…

Тарелкин (поглядев на Варравина). Оттого и в Сибири не буду, что не отдам!!

Варравин. Умрешь.

Тарелкин. Умру, – а не отдам!..

Варравин. Томительно умрешь. Я жаждой уморю… Ей, Качала!

Качала входит.

Принеси, братец, мне стаканчик воды.

Тарелкин. О мучение какое… что это… жар какой…

Качала подает Варравину воду.

Варравин (пьет). Хорошая вода. Что, братец, проточная или ключевая?

Качала. Ключевая, ваше превосходительство, прямо из реки.

Варравин. Хорошо, братец, ступай себе.

Тарелкин (мечется). У… у… боже мой… какое мучение… (Варравину .) Нате вот!.. Возьмите их!.. (вытаскивает из-под сюртука бумаги) вот они… ваши бумаги… только воды… (протягивает руку) дайте… дайте…

Варравин (берет бумаги). Постой… ты, пожалуй, обманешь… (Рассматривает бумаги). Так; так; – они! (Дает ему воду .) Ах, предатель, – ах, злодей.

Тарелкин пьет.

Ах, змея – доморощенная змея.

Тарелкин (пьет). Максим Кузьмич, куда же мне теперь деваться? (Оправляется .) Я лучше куда-нибудь уеду…

Варравин (развязывая веревку). Ступай к черту, провались в ад, – только с глаз-то уйди.

Тарелкин (встает и оправляется). Ну – матенька, ваше превосходительство, Максим Кузьмич… ну не сердитесь – будьте отцом родным. (Кланяется .) Простите! – Ну что делать; не удалось – ну ваша взяла… (Смеется .) Только ради самого создателя вы мне теперь помогите: бумаги-то, бумаги копыловские отдайте: куда мне без них! Формуляр-то его; – я тотчас в Москву и улизну.

Подходят оба к столу и роются в бумагах.

Варравин. Вот тебе формуляр – возьми! (Дает ему формуляр .)

Тарелкин. А аттестаты-то, аттестаты!..

Варравин. Вот тебе и аттестаты (дает ему аттестаты), только провались.

Тарелкин. Я уйду; ей-богу, уйду… только, Максим Кузьмич… (становится в просительную позу) – на дорогу-то… вы уж того…

Варравин (с отчаянием сует руку в карман). На тебе, на!.. черт, дьявол, вурдалак проклятый!.. (Дает ему деньги .) Кровь ты мою высосал!! (Проталкивает его к двери.)

Тарелкин (в глубине сцены снимает парик, вынимает зубы, горбится и принимает прежний вид Копылова. Потом обертывается и выходит на авансцену. Медленно окинув взглядом публику). Господа, вам не надо ли управляющего имением?.. имею вот аттестаты (показывает аттестаты); об опытности и говорить нечего: прошел огнь и воду! Насчет честности – сами видели: за правду страдал!.. Удостоверение могу представить от любого общества сельского празднословия… но особенное чувствую влечение заняться винокуренной операцией – это уж просто натура говорит… Плодопеременные вам севообороты заведу, и с каким угодно удобрением: компосты ли захотите, или костяное, или жидкое, или, может быть, потверже любите – все могу! Или Либихов порошок, так своими руками сделаю. Одно слово, введу вам прогресс: рациональное хозяйство на вольнонаемном труде… так обделаю, что только ахать будете… Право, подумайте… Харррроший случай!.. (Подождавши .) Что же? Нет!.. Не хотите? (Обращаясь к одному из зрителей .) Сделайте одолжение, милостивый государь, потрудитесь записать на случай мой адрес: его высокоблагородию – надворный советник-с – Силе Силичу Копылову – вот их превосходительству Максиму Кузьмичу (указывает на Варравина); они мне передадут-с. (Раскланивается и убегает .)

Варравин (кричит ему вслед). Я тебе говорю: ступай прямо в пекло, – там тебе не откажут – примут!..

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.


ПРИМЕЧАНИЯ

В случае воспроизведения пиесы «Смерть Тарелкина» на сцене, автор находит нужным заметить следующее.

Пиеса по своему шутливому характеру должна играться живо, весело, громко – аvес entrain [16 - С увлечением (франц.).]. Особливо текст должен быть выучен твердо и произносим явственно и рельефно , в противном случае при довольно сложном движении лиц на сцене слова, т. е. самая суть дела, могут оставаться для зрителей неуловимыми, так что вместо действительной жизни пред ними будет совершаться известного рода суматоха .

Костюмировка лиц широкая и произвольная. Некоторые роли могут быть слегка шаржируемы. Например: мещанка Брандахлыстова, помещик Чванкин, мушкатеры Качала и Шатала и вся группа кредиторов, костюмы которых не подлежат никакому контролю и – как это бывает у ростовщиков – зависят от принимаемого ими в залог носильного платья. Роль Брандахлыстовой (в случае нужды) может быть исполнена мужчиной.

Того, кто будет исполнять роль Тарелкина-Копылова, автор просит обратить внимание на двукратное превращение на сцене , т. е. в глазах публики , Тарелкина в Копылова. Превращение это должно быть исполнено быстро, внезапно и сопровождаться изменением выражения лица и его очертаний. Это дело мимики и задача для художника. Здесь, для примера, можно указать на французского комика Левассора, который очень разработал этот момент искусства и этим приобрел весьма большую репутацию. Игру своих лицевых мускулов он, как известно, довел до той подвижности, что даже по произволу переменяет форму своего носа и при помощи парика, бороды и усов почти мгновенно принимает формы самых разнородных типов.

В заключение автор почитает себя вправе протестовать самым энергическим образом против тех из актеров, которые являются перед публикой, не выучивши роль, и потому дозволяют себе изменять текст самым безобразным образом. Для автора, добросовестно трудившегося над своим произведением, приемы эти прямо возмутительны. Публика должна остановить актера, уклоняющегося от текста; и на всех сценах образованного мира такие небрежности преследуются ею неумолимо. И поделом.


ПОСЛЕСЛОВИЕ

Если бы, за всем этим, мне предложен был вопрос: где же это я так-таки такие Картины видел?.. то я должен сказать, положа руку на сердце:

Нигде!!! …и – везде…

Wer die Natur mit Vernьnft ansieht, den siekt sie auch vernьnftig an.

Как аукнется, так и откликнется.



ФИЛОСОФИЯ ДУХА, ИЛИ СОЦИОЛОГИЯ

Первый набросок социологии как философии истории в его

трехмоментном теллурическом человечестве, солярном и сидерическом

Публикуется по рукописному тексту (ЦГАЛИ, ф. 438).


Два экстрема социологии как философии общества суть: человеческое стадо, как починная и низшая ступень человеческого общества, и концепция преподобного Августина [17 - Августин Блаженный (354—430) – христианский теолог. В сочинении «О граде Божием» «граду земному», государственности, противопоставил «град Божий» (Civitas Dei – иной, совершенный порядок бытия, основанный на любви Бога к человеку и человека к Богу).], т. е. Civitas Dei – Божия община, как другая высочайшая ступень. Эти две крайности суть почин и конец всемирного человеческого процесса; почин как дикое состояние человечества, или человеческое стадо, а конец как божественная община, т. е. как абсолютный момент, ближение этого поступания, или ряда, к абсолютному Духу. Спекулятивная социология указывает нам это поступание в полноте и установляет три момента истории человечества по форме занимаемого им пространства. Три эти момента следующие:

а) Первый момент – есть теллурическое, или земное, человечество, заключенное в тесных границах нами обитаемого земного шара. б) Второй момент – солярное человечество, т. е. то, которое является как всекупота обитателей нашей Солнечной системы. в) Третий момент – сидерическое, или всемирное, человечество, т. е. вся тотальность миров, человечеством обитаемых во всей бесконечности Вселенной.

Изложение процессования этого всемирного человечества и составляет науку спекулятивной философии. Надо иметь в виду, что в этом всемирно-историческом процессе абсолютно-свободная человеческая личность является третьим и высшим моментом, т. е. сидерическим человечеством, которое и есть цель и сключение всего движения, и что с орды или «толпы диких», с человеческого стада начинается этот социологический ряд, т. е. поступание человеческого общества, поступание, которое и есть процесс одухотворения человечества, и что лишь в бесконечности одухотворение это заканчивается главенством божественного разума, т. е. Царствием Божиим, Civitas Dei.


Философия человечества

Поступание человечества, т. е. процессование человечества к Богу, выражается трехмоментным поступанием человечества или его трехмоментным рядом. Моменты этого нормального ряда суть:

а) Непосредственный, чувственный человек или дикий человек, человек-зверь, антропофаг, пожиратель самого себя, человек-дьявол, дьявольский человек; б) Обыденный, конечный, эмпирический, антиспекулятивный, рассудочный человек, тот человек, которого мы имеем в эмпирическом знании, ибо надо заметить, что эмпирическое, или рассудочное, знание стоит в противуположении с логическим, или разумозрительным, знанием, а потому эмпирик есть существенно атеист, а разумозрительный человек есть существенно философ-деист. Эмпирик есть суевер, а философ есть богослов, это и дает нам в) третий момент человечества: воплощенный абсолютный дух. Гегелева апофтегма достигает своей истинной формы и принимает такой вид: логическое эвольвирует в природу, а природа инвольвирует, исходит в теллурического человека, а человек исходит в абсолют, или сидерическое человечество.

Трактуя логическую будущность человечества в бесконечных периодах времени, мы можем будущность эту понимать только в ее логической или теоретической форме; причем органическую форму принуждены игнорировать и лишь в отдаленном будущем предполагать себя – свое потомство – способным ее усмотреть.

24 ноября 1901 г.


Летание


1

Сила или мощь, энергия организма выражается в быстроте самодвижения (автокинии). Самодвижение есть негация протяженности, пространства, т. е. летание. Слабость организма или его бессилие перед пространством есть нелетание.

Починные, нижайшие организмы – обитатели воды; оный праорганизм лежит недвижно в глубине океана. Пресмыкающиеся, т. е. низшие организмы суши, ползают на брюхе, без ног и крыльев, по дну воздушного океана, по суше. Ангелы, т. е. идеальные божественные люди, имеют своим отличием от остальной низшей массы людей символ свободы – крылья. Эти крылатые люди и суть высшие, совершеннейшие люди, а высочайший всемирный человек есть уже бесконечная абсолютная легость, или абсолютная свобода передвижения, т. е. абсолютная победа над пространством или протяженностью – нуль пространства, точка, точечность, дух. Вся теория человечества и бесконечность его развития, т. е. философия истории человечества, есть процесс его освобождения от уз пространства, т. е., другими словами, его исхождение в дух; результат одухотворения (субъективации) – идеальность, точечность. История этого одухотворения есть история самодвижения, автокинии человечества. Создание высочайшей «спекулятивной» механикой вагонного движения (локомотива) значительнее создания велосипеда, летящей машины. Все эти современные изобретения суть не иное что, как шаги, совершаемые человечеством по пути его субъективизации, одухотворения. Горизонтально летящий на велосипеде человек – это уже движущийся к форме ангельской, высший человек. Через изобретение этих машин горизонтального летания человек подвигнулся к лику ангельскому или к идеальному человечеству. Всякому мыслящему существу понятно, что велосипед – это и суть те механические крылья, почин или зерно будущих органических крыльев, которыми человек несомненно порвет связующие его кандалы теллурического мира и изойдет своими механическими изобретениями в окружающий его солярный мир.

Отсутствие у теллурического человека крыльев есть мера его униженности пред пространством. Тогда как рядом с ним живущий в природе организм – птица – по своей формальной стороне есть уже ангел, или, обратно, ангел есть по своей форме птица, а, по вещим словам поэта, птица и есть тот летающий организм, который по своей легости достичь материальной свободы от пространства освободился, поет и своим жизнерадостным и вдохновенным пением всесильного Бога славит и потому есть не только вольная птица, а есть в своей воле и радовании поющая Бога – божия птица. («Птица божия не знает ни заботы, ни труда» [18 - Н есколько неточная цитата из поэмы А. С. Пушкина «Цыганы».].) Птица есть поэт, славящий Бога. Положение спекулятивной философии, что человек должен в своем обвнутрении преодолеть пространство и потому в своем будущем имеет пройти сквозь момент летания, т. е. тотально одолеть пространство, есть самая суть спекулятивной философии, которая на то и явилась, чтобы усмотреть эту свободную божественную форму в будущности человечества и возвестить ее в виде одного тезиса науки всему мыслящему человечеству.

Таковое понимание спекулятивной философии как философии будущего ведет нас к усмотрению, что ряд, образуемый процессующим человечеством, содержится между двумя противоположными экстремами, а именно между починным, чувственным, примордиальным человеком, только что исшедшим из формы бессознательного организма, т. е. скота, скотского, только чувственного человека, или дьявола, и самостоятельным, богозрящим человеком – ангелом. Говоря языком чистой науки – логики: процессование человечества из формы дьявола в форму ангела есть частный случай универсального процесса исхождения материи в дух, открытого в невтоновом биноме.

Для современного теллурического человека царство воды доступно (плавание в воде), а царство воздуха – летание или плавание в воздухе – недоступно и будет доступно тогда лишь, когда высший, т. е. солярный, человек просветит свое тело до удельного веса воздуха, как это исполнено птицею, и еще более теми насекомыми, которые летают и для этого выработали свое тело в трубчатое тело, т. е. воздушное, более того, в эфирное, наилегчайшее тело.

Таковое понимание спекулятивной философии дает нам право восстановить одно из основоположений спекулятивной философии как философии будущего человечества, а именно что ряд, образующий оное поступание человечества, есть его одухотворение.

1900 г.


2

Нет сомнения, что в вопросе о летании положение нам современного человечества есть вполне приниженное и для достоинства человека оскорбительное.

Летание организма есть бессомненно его ополнствованная, личная, теллурическая свобода, т. е. свобода передвижений по всем трем протяжениям пространства, свобода перемещения в вышину, ширину и глубину. Этим громадным преимуществом, т. е. полною свободою движения и, следовательно, полною победою над пространством, пользуются весьма многие роды животных из четвероногих – летучие мыши, весь громадный класс птиц, некоторые рыбы и весь класс крылатых насекомых.

Замечательно, что только древние роды этими преимуществами пользуются, т. е. насекомые, которые в своем общественном быту достигли высокой степени совершенства, еще нам малоизвестного.

Позднейшие и совершеннейшие создания, как-то: четвероногие и человеческий род, не достигли требуемого развития легких, т. е. не стали довольно легкими, чтобы летать.

Отсюда следует заключить относительно ныне наличествующего нашего земного, или теллурического, человечества, что оно в настоящем, втором, т. е. рассудочном, моменте слишком еще телесно, чувственно, слишком тяжело, чтобы летать, а потому очевидно, что увеличение легких увеличит и лекость, т. е. уменьшит удельный вес человека. (Вопрос летания есть и увеличение емкости легких.) Не только легкие птицы несравненно больше, протяженнее легких млекопитающих, но кости птицы и их перья – полы, и, будучи наполнены нагретым в органах птицы воздухом до 36 и 37 градусов Реамюра, учиняют тело птицы весьма легким.

Легкие человека могли бы легко свой объем удвоить, наполнить всю грудь и большую половину брюха, тем самым увеличить лекость человека и, следовательно, учинить его способным при малом усилий держаться на воздухе. К этому, надо надеяться, присоединится техника. Нет сомнения, что еще недавнее техническое изобретение велосипеда есть уже достигнутое горизонтальное летание.

Необычный, беспримерный успех, который в один год покрыл всю землю велосипедистами с их здоровым, веселым видом. Уже в настоящую минуту достигнутая скорость до 50 км/ч превзошла скорость скаковых лошадей и при дальнейшей тренировке обещает, по крайней мере, удвоиться и, конечно, достигнет быстроты летания птицы. За сим позволительно рассчитывать и на крылья, которые поперву могут быть некоими воздушными велосипедами и, наконец, могут вырасти у человека точно так, как они выросли у птицы.

4 августа 1899 г.


К философии человечества

Издавна человек был усмотрен как единство двух противоположных: материи и духа – и, следовательно, как высочайшая конкретность и потому как бесконечный триединый, т. е. трехмоментный, ряд. Это понимание человечества как протекающего три момента в развитии и есть спекулятивное, т. е. разумо-зрительное, понимание человечества как высочайшего конкретного в трех моментах своего разумного, т. е. нормального, развития:

а) Единство человечества как починной теоретической формы, т. е. как безразличенной, как нуля различенности, как непосредственного бытия, и только, б) Второй момент есть уже негация (отрицание) безразличенности и потому различенность, наличествующее различение, т. е. развитие, рост, разделение человечества на пространственную многость планетных, т. е. теллурических, и солярных человечеств, закрепленных каждое к своему космическому телу узами пространства, к которому принадлежит и наше теллурическое человечество, за которым следует: в) третий момент – свободное, освободившееся от кандалов пространства, жизнерадостное, летающее человечество, одухотворившееся до пределов невесомой материи, т. е. эфира, с самим собой соключенное, свободное до исчезания плоти, одухотворенное, как сам эфир, беспространственное, сверхчувственное, невидимое человечество.

Это универсальное единение и единство всемирного человечества и есть его, человечества, безграничная будущность, и само оно есть его цель и, следовательно, есть самоцель, энтелехия, с самим собою соключенно-бытие и высочайшее единство. Это высочайшее единство утверждаемо и эмпирическим знанием, а именно: нам современным капитальным открытием Кирхгофа [19 - Кирхгоф Густав Роберт (1824—1877) – немецкий физик, заложил основы спектрального анализа.] о единстве вселенской материи и многочисленными открытиями в сфере электричества, обнаружившими, что сила эта есть универсальная всемирная сила, т. е. что все силы и природы, и духа суть видоизменения, моменты, т. е. степенования (или потенции) электричества. Здесь существенно указать, что это и теоретически, и эмпирически утверждаемое тождество различных человечеств Всемира получило подтверждение и в сфере чистой веры, т. е. божественного благовестия, которое это тождество людского рода оповестило миру следующими пророческими словами: «И будет едино стадо и един пастырь» [20 - Иоанн. 10,16.]. Таким образом, математическое и духовное тождество человечества есть не только положение спекулятивной философии, но купно есть евангельский догмат, который в Евангелии получил характер абсолютной истины, и весь вопрос привелся к тому вопросу: какою именно модальностью поступания единство и единение человечества могут быть достигнуты? Но при соображении вышеуказанных открытий единства материи и сил во Вселенной становится очевидным, что само всемирное человечество ныне расторгнуто на отъемлемые планетные человечества, остающиеся вне всякого общения друг с другом, что препоном этого общения становится только зависимость от чрезмерной протяженности их разделяющего пространства и, следовательно, должно быть достигнуто большею степенью его, человека, подвижности или переместимости, т. е. большей иннервацией его собственного самодвижения, или, что одно и то же, умалением его собственной протяженности и совместно уменьшением его удельного веса и, следовательно, одухотворением всей совокупности его организма, – словом, приобретением ему еще чуждой способности летания.

Вопрос о возможности таковой реформы телесного организма подразумевается наличествованием в природе целой массы летающих организмов: класса рыб, всего класса летающих ящеров или птеродактилей, многочисленных родов птиц и, наконец, целого класса млекопитающих, т. е. летающих мышей. Внося сюда теорию изменения родов, их исхождения друг в друга, мы имеем полное право утверждать, что была эпоха в жизни этих родов, когда ныне летающие породы еще не летали и только лишь в известную эпоху их становления стали летать; и потому с полной достоверностью нам современное человечество рядом разумных упражнений разовьет в себе легкие, и соответственно потребив грудные мускулы, чем облегчит себя до летания. (Будет ли эта возможность доступна частию органическим и частию механическим, т. е. техническим, путем, или механическим поднятием себя в воздух машиною?) Относительно движения за пределы атмосферы можно в настоящий момент утешить ныне столько бедствующее в кандалах пространства человечество соображением, что если рыба смогла выработать свой организм для того, чтобы плавать в воде, птица, чтобы плавать в воздухе, то не видно, почему даровитый полубог, человек, на этих днях покоривший себе теллурические пространства рельсовыми путями, телеграфом и телефоном, не властен будет возвести мало-помалу свою легкость, чтобы, подобно рыбе в воде и птице в воздухе, плавать в эфире, который, как ныне доказывается, точно так же волнообразно волнуется, как вода и воздух.

Относительно достигнутой быстроты перемещения низшими ступенями животного мира, т. е. насекомыми, можно сделать следующие изумительные соображения.

28 июня 1899 г.


Маление тела есть одухотворение. Скорость мухи

Но если Бог есть Дух, а дух беспространствен, то человек, близящийся к Богу, должен в себе пространственность потреблять, т. е. свое тело малить, и этим малением тела все духовнее и духовнее становиться, т. е. от обуз и кандалов пространства себя освобождать. Это мы видим в животном мире в форме летающих насекомых, которые именно ради своей малости, т. е. ближения к духовности, изумительно подвижны. Муха в секунду пролетает приблизительно сто раз свою длину.

Если бы человек достиг той же физической свободы, которую достигла муха, он мог бы двигаться с быстротой 100 раз его длины, пробегать в секунду почти 200 метров, т. е. перемещаться в пространстве с быстротою пушечного ядра – причем очевидно, что это пространственное состояние летающего насекомого не есть его предельное состояние. Это последствие есть очевидно умаление тела до его невидимости и, следовательно, до бесконечной подвижности и потому исхождение в дух, ибо дух невидим, и в Евангелии совершенно верно сказано: Бог есть Дух, Бога никто же виде нигдеже, т.е. Бог невидим.

29 июня 1899 г.



Две бесконечности.


Математическая бесконечность. Спекулятивная бесконечность

Математическая бесконечность есть наружная, сама себе внешняя протяженность – природа, Вселенная. Спекулятивная, или философская, бесконечность есть беспространственная духовная бесконечность, или углубление, инволюция конечного сознания в бесконечность самосознания, или бесконечное процессование человечества как конечного сознания в бесконечный разум или бесконечный дух – в самосознание, т. е. в знание себя бесконечным духом, или бесконечное одухотворение человечества, т. е. потребление в себе своей видимой телесности. Необходимость для конечного разума быть тем, чем он себя знает, и потому бесконечное движение в абсолютную духовность. В этом именно смысл абсолютной властности самосознания. Гегель в своей «Философии истории» говорит о неграх, что они не знают, что они свободны, а если бы знали, что они свободны, то были бы свободны, ибо абсолютное знание и есть бытие.

В этом отношении замечательны слова Канта о бесконечности нашего Я. Самое поступание конечного человеческого духа в бесконечность божественного духа есть автокиния, т. е бесконечное саморазвитие, которое имеет формулой невтонов бином в его спекулятивной форме и именно в том смысле, что бином этот по своей натуре дает тот универсальный ряд, в котором совершается эналакс и конечного духа в бесконечный дух путем постепенного степенования или потенцирования духа и постепенного маления и исчезновения тела и потому бесконечного ближения человечества к Богу, который есть центр Всемира, сам Бог.

Здесь, следовательно, мерилом движения, т.е. процессования, есть маление, или сокращение, человеческого тела, или пространственной протяженности человека, вследствие его увеличивающейся способности или силы перемещения, как акта отрицания пространства.

Эта протяженность и есть те пространственные кандалы человеческого духа, которые при его рождении суть преграда его подвижности – т. е. поперву в диком состоянии приковывает его к известной обитаемой местности. Дикость, т.е. животненность, грубость человека обнаруживается в отсутствии дорог и потому в медленности перемещения. (Дикость страны и выражается отсутствием дорог и потому трудностью перемещения.) В самом деле девственные леса, поперву покрывавшие всю поверхность материков, были непроходимы, т. е. держали дикое человечество в исключительном рабстве. Природа в истинно крепостном состоянии приковывала их к местности, как это и ныне имеет место в девственных лесах Америки. В первом моменте истории человечества леса эти в некоторых местах стали проходимыми, образовались поляны, на которых и развились первые человеческие общества. Приручение лошади, верблюда, вола были первыми шагами к освобождению от этих пут и, следовательно, к освобождению людей от пут природы. Изобретение колеса, т. е. употребление кругового движения, и постройка колесницы открыли потребность в дорогах, которые и стали сообщениями государств и первою победою человека над пространством. Это побеждение пространства и стало критерием человеческой свободы, которая в современном моменте изменила всю нашу жизнь. Это освобождение человечества и есть вагонное движение, которое перемещает нас покойно сидящих и недвижных с быстротою вихря по всей поверхности материков земного шара и вместе с велосипедом дает нам возможность горизонтально летать. Летание и есть победа над пространством, и эта победа и есть мерило человеческого освобождения.

Ныне изобретенные велосипед и автомобили суть уже почин летания и суть действительное летание по горизонтальному протяжению. Их употребление прямо бьет на дальнейшее развитие в человеческом теле легких и, следовательно, ведет к улетучиванию человечества, т. е. к уменьшению удельного веса человека. Очевидно, как скоро удельный вес человеческого тела станет выравниваться с удельным весом воздуха, летание становится возможным, и самая жизнь, ускоряя свой темп и возводя температуру крови на степень температуры птичьей крови, открывая возможность создать аэростаты, плавание на которых становится при легчании тела безопасным, а вместе с тем возвышается как перемещаемость, так и деятельность самого человеческого организма, которая сравнительно с птицами стоит на такой оскорбительной низости. В этом случае здесь следует заметить, что при наблюдении полетов больших птиц – кондоров, орлов, коршунов – и малых птиц – ласточек, стрижей, корольков, а за сим пчел, оводов, мух, комаров и мошек можно с достоверностью утверждать, что объем тела в летающих животных состоит в обратном отношении к их перемещаемости. Все летающие суть превосходные аэростаты. Тела летающих насекомых представляют массы, насквозь пронизанные пустотами.

Способность летания у некоторых насекомых такова, что они целые часы и дни проводят в летании и, следовательно, непрестанно летая, в отдыхе не нуждаются до той меры, что летая совершают акты совокупления. Если за сим сравним эту подвижность и потому свободу птиц и насекомых с человеком, то очевидно, он остается большим рабом пространства сравнительно со всеми классами животных, – и это его отношение к пространству и дает нам мерило дальнейшего его развития.

В настоящую пору обитаемый ныне земным человечеством космический шар есть клетка, в которой это слабое, малосильное и в полной зависимости от пространства состоящее животное живет в тяжком и неодолимом заключении. За исключением этой малой точки теллурический человек лишен способности переместиться в необъятных пространствах Вселенной, хотя бы на самую ближайшую из планет, составляющих наш солнечный мир. Новейшие открытия, совершенные наблюдением солнечных спектров в недавнее время, убедили нас, что материальный состав всех космических тел как нашей Солнечной системы, так и других более удаленных миров состоит из тех же самых элементов, а самые движения этих тел, вычисленные астрономами по законам всемирного тяготения или вообще электрической силы, дали изумительные результаты. Тождество этих небесных сил с нашими земными силами и, наконец, спекулятивное познавание натуры всемирного разума, состоящее в гармонической связи с натурою, нормами и законами нашего человеческого, конечного, теллурического, земного разума, – эти омологии [21 - Соответствия, параллели.] ведут нас к заключению, что мироустройство всех частей Вселенной представляет тождество законов, сил, а потому и тождество явлений или, более того, тождество самих процессов.

Самые последние астрономические наблюдения неба в усиленные рефлекторы дали возможность 10 лет тому назад приступить к составлению фотографической карты видимых в эти рефлекторы миров. Эта карта в нынешнем году, вероятно, будет окончена трудами членов Парижской обсерватории. До сей минуты карты неба ограничивались нанесением 500 звезд, в новую фотографическую карту нанесено около 80 миллионов звезд от первой до пятнадцатой величины. Но, конечно, этот труд не только не кончен, но не составляет и малейшей части тех пространств, которые в эту карту не вошли. Один Млечный Путь имеет доставить до тысячи миллионов звезд, к которым надо прибавить до 50 миллиардов астероидов, образующих три тысячи известных небулез, или туманных пятен, и других небесных тел. Наши астрономы подсчитывают, что все количество звезд всех величин достигает приблизительно до тысячи восьмисот миллиардов.

При этом представляется вопрос об обитаемых мирах. Обитаемость эта несомненна, ибо, обращаясь к самому теллурическому человечеству, мы замечаем, что ныне дарвинизмом разрешен вопрос о происхождении человека, человеческого рода. Потому он и разрешен, что этот генезис человечества понят не как случайное, а как необходимое явление, все царство органической жизни понято как эволюционное поступание, как постоянное изменение родов и видов животных, которые законно, т. е. необходимо, а не случайно, друг из друга исходят и потому также законно и необходимо достигают до высших и концевых форм или пород, которые, в свою очередь, исходят в человечество. Одним словом, если шар или планета, химический состав материи которой тождествен с составом прочих планет и совместно находится под теми же силами, то их (планет) процессы тождественны, их исхождение одинаково. Словом, разум один и материя одна, а потому и продукты их тождественны.

30 июня 1899 г.



О единстве человечества


во Вселенной

I. В природе, как сфере бессознательности, человеческий самосознательный организм с его мозговым аппаратом, очевидно, есть высочайший из теллурических организмов; и поколику двух высочайших быть не может, а может быть только один высочайший – а если бы их было два, то эти два, будучи равными, были бы одно.

II. Единство материального во Вселенной было недавно доказано Кирхгофом с помощью анализа спектра световых лучей Солнца и многих звезд. Единство всех сил природы как электрических явлений доказано, доказано единство вселенной силы как электричества. Но если во Вселенной наличествуют эти два единства, т. е. единство материи и единство ее силы движений – электричества, то, очевидно, этим утверждается и единство их продукта, т. е. человека, или единство вселенского человечества, т. е. весь мир есть жилище одного и того же человечества.

Это тождество подтверждается и тем теллурическим фактом, что все теоретические науки, как логика, психология, феноменология, метафизика, универсальны и потому неизменны, одни и те же, на Меркурии, на Венере, на Сатурне. Дважды два везде есть четыре; логика везде есть логика, Бог есть везде тот же самый Бог, а потому и поколику они разумны, т. е. продукты разума, – они универсальны и одни и те же для всех человечеств. Вспомним еще раз высокие слова Писания: «И будет едино стадо и един пастырь». Здесь очевидно, что стадо есть человечество, а пастырь есть абсолютный, узами пространства не связанный Разум; тот же Разум правит миром и в нем построевается и не может иначе, т. е. неразумно построеваться. Лишь неразумное может допустить два разумения или многость разумений и поступание человечества во всех мирах одинаково.

28 июня 1899 г.


К селекции

Этот огонь, вечный, пожирающий неразумных и слабых, и есть божественный, т. е. Aбсолютный закон селекции, т. е. тот закон, по которому всевластно и фатально сильные крепнут, множатся и процессуют, а слабые слабеют, истребляются и в конце концов исчезают; ибо дьяволы и есть непроцессующие люди-звери, коснеющие в своем зверстве и злобе, а напротив, разумные и сильные люди и суть бесконечное, бесконечно процессующее человечество; а божественный евангельский Страшный суд есть сама неумолимо-судящая мудрость Бога, столько же субъективная, сколько и объективная, которая была мною указана и пред которой всяческое конечное есть нуль и ничтожество, проходимость и тля.

Очевидно, что этим Страшным судом божественной мудрости человечество в своем поступании и процессует. т. е. к превечной разумности близится, поколику все дело состоит в том, что слабые огнем селекции потребляются и исчезают, а сильные развиваются, крепнут и процессуют.



НаБроски


1

Спрашиваю: очевидно ли, что потайный интуитивный разум природы волит силу, т. е. что сила и разум суть экстремы, тождественно противуположные, так как универсальный ряд имеет своим почином силу, а своим концевым моментом, т. е. своею целью, – разум, и сила есть починный себя еще не знающий бессознательный разум, а разум есть себя познавшая как абсолютное и потому с самой собою соключившаяся сила – человечество, а сам человеческий мир и есть та первая масса, в которой совершается этот эналакс электрической силы в силу мышления, т. е. в разум? Таким образом, электричество и разум стоят на обоих концах того жизненного биологического ряда, который являет собою поступание починной электрической силы в разум. Сила стоит с одного конца естественного ряда, а разум – с другого, и весь этот универсальный, т. е. абсолютный, процесс есть не иное что, как исхождение силы в разум; ибо сила и есть себя еще не знающий разум, а разум есть уже себя знающая сила. Сила есть починный, бессознательный разум, а разум и есть сама с собою сключившаяся и себя узнавшая сила. Какая же это естественная физическая сила, которая в своей высшей потенции есть разум? Сила эта есть зерно разума, а разум есть плод силы. Сила и разум суть члены всемирного ряда. Очевидно, эта на наших днях в мире себя утверждающая универсальная сила – электричество, которая под сводом человеческого черепа, т. е. в человеческом мозгу, изошла в разум. Ряд этого исхождения и есть электрический ряд. Нервная трубчатая масса человеческого мозга и есть та живая электрическая масса, в которой совершается исхождение бессознательной физической силы электричества в ощущение, представление, потом в мышление, а наконец, в высшее, т. е. спекулятивное, мышление, которое бесконечное исчисляет (интегральное исчисление) и мыслит, – спекулятивная философия.

18 мая 1899 г.


2

Культурный человек противоположен естественному человеку, сыну природы, т. е. дикому человеку. Употребление этой дикости и есть социальный процесс, или всемирная история человечества. Культура, образованность и есть та работа духа, которая естественную форму – природу упраздняет, и потому дух и есть в абсолютной идее третье к логическому и природе, есть негация природы и цель, к которой она, природа, идет и в своем изменении проходит и потому в конце этого своего поступания исходит в дух.

Одухотворение природы есть сотворение человека, или, лучше, сам человек и есть это исхождение природы в дух, ибо человек, как и Янус, имеет два лица, два фаса, одним он обращен к природе – это и есть его тело, а другим он обращен к духу – и это есть его мышление, т. е. чистый бестелесный дух. Этот бестелесный человеческий дух и есть сам Разум, или разумный Бог. Боги будете, сказано в Писании.

28 мая 1899 г.



КОММЕНТАРИИ

Текст пьес А. В. Сухово-Кобылина печатается по единственному прижизненному изданию трилогии 1869 года.

Первая пьеса А. В. Сухово-Кобылина, «Свадьба Кречинского», написанная в конце 1854 года, была впервые напечатана в журнале «Современник» в 1856 году (майский номер). Журнальный текст пьесы с незначительными изменениями был включен автором в трилогию, вышедшую в 1869 году под названием «Картины прошедшего. Писал с натуры А. Сухово-Кобылин» (Москва, 1869). В это единственное прижизненное издание трилогии вошли пьесы: «Свадьба Кречинского», «Дело», «Смерть Тарелкина».

В начале 1860-х годов Сухово-Кобылин издал маленьким тиражом драму «Дело» в Лейпциге, но печатные экземпляры этого заграничного издания до сих пор обнаружить не удалось. В 1887 году «Дело» было напечатано под заголовком «Отжитое время». На титульном листе этого издания значится: «Издание второе. Исправленное и сокращенное по указаниям сцены. Продается в пользу недостаточных студентов Московского университета. Дозволено цензурою января 15 дня 1887 года. Типография Л. и А. Снегиревых».

В 1898 году в качестве приложения к журналу «Будильник» была напечатана отдельным изданием пьеса «Свадьба Кречинского» с портретом автора и иллюстрациями спектакля в Московском театре Корша.

Что касается трилогии в целом, то она была впервые переиздана через 24 года после смерти автора, в 1927 году, в серии «Русские и мировые классики» под редакцией А. В. Луначарского и П. К. Пиксанова (М. – Л., 1927). В основу этого издания был положен текст «Картин прошедшего» 1869 года, воспроизведенный по новой орфографии.

В 1938 году трилогия вышла в Государственном издательстве художественной литературы (М., 1938), а в 1949 году – в издательстве «Искусство» (М. – Л., 1949). Но оба последних издания воспроизводили текст трилогии, напечатанной в серии «Русские и мировые классики» 1927 года. В них были механически перенесены ошибки и опечатки, вкравшиеся в это издание. Так, например, в реплике Муромского («Свадьба Кречинского», действие I, явление III) вместо слова гиль в трех изданиях напечатано слово гниль. В первой ремарке II действия «Дела» вместо слова козируют напечатано слово позируют. Во всех трех изданиях, вопреки воле автора, финальное послесловие, посвященное всей трилогии, произвольно отнесено только к «Смерти Тарелкина» и т. д.


«СВАДЬБА КРЕЧИНСКОГО»

«Свадьба Кречинского» в первый раз была поставлена 28 ноября 1855 года в Московском Малом театре в бенефис известного актера С. В. Шумского, выступившего в заглавной роли. М. С. Щепкин, высоко оценивший идейно-художественные достоинства пьесы, играл роль Муромского; П. М. Садовский – роль Расплюева.

Сухово-Кобылин, с волнением следивший за сценической судьбой своего драматургического первенца, 21 ноября 1855 года записывает в дневнике: «Нынче первая репетиция пиэсы. Достоинство ее начинает из ценности удачи быть возводимо к ценности литературной. Сказывали, что Садовский в роли Расплюева уморил всех со смеху – даже суфлер кис со смеху над своим манускриптом» [22 - «Русская старина», 1910, V.].

Премьера имела большой и прочный успех, но взыскательного автора удовлетворили не все исполнители. Вот что он пишет матери о первом спектакле:

1855, 29 ноября. Москва.

Любезный друг маменька!

…Вчера давали пиэсу – впечатление сильное, успех большой, но мог быть больше… Садовский—Расплюев был превосходен – Шуйский слаб…» [23 - Письма А. В. Сухово-Кобылина к родным. Вступительные замечания Е. Коншиной. Труды Публичной библиотеки имени Ленина, вып. III, 1934.]

Что касается роли Муромского, то она, по словам Сухово-Кобылина, была изваяна «высоким резцом» М. С. Щепкина (см. характеристики действующих лиц «Дела»).

Роль Муромского стала одной из любимых ролей Щепкина, а пьесу «Свадьба Кречинского» он ставил в одном ряду с «Горем от ума» и «Ревизором». Вот что он пишет Т. Г. Шевченко 11 декабря 1857 года, собираясь навестить своего друга в Нижнем Новгороде и сыграть там несколько спектаклей: «Да что играть? Ну, пожалуй… Горе от ума, Ревизора, Свадьбу Кречинского…»

7 мая 1856 года «Свадьба Кречинского» была поставлена в Петербурге, в Александрийском театре, где в лице актера В. В. Самойлова роль Кречинского нашла выдающегося истолкователя.

Сухово-Кобылин увидел в талантливой игре В. В. Самойлова гармоническое сочетание типического и индивидуально-конкретного, что является неотъемлемым свойством реалистического искусства.

27 августа 1856 года автор послал Самойлову кубок, сопроводив свой дар интересным письмом:

«…Хотя и поздно, но я хочу повторить вам мою признательность и мое глубокое сочувствие к вашему свободному нетворческому таланту. Кречинский явился в вас не только типом, а живою конкретною личностью… (подчеркнуто мною. – И. Г.). Примите, Василий Васильевич, мой кубок на добрую память о том дне, когда явился предо мною «Кречинский» в плоти и крови; если день этот будет памятен для русской сцены, то выпейте его до дна за будущность искусства на Руси, и да здравствует все прекрасное!» [24 - «Русская старина», 1875, I, стр. 207.]


* * *

Wer die Natur mit Vernьnft ansieht den sieht sie auch vernьnftig an. Hegel. Logik. – Этот эпиграф, взятый из «Логики» Гегеля и поставленный на титульной странице прижизненного издания трилогии и повторенный в послесловии к трилогии, в точном переводе гласит: «Кто с разумом рассматривает природу, на того и она взирает разумно».

Стр. 18. …эка ведь им гиль в голову села…– Гиль – вздор, чепуха.

Стр. 24. Как он наш солитер обделал…– Солитер – булавка с крупным бриллиантом.

Стр. 41. …перед кармазинный, а зад крашенинный. – Кармазин – сукно темно-красного цвета. Кармазинный – то есть нарядный; крашенинный – сделанный из крашеного крестьянского полотна.

Стр. 42. …так и напиши: всех в изделье! – Изделье – барщина при крепостном праве. Перевести с оброка на изделье – то есть на барщину, самую тяжелую форму эксплуатации крепостных крестьян.

Стр. 72. Вот стразовую побрякушку ухватил… – Страз – искусственный камень. Назван по имени его изобретателя, ювелира XVIII века Страса (Stras).

Баа!.. Эврика!.. – Эврика («Я нашел» (греч.)) так, по преданию, воскликнул древнегреческий геометр Архимед (287—212 до н. э.), когда он открыл закон гидростатики, названный впоследствии его именем.

Стр. 79. Зажги карсели… – Карсель – старинная лампа, в которой горючее нагнеталось при помощи часового механизма. Названа именем ее изобретателя, часового мастера XVIII века Карселя (Carcel).

Стр. 80. Напевает из «Волшебного стрелка». – «Волшебный стрелок» – популярная в России опера знаменитого немецкого композитора Карла Вебера (1786—1826).

…ведь философии-то не было: видно, и она, Сократова дочь, хорошую-то почву любит… – Сократ – древнегреческий философ (468—399 до н. э.)

Стр. 81. …в эту великую минуту, мы переходим Рубикон… – Перейти Рубикон – иносказательное выражение, означающее решимость совершить бесповоротный шаг. Рубикон – река в Италии, которую Юлий Цезарь перешел, вопреки запрещению Сената, начиная войну, приведшую к установлению империи в Древнем Риме.

Что, Расплюев, виктория? – Виктория – победа (лат.).

Стр. 82. Нас сцапают, и по Владимирке. – Владимирка – шоссейный тракт из Москвы на Владимир и далее, по которому отправляли арестованных этапом на каторгу.

Стр. 89. …профессор натуральной магии и египетских таинств господин Боско… – Бартоломео Боско (1793—1862) – популярный итальянский фокусник, неоднократно выступавший в Петербурге и Москве.

Стр. 99. Это для генеалогии. – Генеалогия – родословная, история рода.

Стр. 110. …на дуван подымает честь… – Дуван – открытое, возвышенное место; в данном случае – выставлять честь напоказ.

Стр. 120. Что-о-о-о?.. А, вот что!.. Сатисфакция… – давать удовлетворение (лат. satisfactio) оскорбленному противнику, соглашаясь на дуэль; требовать сатисфакции – вызывать на дуэль.


«ДЕЛО»

Вторая пьеса Сухово-Кобылина «Дело», как явствует из дневников драматурга, была закончена к концу 1861 года.

Все попытки Сухово-Кобылина провести ее на сцену императорских театров окончились неудачей, так как III отделение потребовало изъять из текста важнейшие в идейно-художественном отношении места пьесы, вплоть до сокращения целых ролей (Важного лица и Князя). Вопрос о постановке пьесы временно отпал. «Дело» было напечатано в 1869 году в трилогии «Картины прошедшего».

Второе издание пьесы, осуществленное в 1887 году, было изуродовано цензурой, хотя на титульном листе значится, что издание исправлено и сокращено «по указаниям сцены». Для того чтобы приглушить злободневное звучание пьесы, на титульном листе появился подзаголовок – «Отжитое время». Этим самым нарочито подчеркивалось, что события, изображенные с такой правдивостью и силой в «Деле», являются теперь, в 80-х годах, лишь достоянием далекого прошлого.

Пьеса подверглась сильному сокращению; весь текст испещрен купюрами, из которых только очень немногие вызваны желанием автора сделать текст более сценичным.

В издании 1887 года отсутствует очень важное обращение автора «К публике». В первом действии (I явл.) изъято знаменитое письмо Кречинского о взятках. Там же купированы рассказ Атуевой о стряпчих и характеристика Тарелкина, данная Нелькиным («Это тряпка, канцелярская затасканная бумага…»). В V явлении снят весь рассказ Ивана Сидорова о продаже лубков (это сделано по совету театра).

Во втором действии наиболее существенной купюрой является сокращение диалога Варравина и Муромского (VI явл.).

В третьем действии (ХII явл.) купирован весь диалог князя и Варравина о «падении» Лидочки, чрезвычайно важный для характеристики обоих действующих лиц. Купирована реплика князя: «Его [25 - Муромского] в желтый дом, а молодца с девочкой строжайше… строжайше!..» Купирована реплика князя: «Карету! Просителей вон!» и т. д.

Ради мнимой сценичности изменен и обеднен монолог Лидочки (II явл.). Вот как он начинается в редакции 1869 года: «Я бы хотела одного: чтобы и он [26 - Кречинский] приехал, чтобы и он заплакал. Ведь он любил меня… по-своему… нет! Не любил он меня. Почему бы ему не прийти да не сказать, что вот ему деньги нужны! Боже мой – деньги! Когда я ему всю себя отдавала…»

В редакции 1887 года этому монологу, богатому психологическими оттенками, придана мелодраматическая окраска и «театральность»: «Какой ужас!.. Какой страм… в этой бумаге!! (С увлечением.) Да! Умереть!.. Что ж? Разве он любил меня? Никогда!..»

В четвертом действии (I явл.) купирована сатирическая характеристики законов, данная Нелькиным: «…этот старый шут-закон, расшитый по швам, разряженный лентами…»

В пятом действии (VII явл.) купированы слова Муромского: «здесь грабят! Я вслух говорю – грабят!»

Изъята вся сцена с Важным лицом, хотя он имеется в перечне действующих лиц пьесы. Некоторые реплики Важного лица произносит Князь. Эта купюра, конечно, намного ослабляет идейное звучание пьесы.

Еще более многострадальна сценическая история «Дела». Сухово-Кобылин впервые начал хлопотать о постановке пьесы в 1863 году.

Как явствует из материалов Центрального государственного исторического архива в Ленинграде, директор Императорских театров граф Борх 18 июня 1863 года препроводил пьесу в «III отделение собственной его императорского величества канцелярии… на предмет ее представления на театрах».

29 июня 1863 года последовал ответ III отделения: «Пьеса эта в настоящем виде пропущена быть не может, но, по личному объяснению с автором, изъявившим согласие исключить из пьесы роли Князя и Важного лица и некоторые места, зачеркнутые красным карандашом, переделанная таким образом, может быть разрешена по вторичному процензурованию» [27 - Лф. 788, оп. 1, д. 40.].

Однако «Дело» «по вторичному процензурованию» не было пропущено на сцену, так как Сухово-Кобылин отказался сократить роль Князя, без которой рушился весь замысел пьесы.

Цензор Нордстрем, излагая сюжет «Дела», приходит к следующему выводу: «Настоящая пьеса изображает… недальновидность и непонимание обязанностей своих в лицах высшего управления, подкупность чиновников, от которых зависит направление и даже решение дел, несовершенство законов наших (сравниваемых в пьесе с капканами), безответственность судей за их мнение и решение – все это представляет крайне грустную картину и должно произвести на зрителя самое безотрадное впечатление, которое еще усиливается возмутительным окончанием пьесы» [28 - Центральный государственный исторический архив в Ленинграде. Из архивов порешенных дел.]. Только через 19 лет (в 1882 году) она была разрешена для постановки в Петербургском Александрийском театре, а затем в Московском Малом театре.

В Ленинградском государственном театральном музее хранится рукописный экземпляр пьесы «Дело» («Отжитое время»). На титульном листе рукой автора написано: «Прошу играть по этому экземпляру. А. Сухово-Кобылин. 13 августа 1882 года. С.-Петербург».

Над этим сценическим вариантом «Дела» цензура проделала особенно разрушительную работу, намного превосходящую все купюры в тексте издания 1887 года. И даже в таком изуродованном виде пьеса имела большой успех. Ее играли крупнейшие русские актеры: В. Н. Давыдов, К. А. Варламов, А. П. Ленский, В. Н. Андреев-Бурлак и др.

Сухово-Кобылин очень высоко ценил глубокий реализм, которым было пронизано актерское исполнение его пьес. 19 сентября 1897 года он обратился к В. Н. Давыдову и труппе Александрийского театра с таким письмом: «…В плоть и кровь реальности воплотили вы, господа, мои очерки типов „Дела", „Кречинского". Половина этого труда – ваша! Половина успеха – ваша! Половина славы – ваша!.. Ваш признательный сотрудник А. Сухово-Кобылин» [29 - Центральный государственный литературный архив, ф. 438, оп. 1, ед. хр. 259.].

В 1905 году, в связи с прокатившимися по стране революционными событиями, сатирическая направленность «Дела» и «Смерти Тарелкина» привлекла к себе внимание театров. Но цензура категорически запретила их для постановки на сцене народных театров даже с теми многочисленными сокращениями, которые в свое время Сухово-Кобылин был вынужден сделать.

Вот что пишет 8 декабря 1905 года «цензор драматических сочинений» по поводу «Дела»: «Несмотря на всю искусственность построения пьесы, основанной на случайностях, она заключает в себе много возмущающей правды и поэтому именно, в случае постановки ее на сцене народных театров, произвела бы крайне неблагоприятное впечатление, в особенности по непосредственному участию, которое принимают во всей интриге высокопоставленные лица. Поэтому я полагал бы невозможным одобрить эту пьесу для народных театров» [30 - Центральный государственный исторический архив в Ленинграде, ф. 776, оп. 26, д. 24.].

Пьеса «Дело» исполнялась по полному авторскому тексту, не изуродованному цензурой, только на советской сцене после Великой Октябрьской социалистической революции.

Стр. 137. Говорит, как Демосфен, именно тогда, когда последний клал себе в рот камни. – Демосфен – знаменитый древнегреческий оратор (384—322 до н. э.). Он в юности упорно преодолевал физические недостатки речи. Для того чтобы стать оратором, укрепить голос, улучшить дикцию, Демосфен, по преданию, декламировал во время морского прибоя, набрав в рот мелкие камешки. Сухово-Кобылин, говоря о Тарелкине, иронически намекает на его косноязычие.

Ибисов. Бонвиван, супер… – Бонвиван (франц. bon vivant) – человек, любящий пожить в свое удовольствие. Супер (лат. super – сверху, над); здесь супер обозначает поверхностность, верхоглядство.

Стр. 138.…изваянная высоким резцом покойного М. С. Щепкина. – Михаил Семенович Щепкин (1788—1863) – великий актер, основоположник русского сценического реализма, исполнявший роль Муромского в первой постановке «Свадьбы Кречинского» в Московском Малом театре (28 ноября 1855 года).

Нелькин. Вояжировал – сложился. – Вояжировать (франц. voyager) – путешествовать, предпринимать далекую поездку.

Стр. 157. …аи quartier Latin. – Латинский квартал, район в Париже, в котором расположен университет и живут студенты.

Там, стало, и гризеточки по-латыне говорят… – Гризетка – материально не обеспеченная молодая девушка легких нравов.

С Сорбонной познакомился… – Сорбонна – парижский университет, основанный в середине ХIII века Ребером Сорбоном.

Стр. 162. Вавилонская любодеица – от своей чаши опоила вас – библейский образ развратницы.

Стр. 163. Содом и Гомор! – Содом и Гоморра обозначают в библии распущенность нравов, стяжательство, разврат. По названию древних городов Содома и Гоморры, которые, по библейской легенде, были сожжены огненным дождем за грехи их жителей.

Стр. 164. …к Ваалову-то идолу и к нему пойду. – Ваал – имя одного из древневосточных богов. В эпоху укрепления рабовладельческого государства обозначал воинственного бога, покровителя царской власти.

Стр. 178. …Неокентаврий владеет нами… – от слова «кентавр», мифическое существо, получеловек-полулошадь.

Стр. 179. Некоторые из них пишут, другие козируют. – Козируют – беседуют, болтают. От французского глагола causer.

Тарелкин (сидит за своим столом и напевает арию из «Elisir»). – Имеется в виду комическая опера итальянского композитора Гаэтано Доницетти (1797—1847) «L’Flisire d’amore» («Любовный напиток»). Невежественный Тарелкин в искаженном виде цитирует фразу из популярного «романса» Неморино – героя «Любовного напитка». Вот подлинный текст этой фразы: «Cielo si puó morir di piú non chiedo, non chiedo» (перевод: «Небо, если б я мог умереть, то я большего бы не просил»).

Стр. 180. Как, бывало, Сальви валял эту арию… а Марио до него далеко. – Лоренцо Сальви (1810—1879) и Джузеппе Марио (1810—1883) – известные итальянские певцы, выступавшие в Петербурге и Москве в 40-х годах XIX века.

Стр. 181. Постойте, постойте… из «Гугенотов»! – «Гугеноты» – популярная опера французского композитора Джакомо Мейербера (1791—1864).

Нет, свои гугеноты – доморощенные. – Чиновник Шило, говоря об «избиении Муромских», сравнивает их с гугенотами – французскими протестантами, сторонниками реформации, которые жестоко преследовались католической церковью и королевской властью вплоть до буржуазной революции 1789 года. Гугеноты подверглись зверской резне в Варфоломеевскую ночь с 23 на 24 августа 1572 года (под праздник св. Варфоломея).

Стр. 182. Вот кунсткамера какая! — Кунсткамера – собрание редкостей и диковинок. В переносном смысле – сборище уродов, чудаков, представителей отжившего времени.

Стр. 189. Ведь в полпивную не пойдешь; обедать – все-таки у Палкина… – Палкин – известный петербургский ресторатор.

Стр. 190. Помилуйте; он карбонарий… – Карбонарий – буквально: угольщик (итал.), член тайной революционной организации, основанной в Италии в начале XIX века и боровшейся за национальную независимость против иноземного гнета.

Стр. 200. Богиня-то правосудия, Фемида-то… – Фемида в греческой мифологии – богиня правосудия, изображавшаяся, в знак беспристрастия, – с повязкой на глазах, с весами в одной руке и мечом в другой.

Стр. 217. Нe изыдеши оттуда, до́ндеже не отдаси последний кодрант. – Кодрант – мелкая медная монета. Иван Сидоров цитирует эту фразу из Евангелия: не выйдешь оттуда, покамест не отдашь последнего гроша.

Стр. 234. Суды ваши – Пилатова расправа. – Пилат – римский наместник древней Иудеи, виновный, по церковной легенде, в распятии Христа.

Стр. 235. Его бы надо взять да в съезжий дом отправить. – Съезжий дом – помещение для арестованных, полицейский участок.

Стр. 236. Ну… адвокат! отчитал рацею… – Рацея – длинная назидательная речь, наставление.

Стр. 240. А что мне эта меледа́… – Меледа́ – медлительность, вялость, мешкотность.

Стр. 247. Все чиновники (вместе насыкаются с бумагами). – Насы́кать – порываться, кидаться.

Стр. 249. После такого пассажа ему двери укажут… – Пассаж – неожиданное происшествие, странный оборот дела.

Стр. 254. …приносит несколько экранов… – Экран – от французского слова écrin; ларчик, шкатулка для драгоценностей.

Стр. 263. …которое Левиафан безвредно попирал ногой… – Левиафан – в библейской мифологии – огромное хищное животное.

Стр. 264. …позовите сейчас экзекутора!.. – Экзекутор – чиновник, ведавший хозяйственными делами и надзором за внешним порядком в канцелярии.

Стр. 273. Слово и дело – выражение, бытовавшее в Московской Руси и в Российской империи до Екатерины II, означавшее, что тот, кто произнес его, хочет донести властям о каком-нибудь государственном преступлении.

Стр. 278. …Бурцев, буйный забияка… – Это искаженная цитата из известного стихотворного послания поэта Дениса Давыдова (1784—1839) «Бурцову» («Бурцов, ера, забияка»). Князь, желая очернить Муромского, сравнивает его с гусаром А. П. Бурцовым, славившимся в начале XIX века своими озорными проделками и буйством.

Стр. 287. …и по гроб полишинель!!. – Полишинель – комический персонаж французского кукольного театра. В переносном смысле – шут, паяц.

…схватить чин да кавалерию… – Кавалерия – знак отличия, орденская лента через плечо.


«СМЕРТЬ ТАРЕЛКИН А»

Третья, и последняя, пьеса Сухово-Кобылина – комедия-шутка «Смерть Тарелкина» была окончательно завершена в конце 1868 года и напечатана в трилогии «Картины прошедшего» (1869). При жизни автора пьеса не переиздавалась.

Несмотря на все старания и хлопоты Сухово-Кобылина, «Смерть Тарелкина», сразу же по выходе в свет, была запрещена для постановки на сцене, причем этот запрет сохранял свою силу вплоть до 1917 года. Драконовская цензура трех царствований (Александра II, Александра III, Николая II) не соглашалась ни на какие переделки и сокращения текста, которые предлагались автором, страстно желавшим увидеть на сцене свое творение.

В конце 80-х годов Сухово-Кобылин начал перерабатывать пьесу, насильственно приглушая в ней остро– сатирическое звучание. 21 марта 1889 года он пишет своему другу Н. В. Минину: «…Тарелкина в свободные минуты свои переделал. Теперь перелистываю… Вообще сцены в пьесе ладные и живые» [31 - ИРЛИ Академии наук СССР. Архив Н. В. Минина, ф. 186, ед. хр. 28.].

Однако цензура наотрез отказалась пропустить на сцену и этот «облегченный» вариант «Смерти Тарелкина». Об этом автор с большой горечью сообщает своей сестре Е. В. Петрово-Соловово в письме от 2 февраля 1892 года: «…третью пьесу Феоктистов [32 - Е. М. Феоктистов – начальник главного управления по делам печати.] не пропускает… Я ее изменил, исправил, сделал новый конец по указанию цензуры, но ничто не помогло. Это так мне прискорбно, что я почти заболел» [33 - Письма А. В. Сухово-Кобылина к родным. Вступительные замечания Е. Коншиной. Труды Публичной библиотеки имени Ленина, вып. III, 1934.].

Тем не менее Сухово-Кобылин не складывает оружия. Возобновление пьесы «Дело», состоявшееся 3 января 1892 года в Петербурге и имевшее огромный успех у передовой публики столицы, придало новые силы престарелому драматургу. 23 и 24 марта 1892 года он обращается с двумя взволнованными письмами к В. Н. Давыдову, прося его прочесть «Смерть Тарелкина» в присутствии влиятельных петербургских журналистов. Он надеется, что знаменитый артист мастерским чтением расположит их в пользу комедии:

«Понедельник, 23 марта, 92. С.-Петербург.

Любезнейший Владимир Николаевич.

Согласно вашему желанию – но с прискорбием – посылаю вам пьесу, которую так хотелось прочесть обще с вами и переговорить о некоторых опущениях нецензурных штрихов… Пожалуйста, возьмите на вид, что момент этот для меня и частию для вас, то есть вашей роли, есть решительный. Если мы ее не проведем теперь, она погибла навеки… Каждая из моих пьес есть процесс, который и должен выиграть против цензуры и прессы (подчеркнуто мною. – И. Г.) всякими принудительными подходами…

…озлобление цензуры на нее большое – она обречена на вечный запрет – то есть для меня на вечный, ибо мне 74 года – скоро умирать. Прошу вас: помогите .

Р.S. Отмеченное на поле красным карандашом есть новое теперь , сейчас вставленное в 4-е действие, где весь конец изменен, чтобы выпустить допрос Тарелкина, который особенно возмущает цензуру, – и мне кажется, что последняя сцена Оха с доктором достаточно вознаграждает это опущение допроса и даже лучше, окончательнее заканчивает всю трилогию, видеть которую всю на сцене есть мое предсмертное желание» [34 - «Театр», 1938, V, стр. 122, 123.].

Назавтра, во вторник 24 марта, Сухово-Кобылин накануне публичной читки пьесы снова пишет В. Н. Давыдову: «…убедительно прошу, прочтите внимательно хоть один раз эту несчастную пьесу, которую ваш талант может так легко воскресить от ее 20-летней смерти и забвения.

Факельщиков у ней много, а действительных друзей – никого, если вы ее покинете. Для вас это момент внимания, а для нее целая жизнь…» [35 - Там же.]

Но и на этот раз победили «факельщики»: новый вариант пьесы был запрещен. Через несколько лет Сухово-Кобылин снова возвращается к своей «несчастной» пьесе, сокращает ее, приглаживает, смягчает ее трагический колорит, стремится придать ей хотя бы внешне беззаботно-веселое обличье. «Смерть Тарелкина» превратилась в «Расплюевские веселые дни», и под этим новым заглавием она наконец увидела «ламповый свет» на сцене Литературно-художественного театра в Петербурге – 15 сентября 1900 года.

Трехактная комедия-шутка, несмотря на все сокращения, стала «комедией в 4-х действиях», снабженной «оглавлением». Действие первое: «Вступление в должность»; действие второе: «Закуска»; действие третье: «Мечты»; действие четвертое: «Как на свете все превратно». Из текста изъято: посвящение Н. Д. Шепелеву, обращение «К читателю», «Примечание», в котором даются указания насчет сценического воспроизведения пьесы.

В первом действии (I явл.) отсутствует монолог Тарелкина; из него взяты только отдельные фразы, вошедшие в монолог второго явления. Вычеркнуты наиболее острые места: «Прощайте, рыкающие звери – начальники, – прощайте, Иуды товарищи!..» Отсутствует также монолог Тарелкина, в котором дается злая характеристика Варравина. Изъято изречение Варравина об общинах: «…нынче все общинное в ходу…» В эпизоде «Складчины» чиновники весьма облагорожены. По первому приглашению Варравина они «обступают Варравина и подают кредитки».

В знаменитой «заупокойной» речи Тарелкина сделаны сокращения. Вычеркнуты фразы: «Едва заслышит он, бывало, шум совершающегося преобразования или треск от ломки совершенствования, как он уже тут и кричит: вперед!» Купирована фраза о «прогрессе». Сокращен весь абзац об «эмансипации женщин» и т. д.

Несколько смягчена и «облагорожена» энергичная и сочная лексика пьесы.

В четвертом действии снят последний монолог Тарелкина – обращение к публике: «Господа, вам не надо ли управляющего имением?..»

«Расплюевские веселые дни», условно разрешенные Петербургскому Литературно-художественному театру, были запрещены для постановки на сцене народных театров с их широкой демократической аудиторией. Даже в облегченном литературном варианте «Смерти Тарелкина» цензура не без основания видела яркую сатиру на «представителей правительственной власти». В своем докладе о «Расплюевских веселых днях», датированном 20 сентября 1905 года, цензор писал: «Пьеса эта для народных театров совершенно непригодна, представляя из себя сатиру на администрацию вообще и полицию в частности.

Автор, хотя и в шутливой форме, яркими красками очерчивает произвол, вымогательство и взятки представителей правительственной власти. Подобные пьесы, дискредитирующие власть, нельзя не признать для простолюдина безусловно вредными, и я полагал бы поэтому комедию «Расплюевские веселые дни», разрешавшуюся до последнего времени даже для общей сцены только условно, на народных театрах вовсе не допускать» [36 - Центральный государственный исторический архив в Ленинграде, ф. 776, оп. 26, д. № 24.].

Полный и неискаженный текст «Смерти Тарелкина» после полувекового запрета получил сценическое воплощение в советском театре.

Стр. 291. Николаю Дмитриевичу Шепелеву. – Н. Д. Шепелев – двоюродный дядя А. В. Сухово-Кобылина по материнской линии.

«…на высотах Альбано, в памятной нам Locanda Еmiliana». – Locanda Emiliana – гостиница в итальянском городке, расположенном у озера Альбано.

Стр. 292. …даже и в смысле аффирмации… – Аффирмация (лат. affirmatio) – утверждение, удостоверение.

Стр. 293. …Злобу… Дневи довлеет… – слова из евангельского афоризма: «Довлеет дневи злоба его», то есть: довольно для каждого дня своей заботы.

Стр. 294. Мушкатеры. – В пьесе «Расплюевские веселые дни», являющейся сокращенным вариантом «Смерти Тарелкина», к слову «мушкатеры» автор делает следующее примечание: «В былое время, в 20-х годах, мушкатерами назывались полицейские солдаты, которые в просторечии были известны под названием „дантистов", то есть мастеров кулачной расправы, рукоприкладства».

Стр. 316. Когда пошла эмансипация женщин… – Эмансипация (лат. emancipatio) – освобождение от какой-нибудь зависимости, приводящее к уравнению в правах.

Стр. 324. Вы слыхали, у Паганини хорош был инструмент? – Николо Паганини (1784—1840) – знаменитый итальянский скрипач и композитор. Расплюев сравнивает свой желудок со скрипкой Паганини.

Стр. 326. По протомойству . – Протомоя – прачка.

Стр. 333. …выманил часы, и превосходнейшие – верите ли, брегет. – Брегет – дорогие старинные часы. По имени французского часовщика Breguet.

Стр. 341. Спросите у него вид. – Вид – официальный документ, паспорт, удостоверение личности.

Стр. 344. Хобот как жало скорпиона и крепости адамантовой. – Адамант – алмаз, бриллиант (греч.).

Стр. 356. …как Суворов Прагу – штурмом взял! – В 1794 году А. В. Суворовым было взято предместье Варшавы – Прага. За эту победу ему было присвоено звание фельдмаршала.

Стр. 260. Ну, Расплюев, исполать! – Исполать – хвала, слава (греч.).

Стр. 363. …святые угодники и архистратиги… – Архистратиг – военачальник, эпитет воинственного архангела Михаила.

Стр. 368. Это – это фреймасон? – То есть франкмасоны, буквально «вольные каменщики» (франц.), воздвигающие «храм добродетели». Франкмасонство, возникшее в XVIII веке, – тайное религиозно-мистическое движение, ставившее себе целью «нравственное совершенствование». В 20-х годах XIX века масонские ложи в России были официально запрещены.

Стр. 370. Ономнясь своих детей не признал… – Ономнясь – недавно, намедни.

Стр. 385. Ведь это для тягол… – Тягло – крепостная повинность, барщина или оброк, взимавшийся с крестьянской семьи.


Примечания



1

Автор находит неизбежным заметить, что предосудительное во всяком случае состояние Тишки нисколько не есть грубо-пьяный вид, который, к сожалению, нередко воспроизводится и на сцене, а только некоторая приятная настроенность организма, выражающаяся усердием исполнить свой долг, плоды которого, однако, бывают горьки, певучестью речи, едва заметным поискиванием равновесия и, главное, невозмущаемым спокойствием духа супротив вспыльчивости и трезвой раздражительности Анны Антоновны.



2

Comment vous portez-vous. – Как вы поживаете? (франц.)



3

Черт возьми (франц.)



4

Поговорите с моей тетушкой и отцом (франц.).



5

Солитер – крупный бриллиант (от франц. solitaire).



6

Beau monde – избранное аристократическое общество (франц.).



7

С молоточком (франц.).



8

Очаровательно (франц.).



9

Приличный человек хорошего тона (франц.).



10

Ошибка, погрешность. Распространительно: нравственное падение (франц.).



11

На месте преступления (франц.).



12

Раньше (итал.).



13

Один раз – не в счет, три – за один сойдет (буквальный перевод: один раз – ни разу, три раза – один раз) (нем.).



14

По желанию, на выбор (лат.).



15

Вдоль авансцены от правой руки зрителя к левой сначала стоит Качала, за ним Шатала, потом Пахомов; перед ним Расплюев на стуле.



16

С увлечением (франц.).



17

Августин Блаженный (354—430) – христианский теолог. В сочинении «О граде Божием» «граду земному», государственности, противопоставил «град Божий» (Civitas Dei – иной, совершенный порядок бытия, основанный на любви Бога к человеку и человека к Богу).



18

Н есколько неточная цитата из поэмы А. С. Пушкина «Цыганы».



19

Кирхгоф Густав Роберт (1824—1877) – немецкий физик, заложил основы спектрального анализа.



20

Иоанн. 10,16.



21

Соответствия, параллели.



22

«Русская старина», 1910, V.



23

Письма А. В. Сухово-Кобылина к родным. Вступительные замечания Е. Коншиной. Труды Публичной библиотеки имени Ленина, вып. III, 1934.



24

«Русская старина», 1875, I, стр. 207.



25

Муромского



26

Кречинский



27

Лф. 788, оп. 1, д. 40.



28

Центральный государственный исторический архив в Ленинграде. Из архивов порешенных дел.



29

Центральный государственный литературный архив, ф. 438, оп. 1, ед. хр. 259.



30

Центральный государственный исторический архив в Ленинграде, ф. 776, оп. 26, д. 24.



31

ИРЛИ Академии наук СССР. Архив Н. В. Минина, ф. 186, ед. хр. 28.



32

Е. М. Феоктистов – начальник главного управления по делам печати.



33

Письма А. В. Сухово-Кобылина к родным. Вступительные замечания Е. Коншиной. Труды Публичной библиотеки имени Ленина, вып. III, 1934.



34

«Театр», 1938, V, стр. 122, 123.



35

Там же.



36

Центральный государственный исторический архив в Ленинграде, ф. 776, оп. 26, д. № 24.