«Астенический синдром» Киры Муратовой. На экране человек, обезумевший от горя. Женщина похоронила мужа, и теперь для нее реальность смерти затмила реальность жизни. На окружающие ее лица она взирает с ужасом Гамлета после встречи с Призраком. Она одинока, как умирающий человек, но вопреки «правилу» не цепляется за живых, а их отталкивает, отторгает. Они, живые, к ней отношения не имеют и вызывают одно чувство — ненависть. Роль сыграна жестко, резко, взрывчато. Первое имя в перечне исполнителей — Ольга Антонова.
Представьте себе такую историю. Девочка учится на курсах при финансово-экономическом институте. Потом год работает и размышляет о будущем. А ее приятель поступает в театральный. Он учит басню, она — случайно — рядом. Она слушает, и ей кажется, что у нее получится лучше. Пока учит он, выучивает и она. И — почему бы не поиграть (слышите колокольчик судьбы?) — решает тоже пойти на прослушивание, впрочем, уверенная, что поступит. И вот — она зачислена.
Похоже, поначалу учится забавляясь, потому что на первом курсе получает «тройку» по актерскому мастерству. «Мне тогда казалось, что и так все умею. Да я и сейчас думаю, выпусти меня тогда на сцену, я бы сделала то же самое, что и после института». Затем ее берет Акимов в Театр комедии. Снова колокольчик — театр находится в том здании, на шестом этаже которого она родилась. Так, став актрисой, Ольга Антонова возвращается в свой дом. Дальнейшее не так безоблачно.
Ее замечают, о ней пишут, ее хвалят. В 1972 году Петр Фоменко ставит в Театре комедии «Этот милый старый дом» Арбузова, затем еще несколько спектаклей, фильм «Почти смешная история». Но последующие работы на ТV— «Госпожа министерша» и «Комедия ошибок» — не стали событиями. А годы шли. И вот — «Астенический синдром». «Меня радует, что вышел удачный фильм, что я в таком фильме снялась, рада, что не подвела Киру. Но такое счастье приходит всегда не то что бы запоздало, но уже нет сил на восторг, и не доставляет той радости, какую доставило бы лет 15 назад. Тогда это дало бы новые силы».
Чтобы взять интервью у Антоновой, я приезжаю в Ленинград. Она назначает встречу в театре. На первые вопросы отвечает нехотя. Потом оживляется, в глазах появляется азарт. А в конце беседы заявляет: «Это я сегодня так говорю. Завтра, может, буду думать по-другому».
— В вашей актерской судьбе не было постоянства: то открывают, то...
— Мне всегда приходилось много ждать, томиться, сознавая в себе желание и умение работать. Мы все, наверное, ощущаем себя предназначенными для чего-то, и, как говорит Гафт, по ночам вдохновение душит! Но один находит свой путь, а другой — нет.
— Не возникали ли у вас сомнения в правильности выбранного пути?
- Сомнения? Они всегда есть. Меня, наверное, и теперь легко убить, а раньше — особенно. Можно одним словом все испортить — все во мне угасает. Это плохое качество, но я считаю, что это происходит от неумения посадить актера на ту почву, где он начинает расти. Нет любви к актерам, нигде — ни в театрах, ни в кино. И лишь избранным удается встретиться с такой режиссурой, которая открывает в тебе что-то, о чем ты и не подозревал, и тогда подымаешь голову и видишь необозримое. Только так рождается настоящее искусство. И только от любви, а я считаю, что искусство — это любовное соединение душ, происходит рождение.
— Как было с Фоменко?
— Да. С Фоменко мы шутили, ссорились, ненавидели, но все равно любили друг друга.
— А с Муратовой?
— Я влюблена в Муратову, и когда театр не разрешил мне сниматься в предыдущем ее фильме, я была очень расстроена. Но с Муратовой мы вообще не разговаривали, не подходили друг к другу Я ее обожаю, но издали. Я боюсь ей сказать что-то, дотронуться до нее. И если даже скажу, то думаю: «Господи, какая же я дура, с ней же надо не про это говорить».
— Как же вы работали?
— Не знаю. Пока я еще этого не понимаю. Приходила и жила в тех обстоятельствах, которые она мне предлагала. Я играла трагическую роль, но мне, как актрисе, иногда было очень смешно, и я со стороны отмечала, где трагизм, где смешное положение, где трагикомедия. Я люблю мешать жанры, и Кира мне разрешала это делать.
— Значит, Муратова не открыла в вас ничего нового?
— Нет, открыла. Она дала мне полет. Мне часто снится, что я в толпе, меня преследуют, и я вдруг думаю: «Господи, я умею летать» что же я с ними!» — отталкиваюсь и взлетаю. Кира дала мне возможность полетать, как во сне,— выйти на площадку и делать все, что я хочу. В любом творчестве должна оставаться тайна. У Киры Муратовой своя тайна. Читая сценарий, я старалась ухватить ее стиль. Она очень стильный режиссер, как стилен для меня Эйзенштейн. И как «Броненосец Потемкин» остался навсегда, так, мне кажется, останутся фильмы Муратовой, с их наивом, дилетантизмом и гениальностью.
— С кем из режиссеров вам хотелось бы работать?
— Мечтаю снова работать с Петром Фоменко, которого считаю своим учителем. Все, что играю сейчас, я адресую ему, так как чувствую, что бы ему понравилось, а что нет. Конечно же, мечтаю снова встретиться с Муратовой. Хотела бы поработать с Германом. С Сокуровым. Очень жаль, что из-за занятости мне пришлось отказаться от предложения сняться у него. Я в Сокурове предполагаю много неизведанного. И мне безумно нравятся его фильмы, и документальные, и художественные, особенно – «Одинокий голос человека», по Платонову. Я даже изумилась: бывает же так гениально и просто! Смотрела и понимала только так, когда читала, так и видела. А когда происходит совпадение, рождается желание сделать что-то сообща.
— Вас нечасто снимают...
— У меня кинопробы неудачные. Я и Муратовой сказала: если хочет, пусть берет без проб. И она согласилась. Моя жизнь всегда складывалась так, как мне хотелось.
— Даже когда вы пять лет в театре почти ничего не делали?
— Когда меня не занимали в спектаклях, мне интересно было шить куклы — я их шила. Интересно было сделать спектакль в театре Ленсовета — я его сделала. Меня всегда интересовала политика.
— А как вы относитесь к молодежи?
— Я никогда не приравниваюсь в толпе к людям моего возраста. Мне кажется, что я — не они. Я чувствую себя молодым человеком по настроению, по стилю одеваться, шутить, интересоваться чем-то. Это дает мне импульс жить, ждать нового.
— Ольга Сергеевна, каким было ваше детство?
— Мое счастливое детство? Помню сильное чувство голода, его я пронесла через всю жизнь. Я и сейчас постоянно есть хочу, В войну, когда мне было три года, у меня родился братишка. Мы переехали из Ленинграда в Свердловск, и там я ходила к какой-то знакомой козе за молоком. Бабка давала мне пол-литровую баночку и кусочек жмыха и говорила: «Сейчас положишь в рот и соси, чтобы дорогой не проглотить». И я сосредоточенно сосала, чтобы не отхлебнуть молока. И еще помню, как дворовой компанией ходили воровать у соседа мороженую картошку из сарая. Поэтому если бы снимали какой-нибудь фильм про голод, то я бы в этом преуспела, но, думаю, не только я.
Очень хотелось посмотреть Ольгу Сергеевну в работе. Съемок в Ленинграде не было. И мы вдвоем едем в Киев на озвучивание телефильма «Мои люди», снятого Олегом Гойдой на Студии имени А. П. Довженко, Антонова в нем неожиданна после ««Астенического синдрома». Иная пластика, даже в порывистых движениях нет резкости. Просветленное лицо, ясные, добрые глаза. Она играет бабушку, поющую в ресторане, любящую глотнуть коньяку из заветной фляжки, не любимую никем, кроме внука, и этого внука обожающую. Ее отношения с мальчиком скорее роман, чём привычное сюсюканье. Но при всей экстравагантности в ней есть мудрость, умение понимать и прощать, которые даются человеку за трудную и терпеливую жизнь. Роль мелодраматическая, но ирония актрисы многое меняет.
Приходим после смены в гостиницу киностудии.
— Будьте добры, нам 201-й номер. Там две комнаты и телевизор хороший.
— Но в 201-м диван сломан.
— Ничего, я уже умею его чинить.
Диван мы чиним, но и главное достоинство номера — телевизор — оказывается сломанным. Придется остаться без любимого Ольгой Сергеевной «Взгляда».
Когда мы утром снова приезжаем на студию, наше тонателье занято. Антонова, глядя на дружно закурившую группу: «Вот вы все курите и вроде уже при деле. А я - ни то ни се».
— Забавная у меня получилась командировка: поехала в Ленинград, а оказалась в Киеве!
— Я думаю, у журналиста так и должно быть. Пока всего не почувствуешь, как можно написать? И у меня работа — постоянные переезды.
Иногда просыпаюсь в гостинице и не могу вспомнить, где я.
— Но вам ведь такая жизнь нравится. И как при этой жизни удается так потрясающе выглядеть?
Смеется: — Наверное, просто не успеваю стареть.
Гастроли в Харькове для Ольги Сергеевны не состоялись. Еще до поездки в Киев у нее началось воспаление легких. И я снова приезжаю в Ленинград. Приношу отпечатанное интервью, и она тут же вычеркивает добрую половину ответов.
— Я предупреждала тебя, что завтра буду думать иначе.
— Сокращаете не хуже редактора.
— Не зря же я дочь писателя!
Отец Ольги Сергеевны-— известный советский писатель Сергей Антонов.
Все хорошее когда-нибудь кончается. Закончился и последний вечер в Ленинграде, «...в нашем деле — все равно, играем мы на сцене или пишем — главное не слова, не блеск, не то, о чем я мечтала, а умение терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то я не боюсь жизни»». («Чайка»». Из нвсыгранного )
О. Маурина
"Советский экран" № 15, 1990 год
