Вьюжная метель столетия, сокрушительный вихрь века с лихим свистом мчатся во времени и пространстве, увлекая с собой и всех нас, совпавших с этим временем и этим пространством. Ветер Истории, поднимая тучи пылинок — а мы и есть те самые пылинки,— неумолимо тащит страны, события, судьбы к новому рубежу. Итак, двадцатый век на исходе, можно подводить предварительные итоги. Век пронесся, как смерч, и оказался самым стремительным в прогрессе науки и техники, но и, пожалуй, самым результативным по жестокости
и насилию. Если бросить беглый взгляд на череду дат двадцатого столетия, то выяснится, что История перемешала великое и ничтожное, благородное и преступное, вершины человеческого духами пропасти человеческого падения. Но низкого, кровавого, подлого, свирепого, немилосердного, гнусного, мучительного оказалось в жизни народов неизмеримо больше. Наш век — это
эпоха трагических катаклизмов и катастроф: народных бедствий, разгула стихий, опустошающих войн, безжалостных революций, глобального голода, ужасающей нищеты, бессмысленного террора.
То, что открывала наука, использовалось во зло жизни. В первую мировую войну на людях попробовали достижения не только авиации, но и химии. Потом расщепили атом, и это обернулось бомбардировкой Хиросимы в сорок пятом, а позже — несчастьем Чернобыля. В нашем апокалипсическом столетии многие миллионы людей погибали от принудительной, преждевременной, насильственной смерти.
Попробуем вспомнить события, приведшие к особенно крупным потерям и жертвам.
Первая мировая война и предшествующие ей англо-бурская и русско-японская; три русские революции и четырехлетняя гражданская война в России; резня армян турками; голод в Поволжье в 1921 году; великая депрессия в Америке 1929 года совпала с войной Советского правительства против собственного крестьянства; «варфоломеевские ночи» гитлеризма; еще один— скрытый, тайный, необъявленный голод в нашей стране, унесший в 1932—1933 годах миллионы жизней; агрессия немецких и итальянских фашистов против Испании и Абиссинии; неслыханная расправа сталинской клики со своим народом в конце тридцатых; массовое уничтожение евреев Гитлером и его подручными; вторая мировая война, превзошедшая по числу убитых и изувеченных физически и нравственно все предшествующие бойни; так называемые «малые» столкновения, войны, конфликты в Корее, во Вьетнаме, в Афганистане, в Венгрии в 1956 году, между Израилем и арабскими странами, между Ираном и Ираком; прибавим постоянные нищету и голод в Азии и Африке, нескончаемые страдания Эфиопии, Ливана, Ольстера.
Каждый день человеческое безумие и нетерпимость приносят многочисленные жертвы «веку-волкодаву», по пророческому выражению О. Мандельштама...
Во главе каждого исторического круговорота стоят люди, лидеры. Если вспомнить гигантов нашего столетия, тех, кто определил главные сдвиги времени, то среди них окажутся и гении добра, и гении злодейства. Тут и Толстой, и Ленин, и Эйнштейн, и Ганди, и Гитлер, и Сталин, и Мао Цзэдун, и Дисней, и Сахаров, и Хемингуэй, и Горбачев, и, конечно же, Чаплин.
Чарли Чаплин для меня и, думаю, для подавляющего большинства населения планеты, безусловно, гений и именно гений добра.
И если в жестокосердной мелодии двадцатого века можно расслышать нотки сострадания, человеческого теппа, сочувствия к бедным и униженным, то заслуга великого клоуна тут неоспорима. Если бы не существовало чаплинского искусства, столетие было бы еще более чудовищным, еще более кровожадным. Не существует, к сожалению, прибора, который смог бы измерить доброту, отзывчивость, сердечность, участие к ближнему, то есть те чувства, что посеяли в людских душах фильмы маленького Чарли. Число его зрителей невозможно сосчитать. Думаю, это многие миллиарды. Ибо поколение за поколением во всевозможных странах, задирая головы к экрану, хохотали, обмирали, обливались слезами, восхищались, сопереживали маленькому, смешному, нелепому, беззащитному человечку с печальными глазами. И впитывали при этом любовь и нежность ко всему человечеству. Ибо в чаплинских фильмах слились воедино высочайшее мастерство и величайший гуманизм.
Комедия как жанр всегда демократична, ибо ведет свою родословную от рыночных зрелищ, от ярмарочных, балаганных представлений, от уличных шутов и скоморохов, которые потешали «чернь», простой люд. Именно там, в базарном гаме и толчее, родились любимые народные персонажи, якобы глупые, но на деле умнее прочих. С временных подмостков шуты, клоуны, мимы пели, говорили, показывали смешную и горькую правду. И несмотря на побои и унижения, которым они частенько подвергались в жизни, в их представлениях нищие и убогие всегда побеждали богатых и власть имущих. Панч, Полишинель, Петрушка, Кашпа-рек, Ходжа Насреддин, Гансвурст. В этих героях проявилась неизбывная мечта народов одержать верх над несправедливостью, угнетением, бесправием. Юмор разных национальностей, как своего рода защиту, сочинил мнимого дурака. Чаплин, конечно же, своеобразный наследник всех этих народных персонажей.
«Юмор прятали в камеры,
но черта с два удалось.
Решетки и стены каменные
он проходил насквозь.
Привык он ко взглядам сумрачным,
но это ему не вредит,
и сам на себя с юмором
юмор порой глядит.
Он вечен. Он ловок и юрок,
пройдет через все, через всех.
Итак, да славится юмор!
Он — мужественный человек».
(Е. Евтушенко)
Так что же это за явление, за феномен, который называется «Чаплин»?
Слагаемых множество.
Органический сплав таких сценических искусств, как-цирк, балаган, пантомима, мюзик-холл, с искусством кинематографа — это Чаплин.
Кино, как известно, искусство коллективное. В чаплинских фильмах автор сюжетов, сценарист, режиссер, исполнитель главной роли, композитор — один человек. Это Чаплин. Пожалуй, столь многочисленное соединение профессий в одном лице в истории кинематографа не имеет аналога. А надо добавить, что «каждый» из этих профессионалов блистательно талантлив.
Чаплин — прародитель трагикомического жанра. Возможно, и до него делались попытки объединить в произведении смешное и грустное, веселое и печальное. Но только Чаплину удалось достичь этого так совершенно, так безукоризненно. Сочетать драматический, а порой и мелодраматический сюжет с комедийным исполнением, соединять комическую эксцентрику с драматическими, трагическими сценами было новым словом в искусстве. И недаром зрители, глядя чаплинские фильмы, заливались от смеха, а в глазах их еще мерцали слезы от предыдущего эпизода. И действительно, если вдуматься, все его сюжеты были отнюдь не комедийными, скорее, драматичными, часто сентиментальными.
«Малыш» — мать, подкидывающая ребенка, и нищий бродяга, заменяющий подкидышу и мать, и отца, оберегающий его от ужасов жизни.
«Огни большого города» — отверженный обществом побирушка, полюбивший слепую цветочницу, делает все, чтобы добыть денег для операции, чтобы вернуть девушке зрение, и она отвергает его.
«Новые времена» — безработный, люмпен, спасает сироту от преследований полицейских и пытается устроить ее счастье.
«Пилигрим» — ради любви мошеник вступает в борьбу с шайкой бандитов, но все равно изгоняется полицией из страны. И символический финал - Чарли идет по воображаемой линии границы между Америкой и Мексике по узкой линии ничьей земли, ибо ему — униженному, нищему, оскорбленному — нет места на нашей планете.
Демократичность творчества — это тоже Чаплин. Его герои — солдаты, безработные, бродяги, официанты, золотоискатели, рабочие, но главное в его персонажах — не профессия, не должность, не занятие, а то, что чаплинские герои по сути неудачники, люди, не приспособленные к враждебным условиям жизни. Героическая борьба чаплинского негероического героя направлена на достижение примитивнейших вещей, необходимых для того, чтобы выжить: крыши над головой и куска пищи. А враги незадачливо бедняка — это всегда полицейские, фабриканты, мастера, начальники, бездушные лакеи, приказчики, хозяева, здоровые громилы, спекулянты, офицеры. И в этой борьбе Чарли всегда проигрывает — его подстерегают тюрьма, несчастья, разлука с любимой и голод. Симпатии Чаплина, как традииционного шута, неизменно на стороне обездоленных, и это делает его искусство народным, любимым, привлекательным для многих миллионов. Сочувствие несчастным, хотя порой и ироничное,— лейтмотив всех чаплинских кинолент. И в этом тоже феномен вечного успеха его картин.
Вот что писал о Чаплине мой учитель, замечательный режиссер Григорий Козинцев:
«Главная черта маленького человека, созданного Чаплиным,— это стремление к счастью, а счастье для не связано с добром. Ему обязателы нужно отдать единственную черствую корку хлеба кому-то еще, более слабому, чем он. Ему обязательно нужно полюбить кого-то простой и нелепой любовью. Устроить чье-то счастье, и в этом устроенном счастье получить и свое крохотное место. Счастье это — любовь к нищему подкидышу, возможность вернуть зрение слепой, желание вернуть разумную жизнь трудовому человечеству. За этим счастьем шагает по большим дорогам жизни, поднимая пыль своими нелепыми башмаками, маленький человек...»
Чаплинскому персонажу чуждо чувство злобы. Даже если он и злится в каких-то кинокартинах, то не противно, а смешно, забавно, симпатично. Как это ни парадоксально звучит, когда герой Чаплина зол, он не злобен, он все равно привлекателен. Маленький Чарли— человек доверчивый, легкомысленный, отходчивый. Он верит в любую иллюзию, он по-детски наивен, в проявлении своих чувств он порой кажется первобытным, первозданным человеком. Он радуется чужой удаче, он бескорыстен, он восторжен, он большой, вечный ребенок. Но при этом в нем бездна достоинства, самоуважения. Вспомните, как щегольски, можно сказать, фатовски, он поправляет манжеты своего убогого рваного костюма, будто на нем дорогой смокинг. Вообще главный прием у Чаплина — несоответствие. Несовпадение цели, как правило, элементарной, и сложнейших способов ее достижения, лохмотья героя приходят в противоречие с его изыскайными манерами, неадекватность замаха и удара, разбега и прыжка, усилий и результата. Этим приемом частенько достигается комедийный эффект с неким горьким послевкусием.
Чаплин — великий сатирик. Эволюция его художнических взглядов прослеживается легко. Поначалу развлекатель, чистый юморист, желающий повеселить, потешить публику. Это ранний Чаплин немых короткометражек. На рубеже десятых и двадцатых годов в фильмах появляется социальная критика, ленты Чаплина начинают не только смешить, но и обижать. Далее следуют вершины его творчества — трагикомические ленты «Золотая лихорадка», «Огни большого города», «Новые времена». Здесь у зрителя и щемит сердце, и рождаются горькие мысли о несовершенстве мира, о несправедливости, об оборотной стороне прогресса.
В этих лентах Чаплин не только художник, но и философ, мыслитель.
Демократическая суть натуры Чаплина приводит его к активному антифашизму. Рождается памфлет «Великий диктатор». Этот фильм вышел на экраны в начале второй мировой войны. Сходство чаплинского героя с бесноватым фюрером не вызывало сомнений. На этот раз сатира великого мастера была не абстрактной, направленной не вообще против социальных язв и гримас общества, она метко стреляла в коричневую чуму и ее лидера-монстра. Не знаю, как отнесся Адольф Гитлер к произведению, где его выставили на посмешище всему миру. Во всяком случае, Чаплин остался жив и, насколько я знаю, покушений на его жизнь со стороны оголтелых фашистских поклонников фюрера вроде бы не было.
Любопытно другое: наша страна до войны покупала фильмы мирового комика. Я помню, в детстве, мальчишкой, видел в кинотеатрах и «Огни большого города» и «Новые времена». А вот «Великий диктатор» куплен не был. Его не показали народу, который в это время вел отчаянную схватку не на жизнь, а на смерть с фашистскими полчищами. А ведь картина Чаплина помогла бы бойцам, она развенчивала врага, уничтожала его смехом, разила, что называется, наповал. Кто запретил антифашистскую ленту Чаплина? Сам ли Сталин, увидевший, что некоторые аналогии могут ассоциироваться с ним? Или же кто-то из преданных холуев? Не знаю. Но приходит в голову страшная, крамольная мысль: «А что, если бы Чаплин в этой ленте сделал бы иной портретный грим? Что, если бы герой Чаплина ходил бы в кителе, сапогах, носил бы пышные усы и покуривал трубку? Как бы в этом случае сложилась дальнейшая судьба великого мастера? Ведь, уничтожая врагов, Сталин не признавал границ: ни славы, ни имени, ни гениальности! Я не хочу сказать этим, что Сталин был хуже Гитлера. Оба они хуже!..» Но это так, отступление, которое вроде бы ни к чему.
Правда, и дальше наша страна не покупала фильмов гениального мастера. Мы познакомились с фильмами «Мсье Вещду», «Король в Нью-Йорке», «Графиня из Гонконга», «Огни рампы» с опозданием от десяти до двадцати лет. Нам объясняли, что фильмы Чаплина стоят очень дорого, что на сумму, которую стоит один его фильм, можно купить десяток других. И эти «другие» покупались. Страна наводнялась заграничными дешевыми во всех смыслах поделками, мозги зрителей пичкались коммерческой лабудой, а фильмы, которые смотрел весь мир, наш народ не видел. По сути, у народа украли Чаплина. Ибо фильмы надо смотреть тогда, когда их делают, а не десятилетия спустя. Каждый фильм — дитя именно своего времени и действует в его контексте.
О Чаплине написано очень много, и мне вряд ли удалось сказать что-то новое. Да я и не ставил перед собой такую сложную задачу. Просто мне хотелось еще раз преклонить колени перед гением.
Чаплин — великий актер, великий режиссер, замечательный сценарист, талантливейший композитор— оказал огромное влияние на все искусство нашего века и, конечно, на кинематограф. Вспомним хотя бы картины «Полицейские и воры» с Тото и Фабрицци, «Закон есть закон» с Тото и Фернанделем. Они несут на себе чаплинский отпечаток, его интонацию. Очаровательный «Красный шар» Ламорисса— тоже фильм, окутанный чаплинской аурой. Да и знаменитая улыбка Кабирии — Джульетты Мазины — (ее называли «Чаплин в юбке») — вряд ли бы появилась на свет, если бы не существовало актера Чаплина в брюках.
Чаплин великий, недостижимый Учитель огромной армии кинематографистов. Влияние его не только в искусстве. Оно и в жизни. Оно растворено во всем, что окружает, нас. Просто мы не всегда отдаем себе отчет, мы не всегда понимаем, что именно нас обняло, обнадежило, подняло настроение, поддержало. А это нечто такое, что оставил нам в наследство Чарли Чаплин.
И сквозь пестрые события столетия, сквозь картины несчастий и успехов, злодеяний и достижений, сквозь потоки крови как бы второй экспозицией, как отсвет, как еле заметное сияние проступают трагические, пронзительные, лучистые глаза и нежная, застенчивая улыбка великого клоуна, озаряющие и согревающие наш грозный двадцатый век.
Эльдар Рязанов
"Советский экран" № 6, 1989 год
