Фильм великолепный. Впервые увидел год-полтора назад. На днях приобрел. Смотрю, и все больше нравится, оттесняя многое, некогда казавшееся крутыми «рев-боевики». Потому что – реалистически-правдоподобно (для начала 1960-х) и, главное, интересно. Живо передан колорит эпохи, что не удивляет: очевидцы событий еще пребывали в доброй памяти. Сочный говор, безыскусные диалоги, узнаваемые типы, взаправдашние коллизии, ненадуманная психология. Поэтому и веришь, и сравниваешь. Ничего такого и близко ведь нет в теперешнем кино «за историю», где характеры ходульны, вместо лиц - маски, вместо нормальной психологии – девиантная (извращенная) фантазия сценаристов. А до кучи - костюмно-антуражная имитация: как бы и якобы, псевдо да около. Декорации и манекены. Компьютерные пейзажи и эффектная, но ненатуральная пиротехника. А уж акустика… Как на подбор: кряхтящие, задушенные, жиденькие подголоски. Не профессиональная озвучка, а комариный писк – типа порнушно-контрабандных дилетантов «застоя». В итоге, мужская аура улетучивается. Децибелы если и присутствуют, то для дебильного рева, истерического визга и жаргонной фени. Короче, маниакальные мыло-драмы.
Но приступим к первоисточнику…
Сюжет и прочая разблюдовка
Кинороман в 2-х частях. Сценарий Алексея Каплера - классика советской кинодраматургии («Три товарища», «Ленин в Октябре», «Ленин в 18-м году», «Она защищает Родину», «Котовский», «Человек-Амфибия», «Полосатый рейс»). Постановка выдающегося режиссера Леонида Лукова («Большая жизнь», «Александр Пархоменко», «Два бойца», «Васса Железнова», Разные судьбы» «Верьте мне, люди»). В главной женской роли - Маргарита Володина.
Фон исторический. Канун Февральской революции. В Петрограде революционные брожения. Левые настроения проникают и в пулеметный полк столичного гарнизона, где служат главные герои. В борьбе за огневую мощь элитного подразделения непрерывно скрещиваются интересы всевозможных политических сил. Состав полка идейно\неравномерно расколот на сторонников монархии, большевиков и социал-революционеров. Большинство верит эсерам, которых олицетворяет Кирилл Бороздин (Владимир Дружников), блестящий подпоручик и потомственный демократ-разночинец. Ему до поры до времени искренне предан Семен Востриков (Николай Рыбников), лучший стрелок полка и, как говорится, крестьянский сын. В полку служит и его классовый (равно как фабульный) антипод Сергей Нащокин (Вячеслав Тихонов), князь и монархист.
С первых же экранных минут молодой солдат перебегает дорогу амбициозному и горделивому Нащокину, волей или неволей, но стабильно и напрочь срывает все его дальнейшие замыслы и планы. Скажем больше, безродный пулеметчик осмеливается влюбиться в… сестру князя Ирину (Маргарита Володина) тогда, как самому Семену искренне симпатизирует невеста Сергея Нащокина – Нина Бороздина (Алла Ларионова). Но как назло, в любой – физической или психической – схватке верх над князем неизменно одерживает рядовой боец.
Оказавшись в центре горячих событий (охрана Таврического дворца, отставка и арест царя с кабинетом, неудачный заговор по освобождению Николая II, апрельский приезд Ленина и июльская демонстрация рабочих), Семен Востриков постепенно избавляется от иллюзий по поводу своего командира Бороздина и берет сторону большевиков. Их в картине весьма не казенно «позиционируют» подпольщик Николай Игнатьев (Лев Поляков) и полковой комиссар Иван Петренко (Станислав Чекан). Короче, выбор сделан. Впереди Октябрь…
А спустя 43 года генерал-лейтенант Семен Востриков, коротая время в портовом французском ресторанчике, повествует о своей «нетипической истории» двум землякам (Лев Круглый и Василий Ливанов). Им прислуживает дряхлый официант, коим, знамо дело, оказывается битый жизнью эмигрант, он же бывший князь-капитан Нащокин, чья невеста теперь – законная супруга титулованного советского военачальника Вострикова…
Весь фильм подан, как слойка временных пластов: портовый ресторан-1960 - Петроград-1917 и т.д.
По большому счету, в «Двух жизнях» - плохого мизер. Погрешности, шероховатости и натянутости сценария сглаживаются общим позитивным эффектом. Слегка схематичные (юматовский «Граф», куравлевский Митяй) и почти плакатные (большевики Игнатьев и Петренко) типажи, благодаря бесспорному исполнительскому мастерству, буквально оживают. Чего стоит придурок «Граф»! В неординарном (и для самого Юматова) перевоплощении фарсово уморительный «перекати-поле», ничтожный, казалось бы, флюгер, наконец, обретает и видит цель. Обретя же точно берет на мушку тех, кто ему враг.
А Маргарита Володина! Ее игра виртуозна. А ведь актрисе 20 «с копейками»! Но сколь очевиден прогресс: 1957 год – медсестра Катя в «Огненных верстах» (Володиной 19 лет), 1961 - ослепительная княгиня Ирина Нащокина в «Двух жизнях», 1963 - волевая комиссар из «Оптимистической трагедии», триумфально собравшая тачанку мировых кино-призов. Всего одна пятилетка, а до чего неузнаваемые метаморфозы. В «Двух жизнях» Маргарита Володина, на мой взгляд, затмевает даже признанную красавицу Аллу Ларионову. На фоне ее надменной княгини блекнут все титулованные и начинающие примы этой картины. А ведь их здесь целое созвездие: Елена Гоголева (старая княгиня Нащокина), Ольга Жизнева (Бороздина-старшая), Муза Крепкогорская, Вера Шершнева (романтическая красавица из фильма «2 бойца» переквалифицировалась в желчную Салтычиху швейной мастерской) и мн. др.
Великокняжеский апломб черни
Обилие пост-аннотаций к старому революционному фильму означает одно: люди неравнодушны. И это здорово. Хотя некоторые штампы резки и задевают.
Вот небольшая выборка:
…«Солдаты выглядят, во многих эпизодах, как разнузданная чернь»…
…«люмпен-пролетарий не подал руки царю»… (если так неуважительно - о грамотном рабочем, профессиональном революционере Игнатьеве в незаурядной трактовке Льва Полякова, то сколько же презрения мы обрушим на более отсталые слои?!)…
…«Правда Н.Рыбников слабоват»... «Рыбников так себе, но не стыдно»... «Рыбников вообще "не в тему"»…
…«Солдат стрелявший в полкового командира (опять про героя Рыбникова) не проживет и минуты. Причем в любые времена и в любой армии. Офицеры застрелят его из корпоративной солидарности и чувства самосохранения».
Ну, а если фокус сдвинуть, предположив от противного, что в той нервной (и неравной) остановке офицеры как раз «из чувства самосохранения» не осмелились стрелять в солдата - «человека с ружьем». Ибо солдат гораздо больше и их «корпоративная солидарность» (допустим, в форме ненависти к определенной части зверствовавшего офицерства) куда внушительней и грозней?! Факт, что очень скоро солдаты будут отстреливать офицеров (даже с отпоротыми погонами, вычисляя по выправке). Такое уже отражено в 1950-х – возьмите, к примеру, «Тихий Дон» Сергея Герасимова...
Семен Востриков, действительно, застрелил старого командира полка по кличке «Крокодил», «которого ненавидели все». Правда, застрелил не за это, а за то, что тот приказал подпоручику Бороздину (Дружникову) стрелять по своим – рабочим, а если понадобится, и солдатам, настроение которых «вам известно»! Причем, этот приказ сильно смешит (!) князя Нащокина (Тихонова): надо же, кому поручили - эсеру Бороздину с его-то левыми убеждениями! А вот ЧТО поручили, князя нисколько не волнует, а поручили-то страшное дело!
Но в еще больше мере роковой выстрел спровоцировал сам «Крокодил» только что лично застреливший рядового(Аркадий Трусов), которому сочувствовали поголовно все солдаты, ибо он был против кровопролития - расстрела мирных горожан! Вот и выходит, что коллеги убитого проявили корпоративную солидарность – посредством винтовки лучшего снайпера полка Вострикова. Но опять же «есть мнение», что корпоративная солидарность (месть за убийство) – прерогатива сугубо офицеров. Аналогичного права за солдатами «мнение» не оставляет.
И, наконец, если уж отслеживать покадрово, то в суматохе среди размахивающих оружием сотен солдат трудно заметить, кто произвел этот выстрел (не верите – проверьте)!
…«Генералом он (Востриков) не мог стать по определению. За свои идейные колебания с февраля по июль 1917 г. он бы даже 1937 год не пережил»…
Ну, не скажите, кое-кто из «бывших» или колеблющихся и маршалом стал (тот же Борис Шапошников, начальник Генштаба в годы ВОВ), и послом Советского Союза (Александра Коллонтай). И потом, простите, идейные колебания в 1917-1920 (как и в 1991-93 гг.) испытали миллионы людей, и вряд ли общей участи избежали нижние, не говоря про средние и высшие, военные чины. К февралю 17-го они были по преимуществу беспартийные и совсем уж редко большевистские. Что отнюдь не помешало большинству не только 1937-й пережить, но и генералами, а то и маршалами Победы стать.
Нужны реальные цифры? - пожалуйста:
«Конквест в своей книге «Великий террор» пишет, что в 1937 г. в Красной Армии было 70000 офицеров и комиссаров и что 50% из них (т.е. 15000 офицеров и 20000 комиссаров) были арестованы политической полицией и либо казнены, либо подвергнуты заключению в трудовых лагерях. В этом утверждении Конквеста, как и во всей его книге, нет ни единого слова правды. Историк Роджер Риис в его книге «Красная Армия и большие чистки» приводит факты, которые показывают действительное значение чисток в армии в 1937–1938гг. Общее число осуществлявших руководство в Красной Армии и ВВС, т.е. офицеров и комиссаров, составляло в 1937 г. 144300 человек, увеличившись до 282300 в 1939 г. За период чисток 1937–1938 гг. 34300 офицеров и комиссаров были удалены по политическим мотивам. К маю 1940 г., однако, 11596 из них уже были реабилитированы и восстановлены на своих должностях. Это значит, что в ходе чисток 1937–1938 гг. 22705 офицеров и комиссаров были уволены (13000 офицеров сухопутных войск, 4700 офицеров ВВС и 5000 комиссаров), которые дают итог 7.7% всех офицеров и комиссаров, а не 50%, как утверждает Конквест» (из работы канадского историка Марио Соуса).
«36898 командиров Красной Армии были уволены Наркоматом обороны по следующим мотивам: 1) возраст; 2) состояние здоровья; 3) дисциплинарные проступки; 4) моральная неустойчивость; 5) политическое недоверие. Из них арестовывалось 9579 человек (1/4). Естественно, что многие уволенные подали жалобы, которые рассматривала специально созданная Комиссия Е.А.Щаденко — начальника Главного управления кадров Наркомата Обороны. В итоге на 1 мая 1940 г. в строй возвратился 12461 командир, в том числе 10700 увольнявшихся по политическим мотивам (к 1 января 1941г. почти 15 тысяч); освобождено из-под ареста более 1,5 тысяч; приговорено к расстрелу до 70 человек... Заместитель председателя Военной коллегии Верховного Суда Российской Федерации генерал-майор юстиции А.Т.Уколов и подполковник В.И.Ивкин сообщают следующие сведения. За контрреволюционные преступления были судимы лица высшего, среднего и младшего командного и начальствующего состава, а также рядового состава по годам: 1936 год - 925 человек, 1937 год - 4079, 1938 год -3132, 1939 год - 1099 и 1940 год - 1603 человека. По данным архива Военной коллегии Верховного суда СССР, к высшей мере наказания в 1938 году были приговорены 52 военнослужащих, в 1939 году - 112 и в 1940 году - 528 военнослужащих. Проведенный анализ судебной статистики, - заключают они, - позволяет сделать вывод о том, что число жертв политических репрессий в РККА во второй половине 30-х годов примерно в десять раз меньше, чем приводят современные публицисты и исследователи» («Военно-исторический журнал», 1993, №1).
Но вернемся к негативным зрительским оценкам. Оно бы полбеды, будь разбор субъективным, но логическим. Так нет же, частенько просто – бяк-шмяк… мазок по покойнику, а то и целому поколению… Дескать, вот же дурни, взяли от балды и революцию заварили, рыла неумытые.
Огульно пенять – невелик труд. Нет бы понять: «А, правда, с чего?» или хотя бы попытаться. В том-то и корень, что оставаться рванью неумытой, «чернью разнузданной» и, тем более, мясом пушечным не было больше мочи! Люди искали выхода, спасения, правды. Отсюда идейная нестойкость Семена Вострикова, все его странные заблуждения и противоречия? Кто-то договорился, что он – «серийный убийца». Да, он убивал. Но: а) «Крокодила» - отъявленного изувера и без пяти секунд душителя масс, б) Кирилла Бороздина - законченного предателя и… состоявшегося карателя. А вот Ирину Нащокину – не он, и это видно в кадре. Но по порядку.
«Сейчас все кажется таким простым и ясным. Даже школьник может рассказать о расстановке классовых сил в июле 1917 года. Но тогда внутри этой бури мне было бесконечно трудно разобраться в смысле того, что происходит».
Так объяснил свое «сумбурное становление» сам Семен Востриков из 1960 года. А еще полвека спустя выяснилось, что мы разбираемся в революции не больше, чем школьники через 43 года после нее (по школьников-2010, не знающих, кто такой Ленин, лучше промолчу)…
Так для чего, скажите, сравнивать и сталкивать Тихонова и Рыбникова, равно как их персонажей? Начнем с того, что у обоих великих мастеров экрана совершенно разные образы. Идейные и классовые антиподы. Отсюда - и пляшите.
Нет спору, Вячеслав Тихонов ювелирно воспроизвел четкий типаж пестованного в привилегированной оранжерее и сформировавшегося в пажеском корпусе барчука. У Сергея Нащокина выпуклы, броски элементы внешнего лоска и примерочного «благородства», которые, увы, с сильным перевесом прессуются природной спесью и презрением к «чумазым». Это ли не пресловутый «двойной стандарт»: в культурной среде мы – куртуазный рыцарь, в некультурной – грубый надсмотрщик и, при надобности, палач!
Поэтому не совсем понимаю зрительского умиления Нащокиным, который рьяно и сладострастно косит из пулемета мирных соотечественников. Впрочем, яблоко от яблони недалеко падает. Вспомним его маму (Елена Гоголева), что в начале фильма бестрепетно строчит из «Максима» по быдлу – безоружным детям, женщинам, старикам.
Впрочем, для «продукта той эпохи» это еще как-то объяснимо. Совершенно необъяснимо великокняжеское высокомерие в бывших… пионерах и октябрятах. Договорились до того, что даже недюжинного революционера Игнатьева поставили на одну ступень с урками - классическими люмпенами, освобожденными (вместе с ним) из тюрьмы и вскорости растерзавшими (в составе обывательской банды) его жену Нюшу. Неужели даже такую разницу не замечают, валя в кучу всё и вся?!
Нет, всё верно, солдатская масса - это, в основном, чернь, неграмотная и озлобленная, униженная и оскорбленная. Так ведь и не в барских хоромах-оранжереях ращенная. Бедняцкое детство, голодная юность, «на молодежный десерт» - японский плен, а «под пенсион» - 4-летний «компот» в окопах первой мировой! Плюс три фронтовых ранения, как у того же Вострикова.
Только не благодаря ли революции уже два десятилетия спустя «люмпен-черни» стало на порядок меньше, а культурных и образованных ее потомков на порядок больше, чем при самодержце? Прадеды пары слов связать не умели, а потомки зело лихо на портале строчат: ради красного словца… Вона!
Но в целом, нынешняя пропорция обратно поменялась с… дореволюционной. Разве что на место родовых аристократов повылазили самостийные важники, кичливые дутыши, в коих, окромя гипертрофированного эгоизма и агрессивного снобизма, нет ни благородства, ни милости к падшим, ни воспитанья.
Семен Востриков и был тот простой мужик, который в понимании происходящего, да и общей культуре, не мог не уступать утонченному князю Нащокину. На первых порах… Он, Сенька Востриков пажеских корпусов не нюхал. В жизни этой ему до всего своим умом доходить приводилось. И он дошел, и превзошел, ибо лишен был тщеславия, гордыни и чванства – этих страшных оков на пути личной эволюции. Шатания и метания – да. Но не виляния, не заигрывания, не измены, как у душки (для обывателя) и палача (для пролетария) подпоручика Бороздина и капитана Нащокина.
Портрет такого далеко не простого человека, тщательно, неспешно, по крупинкам и воссоздает Николай Рыбников. Человека в процессе «воспитания чувств»: от - А? до - Я! Доступно и лаконично актер раскрыл мотивы поведения человека, который в тонкостях великосветского этикета «не копенгаген». Он неуклюж, насторожен, напряжен. Почему? Да потому что здесь он, «чумазый», на чужом пиру. Один-одинёшенек на глумливых смотринах членов дворянского собрания. «Со свиным рылом» в «калашном ряду» породистых интеллектуалов… Моветон супротив комильфо.
- Присаживайтесь, вино, коньяк, прошу папиросу. – Изощренно юродствует Нащокин, из гущи «элиты» отважно дразнясь и потешаясь над невежественным солдафоном Семой Востриковым. Вот, оказывается, еще где примерил он на локоток салфетку гарсона (!), вот где лакейски изогнулся, пока, правда, лишь играючи.
Не поленитесь - загляните в лицо актеру Рыбникову! Значит, по-вашему, это и называется «слабовато сыграно»?!
- На всю жизнь запомнил я этот вечер. И все стало на места. Враги были врагами! – доходчиво объясняет советский генерал-лейтенант Востриков. А вот что говорит он после дворянского надругательства будущей своей жене (бывшей невесте Нащокина) - Бороздиной (Алла Ларионова): - Никому из ваших я больше не верю. Не обижайтесь. Вам этого никогда не понять…
Увы, не только им, как видим!
Кто-то в упор отказывается понять, что для адекватной интеллектуальной реакции человеку требуется соответствующая культурная подготовка. Казалось бы, азы! И детсадовец вряд ли оценит юмор Диккенса или Шоу, и тунгус наверняка шарахнется от впервые увиденного трамвая. По меньшей мере, нечестно равнять Вострикова с Нащокиным и требовать от обоих равноценных перлов остроумия.
Если же без лукавства, то приходится признать: Востриков за столом Нащокиных и Бороздиных – это крестьянин, который покамест не в силах разобраться, как себя вести. Который объективно не может сообразить, всерьез ему подносят в рюмке духи «Лориган Коти» или насмехаются. Но чисто интуитивно уступает сию «честь» более продвинутым. Он, Востриков, к этим блестящим, умным, образованным людям - всей душой. А они в нее же – господскими сапогами! Ну, и кто тут благороден, милостив, прекрасен??? По всем канонам гуманистического искусства, персонаж Востриков (Рыбников) бесконечно выше изящного Нащокина (Тихонова), когда, в ответ на «аристократически пущенный» в его лоб портсигар, молча покидает светскую тусовку, превратившуюся в вакханалию утонченных скотов. Это он, пулеметчик Востриков, – аристократ растущего духа, ибо открыт и искренен. Нащокины и Бороздины – уже смрад, ибо не только погрязли в болоте желчи, но замыслили тайный заговор против своего народа.
Не могу исключить, что сценарно и предполагалось как-то размазать, принизить, окарикатурить образ простого пулеметчика. Может быть, Рыбникова и приглашали с расчетом: мол, выдаст на гора трафаретный и лубочный дубликат рубахи-парня из «дерёвни». С тенденциозно горящим взором и пылким выхлопом рррр-революционных агиток в стиле Демьяна Бедного. А Николай Николаевич взял и усложнил: задав доверенному персонажу отнюдь не балаганную диалектику, придал ему жизненную достоверность и возрастную (всевозрастающую) умудренность. Поэтому вместо официозной докторальности или типового пропагандистского лексикона перед нами ясный, понятный и не злобный (!) язык нормального, честного, совестливого и критичного (в том числе к себе) рассказчика. Редкий, знаете ли, случай в среде летописцев.
Так и получилось, что «слабоватый», «не в тему» Николай Рыбников отразил характер по тем (и всем) временам довольно сложный, а вовсе не однозначный и уж никак не прямолинейный. В отличие от большинства «в доску своих» тогдашних кино-большевиков, его Востриков - не раз и навсегда испеченный блин. Биография Вострикова – это непростая диалектика души мужика, который сначала двух генералов прокормил, а потом сбросил их (убил полковника-душителя в начале фильма и перекрасившегося карателя Бороздина – в конце), да и сам стал генералом, то есть новой элитой страны.
Чья борозда – измена
Будущий красный генерал Востриков прошел школу «крестьянских заступников» - эсеров, грандиозно реконструированную Владимиром Дружниковым в масштабном и обобщающем образе беспринципного карьериста Кирилла Бороздина.
На мой взгляд, дружниковский подпоручик – самый узнаваемый, никогда не устаревающий тип многопартийного перебежчика-говоруна-манипулятора, который убеждения и партии меняет, как перчатки, лишь бы к властям поближе…
- Мы, солдаты пулеметного полка, с вами, товарищи!
Так бравый всадник Бороздин приветствует демонстрантов в самом начале фильма.
- Браво, наш сын на коне! – в восторге аплодирует его отец, профессор римского права (Лев Свердлин) – этот вечный и наивный интеллигент Манилов, находящий смерть во время июльской демонстрации от пулеметной пули (если не сына, то Нащокина).
Вот она сверхзадача блестящего подпоручика: всех взбаламутить, заверить «честь имею» и «искренне ваш», лишь бы оставаться НА КОНЕ. Всегда! Короче, в Наполеоны - на гребне революционной стихии, на горбу трудящихся масс.
- Выпьем за народ, за его мужицкое счастье (клочок земли)! – а это уже тост Бороздина за интеллигентским столом в родительском доме с участием мужика Вострикова…
- Царизм рухнул в грязь, товарищи! Мы свободны! Если вы мне окажете доверие, я сделаю все, что в человеческих силах, чтоб отстоять ваши интересы, товарищи! – клянется однополчанам Бороздин, как «ихний» депутат от партии эсеров.
- Временное правительство поддерживает вашу акцию (то есть заговор по освобождению и вывозу царя за границу). – Твердо заверяет заговорщика Нащокина уполномоченный Временного правительства Бороздин.
- Как уполномоченный Временного правительства я одобряю ваши действия и от его имени благодарю вас! - еще чуток опосля заверяет он солдат, арестовавших монархистов, на что Нащокин истерически шипит: «Проститутка». Правда, еще через чуток «проститутка» обманным путем освобождает заговорщиков из-под стражи.
- Рад, товарищ Востриков, выразить вам благодарность от имени революции. Солдаты, герою революции – ура! – И уполномоченный Временного правительства сажает на грудь Семену Вострикову некий орденок (не разглядеть) - за раскрытие вышеупомянутого монархического заговора!
Но кто, кто это, еще малость погодя, хладнокровно руководит пулеметным расстрелом мирной июльской демонстрации? Ба, да все-тот же «отец солдатам» демократ Бороздин. А «гордый слуга царю» князь Нащокин в его подчинении, несмотря на то, что давно вынес свой приговор: - Для вашего, подпоручик Бороздин, поведения есть одно короткое название – ИЗМЕНА».
А ведь это диагноз! Как бешенство. Бешенство неизлечимо, заразно и смертельно опасно для окружающих! А посему…
- Товарищи солдаты! Временное правительство приказало сдать оружие. Вы меня знаете, товарищи. Я вам худа не пожелаю. Если подчинитесь, гарантирую: никто вас пальцем не тронет, товарищи! Даю вам честное слово, товарищи…
Разоружив полк, бешеный пес измены вернулся верхом на коне, в окружении обожательниц в чепчиках и с цветами. Тут-то Востриков его и… пристрелил! Так неудавшийся «Наполеончик Февраля» бесславно выпал из седла.
Ну и как, милостивые государи, что ли не узнаете? Ведь, копия ваш начальник. Нет? Больше на мэра смахивает и на еще одного депутата. И даже не одного? Что? Разве это ваш, тсс, губернатор, он же – видный партийный лидер? В общем, типичный слуга народа: без намека на совесть и при полной готовности пролить реки крови избирателей и подчиненных за одну новую ступенечку своей карьеры.
Тогда, в 1917-м, люди не были еще искушены в правилах паркетных пируэтов, поэтому у них хватило мужества гада просто… уничтожить. Теперь у нас смертную казнь отменили, потому что строят гражданское общество, но гады – повсюду, и теперь они уничтожают… страну.
Жизнь удалась?
Есть и такое зрительское мнение, что «жизнь удалась» именно у Нащокина. Кто это утверждает? Да те же, кто восторгался горделивым аристократизмом таких, как он. До чего ж это смахивает на комплиментарное восклицания Паниковского старине Фунту и «людям из раньшего времени».
Жизнь удалась! Оно конечно! На старости лет ишачить за столом…
- Когда-то я тоже был русским. Гарсон. Это все что обо мне знают. – Сетует про себя согбенный официант, он же бывшее сиятельство Нащокин. - Уже 30 лет я бегаю тут между столиков, вытирая столы и прислуживая каждому, кто сюда заходит. 30 лет я принимаю чаевые от матросов, лавочников, солдат и проституток (а также бывшего своего классового врага, добавили бы мы)… Гарсон, ни имени, ни родных, ни близких. Прислуживаю...
А мог бы служить Родине, как другие царские офицеры: Каменев и Карбышев, Брусилов и Шапошников, Василевский и Рокоссовский… Сильно сказал Нащокину другой его начальник, комендант Таврического дворца (как и везде убедительнейший Виктор Чекмарев):- На этом наши пути расходятся. Вы идете против народа. А у нас дорога с русским народом одна…
Но если, господа, ваш любимец стал таки прогибающимся и прислуживающим гарсоном, во имя чего же все эти ранние финты с гордостью и высокомерием?
Жизнь удалась… Нет, есть в этой логике что-то не… не будем уподобляться.
Обсудим лучше нащокинские метаморфозы. Если ты, барин, такой принципиальный, гордый, несгибаемый, то почему позволил себе так пригнуться, так унизиться перед отбросами общества? Так то же на чужбине! Вот он - ключ к пониманию. Поди, для наших западников на чужбине последняя проститутка – гражданин цивилизации. А перед своими, «смердами этой страны», можно задаваться и заноситься. Потому как «свои низы» наши «сливочные верхи» люто ненавидят, почитая, как не раз уже было сказано, за «чернь». Ну а «чернь» отвечает взаимностью. Потому-то их непримиримое столкновение не могло завершиться полюбовно в 1917-м. и в 1991-м. И поныне не завершится.
Общая беда людей в том, что почти каждый из нас непременно принимает чью-то сторону (порой, даже не замечая, что она полярно противоположна еще недавней «собственной» позиции). При этом мы лихо поносим чужую однобокость, забывая, что наблюдаем происходящее через личный, крайне узенький, фокус. Только история одномерной не бывает. И никому никогда не дано оказаться точно посередке, а, уж тем более, возвыситься «над»!
Поэтому когда сытые совки, образованные пасынки социализма из XXI века с клокочущей нетерпимостью бросают в адрес 150 миллионов предков: «чернь», можно только догадываться, что и как тыкали «кухаркиным детям» (рабочим и крестьянам) в нос и рыло барчуки, приказчики, «офицерье», насквозь продажное чиновничество и судейство начала ХХ-го…
Для выборочного «гуманиста-интеллигента» профессора Преображенского пролетариат (да и крестьянство) – Швондер и Шариков. Его высокобрезгливости невдомек, что из «кухаркиных детей» могут получиться летчик Чкалов и космонавт Гагарин, конструктор Королев и физик Алферов, прозаик Шолохов и ПредСовМина Косыгин, режиссер Бондарчук и актер Тихонов…
А вы говорите: «Жизнь удалась»? Тогда еще раз внимательно загляните в поблекшие эмигрантские глаза безымянного гарсона, когда из уст трех земляков в портовом ресторанчике слышит он томительное слово «Родина».
Жизнь она на всех одна. Так стоит ли радоваться, что кому-то «она удалась»? Ведь закономерен вопрос: «За чей счет?».И он будет звучать, покуда жива Совесть. Ведь Совесть не знает эмиграции…
Владимир Плотников
2-3 апреля 2010 г.
