Лучезарное, счастливое, молодое вступление в «Романс о влюбленных», ликование природы, и красок, и музыки, и молодой любви, разумеется, сразу располагает и захватывает. И я охотно поверила героям фильма, их празднику, их юности, такой достоверной и сегодняшней. Охотно поверила, и доверие мое не нуждалось ни в каких уговорах и было бы ничуть не меньше, если бы это вступление, этот поток эмоций, их внешнее выражение было бы несколько лаконичнее — уж больно долго бежит по экрану прелестная девушка, уж больно много, громко и часто произносится слово «любовь» во всех его наклонениях и опосредованиях. Для меня тут был некоторый перебор, но ведь я же человек пожилой. Смолоду я давала себе слово, постарев, по мере сил своих удерживаться от того, чтобы говорить молодым людям, что «в наше время» что-то было не так. Я понимала, что эти слова — одна из примет постарения, но вот уже мне и не обойтись без них. Так вот, в наше время, в мое время, любовь, ее проявления были тише и сокровеннее, что, однако, вовсе не означает, что наши чувства были сильней, или чище, или прекраснее. Отнюдь нет, просто мы их выражали несколько по-другому, и меня, честно говоря, маленечко утомило начало «Романса о влюбленных» своими шумовыми эффектами. Знай я, какими испытаниями окажется полна эта шумная, ликующая, плещущая любовь, и я была бы к ней, вероятно, внимательнее, но я этого не знала, впрочем, как и все остальные зрители.
И все-таки было чудесно, пусть хоть и в состоянии некоторой оглушенности, примчаться в сегодняшнюю Москву, на всем ходу свернуть с Арбатской площади на улицу Воровского, а оттуда в Трубниковский переулок, в знакомый огромный старый московский дом, в его гулкий двор, увидеть, что у влюбленной девочки есть мама, все понимающая и всему сочувствующая, есть даже бабушка с больным сердцем и полный двор добрых соседей. Среди них мне стало как-то спокойнее и привычнее, и я без всякого усилия вжилась в тот кусок жизни, который увлек авторов фильма, в ту историю, которую они нам поведали.
История невероятная и обыкновенная, история немыслимая и естественная, душераздирающая и вселяющая вечную надежду, история, подобная всей нашей жизни, полная сложностей, конфликтов и противоречий, вроде бы непредвиденных и, однако, возникающих, вроде бы неразрешимых и, однако, вопреки всему разрешающихся все тем же великим мастером все невероятно запутать и в конце концов распутать — самой жизнью.
Еще одна история любви — сколько уже показало их нам мировое искусство!— на этот раз осложненная совсем неожиданными и невероятными перипетиями, и снова — в который раз! — глубоко трогающая и впечатляющая. Я, прямо скажу, не могла предвидеть, что вернется Сергей, и полагала, что мне расскажут о том, как обретает новые силы, новую любовь, новую жизнь юное существо, в самом начале пути пережившее страшную потерю, гибель первой чудесной и горячей любви,— я имею в виду героиню фильма Таню. Мне было интересно, как справится она с горем, что и когда спасет ее. Я думала, что это будет долгий и нелегкий процесс, но я ошиблась, это произошло быстро, и я ни в какой мере не хочу и не могу упрекнуть Таню в этой быстроте. Наоборот, я рада за нее и понимаю, что именно в большом и истинном горе человек, который любит жизнь и хочет жить дальше, может с ходу с готовностью откликнуться на чувство, которое может спасти, в котором можно обрести новые силы для жизни. Упрекнуть я хочу не Таню, а авторов фильма. Они не помогли способной и эмоциональной молодой актрисе Е.Кореневой в трудный момент ее роли. Я понимаю ее и верю ей, ее новой любви, но ведь я видела ее в той первой радости, в той первой любви, и я верила ей и тогда и не могу понять, как же может она в своей встрече с Сергеем, которого она так искренне любила и так искренне оплакивала, быть такой спокойной, почти равнодушной. Ее чудная мать больше, чем она, переживает их встречу, ощущает весь ее драматизм; вспомните глаза, которыми следит она за дочерью и ее вернувшимся, столь горячо оплаканным любимым. Господи, да весь двор в волнении, и только одна Таня спокойна, почти равнодушна. Да, она уже любит другого, она обрела новую любовь, семью, пережив тяжкое, непомерное горе, но, пожалуй, тем более должна была она понимать, что творится в душе Сергея, и искать средств помочь ему и облегчить потрясение. Но драматург не дает ей для этого никакого материала, ничего, кроме довольно бессердечных слов о том, что она любит другого, словно бы Сергею от этого должно стать легче.
Но фильм, однако, продолжается, и, представьте, я не обманулась в своих ожиданиях: фильм действительно рассказывает мне о том, как обретает новые силы, новую любовь, новую жизнь человек, переживший тяжелую утрату, утрату любимой, живой, реальной, той самой, которая так была влюблена в него, так оплакивала его гибель. Он не погиб, он вернулся, но любимой нет. И ему предстоит это пережить, с этим смириться. Не о Тане, как полагала я, а о нем самом, чудом спасшемся, рассказывают мне эту историю, и я забываю о том, что мне отлично известно, что все проходит — любое горе, любая боль, и глубоко сочувствую его порывам, его страданию. И я рада, что он не смиряется с тем, что случилось, что он пытается бороться за свою любовь, сколь это не бессмысленно и не бесполезно. И я рада, что он раздираем горем, я чувствую, как ему больно, и горжусь за него, за его истинное глубокое и кровоточащее чувство. Оно делает для меня этого человека неизмеримо значительнее и прекраснее. Я надеюсь на то, что он справится с горем, обретет новые силы, новую радость. И то, что я все это испытываю столь остро и живо,— результат талантливой работы, победа талантливого произведения, и мне даже не хочется расчленять эту победу, разбирать, где тут усилия режиссера, где артиста Е. Киндинова, где драматурга. Они сливаются, эти усилия, и создают истинно талантливый фильм.
Талантлива в фильме и линия Люды. Вспомните ее первое свидание с Сергеем в метро. По эскалатору спускается довольно обыкновенная, довольно вульгарная девушка, преисполненная желания казаться не такой, какова она на самом деле, в белокуром дурацком парике, с безобразно накрашенными ресницами.
Когда я смотрела этот фильм, кто-то в зале за мной не сдержал, не смог сдержать разочарованного вздоха. Но любовь, но жизнь словно бы у нас на глазах меняют весь облик Люды, смывая с нее фальшивое и чужое. Исчезает мертвый белокурый парик и ненатурально черные ресницы, и возникает рядом с Сергеем славная молодая женщина, любящая и преданная. Не знаю, кто тут решил задачу, режиссер ли, интересная ли актриса И.Купченко, но это получилось. И когда Сергей уходит от гостей, и мыкается по еще не обжитой квартире, и глядит в окно на новый, еще не обжитой район родного города, и тут в полной мере осознает свою любовь, свое счастье, свою победу над горем, мы верим его порыву и рады за него и за Люду, которая немало своих сил вложила в эту победу.
Я смотрела фильм «Романс о влюбленных» с волнением и интересом. По-моему, это талантливый, человечный фильм, фильм, полный живого трепета, живой радости, живой боли, фильм о больших человеческих чувствах, которыми живы самые обыкновенные, живущие рядом с нами люди. Вполне допускаю, однако, что о нем могут быть и совершенно другие суждения, что другим людям может понравиться в нем нечто другое, чем мне. А кому-то он может и вообще не понравиться, и уговаривать его не приходится. Это и есть, по моему мнению, естественная живая жизнь современного, яркого, своеобразного произведения.
Я не кинокритик, не кинодраматург и, уж разумеется, не кинорежиссер. Я всего только кинозритель и, думается мне, достаточно непосредственный, несмотря на то, что я человек пожилой и кинофильмов на веку своем повидала предостаточно. Я неизменно волнуюсь, когда смотрю талантливое произведение, охотно верю его авторам и его героям, охотно забываю, что передо мной всего лишь вымысел, и терпеть не могу знатоков и специалистов, которые никогда не могут отрешиться от того, что они знатоки и специалисты и даже в то время, когда они смотрят фильм впервые, не умеют удержаться от иронических комментариев и сардонических реплик.
Маргарита Алигер
"
Советский экран", № 4, февраль 1975 года
