Можно сказать с уверенностью, что, приступая к созданию фильма, ни один из участников этого сложного, ответственного дела не хочет, чтобы коллективное детище явилось на свет тускло-невзрачным: И все-таки они рождаются — эти создания с безликими, стертыми чертами, не оставляющие в нашей памяти сколько-нибудь прочного следа. Они не всегда схожи друг с другом. Наоборот, «коллекция» изъянов, им присущих, порой оказывается довольно разнообразной. Однако их просчет един в решающем и главном — в бедности смыслом...
Картина «Такие же, как мы!» (студия «Мосфильм», сценарий В. Хотулева, режиссер Э. Ходжикян) содержала, безусловно, значительное и интересное авторское намерение—рассказать о делах и днях молодых строителей Байкало-Амурской магистрали. Случается, что наше доверие к фильму с самого начала способна вспугнуть и поколебать сущая мелочь, как бы незначащая деталь. Так и на этот раз: следя за героями, только что прилетевшими на стройку, мы невольно насторожимся от несколько «пряничного» облика поселка, избранного для расселения вновь прибывших, от нарядности дубленых тулупчиков, от шаловливого щебетания девиц, смахивающих на сказочных снегурочек. Первоначальное впечатление подтвердится, когда с первого взгляда влюбившаяся пара —Ася Новикова и Симка Иванов —будет запечатлена в кадре парным портретом: он — в пушистом розовом свитере, она — в точно таком же, но голубом. Голубое и розовое... Маленький сбой вкуса, пока лишь сугубо «колористический». Но это и потом еще отзовется, и отзовется гораздо более ощутимо.
Лирическая линия и линия производственная, по существу, так ни разу и не сомкнутся на экране, что само по себе есть тоже признак неблагополучия. Но поскольку конфликт производственный вынесен на первый план, попробуем разобраться именно в нем.
Проектом строительства магистрали предусмотрена прокладка участка трассы в сторону Пихтовой горы. Однако обнаруживается, что работающие на том же участке мостовики в силу ряда объективных причин в запланированные сроки не уложатся. Возникает дилемма: либо, не изменяя направления трассы, прийти на помощь мостовикам, либо вести временную трассу в обход реки. Проблема, что говорить, нешуточная, однако по логике и здравому смыслу именно серьезность ее требует столь же серьезного и ответственного к себе подхода. На экране же все происходящее загадочным образом будет развиваться далее как бы в двух несовместимых плоскостях. С одной стороны, с самого начала нам дано понять, что предложение одного из героев фильма, начальника строительного участка Крылова, вести трассу по первоначально заданному направлению есть предложение оптимальное, проконсультированное в компетентных инстанциях, подтвержденное необходимыми расчетами. С другой стороны, обо всем этом нам как бы предлагают «забыть», а забыв, со всем зрительским азартом следить за борениями сторонников двух взаимоисключающих вариантов прокладки трассы. Но ведь финал уже предрешен, уже всем очевидна правота одних и неправота других. Тем не менее борьба разгорается на экране все жарче, принимая поистине странные формы. Бурлят собрания, сменяют друг друга на трибуне разгоряченные ораторы. Копья скрещиваются на пункте достаточно надуманном: является или не является «настоящим БАМом» временная трасса? Страсти к тому же кипят вокруг вопроса, едва ли подлежащего решению простым большинством голосов: куда же все-таки вести эту трассу?
Действие переносится в Москву, в кабинет заместителя министра. Ему докладывают, что Крылов продолжает прокладывать трассу в соответствии с изначальным проектом. «Не подчиняется, что ли?» — интересуется зам. министра... И возникает картина странной неуправляемости, непозволительной в эпоху НТР партизанщины, выдаваемой за трудовой энтузиазм. И явно вопреки авторскому замыслу, утратив интерес к бессмысленной перепалке противоборствующих сторон, мы внутренне солидаризируемся с безымянным парнишкой, в одном из эпизодов картины горько жаловавшимся на свою судьбу: «Я БАМ приехал строить, а начальство между собой договориться не может...»
Фильм «Ожидание», поставленный режиссером Б. Яшиным по сценарию Л. и Б. Деминых на студии «Мосфильм», выглядит на первый взгляд работой почти ювелирной, несет на себе печать известной утонченности. Авторами взята вечная тема — неиссякаемая сила материнства, великое таинство прихода в мир нового существа. Впрочем, не совсем так, тема эта определяется только в финале, когда героиня приходит к высвобождению из паутины докучной житейской суеты, мелочных обид, самолюбивых амбиций. На протяжении же действия фильма рассматриваются словно в увеличительное стекло многообразные оттенки состояний и поступков «молодой женщины, мятущейся в поисках ответов на разные жизненные вопросы», как сказано в рекламной аннотации.
Роль Маши играет Н. Егорова, наделенная не только неординарным внешним обликом, но и своеобразной, мягко вдумчивой актерской манерой. Авторы фильма необычайно внимательны к этой центральной фигуре. Вот Маша неясно грустит, вот она гневается, вот раздражается, вот страдает при виде старых писем, которые писала когда-то любимому, ныне разлюбленному человеку, вот плачет злыми слезами от ненависти к нему. Душевные полутона, нюансы меняющихся настроений, капризные изгибы чувств...
Но почему же довольно скоро все-таки наступит минута, когда, как бы и невзначай, мы вспомним язвительнейшее некрасовское стихотворение «Слезы и нервы», его пронизанные горечью строки. «О, слезы женские, с придачей нервических, тяжелых драм»?.. Стыдясь собственной толстокожести и бесчувственности, вспомним их в прямо-таки вибрирующий драматическими токами момент действия. И не найдем достаточных оснований для ответного душевного вибрирования.
Нет, что-то решительно не получилось, не состоялось, осталось «недотянутым» на экране. Есть утомительно повторяющиеся самоуглубленные блуждания героини— под летним дождем, в сгущающихся вечерних сумерках, по городским окраинам, по пристанционным платформам, по парковым аллеям. Есть, в изобилии есть, пользуясь жестким некрасовским словом, «слезы и нервы», «преувеличенные припадки», «буйства нервные». Но вот что касается декларированных «поисков ответов на различные жизненные вопросы», то здесь-то и возникают недоумения. Собственно, из всего многообразия жизни Машу занимают лишь три вопроса, теснейшим образом связанные между собой: сказать ли Игорю, бывшему мужу, о своей беременности, родить ли ребенка, примириться ли с Игорем?
Мы слышим нескончаемые, больно ранящие обвинения и попреки, обращенные бывшей женой к бывшему мужу, видим ее оскорбительное пренебрежение, а однажды даже становимся свидетелями нервического колочения женскими кулачками о повинную мужнину грудь. И все это — в тумане многозначительной недосказанности. Но, отвлекшись от парения в сложных и «высших» сферах, мы хотели бы получить ответ на простейший вопрос: в чем виноват Игорь, где причина нынешней Машиной ненависти к нему?
Мы вообще побольше хотели бы узнать про обоих. Героиня по профессии учительница, она говорит о себе, что вне этого поприща не мыслит себя как личность. Но в качестве таковой она показана только в одном, открывающем фильм эпизоде. В дальнейшем же являет по отношению к детям — и к больному сынишке подруги, и к своим собственным воспитанникам, и к ребятишкам, встреченным во время метаний ее по городу, странную, похожую на равнодушие отчужденность.
А Игорь? «Застигнут сценой роковой», он таинственно отмалчивается, вяло пытается образумить Машу, уходит в сторону, отделывается незначащими недомолвками. Впрочем, про него известно, что он хороший, преданный своему делу врач, что и подтверждается тем, сколько времени и сил уделяет он в нерабочее время одному из своих маленьких пациентов.
Картина, обильная душевными надрывами, заканчивается вполне благополучно. Это снова прогулка, но уже вдвоем, рука об руку, уже не по летнему, а зимнему парку. У Маши и Игоря будет ребенок, они вновь сойдутся и, надо полагать, заживут дружно и счастливо.
Однако этот финал, неожиданный после всего предыдущего, воспринимается как снизошедшая на героев «благодать», а сама рассказанная с экрана история остается историей несколько пустоватой и вздорной. Хотя она и преподана в обманно заманчивой, кинематографически вполне культурной обложке.
Картина «Алеша», поставленная на Свердловской студии (сценарий А. Шайкевича, режиссер В.Обухов), тоже по-своему примечательна несоразмерностью авторских обещаний и конечного результата. Картина словно бы «проблемна», словно бы «смела» в постановке нравственных вопросов. Но ее претендующая на драматическую остроту основная коллизия сплошь «обстроена» страхующими оговорками и оправдывающими обстоятельствами. Круговая оборона этих оговорок и оправданий настолько сильна, что за вычетом их, собственно, ничего и не остается.
Любовь молодого преподавателя к своей студентке— вот один из центральных конфликтов картины. Допустимо ли, педагогично ли это? Чтобы утвердить право героя на «запретную» страсть, авторы готовы отважно ринуться в полемический бой. Однако, не забывая о должной предусмотрительности, спешат предупредить: Алеша и Наташа почти ровесники. Наташа уже была замужем, любовь их юношески целомудренна и чиста, и вообще речь ведь идет не о школе, а о техникуме, где учатся вполне взрослые люди. И оказывается: незачем было бряцать оружием, незачем бросаться в бой...
Вот другой конфликт. На завуча техникума Карташова, героя вполне положительного, вдруг падает тяжкая тень. Оказывается, много лет назад, когда он работал еще не педагогом, а инженером, он стал виновником аварии, повлекшей за собой человеческие жертвы. Об этом рассказано в разоблачительном письме, написанном вдовой одного из погибших. Так вот откуда, думаем мы, интригующая печаль Карташова, его жизненное одиночество, тайный душевный груз, его тяготящий. Заслуживает ли он снисхождения? Должно ли пересмотреть отношение к этому человеку? Что заставило его столько лет скрывать происшедшее — трусость ли, гордость ли?.. Но напрасно стали бы зрители ломать головы над подобными проблемами. Их просто-напросто не существует, они сняты самими авторами. Карташов, выясняется, ни в чем не грешен, разбиравшая дело комиссия тогда же полностью и безоговорочно сняла с него какие-либо обвинения. ..
Вот любимая Алешей студентка Наташа Мареева. Может показаться: какой странный, изломанный характер, даже и не понять сразу, хороша она или плоха с этой ранней ее разочарованностью, с вызывающим пренебрежением к дурной славе, преследующей ее по пятам. Но ничего подобного: Наташа—очень хорошая, очень цельная девушка, во всем виноват ее бывший муж, бессовестно шантажирующий свою жертву...
Из-за чего, собственно, расходовали свой педагогический пыл, ужасались, недоумевали, горячились коллеги Алеши?.. Что мешало героине «Ожидания» вот так же, в счастливом единении пройти со своим мужем не в конце, а в середине, даже в начале фильма?.. Зачем вопреки логике и здравому разумению разгорелась вся суета с прокладкой временной трассы в картине, обещавшей стать широким социальным обобщением под обязывающим названием «Такие же, как мы!»?
Три фильма. Произведения разных задач и видов: киноповесть, претендующая на остроту современного производственного конфликта, интимная история женской души, некое исследование проблем морали и педагогической этики — все они оказались отмечены в конечном итоге одним и тем же недостатком, Отсутствием подлинных, из жизни почерпнутых проблем, отсутствием реальных конфликтов... Что же до розово-голубой дымки, которая призвана завуалировать бесцветность содержания, так ведь она отнюдь не способна подменить собой многоцветье жизни, столь привлекательное в полнокровных произведениях.
Т. Иванова
«Советский экран» № 17, 1981 год
