Один за другим мелькают начальные кадры ленты киностудии ДЕФА «Вольц», такие короткие, беглые. Будто кто-то наспех листает семейный альбом.
...
Сюжет сериала "Птица доброго Господа" это экранизация романа Джейсона МакБрайта, который я не читала;) Учитывая происходящие события в США, этот сериал стал демонстрацией того, насколько трудна была жизнь афроамериканцев долгие годы в рабстве. О чем фильм. В результате стычки рабовладельца и безумного аболициониста Джона Брауна, мальчик-подросток остаётся сиротой. ... Совершенно неожиданно, мне понравился сериал "Птица доброго Господа"
Крестьяне, муж и жена, деревянно улыбаются, стоя на собственном поле... Младенец отменно пухл, задорный хохолок на полулысой головенке... Пятилетний увалень отмыт и причесан специально «для карточки»... Длиннорукий подросток в ученическом мундире стоит по стойке «смирно»... Бравый солдат-новобранец колесом выпятил грудь. Конец вступлению. Шуточное, ироническое, оно, впрочем, сообщает некоторые «анкетные данные» и таким энергическим образом вводит в сюжет героя начинающегося повествования Игнаца Вольца.
...В промозглой окопной хляби Вольц приходит в себя после ранения. Чувствует: кто-то куда-то тащит его. «Перевязать же надо!» — законно требует раненый новобранец. «Нечем, браток, — ровным голосом отвечают ему.— Из перевязочных материалов им выгоднее делать дамские бюстгальтеры» «Кому?» — не понимает солдат. «Фабрикантам марли и всего прочего». Этой кратчайшей из мыслимых агитречей оказалось довольно, чтобы Игнац Вольц пережил свой момент истины, свое второе рождение. В мире царит несправедливость, и он искоренит ее — раненный в окопах первой мировой войны Вольц очнулся в этот момент не только физически. Он пришел в сознание, можно сказать, вошел в сознание. Войдя в сознание, не забыл спросить и имя того, кто его так счастливо просветил. «Людвиг», — ответил ровный голос из-под каски.
И начались деяния Вольца.
Обложение штрафом фабриканта марли. Штурм тюрьмы и освобождение заключенных. Экспроприация богатеев и передача отнятого добра беднякам. Показательные суды над хозяевами и их прислужниками. Зарождается и ширится легенда о Вольце. Кто же он? Новый Робин Гуд? Освободитель? Скажем пока бесспорное: смельчак.
Первую акцию — изъятие военных прибылей у промышленника — Вольц вместе с несколькими фронтовыми товарищами осуществил с незаряженным пистолетом — их единственным оружием. Тюрьму он и десяток преданных людей штурмовали на велосипедах. Вершить справедливость к барской конторе приехал на повозке во главе отряда. Экспроприировать владельца замка подкатил на реквизированном авто вожаком целого воинства. Революционного воинства? Не будем раздавать однозначных оценок, как не раздают их авторы фильма — сценарист Гюнтер Рюкер и режиссер Гюнтер Райш.
Возвышение Вольца показано зрелищно, бравурно и весело. Эта часть картины — как бы пестрое лоскутное одеяло, где разные, каждый со своим узором кусочки складываются в яркое единство. Феерию геройских эскапад и подвигов абсолютного бескорыстия Вольца настойчивым пунктиром прорезают эпизоды его встреч с Людвигом—агитатором из окопов. Второй раз они встретились в тюрьме, куда Людвиг попал за агитацию на шахтах. Вольц помог освобождению Людвига. Но при этом он не слишком вдавался в суть того, что именно Людвиг говорил горнякам, не поинтересовался, к какой тот принадлежит партии. Обо всем этом—об агитработе, партийных программах, о дисциплине — Вольц высказывается заносчиво и пренебрежительно. И в тот раз у выхода из тюрьмы и потом неоднократно, лично и через связных, коммунист Людвиг предупреждал Вольца о бесцельности, обреченности его «личной революции». Но Вольц упрям. Он и слышать не хочет о дисциплине, подчинении, организации.
Выразительно и точно заявлена на экране человеческая и историческая контрастность этих двух героев. Вольца играет Регимантас Адомайтис, Людвига— Станислав Любшин. Никогда еще после фильма «Никто не хотел умирать» Адомайтис не имел, пожалуй, роли, в которой могли бы столь ярко реализоваться его взрывной темперамент, приверженность к крупным и действенным характерам, его благородная мужественность. Каким поистине ослепительным многообразием красок располагает этот актер, играющий в Вольце напор и нежность, силу и стеснительность, наивность, бесстрашие, вдохновение, ослепление, прозрение! По сравнению с Адомайтисом Любшину достался скромный, если не сказать аскетический драматургический материал. Гюнтер Райш со свойственной ему интуицией и художественным чутьем почувствовал возможности актерского потенциала Любшина, который творчески достроил роль, сообщив ей духовное пространство, непоказную твердость, сдержанную деликатность чувств. И все это, между прочим, Райш угадал в Любшине еще до того, как актером были сыграны роли в фильмах «Пять вечеров» и «Три года».
Итак, они сошлись: стихи и проза, лед и пламень... Но сошлись! Агнес, девушка, которую любили и берегли оба, говорит: «Пока они спорили, все было хорошо, мы были вместе». Вместе — верно. И все же врозь. Правоту Людвига, его единомышленников-коммунистов удостоверила история. Авторы фильма — тоже единомышленники Людвига, и в фильме вслед за ослепительным и веселым восхождением Вольца показана его трагедия — тюрьма, душевный надлом, потеря сподвижников и бесславный конец, тупик.
Людвига покоряет яркая личность Вольца, его безграничная смелость, кипучее жизнелюбие, бессребренничество, вулканическая энергия. Уточним: Людвигу не просто симпатичен «человеческий экземпляр» по имени Игнац Вольц. Он ценит в своем антиподе Вольце инстинкт бунтаря, борца за справедливость, жизнерадостность, ему симпатична даже некоторая театральность его поступков, потому что Людвиг знает: народная революция — это драматичное, но одновременно и праздничное обновление мира, великое коллективное творчество.
Вольц не стал коммунистом. Но анархиста в себе он все-таки перечеркивает. Выйдя из заключения, приходит к однополчанину, сподвижнику первых своих акций, а тот за это время обзавелся делом: открыл пивнушку. Вольц берет из рук бывшего друга кружку золотого германского пива и зовет с собой, в «революцию». Новоявленный кабатчик не отрекается от революции, только теперь он за другую, за чисто немецкую, без коммунистов... Камера следует за взглядом Вольца в глубину прокуренного зальчика, и в кадре оказывается молчаливая компания мрачных громил в коричневых рубахах. Взгляд Вольца совершает обратное движение — от молодчиков к хозяину заведения, а рука наклоняет непочатую кружку. Медленно, ровной струей течет на мраморную стойку пиво. В воцарившемся молчании Вольц уходит. Эта коротенькая сцена—образец нериторичной, глубинной режиссуры Райша. Немногословная, почти статичная, она дает почувствовать атмосферу нарождающегося нацизма.
Лента злободневна, она предупреждает об исторической опасности анархизма и его порождений. В условиях, когда в Западной Европе начал активизироваться терроризм, когда небезызвестная группа «Баадер—Майнхоф» наводила страх на всю Западную Германию, работа Рюкера и Райша прозвучала весьма актуально. Но в ней сокрыто нечто большее, чем актуальность только одного дня. В фильме постигнуто многое из сложностей политических движений, художественно осмыслены острые проблемы современности.
И. Рубанова, кандидат искусствоведения
«Советский экран», июнь 1981 года (№11)
