Вот фильм, который доказывает, что подлинное искусство вовсе не требует никаких особенных зрелищных красот, никаких изобразительных допингов, от которых при теперешнем развитии кинотехники так трудно отказаться мастеру. Широкий экран не просто переменил композиционные схемы построения кадра, он заново привел в движение всю систему миров идеи в кино: в раздвинувшийся экран хлынул воздух; завороженный этой ширью и глубиной, этим праздником горизонталей, объектив порой стал скользить мимо человеческих лиц... Последнее время все чаще приходит в голову (особенно когда смотришь фильмы в большом количестве), что место действия становится теперь на экране чуть ли не главным субъектом действия; если деревня — то длинное поле на длинных планах, если горы — то панорамы гор, если, скажем, город Тбилиси — то обязательно панорама города с горы Давида.
Так вот: в этом фильме нет знаменитой панорамы, хотя действие происходит в Грузии и фильм насквозь грузинский.
Здесь вообще нет ничего, что бросалось бы нам в глаза помимо людей. Может быть, поэтому фильм этот и кажется мне принципиально важным. Хорошо, когда новая изобразительная техника подкреплена человечески, а если нет, так лучше ее и не надо. Решает-то все равно человеческое. И вот лента, созданная средствами простейшими, элементарнейшими, известнейшими; просто выходят к вам люди, и раскрывается правда. Ибо есть только один фермент, дающий в искусстве ощущение подлинности,— нравственный взгляд художника и его готовность видеть в человеке человека.
Итак, обычный экран. Зрелищная сторона подчеркнуто не эффектна: никаких «ракурсов», никаких монтажных нокаутов зрителю, никаких загадок для знатока. Отчетливые чёрно-белые тона, минимальный, сдержанный пейзаж, разве только ночные съемки красивы, но они ненавязчивы, и задача их скорее повествовательная: дом строили, дом построили, светятся окна. А все дело в тех, кто строил. И главное здесь — портреты людей, их характеры, и весь смысл — в человеческих отношениях.
Вот, смотрите. Среди ночи вселяется в общежитие строителей новый человек. Трое юнцов с ироническим любопытством посматривают со своих постелей на этого пожилого дядю с широким, изборожденным морщинами, добродушным лицом. Наутро дядя обнаруживает, что его тапки прибиты к полу гвоздями.
Как вы думаете, что он делает? Взрывается? Кричит этим соплякам, что они не уважают старших? Затаивает злобу? Нет. Он... выкидывает гвозди вон. Надевает тапки. И веселым голосом кричит «Подъ-е-ом!» молодым людям, весьма заинтригованным таким ходом дела.
Разумеется, они продолжают свои опыты. Испытывают новенького на «склочность». По пути на стройку (а новенький, как выясняется, назначен к ним бригадиром) эти парни пристраиваются сзади в ногу, имитируют строевой шаг. Могу удостоверить, что получается это у них очень смешно.
Что делает в ответ их новый начальник?
Читает нотацию?
Дуется?
Нет. Дав, конечно, по шее одному из парней (легонько), он показывает настоящую гвардейскую выправку: - вот как мы маршировали в 45-м. Парни озадачены.
Потом соседки по общежитию приглашают их всех в гости. Каждый танцует как умеет, а пластинка — одна, какой-то там модный твист. Надоело.
Дядя Александр говорит: «У меня тоже есть пластинка». «Неси!!» Он приносит. Ставит. Звучит фронтовая песня. Танцевать под нее, как вы понимаете, нельзя. Александр как-то не учел этого обстоятельства. Он принес что было. И именно теперь он выигрывает у этих парней, потому что они слушают эту старую фронтовую песню. Его песню.
В чем же удивительная сила этой ленты?
Ведь вот решена, и прекрасно решена здесь та самая «тема единства поколений», что давно заботит наше искусство. Секрет? Перед вами люди, не «представители» и не защитники «тезисов», а именно люди. И каждый готов видеть в другом человека, уважать судьбу, которая тому досталась. Здесь человек смотрит на другого с заведомым доверием. Бывало ведь иначе: в некоторых «спорных повестях» о молодежи представители поколений все больше пикировались. «Э, старый конь!» «Ах, вы, сопляки, вы жизни не знаете, да вы пешком под стол ходили, когда я...» и т. д. Здесь нет ничего подобного. Дядя Александр уважает в этих ребятах их юность, их наивное озорство, их право быть молодыми, их право дурачиться. Они уважают в нем опыт. Все построено на взаимоуважении личностей. И потому рассказ о маленькой строительной 'бригаде вырастает в рассказ о людях. Или о «единстве поколений». И образ дяди Александра (великолепно сыгранный Д. Абашидзе) воспринимаешь как символ опыта, благородства и мудрости.
Там есть поразительная сцена. Отправившись в Тбилиси на встречу ветеранов войны, дядя Александр ищет однополчан. Долго ходит, вглядываясь в лица. Никого. Пустеет площадь, ветер гонит по асфальту обрывки газет; Александр уходит медленно, плечи ссутулились. И вдруг — через площадь — голос: «Что, дружок? Никого не нашел?» «Никого». В наступившей тишине мы слышим стук костылей. Через площадь идет к Александру одноногий человек, и в те долгие минуты, пока он идет, пока сближаются фигуры на краю пустынной площади, а потом медленно уходят вместе, решается в нашем нравственном сознании один существеннейший вопрос. О том, что позволяет людям раскрываться навстречу друг другу. О том, что такое боль одиночества. И еще о том, что такое жизнь солдата, одного из тех, кто прошел четверть века назад путь к Победе.
Фильм Г. Мгеладзе «Свет в наших окнах», поставленный по сценарию С. Жгенти (назову наконец еще не упомянутых актеров, играющих молодых ребят: Г. Цитайшвили, Т. Толорая, Т. Циклаури),— еще одно свидетельство того качественного скачка, который происходит сейчас в грузинском кино. Без .последних грузинских лент невозможно представить себе советский кинематограф 60— 70-х годов. Не только потому, что эти картины несут подкупающее национальное своеобразие, входят, так сказать, в многоцветный спектр. А прежде всего потому, что в них решается кардинальнейшая нравственная проблема современного искусства — е них утверждается достоинство человека.
Л. Аннинский
«
Советский экран» №11, июнь 1970 года
