Любопытно проследить, как менялись пристрастия аудитории по отношению к одним из самых распространенных медиатекстов – фильмам. Вспомнить, как те или иные произведения разного уровня и жанров оценивались десять, двадцать, тридцать лет назад, какие из них становились фаворитами публики. Для этого воспользуюсь многолетними результатами анкетирования журнала «Советский экран», учитывая, что на анкету традиционно отвечали в основном молодые зрители, составляющие, как известно, большую часть аудитории. Для сравнения пристрастий самых активных зрителей (читателей журнала) со «среднестатистическими» вкусами обратимся также к цифрам общей посещаемости.
При этом, разумеется, надо иметь в виду условный характер этих цифр. К сожалению, российское общество в 50-е-80-е годы не было открытым: искажения и приписки были свойственны не только отчетам об урожаях зерна и хлопка, но и социологическим исследованиям, а сама наука социология оказалась в прочных тисках идеологического догматизма. Нередко случалось, что билеты, проданные, к примеру, на «Фантомаса», проходили в официальных документах под видом доходов от отечественного кинематографа... При всем том можно быть полностью уверенным, что высокие «кассовые» показатели «Бриллиантовой руки»(1969) или «Пиратов ХХ века»(1980), если и «скорректированы», то в меньшую сторону. Зато ревностным чиновникам ничего не стоило отдать чужие миллионы «зрительских душ» какому-нибудь «нужному», «идеологически выдержанному» скучнейшему опусу...
Как бы то ни было, отличия анкет «Советского экрана» разных десятилетий весьма существенны. В конце пятидесятых и в шестидесятые зрители выбирали лучшими фильмами года в основном заметные произведения искусства. Первенствовали «Судьба человека»(1959) С.Бондарчука, «Сережа»(1960) Г.Данелия и И.Таланкина, «Чистое небо»(1961) Г.Чухрая, «Девять дней одного года»(1962) М.Ромма, «Гамлет»(1964) Г.Козинцева, «Доживем до понедельника»(1968) С.Ростоцкого...
Убежден, что такой выбор аудитории помимо художественных качеств этих картин не в последнюю очередь объяснялся временным духовным подъемом, возникшим в эпоху «оттепели», массовой верой молодых зрителей в окончательное и бесповоротное преодоление прежних «ошибок» и «просчетов», в поступательное строительство «светлого будущего». И хотя этот историко-культурный период был противоречивым и непоследовательным, кинокритика тех лет в основном давала зрителям верные художественные ориентиры, поддерживая значительные произведения искусства, что в какой-то мере отражалось на зрительских симпатиях и антипатиях.
«Оттепель», казалось, раскрывала перед истинным талантом безграничные возможности. Резко расширилось кинопроизводство (в 1958 году было выпущено 102 фильма взамен 10-12 в начале 50-х). Обрели второе дыхание Михаил Калатозов и Сергей Урусевский, Михаил Ромм. Ярко, впечатляюще дебютировали Григорий Чухрай, Марлен Хуциев, Георгий Данелия... Фильмы недавних дебютантов получали призы на фестивалях, обсуждались зрителями и прессой. В начале 60-х уверенно заявили о себе Андрей Тарковский и Василий Шукшин, Элем Климов и Лариса Шепитько, Андрей Кончаловский и Сергей Параджанов, Михаил Калик и Михаил Богин...
Но в это же время пошла «на полку» картина Марлена Хуциева «Мне 20 лет», молодые герои которой пытались честно, но наивно и романтично понять историю, современность и самих себя. А тогдашний политический лидер, до глубины души возмущенный подобной «заумью», на важном совещании грозил поэтам и художникам, «оторвавшимся от народа», обещая, что покажет им «кузькину мать»... Неоднозначность тех лет отмечается, пожалуй, всеми, кто писал об «эпохе Хрущева».
Взамен главенствовавшей идеи преданности вождю стала культивироваться мысль о коллективности как в «низших», так и в «высших» жизненных сферах. Радостные сюжеты о дружных заводских и колхозных бригадах, школьных классах, крепких семьях, покорителях целинных земель, работниках райкомов и обкомов буквально заполонили «среднестатистические» фильмы конца 50-х - начала 60-х годов. Вместо почти полностью вымершего историко-биографического жанра, словно грибы после дождя множились лирические комедии, бытовые драмы и мелодрамы, возродился основательно забытый к тому времени детектив.
Брошенный с высокой трибуны лозунг: «Наши дети будут жить при коммунизме!» подспудно или впрямую определял идеологическую направленность многих фильмов. Конечно, авторы подобных картин старались избежать крайностей прошлых лет - явного извращения фактов, откровенной лжи и т.п. Но по-прежнему в ходу были «приклеивания ярлыков» (как жадно клеймил кинематограф «стиляг» и «индивидуалистов»!), «наведение румян» (даже самый тяжелый физический труд показывался на экране так, чтобы у зрителей оставалось приподнятое настроение), «игра в простонародность» (целый поток лент, снятый якобы в гуще народной жизни, но по сути являвшихся лубочным, утрированным отражением реальности), безграничная уверенность авторов в отсутствии малейшей альтернативы «рукотворным морям» и земледелию «по академику Лысенко».
Одна из главенствовавших идей немалого числа лент того времени была призвана уверить зрителей: для того, чтобы «догнать и перегнать» осталось лишь одно последнее усилие, существующие мелкие недостатки можно в кратчайший срок исправить «здоровым коллективом». Конвейерный кинематограф 60-х годов (особенно первой их половины) следом за своим предшественником 30-х и 40-х был проникнут пропагандистскими идеалами всеобщего экзальтированного энтузиазма, решительной борьбы, веселого и быстрого преодоления любых трудностей и преград. Противник, правда, стал иным: вместо «врагов народа», вредителей и шпионов герои фильмов шестидесятых боролись в основном с суровой природой и отдельными, легко устранимыми недостатками в быту и поведении отдельных, до поры, до времени несознательных товарищей по учебе и работе.
Тогда на экранах нелегко было представить себе развлекательную картину, лишенную подобной идеологической «начинки»...
Как и в предыдущие десятилетия, для массовой культуры конца 50-х - начала 60-х была характерна политическая конфронтация, отчетливо заметная даже в такой, казалось бы, экзотической картине, как «Человек-амфибия»(1962), авторы которой наряду со впечатляющими подводными съемками не забывали о критике «жестоких законов буржуазного общества».
С приходом к власти «команды» Л.Брежнева начался постепенный откат с «оттепельных» позиций. К концу 60-х сформировалась солидная «полка» из запрещенных чиновниками талантливых фильмов («Родина электричества» Л.Шепитько, «Ангел» А.Смирнова, «Комиссар» А.Аскольдова, «Андрей Рублев» А.Тарковского, «История Аси Клячиной...» А.Кончаловского и др.). Еще больше обострила ситуацию кремлевская акция «усмирения» чехословацкой демократии 1968-69 годов, за которой последовало ужесточение цензуры и новый удар по «неблагонадежной» творческой интеллигенции. К середине 70-х из России уехали такие известные кинематографисты, как Генрих Габай, Михаил Калик, Михаил Богин... Пожалуй, именно 1968 год стал своеобразным рубежом, оставившим позади надежды на реформы, отбросившим в страхе от «пражской весны» расширение культурных контактов. Это было началом мощного наступления консервативных сил по всем направлениям.
В самом деле, какой кинематограф нужен был обществу, которое медленно, но верно шло по экстенсивному пути к социально-политическому и культурному кризису? Кинематограф остропроблемного «морального беспокойства»? Кинематограф, сатирически бичующий мерзости жизни? Полно шутить... Разумеется, понадобилась совсем иная модель «ручного», послушного начальству кино, готового на любой, самый безрассудный призыв «сверху» подобострастно взять под козырек.
Кинематографу 70-х, каким его понимали тогдашние руководители, до зарезу нужны были ленты, исходящие из лакейского принципа «чего изволите?», сотканные из гипертрофированных приемов «наведения румян» и успокоительного психологического нажима, отводящего все сомнения по поводу бесконечных успехов и победных рапортов.
К тому времени обещания Н.Хрущева относительно построения к 1980 году материально-технической базы коммунизма были признаны волюнтаристскими. Перестали в виду явной «липы» муссироваться лозунги, призывающие в считанные годы перегнать Америку по всем основным экономическим показателям. Перспективы были отодвинуты в неопределенное будущее. К концу 70-х всё свелось к «крылатому» тезису, повсеместно напоминавшему, что экономика «зрелого социализма» должна быть экономной...
На верхних и нижних этажах власти сидело в уютных креслах немало чиновников, уверенных, что всё и так донельзя замечательно, зачем же к чему-то стремиться и что-то менять. К чему, например, ворошить старое? Да и современность лучше изображать, как на пунцовом первомайском плакате. Зачем это интеллигентское самокопание и сгущение красок? Правда, и бодрый энтузиазм прежних лет уже устарел: рекомендовалось все делать не спеша, потихоньку. А там видно будет. Что вам, больше всех надо?
Примерно такие рассуждения (обычно в несколько завуалированной форме) не раз, наверное, слышали авторы «неудобных» сценариев и фильмов, которым настоятельно рекомендовали «не высовываться». Происходила продуманная фильтрация кинопроцесса, вынуждавшая «строптивых» мастеров кино (Киру Муратову, Алексея Германа, Сергея Параджанова, Марлена Хуциева и др.), по сути, оказаться за бортом кинематографа, зато давала «полный вперед!» конъюнктурщикам и конформистам.
Но было бы неверно утверждать, что массовая культура 70-х-первой половины 80-х сплошь состояла из утешительно-успокаивающих лент. Как и в прежние годы конъюнктурный «маскульт» расцветал пышным цветом в исторической теме. Общая идеологическая тенденция, направленная на спрямление острых углов, превращающая историю в бесконечную череду побед, использовала хорошо отработанный в прошлом прием «фигуры умолчания» (или, иначе говоря, «селекции», отбора только выигрышных в пропагандистском плане тенденций). В то время существовали и так называемые «закрытые зоны», о которых не принято было даже упоминать. К примеру, многие подлинные исторические деятели автоматически исключались из киносюжетов, чем, несомненно, подрывалось доверие к экранным событиям. Похожая участь была уготовлена трагическим проблемам, связанным с массовыми репрессиями времен коллективизации, 30-х-40-х годов, насильственным переселением крымских татар и народов Северного Кавказа и т.д. Попытка же осмыслить историю без ретуши, откровенно и честно («Проверка на дорогах» А.Германа, «Комиссар» А.Аскольдова и др.) встречались тогда в плотные бюрократически-перестраховочные штыки.
В сильном документальном фильме «Звезда Вавилова»(1985) С.Дьяченко и А.Борсюк впервые в российском кино приоткрыли завесу молчания вокруг порочной деятельности академика Лысенко и его сторонников, дорого обошедшейся сельскому хозяйству страны. Увы, все предыдущие годы кино старательно обходило эту тему, выпуская радужные ленты о том, как личная инициатива напористых молодых хозяйственников ломает любые преграды («Человек на своем месте»,1973; «С весельем и отвагой», 1974 А.Сахарова и др.).
Любопытные метаморфозы за последние тридцать лет произошли на российском экране и в трактовке темы сталинизма. В 1961 году вышел фильм Григория Чухрая «Чистое небо», где одну из лучших своих ролей сыграл Евгений Урбанский. Его герою - бывшему летчику Астахову пришлось испытать всю тяжесть последствий теории «человека-винтика», недоверия и подозрительности, которые сполна ощутили после войны многие, не по своей воле побывавшие в плену наши соотечественники. Эта темпераментная и эмоциональная картина получила главный приз Московского кинофестиваля и заслужила успех у зрителей, но... в 70-е годы была надежно спрятана на полке - подальше от кинозалов и телеэкранов.
Причина, разумеется, была не в забывчивости составителей кинопрограмм. Просто во имя воцарения на экране все той же адаптированной истории решено было не трогать «больную тему». Уже с середины 60-х из фильмов практически исчезли любые упоминания о «культе личности», о кровавых преступлениях сталинщины. Образ самого Сталина от картины к картине приобретал все большую внушительность и фундаментальность, что в конце концов привело к «Победе»(1985) Е.Матвеева и «Битве за Москву»(1985) Ю.Озерова, где, на мой взгляд, в максимальной степени сказались идеализированно плакатная трактовка, назидательная иллюстративность, близкая к сталинистским кинофорвардам «Клятва»(1946) и «Падение Берлина»(1949).
Практически до самой горбачевской перестройки художникам, стремящимся отразить историю без парадного глянца, объективно и правдиво, приходилось строить многие линии своих произведений на намеках и аллегориях, а то и в притчеобразной форме. Классический образец исторического и политического подтекста - прекрасный фильм А.Германа «Мой друг Иван Лапшин»(«Начальник опергруппы», 1981), рассказывающий о драматическом времени 30-х.
Весьма характерным в смысле лакировки исторических противоречий, типичной для массовой культуры, представляется мне масштабная мелодрама «Анна Павлова», где авторы сделали все, чтобы представить образ выдающейся русской балерины идеальным, лишенным конфликтности. Картина даже не пыталась всерьез ответить на вопрос: почему же героиня так и не вернулась на Родину? Романтически-приподнятая трактовка характера допускала лишь однозначно исчерпывающий ответ: мешали контракты, заключенные на выступления в различных странах мира. И только? Насколько плодотворнее мог быть путь правды...
Не лучше было и, к примеру, с историей Первой Конной. Есть широко известная «Конармия» И.Бабеля. Почему бы ее не экранизировать? Но в соответствии с «адаптационной» установкой для кино пишется «лакировочный» сценарий «Первой конной», имеющей с произведением Бабеля весьма отдаленное сходство...
В чем причина? Думается, опять-таки в желании внутреннего и внешнего редактора срезать болезненно острые иглы конфликтов, превратить персонажей фильма в послушных идеализированных манекенов с веселым румянцем на щеках. Патологическая боязнь натурализма, свойственная бюрократам от искусства, приводила к невозможности воплощения на экране не укладывавшихся в стереотипы произведений.
Разумеется, у нас были и есть правдивые исторические фильмы. Картины А.Германа, «Иди и смотри»(1985) Э.Климова, «Восхождение»(1976) Л.Шепитько и др. Однако не будь перестраховочной «двойной бухгалтерии», таких фильмов могло быть больше.
Адаптированная история на экране была основана на изначальном недоверии к зрителям, на опасливом кулуарном шепотке «как бы чего не вышло», на боязни дискуссионности, на беззастенчивом желании «выпрямить» политические и социальные зигзаги во имя идеализированных до слащавости «положительных примеров», на убаюкивающем стремлении к спокойной жизни.
А ведь самая горькая правда, как известно, намного дороже сладкой лжи. Беда российского исторического кинематографа прежних десятилетий заключалась в том, что вместо того, чтобы говорить о случившемся, он сплошь и рядом пытался фантазировать на тему того, что могло случиться при идеальном (для данного руководства) стечении обстоятельств, выдавая эти догматические фантазии за реальность.
Бесспорно, прямая зависимость между выходом фильма в прокат и минимумом авторских мыслей и рассуждающих героев была характерна отнюдь не только для исторических фильмов. Впрочем, разбег, взятый российскими кинематографистами во времена «оттепели», оказался столь мощным, что как в 60-е («Обыкновенный фашизм» М.Ромма, «Июльский дождь» М.Хуциева, «В огне брода нет» Г.Панфилова и др.), так и в 70-е («Калина красная» В.Шукшина, «Зеркало» и «Сталкер» А.Тарковского и др.), на российские экраны выходили этапные работы. Но правило было в ином...
Итак, хотя рядовой «маскульт» предполагает (и, как правило, имеет) довольно ощутимый кассовый успех, он вовсе не претендует на обязательные лавры прокатного лидера. Более того, возьму на себя смелость утверждать, что есть даже некассовая «массовая» культура - неизбежное следствие отчаянного непрофессионализма и творческой несостоятельности авторов.
На первый взгляд, здесь возникает явное противоречие: как же так - «массовая культура» и без массового зрителя? Но на практике все проще: опус, изначально задуманный, как «маскульт» на деле получается столь беспомощно унылым и скучным, что терпит финансовый крах. На Западе такое тоже встречается довольно часто...
Само собой, развлекательный кинематограф 70-х знал и отдельные удачи («Белое солнце пустыни» В.Мотыля, «Мимино» Г.Данелия, «Свой среди чужих...» Н.Михалкова и др.). Но их, увы, было слишком мало...
Конечно, весьма наивным оказалось бы представление взаимоотношений «медиа -аудитория» в одностороннем ключе: дескать, публика стремилась к картинам А.Тарковского и А.Германа, а коварные чиновники навязывали массовую культуру. Конечно, захватившие лидерство именно в 70-е годы мелодрама и детектив для высокопоставленных составителей «темпланов» казались идеальными в развлекательно-отвлекающем смысле. К примеру, концентрация зрительских чувств на любовных переживаниях имела своего рода терапевтический смысл, позволяла перевести в дозволенное начальством русло все те негативные эмоции, которые накапливались в реальной жизни (особенно у женской половины аудитории).
Но неужели у самих зрителей не было тяги к такого рода яркому, эмоциональному зрелищу? Или не смотрят такого рода картин в сверхблагополучной Швейцарии?
В том-то и дело, что потребность в сильных эмоциональных потрясениях - будь то на детективной или на любовной почве присуща зрителям изначально. Иное дело, что в определенные моменты российской истории она подавлялась силовыми приемами.
Правда, существует мнение, что массовый успех медиатекста и успех истинного предпочтения - вещи порой отличные. Дескать. Посмотрят (прочтут, прослушают) миллионы, а оценят положительно - тысячи. Или, наоборот, утверждается, что мнение читателей специализированного журнала не может быть эталоном для общей ситуации, так как далеко не все люди читают прессу и имеют столь устойчивое стремление к культуре, чтобы заполнять анкеты и отсылать их в редакцию.
Отчасти это справедливо. К примеру, лидерство в анкете киножурнала вовсе не означает аналогичного первенства в российском прокате, где первые места прочно удерживают фильмы развлекательного плана. И это закономерно, так как на анкету о лучших фильмах года отвечают, как правило, самые активные и «насмотренные» зрители.
Однако статистика общего проката подтверждает неслучайность оценок читателей «Экрана». Практически все (за редким исключением) лидеры российского проката 60-х-80-х годов в том или ином порядке вошли в двадцатку лучших картин по данным анкетирования журнала. Так, «Пираты ХХ века»(1980)Б.Дурова, ставшие поистине чемпионом проката (86,7 млн. зрителей за первый год демонстрации), в журнальной анкете вышли на одиннадцатое место. Мелодрама «Москва слезам не верит»(1980)В.Меньшова, на которую было продано свыше 84 миллионов билетов, - на первое место. Комедии Л.Гайдая «Кавказская пленница»(1967) и «Бриллиантовая рука»(1969), собравшие по 76 миллионов почитателей, оказались на седьмом и восьмом местах. В десятке прокатных лидеров оказались оперетта «Свадьба в Малиновке»(1967) А.Тутышкина (74 миллиона зрителей и восьмое место у читателей журнала), «Экипаж»(1979) А.Митты (71 миллион) и «Щит и меч»(1968) В.Басова(68 миллионов), попавшие на второе место по опросу читателей. То же можно сказать о «Всаднике без головы»(1976) В.Вайнштока (68 миллионов зрителей), «А зори здесь тихие»(1972) С.Ростоцкого и «Человеке-амфибии»(1962) В.Чеботарева и Г.Казанского (по 65 миллионов зрителей).
В целом по результатам общего проката развлекательные фильмы, начиная с конца 60-х, все чаще становились лидерами. Причем во все эти годы самыми популярными жанрами неизменно были комедии: «Джентльмены удачи»(1972) А.Серого (65 миллионов), «Иван Васильевич меняет профессию»(1973) Л.Гайдая (60 млн.), «Афоня»(1975) Г.Данелия (62 млн.), «Служебный роман»(1976) Э.Рязанова (60 млн.); приключенческие ленты, детективы: «Корона Российской империи»(1974) Э.Кеосаяна, «Трактир на Пятницкой»(1976) А.Файнциммера (54 млн.), «Петровка, 38»(1980) В.Григорьева (53 млн.), «Десять негритят»(1988) С.Говорухина (33 млн.); мелодрамы: «Мачеха»(1973) О.Бондарева (59 млн.), «Табор уходит в небо»(1976) Э. Лотяну (64 млн.), «Мужики!»(1982) И.Бабич (38 млн.) и др.
Причем, можно отметить также, что за редким исключением (вроде «Москвы...» и «Экипажа») посещаемость картин-лидеров снижалась вместе с посещаемостью всех остальных кинематографических лент, подтверждая тем самым сложившуюся во всем мире систему перераспределения молодежного досуга в пользу поп-музыки, телевидения, видео, спорта, Интернета...
В итоге можно сделать вывод, что предпочтения зрителей-читателей «Экрана» достаточно представительно отражают вкусы широких слоев аудитории. Да и в жанровом отношении «кассовые» и «анкетные» лидеры во многом совпадают: вне зависимости от смены лет с конца 60-х по 80-е преобладают комедии, приключенческие боевики и мелодрамы.
Однако есть и существенные различия. Среди кассовых фаворитов очень редко встречаются картины высокого художественного уровня, зато в первых призерах «Экрана» немало подлинных произведений искусства. Но и здесь интересна эволюция анкетных предпочтений публики. В 60-х в первую десятку попадали такие выдающиеся работы, как «Добро пожаловать, или Посторонним вход запрещен!»(1964) Э.Климова, «Развод по-итальянски»(1961) П.Джерми, с опозданием вышедшие в российский прокат «Дорога»(1954) Ф.Феллини и «Пепел и алмаз»(1957) А.Вайды...
С начала 70-х вкусы аудитории, несомненно, стали меняться в иную сторону - на первом месте в журнальной анкете все чаще оказывались посредственные в художественном плане ленты («Мачеха», «Молодая жена», «Мужики» и др.). Серьезный кинематограф («Начало» Г.Панфилова, «Красная палатка» М.Калатозова, «Монолог» И.Авербаха, «Калина красная» В.Шукшина, «Погоня» А.Пенна, «Ромео и Джульетта» Ф.Дзеффирелли, «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» С.Поллака) выходит в лидеры гораздо реже.
Мой двадцатилетний опыт ведения школьного кинофакультатива, молодежного кино/видеоклуба и спецкурса по медиакультуре в нескольких вузах, позволяет утверждать, что, по крайней мере, с середины 70-х годов «властителями дум» молодых зрителей были именно лидеры анкет «Экрана»: «Ирония судьбы»(1976), «Служебный роман»(1978), «Вокзал для двоих»(1983), «Жестокий романс»(1984) Э.Рязанова, «Молодая жена»(1979) Л.Менакера, «Москва слезам не верит»(1980)В.Меньшова, «Вам и не снилось...»(1981) И.Фрэза и др.
Кстати, феномен успеха фильма И.Фрэза объясняется тем, что на протяжении десятилетий российские фильмы на так называемую молодежную тему почти всегда имели немалый зрительский успех, хотя с ними и происходили всяческие метаморфозы.
Увы, ни в этой картине, ни во многих других фильмах тех лет («Несовершеннолетние», «Это мы не проходили», «Признать виновным», «Моя Анфиса» и др.) не было даже попытки приблизиться к аналитичности драмы Марка Осепьяна «Три дня Виктора Чернышева»(1968). Полная несостоятельность, серость положительных героев, противопоставленных плакатной броскости отрицательных персонажей, наивное утверждение: мальчики балуются, потому что не занимаются спортом... Вот лишь некоторые приметы этого потока. Его создатели, очевидно, хотели, чтобы для молодых зрителей, пришедших в кинозал, характеры и поступки героев фильмов были понятны как рисунки в азбуке. Отсюда и контраст между «плохим» меньшинством и «хорошим» большинством на экране. Последние были скромно, но аккуратно одеты, говорили «правильные» слова, занимались самбо и регулярно посещали разного рода кружки по интересам.
Фальшь, пусть даже в малейших деталях, диалоги с лексикой, не свойственной обычным школьникам, несоответствие возраста актеров их героям - все это сразу замечалось молодыми зрителями: между ними и экраном возникал барьер отчуждения.
Времена второй половины 80-х - начала 90-х решительно изменили тематику молодежного кино. Если в известной картине Юлия Райзмана «А если это любовь?»(1962) утверждалось право школьников на дружбу и любовь, не омраченную мещанскими пересудами, то в конце 70-х – начале 80-х это право было уже неоспоримым («На край света», «Розыгрыш», «Школьный вальс», «Вам и не снилось...»). Речь шла о многообразии, сложности мыслей и чувств молодых, их противоречивых отношениях друг с другом, со взрослыми, о первых самостоятельных шагах, победах и поражениях. И, наконец, «перестроечная» «Маленькая Вера»(1988) Василия Пичула стала первой ласточкой в череде последующих лент, отстаивающих право молодых на свободу сексуальных отношений.
Но, как говориться, не сексом единым: в снятых во второй половине 80-х «Аутсайдерах» Сергея Бодрова открыто говорилось о вине общества за искалеченные судьбы молодых героев картины, ощущавших себя ненужными нахлебниками. Сталкиваясь с душевной черствостью и бюрократизмом мира взрослых, ребята из провинциального самодеятельного ансамбля волей-неволей пытались приспособиться к тому миру и платили ему тем же равнодушием...
Ломка цензурных барьеров вызвала бурный прилив разоблачительных и обвинительных фильмов на молодежную тему. Российский кинематограф пытался наверстать упущенное. Действие картин тех лет («Поджигатели», «СЭР», «Авария - дочь мента», «Казенный дом» и др.) переносились из отхожего места в карцер, из обшарпанного сарая - в темноту подвала. Насилие, наркомания, жестокость... Сюжетные мотивы знаменитого «Чучела»(1983) Ролана Быкова тоже были поставлены на поток и отрабатывались, что называется, «на все сто». Школьно-разоблачительную тему пополнили картины «Шантажист», «Соблазн», «Публикация», «Куколка» и т.д.
Появление такого рода неоконъюнктуры в фильмах о молодежи, на мой взгляд, было вполне закономерным: кинематографисты, получившие долгожданную возможность сказать о наболевшем открыто, спешили выкрикнуть, выплеснуть на экран все, что волновало их многие годы. Увы, в большинстве случаев это была поверхностная публицистика, составленная из коллекции похожих сцен, переходящих из одной картины в другую, что сводило на нет критический пафос прямолинейно декларируемых идей.
В итоге в середине 90-х наступил неизбежный отлив молодежной киноволны. Судите сами, если в 1989-1991 на российские экраны выходило примерно по два десятка «молодежных» фильмов ежегодно, а в 1992 - даже тридцать, то в 1993 году сюжеты лишь десяти картин так или иначе затрагивали проблемы молодых. В 1994-1997 годах - и того меньше. Среди этих фильмов встречались порой достойные работы талантливых мастеров («Дюба-Дюба» Александра Хвана, «Любовь» Валерия Тодоровского, «Настя», «Орел и решка» Георгия Данелия), но в целом, как мне кажется, обнаружилось стремление переориентировать молодежную кинотематику в сторону чистого развлечения, понимаемого, увы, не на уровне Роберта Земекиса («Назад в будущее») или Клода Пиното («Бум»), а в духе китчевого беспредела «Веселенькой поездки», «Авантюры» или «Супермена поневоле».
Когда российская политико-экономическая система 70-х-80-х пыталась замаскировать многочисленные раковые опухоли демагогическими разговорами и обещаниями, это вызывало массовое отторжение, особенно у молодежи. Настроения разочарования, пассивного, часто не до конца осознанного молчаливого протеста молодых искали выход. И находили его в увлечении «запретной» рок-музыкой, развлекательными фильмами, погружающими зрителей в сказочный и увлекательный мир с активными, целеустремленными, страдающими и обретающими счастье героями... Если же на экране и появлялись проблемные фильмы, то они часто оказывались в ситуации «наименьшего благоприятствования», как у официальной кинопрессы, так и у кинопроката.
В результате произошло следующее: критика потеряла доверие у читающих кинопрессу зрителей. А, выбирая между скучными, тяжеловесными «заказными» картинами и развлечением, пусть и невысокого уровня, аудитория неизбежно склонялась к последнему.
Какие же фильмы получали у зрителей самые низкие оценки? В 70-х худшими были названы ленты, в самом деле, чрезвычайно слабые: «Последний день Помпеи»(1973) И.Шапиро, «Здравствуй. Река»(1979) И.Ясуловича и др. Скучные и неудачные работы не спасал от прокатного и анкетного» провала даже зрелищный и развлекательный жанр...
С 1980 по 1985 год редакция «Советского экрана» не решалась обнародовать «черные списки» зрительских антипатий. Этот перерыв, на мой взгляд, не случаен. На рубеже 70-х-80-х годов наиболее остро обозначился кризис кинематографа и системы проката. За семью печатями были данные о тиражах картин и присвоенных им категориях качества, чрезвычайно скупо публиковались цифры кинопосещаемости...
Именно тогда в десятке лидеров анкеты журнала обосновались ленты конъюнктурно-злободневные, более чем поверхностно отражающие реальные политические и исторические события («Случай в квадрате 36-80», «Победа» и др.).
И если каждая новая серия о похождениях красавицы Анжелики собирала около сорока миллионов зрителей, то настоящим кассовым рекордсменом стала «мыльная» мексиканская мелодрама «Есения», собравшая около ста миллионов зрителей за первый год демонстрации. Она опередила даже таких признанных чемпионов, как «Пираты ХХ века» и «Танцор диско».
Любопытно, что эта тенденция подтвердилась и проведенном мной в ту пору локальном «срезе» кинопосещаемости в Таганроге (население около 300 тысяч жителей), где среди лидеров оказались такие ленты массовой культуры, как «Пришло время любить» З.Чолича (77 тыс.), «Чудовище» К.Зиди (64 тыс.), «Будьте моим мужем» А.Суриковой (64 тысячи зрителей), «Кто есть кто» Ж.Лотнера (63 тыс.), «Бездна» П.Йетса (52 тыс.), «Шестой» С.Гаспарова (45 тыс.), «Карнавал» Т.Лиозновой (40 тыс.). Замечу, что Таганрог неоднократно назывался социологами, проводившими многочисленные опросы, одним из типичных средних городов страны, так что такая киноориентация - зеркало общей зрительской тенденции выбора и оценки фильмов.
Безусловно, свойственный массовой культуре феномен компенсации - закономерный итог контакта зрителя с искусством, восполняющий недостающие человеку чувства и переживания. При этом популярное кино дифференцированно и рассчитано на людей с самыми разными вкусами. Порой воздействие очередного кинохита опирается на профессионализм режиссера, актеров, оператора, композитора, художника, умеющих создать яркое, привлекательное по форме зрелище. Или вот такой, на первый взгляд, парадоксальный вариант: фильм плох и уже забыт, а музыка к нему настолько хороша, что продолжает исполняться и нравиться публике.
К несчастью, начиная с начала 90-х годов, когда кинопосещаемость в России стала резко снижаться, а экран захлестнула волна бесцензурной «чернухи» и «порнухи», цифры прокатного успеха или неуспеха стали коммерческой тайной за семью печатями. С другой стороны, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сделать простой вывод: если средняя заполняемость российских кинозалов (кроме нескольких десятков престижных залов, оборудованных «долби») составляет сегодня 5-7%, то и кассового успеха как такового тоже нет. Даже у боевиков Спилберга. Теперь пытаются подсчитать количество проданных видеокассет или рейтинги телевизионных показов, однако эти цифры весьма приблизительны...
Вместе с тем общая тенденция зрительской тяги к массовой культуре, бесспорно, сохранилась и на рубеже ХХI века. Просто из кинозалов зрители переместились к домашним экранам.
Александр Федоров
