Афиша: «Интердевочка», в гл. роли - Е. Яковлева». И длинная очередь у входа в кинотеатр. Название — буквами большими, имя — маленькими. Имя зрителям, входящим в кинотеатр, мало о чем говорит, выходящим — запоминается в связи с фильмом. К нему уже прибавляли: «новая звезда». Пройдет время — фильмы будут запоминать в связи с её именем. И потому: Елена Яковлева — дубль первый?
Но «Интердевочка» в актерской судьбе Яковлевой — дубль не первый и даже не второй. Все началось значительно раньше.
Выпускнице ГИТИСа, зачисленной в труппу ее любимого театра «Современник», была доверена роль в спектакле «Двое на качелях» Гибсона. Дебют Лены стал событием — много лет шедший спектакль зазвучал так, словно был поставлен сегодня.
Затем ее пригласили Абдрашитов и Миндадзе на роль Марии в фильме «Плюмбум, или Опасная игра». И хотя все внимание зрителей и критики было сосредоточено на главном герое, лицо его «золотой рыбки» запомнилось. Внешне спокойное, оно выдавало человека, живущего на грани нервного срыва. Правда, почти ни у кого из зрителей, посмотревших «Интердевочку», главная героиня никак не ассоциируется с актрисой, игравшей в «Плюмбуме». А казалось бы, грим не изменял лица до неузнаваемости. Меняется сама Яковлева.
Ее героини простодушны и не способны на обман и хитрость. Они не владеют аппаратом безукоризненной логики, помогающим просчитывать свои и чужие поступки. Они импульсивны — и, не понимая многого, чувствуют все безошибочно. Их открытость и наивность сочетаются с врожденной женской мудростью. Они — высокоразвитые существа, не в смысле интеллектуальности (хотя и умны), а в смысле тонкой внутренней организации, мгновенно реагирующей на вибрации чужой души. Восприимчивость к боли другого и всплески собственной боли, передающиеся зрителям, делают их похожими и на Настасью Филипповну, и на князя Мышкина одновременно. Только это современный симбиоз, ибо героини Лены Яковлевой абсолютно органичны в своем времени. Нервные, издерганные дети XX века, сочетающие жестокость с нежностью, грубость с деликатностью.
Робкое противостояние Марии Плюмбуму рождает между ними состояние притяжения, ибо, несмотря на разницу в возрасте, их полярность составляет единый характер молодого поколения. Потому после всех издевательств прощальный жест Марии на вокзале полон материнской нежности, в нем — сознание трагизма будущего этого мальчика и своего собственного. И ее интердевочка гораздо больше просто человек своего времени, чем человек своей профессии. Снимая ночной «рабочий» туалет, она словно сбрасывает карнавальный костюм, оказываясь обыкновенной девчонкой 80-х годов.
Одно лишь в ее героинях не укладывается в традиционные представления о современном человеке. Они слишком щедры на чувства и внимание к людям. Сквозь безупречно современный облик нет-нет да и проглядывает что-то, роднящее их с героинями века девятнадцатого. (Убеждена, что ни одна наша актриса не сумела бы сейчас так интересно сыграть Нину Заречную, как смогла бы Елена Яковлева.)
Молодое поколение часто обвиняют в эгоизме, жестокости, прагматичности, даже в бездушии. Но у нас есть душа. И в героинях Яковлевой проявляется не всем открытая душа нашего поколения. Отсюда их дисгармония с миром, и беспомощность, и страстность. Потому они так ранимы — у души ведь нет оболочек.
...Мы сидим на диване в маленькой комнатке коммунальной квартиры, называемой «общежитие театра» (Лена не москвичка, приехала из Харькова, а большую часть жизни прожила в Сибири). Между нами — магнитофон и Грей, временами встревающий в разговор со своими собачьими мыслями. Грей — коккер-спаниель нежно-бежевого (как кажется мне), розового (как утверждает хозяйка) цвета.
Я шла на встречу с Леной с некоторым страхом. За время, что знаю ее по кино- и театральным работам, у меня сложился определенный образ. И понимая, что образ, создаваемый актером, почти никогда не совпадает с его человеческой сутью, опасалась разочарования. Но... Лена оказалась именно такой, какой она существовала в моем воображении (и, вероятно, в сознании многих зрителей). И героини ее, поняла я, рождены не умом и холодной фантазией — в них прожиты возможные варианты ее собственной судьбы. Впрочем, несколько опрометчиво заявлять такое после выхода «Интердевочки».
— Когда была премьера фильма в Дубне и Тодоровский представлял меня зрителям, кто-то крикнул из зала: «Что вы нам тут рассказываете! Все знают, что в фильме снималась настоящая проститутка!» Петр Ефимович ужасно за меня обиделся и возмутился: «Как вы можете так обижать женщину!» Я же сказала, что ничего обидного в этом не вижу, а к слухам уже привыкла. Понимаешь, мне кажется, что мало кто стал интердевочкой ради красивых шмоток и красивой жизни. Почти у каждой своя трагическая история, своя несложившаяся судьба. Мы и фильм снимали не о проститутках. Фильм о проституции был бы гораздо страшней, это вообще был бы другой фильм. Мы старались избегать бытовых подробностей и обобщений. Нам хотелось сделать фильм о судьбе одного человека, одной женщины. Он ведь и называется не «Интердевочки», а «Интердевочка».
Она теряется, если кто-то начинает высказывать ей свои восторги и благодарность, тут же стараясь куда-нибудь исчезнуть (и потому очень рада, что ее не узнают даже около кинотеатра, где идет «Интердевочка»). Предпочитает работу, а не оценку ее результата. У нее огромная сконцентрированность на профессии, вся жизнь подчинена работе, собственно, работа и есть ее жизнь. Про нее не скажешь: «Никогда бы не подумал, что она актриса». Рассказывая о ком-то, часто очень смешно, но не зло, изображает этого человека, диалог передает в лицах, внимательно наблюдает за собеседником, учится профессии и у партнеров, и у знакомых, и у первых встречных, и у собственной собаки («Грей, тебя не переиграешь»). Не интересуется вещами, с ее точки зрения, незначительными. В этот разряд входят косметика, тряпки, приготовление обедов, знание номера собственного телефона, кода в подъезде («нажимаю автоматически»), этажа, на котором живет («знаю, что последний»). Много читает, любит поэзию — одно время была увлечена идеей составить композицию из стихов Ахматовой и Цветаевой. Терпеть не может долгих телефонных разговоров, газет, сидения у телевизора и театральных сплетен. Уже которое лето проводит без отпуска, безбожно тратя его на съемки («Да не устаю я вовсе!»). Съемки у Сахарова в «Лестнице», на телевидении у Пчелкина в «Сердце — не камень» по Островскому, затем - сразу в трех фильмах: у Юрского («Короткий день перед праздником»), у Лонского («Воспоминания о муже» по повести Ю. Трифонова «Другая жизнь») и у Худякова («Мать Иисуса» А. Володина). Отдых для нее — скорее трагическая необходимость.
— Когда бывает даже небольшой перерыв в работе, кажется, что ничего не умеешь. Так получилось, что полтора года в Ермоловском театре не играла ничего серьезного. Правда, снималась в кино, но это совсем другое. А когда снова вышла в большой роли в спектакле «Прощай, Иуда...», показалось, что разучилась играть...
Чему обязана Лена своей известностью: счастливому стечению обстоятельств или закономерности? «Интердевочки» могло не быть. И не было бы мгновенной вспышки популярности. И все же в успехе Елены Яковлевой доля случайности не так уж велика, потому что она не просто типаж и не пустышка с даром лицедея. Она — личность. Ее героини интересны потому, что интересна сама актриса, их сложность— не от замысловатости сюжетов, а от сложности ее внутреннего мира. В Яковлевой есть редкое сочетание естественности и непосредственности ребенка с глубиной много думающего и чувствующего человека. И потому, если рассуждать, то не о появлении «новой звезды», а о появлении актрисы.
— Лена, а как же идея насчет композиции из стихов?
— Сейчас у меня полно работы, и я могу заниматься этим лишь для собственного удовольствия.
— Но это может пригодиться. Когда у тебя начнутся творческие вечера...
— Когда уже не будет настоящей работы...
Лена смеется. Смеюсь и я — в такую перспективу трудно поверить. Наш смех подхватывает Грей, оглашая ночную улицу радостным лаем. И мне в который раз хочется спросить: «Грей, ты хоть понимаешь?..»
Ольга Маурина
"Советский экран" № 16, 1989 год
