Из жизни «смешных» людей
Режиссер Михаил Швейцер не первый раз экранизирует литературные произведения («Время, вперед!», «Золотой теленок»), не впервые обращается он и к рассказам А.П. Чехова («Карусель»). «Смешные люди» М. Швейцера — тоже экранизация, конструктивно схожая с «Каруселью»: микроновеллы, нанизанные на один общий стержень; участие редкостного ансамбля известных актеров.
«Смешные люди», несмотря на настраивающее на веселый лад название, грустный фильм, что подчеркнуто даже изобразительно мягкой, зеленовато-коричневой гаммой цветового решения (оператор Михаил Агранович), обилием неярких, невыигрышных кадров. И это не кажется неожиданностью, хотя в картине использованы ранние, а значит, смешные рассказы Чехова.
Для пояснения мысли вернемся на мгновение лет на десять назад и заглянем в газетные и журнальные критические статьи, посвященные фильму
М.Швейцера «Золотой теленок». «Смешной роман и его грустная экранизация» — так с полным на то основанием называлась одна из тогдашних рецензий. Картина намного отличалась от своего первоисточника: понеся потери в области смешного, она выделила философский подтекст и тонкую иронию И.Ильфа и Е.Петрова. А уж в творчестве Чехова грусть — явление отнюдь не чужеродное, поэтому режиссерская трактовка представляется вполне правомерной. Исходя из нее, можно было бы назвать фильм. Например, «Скучные люди»...
Да и, действительно,, что тут смешного: на экране участники любительского хора провинциального городка: хормейстер (Е.Леонов), государственные чиновники среднего пошиба (О.Басилашвили. В.Стржельчик, В.Невинный), парикмахер (В.Золотухин), мастеровой (Л.Куpавлев), дьякон (В.Басов). В жизни им приходится несладко — одного избивает жена, от другого уходит невеста, третий попадает на каторгу, четвертый, напившись, отдает себя на растерзание собаке...
Режиссер акцентирует наше внимание на скуке, однообразии, безвыходности бытия хористов. Единственный просвет — приезд в город важной особы, которая, якобы, непременно должна обратить внимание на столь великолепно подобранное многоголосье. Но и этой надежде не суждено сбыться — все пошло по-старому: служба, репетиции, долгие бессмысленные разговоры...
Выбор актеров безошибочный: все они, можно сказать «купаются в ролях». Хороши женские образы властной следовательно (Н.Гундарева) и жеманной «либералки» при муже - взяточнике (Е.Соловей).
Но есть еще нечто, помимо хора объединяющее героев картины: страсть к рассматриванию семейных и видовых фотокарточек через линзу, отчего глаза смотрящих персонажей делаются жутковато огромными. Их увлечение объясняется не только относительной новизной фотографического искусства. Нo, скорее, склонности чеховских персонажей (и, разумеется, героев фильма) к самолюбованию, красивым словам, к страсти позировать перед объективом.
Так зрители незаметно подготавливаются к появлению маленького шедевра — романа в фотографиях, очень короткого по метражу, но вместившего в себя очень многое. В этой, без сомнения, лучшей части картины нет ни одного слова, более того — движения. На экране со скоростью калейдоскопа — достаточно медленной, чтобы успеть разглядеть суть, и достаточно быстрой, чтобы не вдаваться в детали, мелькают подлинные и стилизованные открытки и фотокарточки. Ангелы, Цветы. Грудной младенец. Он же, немного подросший, с маман. С гувернером. В кругу гимназистов. Выпускник. Развлечения с девушками. Студент. Пикник. Появились усы. Снова «шалости молодости». На охоте. Служба. Женитьба. Дети. Повышение. Солидная борода, седины. Высокий пост. Старец. Парадный портрет с орденами —
намученное восковое лицо. В гробу. Похороны...
Альберт Филозов едко и иронично сыграл (именно сыграл, несмотря на статичность изображения) ни много ни мало — целую жизнь, символ жизни многих чеховских героев, по видимости активную и действенную, а по существу никому не нужную, прошедшую впустую.
Уже одной этой новеллой фильм М.Швейцера заслуживает внимания. И жаль, что такие впечатление законченности и совершенства не остается после просмотра всей картины; может быть, потому, что режиссер слишком буквально следовал эпиграфу, в котором говорилось, что самые счастливые на свете — люди скучные и надоедливые. От некоторых эпизодов фильма в зал понемногу проникает скука... Но это, как говорится, недостатки, исходящие из достоинства. В целом, перед нами интересная попытка перенести на экран мир героев А. П. Чехова.
К Чехову или от Чехова?
Доказано на практике, что ранние произведения классиков легче поддаются экранизации, чем их последующие шедевры. Ведь подняться до уровня шедевра — задача, посильная только талантливому художнику. И здесь можно идти разными путями. Можно следовать Н.Михалкову, поставившему фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино» по мотивам одной из первых пьес А.П.Чехова так, что экранизация смогла сконцентрировать в себе основные темы зрелых произведений великого классика. А можно, подобно Э.Лотяну в фильме «Табор уходит в небо», раскрыть поэтический романтизм ранних рассказов А. М. Горького, исходя только из этого периода творчества писателя.
Какой же метод использует Эмиль Лотяну в своей картине «Мой ласковый и нежный зверь», поставленной по мотивам повести Чехова «Драма на охоте»?
В интервью, данном во время съемок, режиссер говорил о своем стремлении «снять пародийный слон чрезмерных страстей, сделать сценарную основу более прозрачной и легкой», но «оставить ощущение надвигающейся катастрофы, вечной драмы несоответствия душевных порывов и жизненных обстоятельств».
Да, Эмиля Лотяну, признанного поэта в литературе и кинематографе, всегда привлекали сильные, яркие, самобытные характеры и чувства («Это мгновение», «Лаутары»). В «Таборе...» поэзия и романтика заложены уже в литературном первоисточнике, и буря страстей, фантазии, цвета, света и музыки, которая разыгрывалась на наших глазах, была органично связана с прозой Горького.
Но кто же возьмется утверждать, что ранний Горький близок к раннему Чехову? Поэтому попытка создать на основе «Драмы на охоте» поэтический фильм кажется спорной. Безусловно, эта повесть, проникнутая элементами пародии, не типичной для А.П.Чехова. Но уже в ней чувствуется истинно «чеховское»: ирония автора по отношению к сюжету, жанру, криминальной мелодрамы, Камышеву. Последний, в свою очередь, наделен иронией к остальным действующим лицам, включая себя.
И вот эти немаловажные составляющие повести (начиная с ее названия) вошли в «слой», от которого режиссер стремился избавиться.
Так возник на экране благородный «ласковый и нежный» следователь Камышев (О.Янковский), утративший свое непривлекательные черты и юная обаятельная Ольга (Г.Беляева), настолько прекрасная в непосредственности и простоте, что кажется нелогичным ее открывшаяся в финале «коварная сущность». Даже вовсе Неприглядный тип – распутный пьяница граф Карнеев (К.Лавров) изображен не таким уж плохим, добродушным, безобидным и смешным чудаком. Зато управляющий имением Урбенин (Л.Марков) в картине неожиданно представлен как человек, способный избить жену (и это при его-то кротости!), хотя в повести недвусмысленно дается понять, что избиение — не более, чем фантазия Ольги...
В целом сюжет остался неизмененным. Драма одаренной личности — следователя Камышева, растрачивающего себя попусту в фактическом бездействии. Драма молодой провинциалки Оленьки Скворцовой, не устоявшей перед соблазном «избранного общества», принявшей его законы: ложь, обман, измену, неуемную жажду богатства и наслаждений. Смещены лишь некоторые акценты. Но они, как мы видим, далеко не маловажны для проникновения в суть чеховской стилистики.
В очень (так и хочется сказать чересчур) серьезном, проникнутом грустными, элегическими тонами тоски по усадебной «романтике» и многозначительной символикой фильме трудно уловить критические Чеховские пассажи, настолько возвышены, ласковы и нежны главные герои картины. Любуясь полуразрушенной усадьбой, запушенным парком и заросшим прудом, авторы картины уводят зрителей в сторону от чеховской иронии…
Правда, оператор Анатолий Петрицкнй, проявивший себя, как художник масштабного, эпического размаха («Война и мир»), обнаружил в камерном сюжете абсолютное чувство гармонии и красоты, безукоризненное владение цветописью и ощущением света, то ярко выхватываюшего из темноты искаженные, фантастические формы, то мягко, легко обволакивающего воздушные портреты и пейзажи всех времен года.
Колоритно и сочно изобразил Г.Григориу «иностранца» и негодяя Калидиса, удачно сделав лейтмотивом роли его невообразимую прожорливость. Намного меньше, чем в повести, уделено внимания цыганке Тине (С.Тома). Но эффектный эпизод, когда из темноты, чуть подкрашенной желтизной свеч, среди шумного хора доносится к Камышеву чистый, волшебный голос Тины, песней изливающей всю душу и любовь, запоминается надолго.
Юной дебютантке Галине Беляевой особенно удались начальные сцены фильма, когда ее героиня буквально слита с природой. В последующей части картины в игре актрисы временами все же чувствуется какая-то внутренняя напряженность, излишняя театральность.
Неотделимой частью образной ткани фильма стала музыка Э.Доги, особенно эмоциональной в одной из центральных сцен фильма – танце новобрачных, вернее, «неравнобрачных» - старика Урбенина и Ольги…
Итак, перед нами одновременно и похожие (сюжет, действующие лица), и различные (стилистика, образный строй) произведения. Но стилистика изменила слишком многое. И, думается, несмотря на частные удачи, «поэтизация» и «романтизация» чеховской повести оказалось ей во многом чужеродным…
«В те годы дальние…»
Повесть «Рассказ неизвестного человека» Антон Павлович Чехов закончил на рубеже 1892—93 годов — во времена крушения народовольческого движения, когда многим русским интеллигентам казалось, что «исхода нет» (А. Блок)…
Известный режиссер В.Желакявичюс («Никто не хотел умирать», «Кентавры») экранизировал «Рассказ неизвестного человека» в восьмидесятых годах двадцатого века. Отсюда, из сегодняшнего дня, ему можно было по-новому расставить акценты, попытаться дать иную трактовку чеховского произведения. Но режиссер исходя из творчества Чехова, сконцентрировался на теме отрицания писателем методов борьбы народничества, а именно — индивидуального террора как способа решения социальных проблем.
Трагедия народовольца Владимира Ивановича (Александр Кайдановский) в том, что он духовно сломлен каторгой и ссылкой, запутался в своих переживаниях и чувствах, лишился самого главного — веры в будущее и смысла жизни.
Трагедия потомственного аристократа графа Орлова, (к которому под видом лакея устраивается, выполняя задание народовольческой организации, Владимир Иванович), по сути - в том же. Умный, едко ироничный, Георгий Орлов (Георгий Тараторкин) давно уже выжег свою душу цинизмом, неверием в добро и гуманность человеческой жизни. Он — потребитель, бравирующий своим эгоизмом, неспособный даже на кратковременную вспышку любви.
Между ними — женщина. Восторженная, экзальтированная, изнеженная Зинаида Федоровна (Евгения Симонова). Она — вся порыв и надежда. Искренняя вера в любовь Орлова сменяется у нее не менее искренней верой в высокое предназначение Владимира Ивановича.
Но, следуя Чехову, режиссер отнюдь не склонен восторгаться поступками Зинаиды Федоровны. Не имея внутреннего стержня, она хватается за любую соломинку, лишь бы жить осмысленно, цельно. Но настоящей цели у нее нет. Горячее увлечение, каприз — вот ее стихия.
Восхищает мастерство актеров. Сдержанна, вся как бы направлена внутрь, в глубь души, игра Александра Кайдановского: отрешенный взгляд, устало-безвольные движения рук... С губ графа Орлова не сходит барски-пренебрежительная усмешка, глаза смотрят насмешливо, тонкие пальцы в любой миг готовы прочертить воздух чуть ленивым всплеском.
Мертвая, застывшая атмосфера официального Петербурга тонко воссоздана оператором Анатолием Кузнецовым - зеленовато-коричневые тона, осязаемая рельефность точной предметности интерьеров
Вместе с тем, режиссер, казалось бы, буквально во всем следуя Чехову, принес экранизации излишнюю рациональность. Наполнив фильм иронией и сарказмом, режиссер растерял, как мне кажется, чеховский лирический подтекст. Великолепно передавая безысходность существования Владимира Ивановича, Зинаиды Федоровны и Георгия Орлова, автор экранизации хотел еще сильнее заострить эту трагедию, но на деле как бы встал над героями фильма. Потому и вся картина воспринимается больше рассудочно, чем эмоционально.
Александр Федоров
(1979-1981 гг.)
