Есть в нашей жизни связи, в которых заключена изначальная мудрость рода человеческого. Дети и мать, дети и отец, сыновья, дочери... Одним словом, отношения, предопределенные природой и, на поверхностный взгляд, медленно и мало изменяемые обществом. Но мы-то знаем, что здесь и начинается общество, тут его истоки и первые измерения.
Мы видели картину Г. Чухрая «Жили-были старик со старухой». Дети и старики родители. В двух сериях. И вот — на этот раз обычного размера — картина В. Дербенева «Последний месяц осени», поставленная на киностудии «Молдова-фильм». Старики-родители и дети. Фильм сделан по рассказу Иона Друцэ — небольшому, законченному и мудрому, как восточные четверостишия.
В последние годы много читано и видано на эти темы. Однако главная опасность, подстерегающая художника, остается прежней,— назидательность! С большей или меньшей тонкостью, но откровенно преподанная «мораль». А зрители по-прежнему не любят, чтоб их поучали.
Семья должна жить на экране. Просто жить. Ее катаклизмам имя — повседневность. Поэзия же повседневности — трудно добываемая поэзия. Тут не «в грамм добыча» — в миллиграмм.
Если дети давно не навещали родителей, то что особенного, если старик отец отправился навестить детей? У тех своя жизнь, семьи, заботы.
Таков зачин «Последнего месяца осени», но зачин призрачный. Если стариком движет обида, то тут бы фильму и кончиться. Потому что какой же может быть «вывод» из обиды? Разве что: дорогие товарищи, не забывайте своих родителей, они вас родили, вырастили... Это правильно, но фильм-то зачем для этого городить!
Однако же фильм продолжается, потому что не обида двигала стариком. Поначалу вроде бы и обида, но по мере его «хождения» оказалось: нет, не она.
Между прочим, мотив стариковского «хождения» в современном кино стал одним из любимых. Вот и шведский режиссер И. Бергман отправил доктора Борга из «Земляничной поляны» в путешествие к истокам жизни. Проходя по трупам своих отношений с близкими, он понимает, что убивал их «на корню». Борг не обижается на близких, нет — это было бы слишком примитивно для такого умного (однако, как выясняется, не мудрого!) человека,— просто отстраняя их, он не желает даже вступать с ними в контакт.
Тончайшее и поэтичное раскрытие того, что есть в старом молдаванине, история его крепчайших, естественных связей с людьми и с землей, своей «поляной» — содержание фильма «Последний месяц осени» и мудрой, отточенной игры Евгения Лебедева.
Поначалу он ворчун, как все они — деды, но оказалось—он поэт. Стоило ему выйти за околицу родного села, как он сделался частью прекрасного молдавского пейзажа.
Как это произошло, мы и не заметили. Человек сросся с землей, он ее порождение, она дело его рук.
В. Дербенев известен съемкой фильма «Человек идет за солнцем».. Там он был оператором и живописцем разноликих связей человека и города. Здесь он поэт связи человека с природой.
Как ступает этот дед по земле, как ноги на нее ставит, как глядит на нее! Несмотря на обширные просторы, по которым шагает маленькая фигурка, старик не теряется в них, даже если его фигурка где-то совсем сбоку широкого экрана. Необозрима земля, но и человек на ней не былинка — вот смысл каждого кадра.
Монтаж фильма нетороплив, плавен. Ритм соответствует настроению главного героя, уравновешен и раздумчив. Поразительно поэтичны тона черно-белого экрана. Ненавязчивость, отсутствие резких «ударов» — вот, пожалуй, черты режиссуры В. Дербенева, предпочитающего пригласить нас присутствовать при интимных сценах, нежели объяснять их. Дербенев чувствует поэтику Друцэ, ибо это его поэтика. Счастливое совпадение!
...А старик все шагает, иногда молчит, иногда разговаривает, иногда щурится в не слишком открытой своей улыбке, а нас не покидает ощущение, что он везде дома.
Под высоким небом — дома, на вспаханной земле — дома, в необозримых предгорьях — дома, на деревенской свадьбе — дома.
Человек и земля, в которую он вложил свой труд,— одно. Целое. Эта тема возникает исподволь. Старик понимает эту связь, но, конечно, никогда не говорит о ней.
Оттого последнее, видимо, его «хождение по детям» полно неизъяснимой красоты, светится оптимизмом.
Еще раньше, чем тронулся он в путь, его навестила дочь. Дочери положено быть привязанной к родителям больше, чем сыновьям. Старик это понимает, так же как и то, что дочь «не вышла» долей, хотя и дети у нее, и муж, и работа. Мать ее жалеет, а старик щурится, думает. И вдруг понимает: дочь — яблоко недалеко от яблони откатилось. Но дороги детей должны быть длиннее дорог родителей, даже если это дороги мыслей лишь, а не дел...
И пришел старик к старшему сыну Андрею (Н. Тимофеев). А какая доля тракториста? «Он или пашет, или лежит под трактором».
Но это завидная доля, и пространства сына обширны. Старик спокоен. Он доволен уважением, которое оказывают сыну люди, женой его, шумливой расторопной украинкой. Тем, как все горит у нее в руках, и тем, что понимает она обычай. Ее роль — одна из удач фильма (актриса М. Булгакова).
«Ну, здесь все в порядке»,— думает старик.
Есть своя поэзия и в том, как лежит сын под трактором, и в том, как приходит он в ларек и как, увешанный сверх всякой меры покупками идет домой гордый. И ларечница и встречные понимают, что и надо так вот шествовать нагруженным: отец приехал!
Сын делает только то, что нужно, не суетясь. Люди за столом пьют и поют, не суетясь. В уверенности поведения героев, в отсутствии суеты — поэзия истоков жизни, ее устойчивости.
Идет старик дальше. В лес. Там лесником его другой сын, Антон. Если с трактористом и его окружением он был на равных, то здесь он побаивается. Тут необъяснимая и давняя его вина. Сын отделился и отдалился от родителей, да и от остальных детей. Сын пережил трагедию. В чем она, до конца так и не поняли мать с отцом, но одно поняли: просмотрели сына, не пришли к нему на помощь в трудный для час. А может быть, и не могли прийти; не по силам это им было. И сын живет бобылем, стережет лес, слушает его. Разговаривает с деревьями и со зверьем всяким, создал себе из леса религию. У старика сжалось сердце, но он понял, что есть недоступные ему чувства сына, понял важность его внутренней жизни и не осудил его. Все высматривал путь к нему.
Вот так они и ходили по лесу вдвоем, но каждый со своим. Хотели прилепиться друг к другу душой и не могли.
Лебедев удивителен в этих «лесных», почти безмолвных сценах, а сын (В. Фадеев) спокоен и сдержан, только менее значителен внутренне, чем хотелось бы...
И тогда отправился старик к самому младшему.
Но много раньше мы познакомились с другим, четвертым, его сыном — писателем, живущим в большом городе. Этот, четвертый, рассказывал нам об отце, о братьях, о сестре, о себе, о своем селе. То серьезно, то иронично, но всегда с любовью, волнуясь. Мы, как и старик, так его и не увидели, но полюбили. И все ждали, когда он заговорит. Если б не он, вряд ли мы столько узнали бы и почувствовали. Четвертого, невидимого сына — автора, «сыграл» Иннокентий Смоктуновский. Формально он читал «дикторский текст», на самом деле он жил в фильме.
А младший, Серафим (В. Смирнитский), в районном центре учится в техникуме. Он волейболист, он поэт (его уже печатали в газете), он будущий ветеринар, и он собирался жениться. Впрочем, он и в прошлом году собирался жениться.
Старик отнесся к его планам серьезно. Он не только любил, он понимал сына, юность его отца не раздражала. Ни скоропалительностью, ни узкими брючками, в которых появилась «невеста», ни столь отличным от молдавского села бытом молодежи, включающим в себя и «брючки», и портреты киноактрис, и какие-то вещи в современном стиле, и ежевечернюю прогулку по местной «улице Горького».
И они шагали, семнадцатилетний сын и старик отец, по этой улице напоказ, оба заложив руки за спину. Здесь Лебедев позволил себе быть эксцентричным актером, каким он бывает в иных своих ролях в театре. Юмористический штрих лишь усилил впечатление от его старика, который жил в ритме семнадцатилетнего сына, потому что понимал, что у того все серьезно, только не так, как в шестьдесят, а так, как в семнадцать. И еще отец понимал, что истинная мудрость — это войти в положение каждого.
Об этом своем понимании старик с восторгом и страстью рассказал случайному вагонному попутчику, такому же старику. Что они там говорили, мы не слышали, но они поняли друг друга: это было видно.
Фильм «Последний месяц осени» не претендует быть учебником мудрости, и, конечно же, он не «полотно». Авторы его не пытались выжать из незамысловатых ситуаций «большие проблемы». Он не интригует сюжетом, и вряд ли на нем можно «развлечься». В нем есть поэзия простых истин. Кто слышит эту поэзию и кому в наслаждение высокое искусство актера, тот, безусловно, оценит этот фильм.
А. Свободин
«Советский экран» № 1, 1966 год
