Смысл фильма точно, четко, без возможности каких-либо иных толкований выражен в названии «Никто не хотел умирать». Его поставил режиссер Витаутас Жалакявичюс. Вокруг предыдущей картины этого режиссера — «Хроника одного дня» — разгорелись жестокие споры еще на стадии ее создания, и прокатная судьба ее оказалась не слишком счастливой. Но каких бы точек зрения ни держались строгие редакторы и критики, они не могли не признать талант молодого кинематографиста, проявленный в этом фильме и в более раннем — «Адам хочет быть человеком».Талант Витаутаса Жалакявичюса — окрепший, возмужавший, помудревший — ощущается в каждом кадре кинотрагедии «Никто не хотел умирать.
Первое слово — самому Витаутасу Жалакявичюсу, не только режиссеру, но и сценаристу своей картины:
— Всегда трудно рассказывать, почему тобой избрана та или иная тема. Я имею в виду именно тему, а не материал, ибо для раскрытия одной и той же темы можно выбрать несколько сюжетов и несколько самых разных фонов. Но в каждом таком произведении должен чувствоваться автор со своими мнениями и мыслями по поводу волнующих его проблем. Я не очень верю, когда слышу или читаю, что «автор хотел изобразить события, свидетелем (или участником) которых он был». События изображают ученые, историки, иногда журналисты. Для драматурга же и режиссера материал — то же, что для скульптора глина или для поэта слово. Это возможность говорить с читателем и зрителем о жизни.
События фильма «Никто не хотел умирать» происходят в Литве в первые послевоенные годы. Подчеркиваю, это лишь материал... Потому что никто не хотел умирать ни в послевоенные годы, ни до войны, ни во время нее. Ни в Литве, ни в Новой Зеландии... Условия заставляют человека проливать кровь — свою и чужую. Кто же может быть судьей, кто может сказать, на чьей стороне правда? Живые. Те, кто выжил, победил, кто ценой жертв завоевал право жить и любить... В фильме широко показана лишь одна из воюющих сторон — братья Локисы, сыновья убитого националистами председателя сельсовета. Их драма, их слова и дела стали объектом повествования.
Те, кого мы называем буржуазными националистами, террористами, бандитами, действуют в фильме как разрушительная сила. Террористическая основа национализма, принесшая столько страданий нашему народу, без сомнения, сложное явление. Это материал для размышлений о близорукости и жестокости, эгоизме и наивности, пустых иллюзиях, словах и делах тех, кто лгал, и тех, кто верил в эту ложь. Это тоже послевоенные события, но уже другая тема, для другого автора...
В фильме В. Жалакявичюса нет проходных эпизодов, необязательных реплик и сцен. Он очень целен, и все в нем осмысленно, подчинено всестороннему рассмотрению волнующей автора проблемы. Когда вы будете смотреть картину, не пройдите мимо тех нескольких узловых моментов, на которых держится ее конструкция.
Вот к новому председатели сельсовета приходит женщина и просит выдать справку о том, что у нее родился ребенок. И в разговоре о разных разностях мелькает вдруг фраза, сразу делающая этот разговор значительным,— фраза о том, как трудно вырастить и воспитать человека и как легко его убить... Вот один из Локисов учитель, которому пришлось взять в руки винтовку, говорит матери, что сердце его противится ненависти и насилию, и она отвечает ему: «Не стыдись доброты, мой сын».
А другой брат, Донатас, ослепленный жаждой мести, пытается застрелить пленного безоружного бандита, который убил его отца. Но ружье дает осечку, бандит убегает, а потом, в бою, Донатас и он встречаются и оба падают мертвые, с простреленной грудью, друг подле друга. И еще один, крайне важный для понимания фильма эпизод. Старший брат, Бронюс, уже в финале боя смертельно ранит предводителя террористов. И тот, умирая, шепчет: «Не знаешь... Какая боль... Не знаешь...». «Не знаю»,— отвечает Бронюс, и в голосе его уже нет и следа недавней ярости.
Картина эта, жестокая по событиям, суровая по их изображению, глубоко гуманна и человечна. Как всякое крупное произведение искусства, она выходит далеко за рамки национальной трагедии и в то же время всеми своими корнями связана именно с Литвой, с особенностями ее быта, ее традициями.
— Дело не только в том, - поясняет режиссер, — что уклад жизни, темперамент, характер мышления моих персонажей литовский, что я стремился раскрыть национальный характер нашего крестьянина с его медлительностью и в то же время способного на взрыв страстей, столь же необходима была и историческая перспектива, выражен исконности, извечности народ духа, непокорного чуждым влияниям и насилию.
Известно ли вам, например, литовцы последними в Европе отошли от язычества? И даже когда им было навязано католичество, языческие обряды и представления еще долго сохранялись, переплетаясь — кощунственно, с точки зрения церкви,— с новыми обрядами и догматами. Дубовый лес у литовцев всегда считался местом священным, храмом. Вы обратили, вероятно, внимание на то, что камера несколько раз задерживается на прикрепленной к дубу деревянной скульптуре. Это не распятие, а языческие фигурки.
Таким образом, лесная дубрава — как бы один из героев фильма, как бы символ родной земли. И убийство ребенка, совершенное в лесу, должно восприниматься как святотатство, как преступление, вдвойне страшное.
В прояснении этой мысли, как, впрочем, и во всей картине, нам очень помогла камера Йонаса Грицюса, первоклассного оператора, прошедшего школу Андрея Москвина и Григория Козинцева. Ему в нашем дуэте принадлежит сдерживающее начало, лаконизм, скромность изображения. У него богатейшая палитра полутонов, тонкое чувство материала, фактуры. Он одновременно и очень земной и очень поэтичный. Я уж не говорю о том, что профессионализм Грицюса доведен до уровня высокого искусства.
— «Никто не хотел умирать» смотрится не просто с неослабевающим интересом, но все время держит зрителя в напряжении. Когда мы спросили режиссера, намеренно ли он стремился к этому, последовал утвердительный ответ.
— Отсутствие кассового успеха картины не может не огорчать режиссера. Раз люди не хотят смотреть фильм, значит, авторам не удалось облечь идеи в увлекательную форму. В своем последнем фильме я старался не забывать об этом.
— Мы обратили внимание еще на то, что некоторые актеры в вашей картине выступают в несвойственных им амплуа...
— Я бы сказал иначе: в амплуа, непривычных для зрителя. Действительно, Альгис Масюлис, например, который в кино обычно играл персонажей негативных, здесь проявляет себя в ином качестве, создавая образ доброго и мягкого человека — Миколаса Локиса. Иными предстают и Бруно Оя (Бронюс), и Донатас Банионис (Вайткус), и даже Бронюс Бабкаускас (Марцинкус), хотя и здесь ему не дано было проявить весь огромный актерский темперамент.
М. Долинский, С. Черток
«Советский экран» , 1966 год № 8
