«Берегись троллейбуса»
К концу съемок «Берегись автомобиля» я все-таки выучилась водить троллейбус. Ездила или уж, во всяком случае, сидела за рулем вполне уверенно.
Однажды у светофора (мы снимали у Самотеки, среди густого потока машин; я была за рулем, камера и режиссер рядом в троллейбусе — так что ничто со стороны не напоминало съемку) меня увидела актриса из нашего Театра сатиры, к тому времени бывшая уже на пенсии. Она переходила улицу, а когда случайно глянула на троллейбус, остановилась и, побледнев, прошептала: «Боже, какой кошмар! Такую актрису выгнали из театра!» И она произнесла гневный монолог о человеческой неблагодарности и о том, как горек актерский хлеб.
Пришлось мне сразу же за светофором останавливать троллейбус, догонять ее и объяснять, что я все еще работаю в театре, а не на городском транспорте.
Незнакомые тоже нередко принимали меня за настоящего водителя. Хуже всего было в тот день, когда я впервые выехала на линию. Мой шоферский опыт к тому моменту исчислялся двумя посещениями троллейбусного парка, где мне скоренько объяснили, что крутить, где нажимать, и для пробы несколько раз там же в парке дали прокатиться по кругу.
Съемка происходила на улице Разина. Кадр, который предстояло снять, должен был выглядеть так: Смоктуновский стоял на остановке и ждал меня. Проезжал один троллейбус, за ним другой, наконец, издалека, соблюдая положенный интервал, подъезжала я, и Смоктуновский бежал мне навстречу, радостно крича: «Люба!»
Э. Рязанов объяснил задачу. Я равнодушно кивнула головой, давая понять, что для меня все это пустяки и безделушки.
Еду. Думаю, почему это улица Разина такая неудобная — кривая какая-то, горбатая, сама под уклон тянет. Троллейбус между тем носит из стороны в сторону. Попутные машины в испуге шарахаются. Шоферы высовываются, кричат: «Кого сажают за руль! Она же всех передавит!» — и всякое другое, еще более лаконичное.
Чувствую, у меня за спиной начинает роптать массовка. Самые решительные стучат в дверь: «Остановите! Мы слезем!» Легко сказать: «Остановите!» Троллейбус почему-то катится еще быстрей. Конечная отметка уже совсем рядом. Смоктуновский доверчиво бежит навстречу, размахивая руками, и, как полагается по сценарию, кричит: «Люба!» За ним у камеры стоят, не подозревая о грозящей опасности, Рязанов, оператор Мукасеев и чуть поодаль вся группа. Почему-то начинаю думать о них в прошедшем времени: «Боже мой! Какие хорошие были люди, какие талантливые! Какие замечательные работники!»
Делаю последнее нечеловеческое усилие — выворачиваю руль. Троллейбус въехал на тротуар, сбил стойку с указателем остановки, затормозил. Рязанова это ничуть не смутило. Он не оценил сложности моих психологических переживаний. Видимо, желая меня подбодрить, он сказал: «Ну, что ж — первый дубль комом. Поехали еще раз!» Это-то и было самым страшным.
К концу дня кадр мы все же сняли.
Лично я не перестаю гордиться собой за то, что спасла для нашего кино Рязанова и Смоктуновского.
«Большая Берта»
Те, кто видел «Стариков-разбойников», быть может, помнят последний кадр: трое героев (Никулин, Евстигнеев и я) уходят вдаль, в ночной сумрак, а с неба падает легкий, пушистый снежок. Насчет снега было придумано еще в сценарии. Рязанов непременно хотел, чтобы шел снег.
Кадр снимали напоследок: вся картина уже была отснята, киноэкспедиция во Львове сворачивалась — была осень, в театрах открывались сезоны, пора было разъезжаться. Погода была — дождь, ветер. Все уговаривали Рязанова, что дождь вместо снега, да к тому же еще и ветер,— это будет ничуть не хуже. Даже еще лучше. Но Рязанова, при всей его доброте и мягкости, переубеждать, если он уже что-то решил,— дело обреченное.
Так на съемочной площадке появилось страшное скрежещущее сооружение наподобие пушки. Все называли его «Большая Берта», видимо, в честь той знаменитой пушки, из которой немцы в первую мировую войну обстреливали Париж. В отличие от своей тезки Берта стреляла бумажной крошкой, так что вроде бы действительно получалось похоже на падающий снег.
Берта оказалась существом прожорливым и зловредным. Весь запас «снега» она пустила на ветер за несколько минут, ничуть не заботясь, успеют снять кадр или нет. Снять его, естественно, не успели.
Никто не подозревал, что со снегом начнутся такие невероятные сложности. Звонили в Москву. Просили «снег». «Снег» обещали, но его все не было. Группа простаивала. Актеров требовали театры. Приходилось уезжать.
Вернувшись вскоре во Львов, я увидела странную картину. Вся группа сосредоточенно стригла ножницами тонкие импортные макароны. Рязанов принял героическое решение: зарядить ими Берту. Как выяснилось, уже были сделаны опыты с манной крупой и с овсяными хлопьями «Геркулес». Манка оказалась слишком легкой, «Геркулес» — слишком тяжелым. Предполагалось, что стриженые макароны будут в самый раз.
Кадр сняли. Берта исправно обстреляла нас макаронами. На снег это опять было не похоже.Впрочем, то, что падало с неба, никак не напоминало и макароны. Это немного утешало.
Актеры отбыли в очередной раз. Рязанов тоже полетел в Москву: доставать «снег».
Съемка откладывалась и переносилась. Евстигнеева никак не отпускал театр. Наконец, удалось выкроить для него «окно» на субботу и воскресенье. Два дня на один кадр — немало, но и немного, если учесть, что снимать нужно было обязательно «в режим», на закате, иначе не получился бы эффект вечернего сумрака.
Всю субботу мы просидели на аэродроме: Львов не принимал... там шел густой снег! У них снег, и у нас «снег». Целых два мешка. Рязанов очень гордился, что их удалось достать.
Ждем. Ругаем погоду. Стережем мешки. Наконец снегопад во Львове кончился — мы полетели. К трем часам ночи нас доставили на место. В пять утра, измученные и невыспавшиеся, мы бодро шли на съемку. На всякий случай решили снимать не в вечерний режим, а в утренний. Холод был собачий. Все мы стали интенсивно синего цвета. Особенно живописен был Евстигнеев — в шляпе, пенсне и... тулупе. Из тулупа он вылезал только по команде к киносъемке.
Берта невозмутимо выстреливала бумажную крупу. Вся площадь во Львове поверх снега была усеяна мелкой бумагой. Кадр все-таки получился. На экране, как и написано в сценарии, трое героев удаляются в ночную мглу, а с неба падает легкий, пушистый снежок.
