«Была отвратительная погода». Как тошнотворное наваждение, как неотвязный мираж, открывался опостылевший «вид на море» — неподвижный пароход, мокрый мол, зонтик и стул, забытые под дождем. Погода была поистине отвратительной, но дело было совсем не в погоде... Дело было в скуке. И все грани ее, все оттенки, все преломления, вся ее опустошающая вязкость и унылая безнадежность переданы режиссером и актерами новеллы «От нечего делать» с блеском.
Идущий по всем канонам «дачный роман» разворачивается на экране. Муж застает жену в объятиях соперника. Замешательство и трепет виновной. Объяснение между супругами. Разговоры о попранной любви, о разбитой жизни...
Но что-то слишком много разговоров. А среди них в потоке возвышенных и трагических фраз единственно неподдельна только жалоба на изжогу. Становится ясно: идет безвкусная, пошлая игра, лениво обрываемая то и дело на полуслове, на полужесте зевком, икотой, скучающим взглядом в зеркало. Здесь и определяется внутренняя тема первой из миниатюр, входящих в чеховский киноальманах «Семейное счастье». Это вялость, бессилие чувств, это всепроникающее позерство, скука. Такое, когда и в позу никто не верит всерьез, когда и в сущности, даже желания показаться не тем, что ты есть.
Слишком много разговоров и слишком много зеркал. Едва закончив надрывный монолог, обманутый муж, придирчиво смотрясь в зеркало, подравнивает ножницами аккуратную бородку. И, глядя в зеркало, живущий в доме репетитор, он же «любовник», в сладком замирании прикладывает револьвер то к уху, то к виску. И, смотрясь в зеркало, оба они по-братски помогают друг другу надеть пальто, любуясь собственным великодушием, собственным всепониманием. Уходят «погулять» под одним зонтиком.
Рассказ «От нечего делать» при первом своем опубликовании был подписан еще «А. Чехонте». Но, экранизируя его, сценарист и постановщик С. Соловьев словно бы проецировал на этот ранний рассказ настроения и проблематику более позднего, зрелого Чехова. Это подтверждается не только тем, что действие из Подмосковья перенесено в Крым, и даже не только тем, что одним из ведущих экранных мотивов стал мотив «курортной», «ялтинской» неприкаянности и тоски — той тоски, полную меру которой познал писатель Антон Чехов, но которой не знал еще, не мог знать Антоша Чехонте. Еще существеннее здесь та серьезная, почти драматическая интонация, которую ищет режиссер в происходящем, углубленная разработка характеров каждого из трех персонажей рассказа. Флегматичная лживость, скучающая и скучная порочность, прозаические, трезвые, цепкие нотки, вдруг прорывающиеся сквозь «томность» и «поэтичность» — у А. Фрейндлих, сыгравшей роль героини. Едва прикрытая шелухой слов внутренняя размагниченность у ее супруга — В. Тихонова, размагниченность, переходящая в душевную неряшливость, в душевную неразборчивость, выраженную столь исчерпывающе в призыве, обращенном к репетитору-сопернику: «Наплюйте, юноша...» И сам репетитор — странно щемящий и пронзительный образ, сыгранный Н. Бурляевым. Страдальческие глаза, взъерошенные волосы, крестик, болтающийся на длинной детской шее. Мальчишка, гимназист, щенок. Единственно искренний из троих, способный порой вызвать жалость и даже сочувствие. Но уже зараженный общим позерством, уже усваивающий преподанный урок.
Картина «Семейное счастье» составлена из четырех новелл. Вслед за первой идут «Нервы», «Мститель», «Предложение». Как живые олицетворения мелкотравчатости, суеты, невежества, замаскированного «интеллигентской» рефлексией, проходят герои, сменяя друг друга.
До смерти напуганный спиритическим бдением архитектор Ваксин (Н. Гриценко), напуганный до такой крайней степени, что ночь, проведенная в комнате немки-гувернантки (Л. Сухаревская), представляется единственным спасением от охватившего его мистического смятения и трепета (новелла «Нервы», режиссер А. Шейн).
Еще один обманутый муж в «Мстителе» — Федор Федорович Сигаев в блистательном исполнении А. Миронова. Коллизия первой из короткометражек здесь повторяется в новой разработке и новом аспекте. Кокетливый папильон, каждое движение которого переходит в игривое полувальсирование... И столь же безудержная легкость в мыслях и та же порхающая подвижность воображения... Убийственно комичен этот контраст между реальностью захолустного городка с его сонными извозчиками и булыжными мостовыми и миром, в котором грезит Сигаев. Миром, где колышутся непорочные кисейные занавеси, цветы сентиментально осыпают свои лепестки, где жизнь — лишь смена балетных поз, а страсти «красивы и изысканны» до приторности. Как и следовало ожидать, этот открыточный, пошло придуманный мир безоговорочно пасует перед прозой жизни. Вместо до слез, до замирания великолепных вариантов мщения, вместо револьвера «системы Смит и Вессон» — смертоубийственного орудия мести — Сигаев удовлетворится в конце концов невинной сеткой для ловли мелкой рыбешки. И, даже не заметив бесславности поражения, удалится прежней своей вальсирующей припрыжкой, пребывая в радужной невозмутимости.
И еще один, иной, но столь же нелепый характер. Устрашающая своей дикостью, самодовольством и дебелостью фигура, подобно Нептуну, появляющаяся из глади вод с лилией, зажатой в пудовом кулаке. Роль Чубукова в «Предложении» играет А. Папанов. И едва герой его явится на экране, оркестр, составленный из испитых музыкантов, грянет торжественный туш. Потом под звуки того же туша Чубуков станет самозабвенно палить в карточного туза. Жених в белом смокинге (Г. Бурков), млея от волнения, будет нелепо балансировать на мостках купальни. Будет топать ногами и истошно вопить перезрелая невеста, интересно сыгранная Е. Васильевой. Разгорится грошовый, базарный спор из-за никому не нужных Воловьих лужков. Едва не расстроится свадьба... А замшелые статуи помещичьего парка будут невозмутимо смотреть мраморными глазами на это безобразие и дикость. Киноминиатюры, составившие картину, неравноценны. «От нечего делать» кажется мне самой удавшейся среди них. «Нервы» — всего менее интересной. Она остается юмористической зарисовкой, анекдотом. Но в каждой есть прекрасные актерские работы, недаром первое впечатление от фильма —это исполнительское мастерство. Естественно возникает вопрос о том, насколько уловлена авторами чеховская стилистика, насколько безупречен здесь режиссерский «слух». Трактовка некоторых из новелл, вероятно, не абсолютно точна. Нет ли переизбытка элементов эксцентрической пантомимы в работе А. Ладынина («Мститель»)? Достигнув эффектной насыщенности, яркости общего колорита, не погрешил ли против точности С. Соловьев в «Предложении»? Таких до безобразия распоясавшихся степняков-помещиков в контрастном сопряжении с угасающим великолепием помещичьих усадеб мы помним по рассказам А. Толстого...
И еще один вопрос: составили ли эти короткометражные ленты единое целое, независимо от частных удач или потерь, удалась ли картина «Семейное счастье»? Да, удалась. Видя перед собой общего врага — пошлость во всех ее обличьях,— авторы бьют по нему метко и зло.
Т. Иванова
«
Советский экран» № 11, июнь 1970 года
