Пышная кустодиевская краса Натальи Гундаревой в фильме «Сладкая женщина» воспринималась как один из аргументов обвинительного акта, предъявленного героине. Героиню (ее звали Анна Доброхотова) упрекали в потребительском отношении к жизни. Она-де, торопливо наживая добро, прозевала — и не однажды — собственное счастье, сама себя обездолила. Не щадя самое себя, актриса принесла в жертву обличительному пафосу фильма почти все, что даровано ей от природы, согласилась, чтобы ее красота служила уликой, так
сказать, «телесным доказательством» бездуховности Доброхотовой. Картина пользовалась большим успехом, зрители любовались искусством Гундаревой и дружно осуждали Доброхотову. Читатели «Советского экрана» признали Гундареву лучшей актрисой 1977 года и, думаю, не ошиблись. Тем не менее несколько поверхностная эксплуатация возможностей и фактуры Натальи Гундаревой в «Сладкой женщине» вызывала досаду.
Вполне вероятно, что мысль о нерастраченных возможностях актрисы и побудила режиссера Леонида Марягина поручить Гундаревой главную роль в фильме «Вас ожидает гражданка Никанорова». Если для Доброхотовой красота—надежное оружие на пути к намеченной цели и материальным благам, то Никанорова (она тоже знает, что очень собою хороша) свято верит: рано или поздно красота подарит ей счастье великой любви. Можно упрекнуть сценариста Виктора Мережко за банальную словесную форму, в которую втиснута эта мысль. Никанорова мечтает о «прынце», которого поджидала еще горьковская девица Настя в «На дне». Но главная коллизия обозначена просто и естественно. Волнующая надежда, что ее вознесет ввысь, вырвет из привычного деревенского быта и поднимет на небеса какое-то исключительное, другим недоступное чувство, многократно усилена горячим, необузданным женским темпераментом Никаноровой, ее постоянной готовностью к любви, склонностью принимать смелые решения с маху, очертя голову, не допуская и мысли о возможном обмане.
К началу фильма Никанорова обманута уже не однажды, а потому репутация у нее дурная. В селе, где все всем известно, где судьба ее на ладони у каждой кумушки, к похождениям беспутной Катьки относятся беззлобно и весело. Всем интересно, какое новое коленце она выкинет, каков будет следующий (как правило, заезжий, городской) кандидат в «прынцы». Кажется, что тут комедия.
Но так ли? Лучшие, самые сильные эпизоды картины выламываются из структуры «веселого жанра». Хотя, конечно, когда в начале фильма Никанорова, брошенная на станционном перроне очередным избранником, яростно катит вдоль деревенской улицы тележку, собирая вещи, которые она не в первый раз раздарила односельчанам и не в первый раз получает обратно, мы смеемся вместе с мальчишками, а они, улюлюкая, бегут вслед за гневной, но вовсе не обескураженной Катькой. Дай вообще история любвеобильной женщины, снова и снова сжигающей за собой все мосты (дом продала, барахло раздала, из колхоза ушла), а потом, одним коварным щелчком судьбы, возвращаемой вспять, не солоно хлебавши, может быть подана как история забавная. При одном лишь условии: если мы сумеем сохранить безразличие к тому, что творится в ее душе.
Но это условие Гундарева принять не хочет и не может, а режиссер Леонид Марягин внимательно прислушивается к актрисе и дает волю ее темпераменту. Гундарева сталкивает комедию в драму. У актрисы в этом фильме замечательный партнер, Борислав Брондуков, который играет ветеринара Дежкина — человека неказистого, нервного, дерганого, неудачливого, совершенно случайно оказавшегося на жизненном пути Никаноровой. При других обстоятельствах экспансивная Катька и не заметила бы такого хлюпика. Но когда она, потерпев очередное любовное фиаско, вынуждена была вернуться в собственную постылую избу, колхоз уже поселил там ветеринара. Волей-неволей пришлось знакомиться с постояльцем.
Никанорова — Гундарева стремглав, перескакивая через ступеньки, мчится сквозь перипетии комедийной интриги. Быстро и точно актриса обозначает «ряд волшебных изменений» героини: злую неприязнь к непрошеному жильцу, равнодушие к нему, вдруг возникший интерес, заботу, сочувствие, сострадание, веселое кокетство, озорное желание понравиться, расшевелить бирюка, а потом внезапно, как лесной пожар, вспыхнувшую любовь. Дежкин — Брондуков, хоть и трудно ему противиться натиску беззастенчивой Катьки, все же обороняется изо всех сил, остается хмурым и замкнутым, себе на уме.
Мы никогда не догадались бы, что Никанорова заполонила его сердце, если бы не эпизод ночной пляски Дежкина, на редкость удачно придуманной и превосходно поставленной Марягиным. Пляска—удалая, залихватская, отчаянная. Такого Дежкина мы еще не видывали. Значит, права Никанорова, охваченная сладостным предчувствием близкого счастья?
Кажется, права: вот она уже гордо ведет ветеринара по сельской улице — в клуб, на киносеанс, плывет рядом с ним, словно корабль, паруса которого раздувает сильный попутный ветер. А Дежкин — Брондуков шагает с ней под руку, и какая же дикая сумятица у него в душе! Тут Брондуков все сыграл: и любовный хмель, закруживший Дежкина, и страх, его обуявший, и муку неловкости, стыдобы оттого, что чувства, в которых ему еще разобраться невмочь, беззастенчиво выставлены всем напоказ.
Только что они чинно, рядком сидели в клубе — там с экрана нежно ворковала героиня, без конца повторяя: «Я люблю тебя. Я тебя люблю». Только что, растрогавшись, Никанорова сказала: «Жизненная картина». А теперь вот Гундарева безо всякого нежного воркования истошно вопит, воет: «Я люблю, понимаешь! Я люблю!»
Два признания в любви смело соотнесены по закону резкого контраста. Крупным планом операторы Юрий Авдеев и Владимир Фридкин придвигают к нам лицо Гундаревой, грубо искаженное отчаянием. Актриса тут добирается до глубин боли и беды. Вопреки хорошо известным и нам, зрителям, и всем односельчанам героини фактам биографии любвеобильной Никаноровой, Гундарева играет гибель самой первой, единственной в жизни любви, крушение чувства, всей силы которого эта женщина доныне и вообразить себе не могла, без которого самое ее существование сразу лишается и смысла и цели. Брондуков тоже в этот момент покидает пределы комедии. Перед нами человек, вышибленный из жизненной колеи сокрушительным напором страсти, готовый бежать куда глаза глядят просто потому, что такая любовь для него непомерна, превышает его эмоциональные возможности. Он и бежит. Бежит на ту же станцию, где начиналась картина, где Никанорова уже стояла однажды — мы видели, помним,— брошенная другим. Дежкин купил билет, сейчас уедет навсегда. Правда, репродукторы кричат «Вас ожидает гражданка Никанорова», правда, нам как будто хотят внушить, что после титра «конец фильма» он швырнет в урну железнодорожный билет, переборет страх, останется. Герой и героиня счастливо соединятся, короче говоря, комедия, слава богу, кончится как комедия.
Не смею спорить. Возможно, что в воображении некоторых зрителей картина именно так и доиграется. Замечу только, что ничуть не менее вероятен и другой конец: Никанорова снова пешком, по жаре, спотыкаясь, одна тащится обратно в деревню, только уже не разъяренная, а опустошенная — горькая женщина, выгоревшая душа. Женщина эта никогда уже никого не полюбит — все ресурсы любви растрачены без остатка.
Константин Рудницкий
«
Советский экран» № 1, январь 1979 года
