В прокат сегодня выходит драма Константина Лопушанского "Роль", недооцененная на последнем Московском кинофестивале. Ее герой, театральный актер, решает реализовать на практике популярную в 1920-е годы концепцию Николая Евреинова о перенесении театра в жизнь и находит себе подходящую роль — своего двойника, красного командира, погибшего на гражданской. Как актер буквально умирает в персонаже, наблюдала ЛИДИЯ МАСЛОВА.
Несколько эпизодов гражданской войны и художественно воссозданная в черно-белой "Роли" атмосфера морозного Петрограда 20-х годов (о которой даже такой визионер, как Александр Сокуров, высказался в том смысле, что именно так он себе тогдашний город и представлял) дают основания считать картину Константина Лопушанского высказыванием о "тайне русской истории". Однако, что это за тайна якобы открылась герою в конце его перформанса, завершившегося заветным словом "занавес", остается непонятным: возможно, авторы имеют в виду, что тайна заключается в особой трагичности и "беспредельной тоске", реющей над бескрайними просторами России. Однако скорее в "Роли" речь идет не об экскурсе в историю, увиденную глазами впечатлительной творческой личности, а об индивидуальной попытке справиться с депрессией, примерно о той театротерапии, которую пропагандировал вечно играющий Николай Евреинов. В афишу его самой известной, программной пьесы "Самое главное" герой утыкается на заснеженной петроградской улице, однако, как справедливо замечает актер, евреиновские мечты о тотальной театрализации жизни — мелочь по сравнению с уникальным шансом "сыграть вживую".
Беспредельная русская тоска гложет героя с самого начала, когда в своей выборгской квартире он мается депрессией, отказывается от гастролей и киноролей, спит не раздеваясь и встречает нервными криками появление жены-финки (Мария Ярвенхельми), пытающейся впустить в комнату раздражающий его дневной свет. Психоаналитик беспомощно разводит руками, советует отвезти героя в Вену к доктору Фройду и замечает, что русских вообще понять трудно, потому что они ведут себя как персонажи Достоевского. При упоминании Достоевского могут возникнуть ассоциации с "Двойником", и "Роль" в каком-то смысле написана драматургом Павлом Финном по аналогии с "Двойником" — только тут не зловредный наглый двойник отравляет жизнь робкого и забитого героя, окончательно выбивая почву у него из-под ног, а наоборот — герой пытается найти утерянный смысл жизни в авантюре с перевоплощением. Сбрив наголо свою богемную шевелюру, поменяв пальто с бобровым воротником на пахнущую потом и кровью шинель, раздобыв наган, который еще помнит державшую его руку и убитых из него людей, любимец восторженных девушек, кричащих ему вслед "Евлахов, вы гений!", превращается в более брутального персонажа, живущего куда менее комфортной и более опасной жизнью. Она, понятное дело, гораздо увлекательней, чем, видимо, опостылевшие герою репетиции "Чайки", однако театральные привычки Евлахова на протяжении фильма то и дело дают о себе знать. Перебравшись нелегально через границу, чудом избежав опасности разоблачения и мгновенно получив полагающуюся герою-орденоносцу комнату в коммуналке, он благодарно шепчет, словно находясь на сцене перед каким-то невидимым зрителем: "Сбылось...", а вскоре в набитом трамвае, переползающем через Неву, он вдруг начинает, глядя сквозь заиндевевшее стекло на шпиль Петропавловки, словно в полубреду читать Мандельштама.
Вскоре, однако, спонтанная драматургия жизни начинает потихонечку раскачиваться и ставить артиста-экспериментатора в какие-то более естественные обстоятельства, тем более что он и сам режиссирует ряд сцен. Прежде всего, навещает бывшего соратника погибшего краскома (Дмитрий Сутырин), безжалостно пускавшего в расход белогвардейскую шваль, а теперь видного хозяйственника, подозрительно вглядывающегося в самозванца ("вроде ты, а вроде не ты") и попрекающего его поповским происхождением. Другими партнерами героя становятся соседи по коммуналке: репортер (Леонид Мозговой) — лично знавший Чехова подражатель Власа Дорошевича, обломок старой культуры, мучимый страхом смерти, а также одинокая девушка (Анастасия Шевелева), опять-таки обожающая театр и замечающая сходство между новым "жильцом с орденом" и знаменитым артистом. Он, однако, скорее "не жилец", что довольно очевидно с самого начала, и, хотя хитрый проводник через границу (Юрий Ицков) понимающе подмигивает актеру: "Маскарад — только тем и живем", в выстроенной Константином Лопушанским системе сообщающихся сосудов, где театр и жизнь перетекают друг в друга, главную роль всей биографии нельзя не доиграть до логического конца.
Лидия Маслова
