Илья Ильф и Евгений Петров написали свой роман «12 стульев» в 1927 году. В конце 1928 года он был издан отдельной книжкой, а в январе 1929 года молодые писатели неожиданно получили от кинорежиссера Я. А. Протазанова предложение написать титры для его новой комедии «Праздник святого Йоргена»; предложение это было принято, Ильф и Петров взялись за работу над фильмом.
Фильм этот до сих пор не сходит с наших экранов, и зрители, вероятно, помнят его сюжет: хитрый авантюрист Коркис с помощью своего лукавого подручного Франца Шульца притворяется святым во время церковного праздника и заставляет не ожидавших подобного «чуда» церковников заплатить ему круглую сумму за обратное «вознесение» на небо. Ознакомившись с этой историей, Ильф и Петров обратили внимание на то, что она родственна богатой приключениями жизни великого комбинатора Остапа Бендера. Авантюра, задуманная и осуществленная Коркисом, представляла собой, в сущности, «один из четырехсот сравнительно честных способов отъема денег», известных Остапу. Важно было и то, что Коркис выступал в фильме не просто как «борец за денежные знаки». Разоблачение религии и ее лживых проповедников, являвшееся основной задачей сатирического фильма Протазанова, и похождения Коркиса были взаимосвязаны. Занимаясь своим делом, Коркис одновременно срывал маски со своих «партнеров»-церковмиков, потому что его авантюра была рассчитана на их истинные аморальные качества, скрытые за маской благочестия. Но ведь и в новом романе Ильфа и Петрова «Золотой теленок», над которым они работали в это время, Остап Бендер, превратившись из героя юмористического, авантюрного романа, каким были «12 стульев», в героя романа сатирического, должен был, в свою очередь, сыграть роль своего рода «разоблачителя чудес и суеверий», например, сделать явным тайное прошлое подпольного миллионера Корейко, раскрыть финансовые махинации «Геркулеса» и т. п.
В титрах, сделанных Ильфом и Петровым, родство героев романа и фильма выражено отчетливо. В окончательном варианте фильма титры Ильфа и Петрова несколько видоизменены и сокращены режиссером. Стилистика титров явно имеет общие корни со стилистикой романа. Встречу двух главных героев фильма Ильф и Петров сопроводили титром: «Свидание Министров на яхте». Торговую операцию по изъятию денег у святых отцов Коркис проводит с истинно бендеровским блеском и нахальством. Характерна уже первая реплика, которой Коркис по первоначальному плану сценария должен был нарушить заведенный ритуал торжества по случаю выбора «невесты» для св. Йоргена: «Доложи, милый, визитную карточку я забыл дома. На рояле»,— говорил Коркис оторопевшему служке и передавал избранной «невесте» букет с дерзкой запиской: «Не забывайте и ходящих путями неправедными»...
Натиск Коркиса по-бендеровски ошеломителен, расчет тонок. Церковники, думавшие, что им удастся легко избавиться от новоявленного святого, заявившего себя основным претендентом на приданое, явно его недооценили. Наконец у одного из них возникает идея: «Со святым надо сторговаться и устроить ему вознесение». Все в восторге: «Отлично! Одно чудо вызовет другое. Воскреснут наши акции». Повеселевшие церковники начинают наступление: «Мы вам покажем. Вы мелкий жулик!» Коркис тут же парирует: «По сравнению с такими, как вы, конечно, мелкий». «Совершите еще одно чудо. Вознеситесь на небо». «А подъемные?—с наглым спокойствием спрашивает Коркис и добавляет: «Документ», необходимый при вознесении,— заграничный паспорт. До границы меня должна проводить невеста. Святые любят страховаться от недоразумений в пути».
Вот она, тонкая работа. Вот он, эффект. Вот он, победоносный стиль великого комбинатора.
И это заостряют реплики, написанные Ильфом и Петровым.
Наивному и добродушному помощнику Кормиса Францу Шульцу, с восторгом поклоняющемуся своему «аристократическому» патрону, писатели сообщили некоторые черты характера любимого сына лейтенанта Шмидта Шуры Балага-нова. Например, титр с надписью «Тихий Франц знал толк в великосветской жизни» должен был появиться на экране в то время, как упомянутый Франц тщательно вытирал руки о вагонную занавеску. Невольно вспоминается эпизод из жизни Шуры Балаганова, в котором он, участвуя в увеселительной прогулке, устроенной Остапом для Зоси Синицкой, смешил её тем, что «всю дорогу причесывался гребешком «Собинов». Иногда же он очищал нос пальцем, после чего обязательно вынимал носовой платок и томно им обмахивался».
«Набожный Франц без памяти любил чужие саквояжи» — еще одна деталь, приоткрывающая завесу над тайной профессии этого джентльмена. Не напоминает ли она нам о пагубной любви к чужим саквояжам Шуры Балаганова, помешавшей ему в финале романа пройти сквозь открытые перед ним Бендером «врата великих возможностей» с полученными от «его пятьюдесятью тысячами в кармане?
В «Золотом теленке» есть глава, написанная словно под впечатлением работы над фильмом. В ней рассказывается, как ксендзы Алоизий Морошек и Кушаковский едва не возвратили в лоно католической церкви водителя «Антилопы» Адама Козлевича. Им помешал Остап Бендер, который вызвал ксендзов на открытый диспут и «выиграл великую борьбу за бессмертную душу шофера», весело и остроумно доказав присутствующим «простой медицинский факт», что бога нет. При этом основным доводом, опровергающим существование «чудес господних», послужил его рассказ о чудесах, которые он сам совершал в бытность свою святым.
«Ксендз! Перестаньте трепаться! —строго сказал великий комбинатор.— Я сам творил чудеса. Не далее, как четыре года назад, мне пришлось в одном городишке несколько дней пробыть Иисусом Христом. И все было в порядке. Я даже накормил пятью хлебами несколько тысяч верующих. Накормить-то я их накормил, но какая была давка!»
Не будет преувеличением сказать, что именно взаимодействие кино и литературы обеспечило настоящий успех фильму Протазанова. В 1927 году в книге «Моталка» В. Шкловский очень точно определил значение надписей в немом фильме: «Надпись изменяет кадр,—писал он.— Надпись указывает способ смотрения кадра, заново его разгадывает, заново связывает отдельные, далеко стоящие кадры. ...Хороши надписи, заново дающие сознание кадра. Надписи, поворачивающие кадр».
Надписи, сделанные Ильфом и Петровым для «Праздника», именно «повернули» этот фильм. Они сделали его объемным. Они словно раскрыли в нем форточки, и туда ворвался свежий, бодрящий воздух настоящей жизни. Открылась перспектива характеров. У большинства кадров появилось «двойное дно»—столкновение изображения и надписи рождало комическое несоответствие, комический эффект появлялся и от сопоставления различных, далеко отстоящих друг от друга кадров, В фильме появился Автор — насмешник, позволявший себе называть неприступного наместника храма «большим приятелем господа бога», а его правую руку — казначея — «смиренным хранителем церковной копейки». Не-ус-певали настоятели храма, принимавшие «а киностудии заказанный ими рекламный ролик о чудесах св. Йоргена, сделать свои замечания по поводу недостаточного «правдоподобия» фильма, как насмешник тут же саркастически пояснял особенности «творческого» процесса создания фильма: «Вчера сдавали заказ нефтяному ведомству, сегодня церковному». А ведь «святым отцам нужен только идеологически выдержанный товар». Товар, заказчики.., Святая церковь оказывалась ведомством, учреждением, организацией на паях, в которой предприимчивые служащие выколачивают деньги из посетителей—простодушно верующих прихожан.
Несомненно, успех фильма, успех его жанра — сатирической комедии — во многом определили афористичность, остроумие, сатирическая выразительность надписей и та высокая степень индивидуализации и типизации характеров персонажей, которую они получили благодаря точным, лаконичным, наполненным глубоким смыслом, мастерски написанным диалогам.
Кинематографическое творчество составляет меньшую, но очень интересную и важную часть литературного наследия Ильфа и Петрова. Авторы четырех полнометражных комедийных -сценариев, среди которых столь популярный и любимый всеми «Цирк», множества остроумных фельетонов о кино и кинорецензий, они внесли весомый и серьезный вклад в дело становления и развития советской сатирической комедии.
Н. Богданова
"Советский экран" № 17, 1973 год
