Был 1967 год. Мне было пять лет, и я плохо ела. Особенно тогда не любила манную кашу и цветную капусту. Отец садился со мной, и начиналось: «Эту ложечку за Фиделя Кастро! Эту – за Че Гевару! Эту – за Хосе Марти!» Папа был латиноамериканист по профессии, я с детства привыкла уважать эти имена, поэтому приходилось съесть всё.
Была осень 1973. Помню, как мы, «младшеклассники», хотели убежать в Чили, вызволять арестантов, помогать подпольщикам. Даже собирали консервы в дорогу. Наш демократически избранный казначей хранил тушенку под кроватью, пока не нашли родители. На «допросе с пристрастием» не раскололся и никого не выдал – клялся и божился, что хранил на черный день, для себя. Родители решили, что у него булимия.
Была весна 1974. Помню, как в кино, где тогда перед сеансами обязательными были киножурналы «Новости дня», мы смотрели репортажи из Чили и, встав прямо в зале в полный рост, пели «Венсеремос».
Был 1975 год. Подавили демократию в Перу. Мы читали о том, как начался процесс обновления в стране, как профсоюзы встали на ноги. А потом все это кончилось, и к власти пришли полковники.
Был 1978 год. «Ночь карандашей» опустилась над Аргентиной. Людей забирали и увозили в черноту ночи. Эпоха черных полковников и убийств. Именно тогда, как стало известно позже, и начал формироваться зловещий национальный синдром – синдром усыновления детей убитых палачами. Последствия этой национальной болезни Аргентина расхлебывает до сих пор. Молодые еще, сорокалетние, бабушки и дедушки искали внуков, родившихся в застенках, а находили уже вполне большими – 7 – 10 лет – в семьях убийц, пытавших их родителей. Это трагедия целого народа, и о ней думаешь по сей день.
Потом все начало как-то мешаться, путаться. Но было еще молодое государство Никарагуа, и я помню, как приходил домой мой отец и говорил матери: «Ведь их же сомнут! Слишком молодые они! Уничтожат их! Хоть бы Фидель защитил». И мама отвечала: «Как жалко! Они же только начали строить свое государство».
Потом у нас началась перестройка, а в Никарагуа просто сменилась власть, бескровно и спокойно, потому что к власти пришла другая партия. После 70-х во всем мире что-то начало неуловимо меняться. Перевороты происходили мирно. И не было в этом ничего особенного, потому что прежняя власть, та самая – молодая, давно уже вела буржуазный образ жизни, купалась в бриллиантах, а пришедшая им на смену Виолетта Чаморра была инвалидом. Она, конечно, буржуазка, и не столь харизматично смотрелась, как красавец-революционер Даниэль Ортега, однако, по крайней мере, вызывала сочувствие как прикованный к коляске и лишенный земных радостей человек.
А еще помню, как с приходом перестройки, в начале 90-х, мы на нашем телевидении вдруг сделали попытку лихо и без околичностей пересмотреть результаты чилийского переворота. И парочка надутых телевизионных бизнес-юношей радостно вещали с экрана, что Пиночет-то был молодец: он же спас чилийскую экономику. От этого резануло ухо. Как можно что-то спасти, зверски убив и замучив ради этого полстраны?
Я работала на перестройку, я писала статьи, ходила на демонстрации, защищала Белый дом, но слышать это у меня не было никаких сил. Дело в том, что я и Белый дом защищала в огромной мере потому, что перед моими глазами все время стоял Сальватор Альенде в каске на ступенях дворца Ла Монеда и за окном – танки, танки, танки… Я знаю этот гул. Это гул убийства. И мое поколение, родившееся в начале относительно свободных 60-х, помнит этот гул ничуть не хуже, если не лучше самих латиноамериканцев.
И еще одно я смотреть не могла. Когда показали чилийских подростков, мальчиков и девочек лет 15, и спросили, что они знают про те события. Выяснилось – ничего. «Что-то такое было, - отвечали они безмятежно. – Но какая разница, что там было. Мы же хорошо живем». И мне тогда показалось, что тех борцов за свободу похоронили во второй раз.
Это отступление – мой маленький дневник и моя хроника – было необходимо. Потому что у Латинской Америки иная стать и иные страсти. Латинская Америка темпераментна и непомерно жестока. Там коммунистами становятся не по идейно-философским соображениям, а потому, что за это убивают. И пока за это убивают, они герои. Когда за это перестают убивать, коммунисты становятся функционерами. Таков довольно грустный и абсурдный парадокс. Мы видели и то, и другое. Времена приходят и уходят, но остается все-таки одно – человек и его совесть, его сердце, его мужество.
«Дневник Карлоса Эспинолы» смотрится особняком среди общей тематики советского кинематографа 70-х, будь то детские картины или взрослые. Отчасти это произошло потому, что место действия – Интернациональная школа-интернат им.Стасовой в городе Иваново, коммуна посреди реальной жизни.
Фильм снят неторопливо: это ведь и вправду дневник. Перуанского мальчика Карлоса Эспинолу играет чилийский подросток Хосе Луис Бельмесстр Лаффертте, и это тоже символично. Перуанца среди ребят не оказалось, зато чилийцев-сирот было очень много. Интернат, в который попадает вызволенный из Перу Эспинола – это маленький рай, или, мысля категориями героев картины – маленький коммунизм. Здесь действуют законы, совершенно невозможные в обществе: дружеская взаимопомощь, доверие, суд совести, преданность, честность. Душой этого сообщества становится Карлос Эспинола, жизненный опыт которого огромен. Он вырос в дружной семье, где были понимающие добрые родители, маленькие радости, красивые дни рождения. А потом всего этого не стало. Красавицу мать застрелили на улице, брата убили при аресте, а отца кинули в застенок. Его, Карлоса, тоже забрали и сильно били, повредив внутренние органы, задев сердце.
Поэтому на протяжении всей картины не оставляет тревожное чувство, что Карлос обязательно умрет. На эту мысль нас наводят то и дело. Он зажигательно исполняет перуанский танец под дедушкин баян, а потом сползает по стене от боли. Он бросается на футбольное поле разбираться, а потом его забирают в реанимацию. Эспинола болен, он инвалид, хоть и совсем юный, а внешне ничего вроде бы незаметно. От этой тревоги фильм становится ближе, роднее. И зритель переживает то же самое, что и случайно встреченная Карлосом русская женщина (эту роль превосходно играет Антонина Дмитриева), которой так захотелось его усыновить. В те времена еще было нормально – принять у себя чужого мальчика, дать ему ключи от квартиры.
С этими ключами особая история. Ловишь себя вдруг на абсолютно современной мысли – если в детском сообществе есть плохиш-коммерсант Жозе, то уж обязательно он должен эти ключи у Карлоса украсть и квартиру доброй тетеньки обворовать, и чтобы непременно потом на его врага – честного Карлоса – подумали. Но каким же смешным это кажется. Ведь на дворе 70-е годы, и наш бесконфликтный кинематограф такого бы просто не допустил. Тогда степень идеализма в искусстве имела прямо-таки классицистскую окраску: все поддавались исправлению, и гнусный Жозе под влиянием чистого Карлоса тоже исправлялся и просил прощения у товарищей.
В фильме много узнаваемого и довольно любопытного. Очень-очень советского. Так, например, Людмила Чурсина появляется в роли настоятельницы богатого монашеского ордена, пытающейся склонить мальчика к духовному предательству: купить его посулами и отвратить от борьбы. Операторская работа здесь выглядит догматично, потому что немая сценка с льстиво прислуживающими настоятельнице сестрами намеренно комична, как сатирический фарс. Этот фарс дополняет миниатюрная собачка, которую эта дама то и дело вертит и ласкает, уделяя ей больше внимания, чем забинтованному мальчику на инвалидной коляске. А уж слова монахини о деньгах и яхте, которые достанутся Эспиноле в случае соглашательства с режимом, звучат как-то слишком притянуто и заставляют вспомнить пресловутое – «Религия – опиум для народа».
Вторым занятным явлением и знаком эпохи 70-х становится Вячеслав Шалевич. Он играет довольно импозантного сотрудника секретных органов – разведки? контрразведки? КГБ? – который поддерживает для ребятишек связь с их далекой родиной. Он-то и приносит Карлосу прощальное письмо от приговоренного к смерти отца. Сейчас такой эпизод кажется наивным, потому что подобные контакты через океан были просто невозможны и довольно обременительны. Однако для картины это очень важный момент, потому что, во-первых, создает некую гамлетовскую ситуацию, а во-вторых, четче прочерчивает линию поведения самого героя, который есть продолжение своих родителей, их взглядов и жизненных принципов.
Отец Эспинолы в исполнении выдающегося грузинского актера Кахи Кавсадзе – это воплощенное обаяние повседневности. Глядя на него, вдруг забываешь, что это борец, коммунист, подпольщик. Обычный яркий и темпераментный мужчина, для которого принести жене на день рождения ведро цветов и красивый платок с кистями не менее важно, чем расклеивать листовки и собирать демонстрации. Платок для Карлоса становится символом женского начала. Он помнит, как мать танцует в этом платке. Он открыт и восприимчив к русской женщине именно в тех сценах, когда у нее на плечах платок. Этот платок он все время дергает, завязывает узлами на своей юной подруге Наташе. А хорошенькая рыжая Наташа – это еще один точный жизненный выбор Карлоса. Она тоже сирота (родители погибли в катастрофе), оттого несколько более грустная и задумчивая, чем другие. Но сколько же в ней деликатности и душевного тепла. И догадавшись о том, что для Карлоса означает ее платочек, Наташа, выступающая на карнавале, передает через всю дружную интернатскую семью этот платок – для Карлоса. Как знак любви. И она же посвящает своего друга в такую замечательную тайну, как дупло. В это самое огромное дупло они кладут свои письма, и потом их читают. Видятся каждый день, но все равно пишут и читают, потому что в письме можно написать то, что так трудно сказать словами.
В фильме Карлоса окружают несколько юных девушек – дочка той женщины, которая хотела его усыновить, по имени Марина (Марина Матвеенко, она потом снималась в фильме "Усатый нянь"), безымянная и кокетливая медсестра в реанимации и Наташа. Но сердце его отдано именно Наташе, потому что в своем строгом, недетском горе и аскетическом воспитании они удивительно похожи, а значит, понимают друг друга без слов.
Фильму «Дневник Карлоса Эспинолы» исполняется сегодня тридцать лет. Актеры давно выросли. Они прожили целую жизнь, и судьбы их сложились по-разному. К сожалению, невесело складывается судьба самого интерната, который сегодня оказался никому не нужен вместе со своими воспитанниками и преподавателями. Речь идет о продаже его с молотка каким-то коммерсантам. Не исправившемуся в фильме Жозе, а настоящим коммерсантам, которым исправление, вероятно, не грозит. Что поделаешь, мы живем уже в другие времена.
Но есть и нечто приятное в этом воспоминании о фильме, потому что даже в нашей сегодняшней жизни удается отыскать героев тех далеких дней и побеседовать с ними о том, как же все сложилось дальше, уже после съемок в картине.
Марина Мухина, исполнительница роли маленькой рыжей Наташи, наш сегодняшний гость и рассказчик:
Однажды - все истории, как мне кажется, начинаются именно с этого слова - так вот, однажды, в самом конце 1975 года, к нам в школу, пришла на урок женщина. Она что-то проговорила скороговоркой, прошла по рядам, заглядывая каждому из нас в глаза. Двум девочкам она дала по маленькой карточке. Если вы подумали, что одна из них была вручена мне - ошибаетесь. Мне такую, вручили, но позже - через пару уроков, уходя домой, по пути гоняясь за одноклассницей, я натолкнулась на ту же женщину. Она внимательно посмотрела на меня и сунула карточку, сказав – «все прочтешь, там написано, приходи». Смотрю я на эту карточку, ничего не понимаю, читаю– «Киностудия им. Горького приглашает на пробы для участия в съемках художественного фильма для детей - «Картошка»». И никакого «Дневника» да еще Карлоса и в помине не было....
Не могу сказать, что это событие привело меня в бурный восторг, поскольку мой папа в юности был актером Камерного театра (впоследствии - театра им А.С.Пушкина) и я не раз слышала от него рассказы о всякого рода сложностях в актерском деле. Истории были очень интересные, веселые и грустные, папа вспоминал их с большим удовольствием, и все-таки я знала, что он не хотел, чтобы я стала актрисой. Но чтобы там ни было, мое любопытство взяло вверх. Папе мы с мамой решили пока ничего не говорить, и в назначенный срок я направилась на пробы по адресу, написанному в приглашении. Войдя в помещения киностудии, увидев огромные коридоры и залы, в которых то тут, то там мелькали знакомые артисты, я немного растерялась. Кстати, первый, кто попался мне на пути - это Вячеслав Тихонов в гриме и свитере писателя Ивана Ивановича из «Белого Бима Черное ухо». Но я очень торопилась, поэтому особенно смотреть по сторонам было некогда. Сосредоточившись на поисках 327 кабинета, указанного в визитке, я, преодолевая этаж за этажом, шла к нему – заветному кабинету. Добравшись до третьего этажа, я спросила у мужчины при «бороде-усах» и твидовом пиджаке, на правильном ли я пути к кабинету за номером 327. Он так как-то прищурился, помолчал секунд несколько, и сказал: «Иди лучше в 422». Мне было всего 14 лет и я волновалась, поэтому в моем сознании слова «иди лучше» трансформировались в некое указание. И я, даже не задумываясь, просто пошла на следующий этаж искать кабинет 422. Нашла - там у входа уже толпился народ. Просидев в очереди часов шесть, с 15 до 21, отыграв затем несколько этюдов и «напредставлявшись» вдоволь, я получила все высшие оценки – «плюсики в кружочке». С чувством выполненного долга пошла домой, где меня уже поджидали и собирались ругать. Рассказывая маме все со мною происшедшее, я поняла свою «трагическую» ошибку: я была на просмотре, но не там, куда меня пригласили!
Как сознательная и дисциплинированная девочка, я на следующий день опять пошла на Киностудию им. Горького, но уже в нужный, 327 кабинет. Пошла, конечно, после уроков. У дверей заветного кабинета стояла ещё одна девочка, которая тоже пришла на пробы. Вдвоем было не так страшно, и мы вошли… Нас встретили две дамы, которые уже собирались уходить. Тяжело вздохнув, они поставили свои сумки, и попросили почитать стихи. Мы прочли, нам сказали – «свободны, мы вам позвоним». Я сравнила эту «пробу» со вчерашним почти экзаменом, и подумала – «как хорошо, что пошла этажом выше…»
Через несколько месяцев после фото и кино проб меня утвердили на роль Наташи в картине «Дневник Карлоса Эспинолы». Потом начался период съемок эпизодов, которые надо было снимать в павильонах киностудии. А летом группа выехала на съемки в экспедицию. Красивейшие места на Оке! Вы ведь видели в фильме, какие там пейзажи. Съемки там продолжались месяц или полтора, точно теперь уже не помню. Жили мы видимо в сельской школе оборудованной кроватями, а кормили нас в колхозной столовой, и кормили так, что я к концу месяца уже с трудом влезала в свои костюмы!
Все немного напоминало пионерский лагерь. Хорошие, веселые ребята, работа и отдых, любовь, дружба, ссоры, но всё так… по-детски. У меня остались небольшие подарки «на память» - красивую открытку девочка маленькая подарила, Анна-Мария..., кто-то подарил карты игральные, такие... шуточные. На съемках, конечно, уставали, особенно когда снимали в павильонах на киностудии, съемки велись по ночам. Утомительны также были бесконечные ожидания - всё время что-то ждали и ещё грим. Мне ведь каждый день «клеили» парик! Режиссер картины, Валентин Иванович Селиванов, «видел» Наташу только светловолосой с короткой стрижкой, а у меня были довольно длинные волосы и темные. Каждый день гримеры заплетали мне много-много мелких косичек, потом их закрепляли на голове маленькими шпильками и одевали парик. А ведь жарко, лето!
«Взрослым» актерам, было полегче, они всё-таки привыкли и к съемкам, и к бесконечным ожиданиям. Мы, к сожалению, не имели возможности общаться с ними вне работы, поскольку жили они отдельно, в гостинице. А вот Элеонора Петровна Шашкова актриса театра им Е. Вахтангова, проводила с нами довольно много времени, она приехала на съемки с дочкой Антониной, которая тоже участвовала в съемках. Все «взрослые» актеры доброжелательно и с пониманием относились к нам. Помню как терпеливо Валентин Иванович (режиссер фильма) объяснял Хосе непонятные для него моменты, чувства, которые испытывает его персонаж. Помню трудные сцены, например, когда во время прогулки на речном велосипеде Карлос целует Наташу, и она прыгает воду, все было бы ничего если бы не довольно прохладная погода и тот факт, что дубль был не один. Сцена, когда Карлоса забирает скорая, была трудна с точки зрения несоответствия моих личных чувств и личных представлениях о поведении девочки в такой ситуации с теми, как видел поведение Наташи в данной ситуации режиссер. Было трудно делать то, что я бы сделала по другому, поскольку по другому чувствовала. В сущности, играла я саму себя - романтичная, мечтательная девочка. А в некоторых эпизодах получалась совсем не я...
После съемок было озвучание. Свои роли мы озвучивали сами, и ребята из интерната тоже - они все хорошо говорили по-русски. Но фильм не сразу вышел на экраны кинотеатров, его долго не принимали. Причины были, на взгляд сегодняшний, по меньшей мере, странные. Основные претензии у комиссии возникали из-за того, что дети иностранцы, а значит и на крыше сидеть не должны, и уж тем более умереть главный герой не может, ведь его обязательно должны были тогда спасти советские врачи. Таким образом, Валентину Ивановичу пришлось вырезать довольно большое количество эпизодов. Вырезанные эпизоды заполняли, кадрами пейзажей и плывущих кораблей, доснимали осенью, искали места, где листва еще зеленая, чтобы больше было похоже на летние съемки. Валентину Ивановичу пришлось изменить даже финал, ведь по сценарию Карлос должен был умереть. Если бы оставили всё, как было задумано фильм «Дневник Карлоса Эспинолы» получился бы совсем другим. Это было нелегкое время для В.И.Селиванова
Фильм вышел на экраны зимой, премьерный показ был в здании СЭВа (Совет Экономической Безопасности – здание-книжка на набережной у Калининского проспекта). Много ездили на встречи со зрителями. После озвучания ребята уехали в интернат, с некоторыми я переписывалась довольно долго, но потом как-то потерялись все.
После окончания школы, я поступила в Педагогический институт им. В.И.Ленина, педагогическая деятельность привлекала меня, но не так как актерская. И все-таки от новых предложений я отказывалась. Да и жизнь складывалась по-другому - замужество, семья, ребенок...перестройка со всеми вытекающими обстоятельствами. Как гром среди ясного неба - смерть мужа после тяжелой болезни. В жизни пришлось делать многое, все практически так или иначе было связано с творчеством, пригодился и опыт приобретенный во время съемок, не прошла даром и учеба в институте, особенно ее часть, что связна с литературой и психологией. Пишу стихи, статьи, рассказы. В настоящий момент являюсь редактором журнала для детей «Встречный ветер» и журнала для подростков. С теплотой, благодарностью и любовью вспоминаю то время, съемки, и людей, с которыми мне довелось тогда быть.
От редакции сайта: На встрече с Мариной Борисовной нас больше всего поразил её оптимизм и радостное отношение к жизни. Не можем не процитировать статью Марины Борисовны Завьяловой (Мухиной) из журнала «Встречный ветер» : «Оптимизм - мировосприятие, проникнутое верой в лучшее, склонность во всем видеть хорошее, светлые стороны, сохранять бодрость духа, чтобы не произошло в жизни... Осень поплачет-поплачет дождем и ей на смену обязательно придет пушистая, снежная Зима, а там и Весна не за горами.»
Марианна Сорвина, искусствовед
Декабрь 2006 года
