Картина режиссера Эдмонда Кеосаяна "Ущелье покинутых сказок" не в пример другим его работам весьма лаконична. В ней всего три действующих лица, ее тема проста, сюжет лишен неожиданных поворотов, диалог скуп. Снимая на «Армен-фильме» рассказ известного советского писателя Серо Хэнзадяна «Сожженный дом», режиссер будто задался целью непременно сохранить в неприкосновенности жанровые признаки произведения. В самом деле, фильм «Ущелье покинутых сказок» представляет собой типичную киноновеллу с неторопливой завязкой и многоточием в финале, с недосказанностью подробностей, с бережно воссозданной эмоциональной атмосферой, с расчетом на соучастие зрителей. Конфликт в семье, одиноко живущей вдали от людей высоко в горах, зреет и развивается постепенно. Повествование построено так, что не только супруги, но и мы, зрители, долгое время не догадываемся об опасности, таящейся в их размеренной жизни. Муж Азарий ходит на охоту и ловит рыбу, жена Арлен возится в огороде да следит за домом. В их жизни фактически нет ничего особенного, такого, что выделяло бы ее из множества жизней, прожитых в течение веков их предками. Но в какой-то момент Арпен начинает ощущать неуловлетворвнность: жизнь в полном одиночестве, вдали от родных и близких, переселившихся в долину, однообразие полудикого существования — все это, накапливаясь день ото дня, вдруг выливается в душе женщины неосознанным бунтом.
Вся эта — главная в фильме — линия развития событий сделана авторами весьма убедительно. В сценарии, написанном А. Агабабовым и Э. Кеосаяном, любовно сохранены многие привлекательные детали традиционного быта жителей горной Армении. В процессе постановки то, что было записано словами, обрело привлекательность и органичность народного образа жизни. Спокойствие, неторопливость, основательность быта определили и ритм картины.
Лаура Геворкян и Армен Джигарханян — исполнители главных ролей — прекрасно вжились в тщательно воссозданный на экране художником Р. Бабаяном и оператором В. Ильиным крестьянский быт. Сцены, где Арпен возится во дворе, нанизывает стручковую фасоль для сушки, подает на стол еду в старинной медной посуде, а Азарий собирает сучья в лесу или выпускает попавшую в капкан испуганную лань, относятся к лучшим в фильме, хотя в них, казалось бы, не происходит ничего существенного. Они хороши и сами по себе и как существенный мотив для понимания психологической стороны конфликта.
Вместе с тем сцены, в которых непосредственно развивается сюжет, оказались в картине наименее удачными. Лаконизм и сдержанность, присущие фильму в целом, в этих сценах уступают место схематизму и назидательности. Невесть откуда взявшийся геолог (артист А. Хачатрян) стал по воле авторов и катализатором происходящего в душе Арпен смятения и в то же время иллюстратором справедливости грядущих перемен. В первом случае он выступает в банальной роли участника традиционного «треугольника», во втором — представляет собой снисходительного к темной горянке просвещенного горожанина. И та и другая функции этого персонажа в тонко и глубоко намеченной драме супружеской пары выглядят достаточно фальшиво. Зрителю трудно поверить, что искренняя, способная к глубоким и сильным чувствам Арпен может полюбить безликого, лишенного черт своеобразия геолога: сравнение его с Азарием оказывается явно не в пользу пришельца. Словно ощущая это, авторы в самом конце фильма смягчают противопоставление двух характеров: геолог уходит, понимая, сколь глубока привязанность супругов друг к другу.
Особенно неубедительны сцены, где геолог «просвещает» Арпен, рассказывая ей про Гомера и Генриха Шлимана, про покинутые селения и найденные сокровища. Этим рассказам обязан фильм своим названием: геолог уверяет женщину, что анализ сложенных народом сказок, в которых нередко упоминаются драгоценные минералы, позволяет строить планы их поиска. Мысль эта, весьма непростая и небесспорная даже для образованного человека, конечно же, ошеломляет Арпен: она осознает свое ничтожество перед ученостью геолога. Контакты между влюбленными, и без того показанные весьма неубедительно, становятся еще более зыбкими.
Стремление кинематографистов сплести воедино две сюжетные линии — тоску Арпен по людям и ее увлечение геологом,— можно понять. Казалось, что одно подкрепит другое, сделает внутреннюю драму женщины более глубокой. Однако, как это нередко бывает в искусстве, арифметическая сумма оказалась меньше одного из слагаемых. История влюбленности Арпен, напротив, чуть было не скомпрометировала основную тему: в какой-то момент начинает казаться, что горянка захотела спуститься в долину только из-за любви к геологу.
Водораздел между интересным и неудачным в построении фильма можно соответственно проследить и в его режиссуре, и в изобразительном решении, и в актерской игре. Прекрасно передана режиссером монотонность жизни героев: переход от одной бытовой сцены к другой сделан плавно и незаметно, однако в каждом новом эпизоде мы видим иное время года. Так и сменяют они друг друга — зима, весна, лето, осень — без всяких акцентов в кинематографическом повествовании. В постановочном же решении парных сцен геолога и Арпен нередко проглядывает склонность к штампу, реминисценциям, а то и просто плохой вкус. Бесконечные фонтаны брызг, сверкающие на солнце, призваны выразить лирический подъем чувств влюбленных, крупнопланная слеза, катящаяся по щеке Арпен,— ее страдания. Сцена, где геолог рассказывает Арпен об «Илиаде» и раскопках Трои, воспринимается откровенным заимствованием из «Сорок первого» Г. Чухрая: только там Говоруха-Отрок излагал «Робинзона Крузо».
Герои Армена Джигарханяна и Лауры Геворкян хороши там, где они заняты повседневным нелегким трудом жителей горного ущелья. В сценах, показывающих любовные метания Арпен, работа актрисы оставляет чувство неудовлетворения: кинематографическая неопытность Л. Геворкян, проявляющаяся в статичных крупных планах, усугубляется фальшью драматургии.
На мой взгляд, абсолютно недостоверен финал. И недостоверен он именно потому, что не обоснован психологически. Арпен, потерявшая свою любовь, вопреки логике событий вдруг почему-то не желает уходить из ненавистного ей дома. А Азарий, одержавший победу над соперником, опять же вдруг, неожиданно решает покинуть ущелье и спуститься в долину, к своим бывшим односельчанам, живущим в благоустроенных, новых домах. Свой старый любимый дом он покидает, не взяв из него ничего. Мало того, он сжигает его! Последний кадр фильма, где Азарий, освещаемый бликами пожара, тащит за собой упирающуюся жену, воспринимается лишь как эффектная литературная метафора.
Подводя итоги, легко обнаружить, что из трех составляющих линий фильма: эпического рассказа о жизни супругов, драматического вторжения любви в судьбу Арпен и психологического перерождения героев — художественной удачей отмечена лишь одна первая. Говоря другими словами, лента Э. Кеосаяна удачна лишь на одну треть. Но правила арифметики теряют свою силу, когда речь заходит об искусстве...
А.Вартанов
"Советский экран" № 22, 1974 год
