Когда хоронили Юру Богатырева, Никита Михалков сказал, выступая на панихиде: «Умер великий артист», И я подумал: наверно, Никита прав. Но я никогда прежде не сказал бы так о Юре. Видимо, есть у смерти свойство — она дает повод к переоценке человека, даже самого близкого, она заставляет понять, что ты его недооценивал. Я вспомнил сыгранные Юрой роли — в фильмах того же Н. Михалкова, в спектакле А. Эфроса «Тартюф», где он в блистательном ансамбле играл лучше всех,— и понял: да, он действительно был замечательным артистом. Странно: ты много лет близко знаешь человека, тебе известны какие-то его профессиональные недостатки, жизненные сложности, И вдруг —великий артист? Да, великий артист! Только неужели, чтобы понять это о человеке, надо его потерять?
Юра Богатырев был моим другом. Мы вместе учились, вместе работали в «Современнике». Дружба в отличие от любви не требует постоянных, интенсивных проявлений. Поэтому мы могли, особенно после ухода из «Современника», подолгу не видеться, но оставаться близкими людьми.
Я полюбил его сразу, еще когда мы только поступали в Щукинское училище. Юра был верным другом. Он заполнял своим могучим телом пространство и вместе с тем был трогательно нежен. Он часто бывал у нас дома, засиживаясь до рассвета (как-то должен был прямо от нас ехать на вечерний ленинградский поезд, но махнул рукой и просидел до пяти утра). Его любил мой отец, ходил на его спектакли, и Юра, которому нравилась эстрада, яркая театральная форма, с восторгом относился ко всему, что делал Аркадий Райкин на сцене.
Как это странно, что он умер. Не только страшно, но и странно. Мы с Никитой Михалковым совпали еще в одном признании друг другу. Мы оба не сразу осознали Юрину смерть. Я еще, помню, в тот день репетировал и лишь время от времени фиксировал ее в сознании. Он всегда говорил, что коротко проживет. Мы, его друзья, считали, что он кокетничает, интересничает, а он, видимо, предчувствовал что-то.
Возможно, это прозвучит немного выспренно: есть несколько людей, по которым я сверяю свою жизнь. Юра — в их числе. Помню, как он пришел на премьеру самого первого моего спектакля «Лица» в новом театре. Я тогда только-только перешел к папе и ужасно болезненно воспринимал свое новое положение: все-таки это был театр Аркадия Райкина, надо было быть достойным этого имени. Это сейчас «Лица» — один из нескольких спектаклей нашей афиши, а тогда он был для меня особенно ответственным и важным — первым. Вложено было в него столько сил, и, надеюсь, это просвечивало сквозь все его наивности и несовершенства. И вот пришел Юра, и улыбнулся, и говорил: «Господи, как я рад за вас, ребята!» Я был счастлив, оттого что он меня понял, он оценил.
Талант Юры проявлялся еще и в том, что он никогда не был самоуверенным — был уверенным. И я, мучившийся в первые наши институтские годы всеми возможными сыновними комплексами, рядом с ним чувствовал себя увереннее. Он был жертвенным артистом. И еще: никогда не халтурил, умудрялся со своим доброжелательным характером даже ссориться из-за чьей-то актерской халтуры. Он был серьезен по отношению ко всем своим ролям — мог, например, взять и похудеть для съемок в фильме Никиты Михалкова на 17 килограммов.
На этой странице читатели познакомятся с Юрием Богатыревым-художником. Его талант был шире актерства. Не могу сказать, что я такой уж большой знаток живописи, но отличить хорошее от плохого, думаю, могу. Так вот, по-моему, Юра был замечательным художником. И это при том, что он то и дело подчеркивал, что занимается живописью непрофессионально. Нет, это было не баловство, не хобби. Это был серьезный дар, это было умение тонко, остроумно схватывать характеры, природное чувство линии, цвета. Думаю, он мог бы стать таким же замечательным художником, каким был актером.
Я постараюсь быть достойным нашей дружбы. Мне хочется, чтобы у Юры, будь он жив, не было бы повода упрекнуть меня. Чтобы я продолжал оставаться его родным человеком. Наши взгляды на жизнь, на искусство были, возможно, наивны, но трепетны. Мне хотелось бы сохранить эту трепетность.
Мне всегда будет казаться, что Юра Богатырев видит меня, наблюдает за мной. Постараюсь его не разочаровывать. Он — часть моей души...
Константин Райкин
«Советский экран» № 9, 1989 год
