Все так просто: уложил человек в портфель тапочки, большую фарфоровую кружку, коробочку с лекарством, открепил от стенки фотографии внучат, выслушал прощальные речи, выпил шампанского, принял памятный подарок и словно перешел в иное жизненное измерение. Стал пенсионером.
Фильм сценариста Н. Николаева и режиссера С. Шустера так и называется: «Сергей Иванович уходит на пенсию».
Говорят, что каждый возраст имеет свой смысл и свое очарование. В том числе и возраст пожилой. Сергей Иванович — огромный, массивный, басовитый, как все герои Бориса Андреева,— один из тех людей, которые способны подтвердить мудрость этой мысли. Он силен, крепок и надежен. Его не гложет неутоленное честолюбие, не разъедают сомнения по поводу того, все ли получил он в свое время, что достоин был получить. «Всю жизнь я считал чужие деньги»,— говорит Сергей Иванович, имея в виду свою работу в сберкассе. Можно по-разному произнести эти слова. Борис Андреев произносит так, что самое чуткое ухо не улавливает в его голосе ни малейшего «поскрипывания», ни следа тайной горечи.
Может быть, это счастливое свойство натуры. А может, такой безупречный нравственный баланс создается сознанием честно выполненного долга. Прошел войну, был ранен, работал не покладая рук, вырастил детей. Больше ему ничего и не нужно — помогать детям, радоваться их успехам, растить внуков... Но как раз это скромнейшее желание оказывается неисполнимым. А почему — про то фильм.
В каждой картине бывает такой начальный момент, когда зритель как бы уясняет для себя правила игры, предложенной ему авторами, настраивается — на трагедию, или мелодраму, или комедию. В таком первом приближении фильм про Сергея Ивановича кажется бытовой хроникой. Люди уходят на работу и приходят с работы, накрывают на стол и убирают со стола и при этом вскользь обсуждают свои проблемы, такие будничные, рядовые, житейские. Все очень спокойно, никаких экстраординарных событий, никаких всплесков — разве что развод дочери, но дочь Сергея Ивановича и ее муж тоже переживают его как довольно заурядное происшествие.
Настроившись на этот успокаивающий ритм, наверное, и судьбу Сергея Ивановича не каждый сразу примет близко к сердцу, не каждый увидит в ней драму. Вот стоит пожилой человек посреди золотого осеннего дня на одной из красивейших в мире набережных, удит рыбу. Ушел на заслуженный отдых — вот он им и пользуется, заслуженным отдыхом. Не болен, не голоден, никем не обижен. Дети исключительно с ним милы, внимательны, не забывают — не в пример многим и многим— поздравить с днем рождения и даже побаловать подарком. Складной японский зонтик подарили, шутка ли! Вот с жильем, конечно, не лучшим образом получилось—от дочери уехал (из собственной, заметим, квартиры), у сына в его столичных хоромах не прижился. Но есть в Ленинграде еще третий сын — моряк, квартира его, пока он бороздит океаны, свободна, так что отцу есть где голову приклонить. А самое главное: разве не твердим мы друг другу как некую заповедь житейской мудрости, что с престарелыми родителями вместе лучше не жить — и им спокойнее, и молодежи свободнее. Говорят, что это самый верный способ «сохранить отношения».
В жизни старики, такие же точно, как Сергей Иванович, попадаются нам во множестве. И бывшие сослуживцы, и соседи, и родители наших друзей-приятелей. И ничего не видим в них такого, чтобы мы. пробегая мимо по своим бесчисленным делам, вдруг остановились около и стали с сочувственным интересом обдумывать их положение. Но тут мы не вольны в своих действиях, киноэкран держит нас на месте, не позволяя умчаться прочь, мы продолжаем смотреть в упор на Сергея Ивановича и поневоле вспоминаем его руки, когда он купал внучку, или хлопотал у плиты, или копался в земле на даче у сына. А теперь эти руки сжимают удочку — просто надо как-то убить время. Один в чужом городе, ни одного знакомого лица вокруг, разлучен с любимой внучкой — сложите вместе эти обстоятельства, померкнут краски золотой осени, а простая семейная история покажется более жестокой, чем выглядит на первый взгляд. Как-то мне случилось однажды прочесть в читательском письме: одиночество — сверхмера наказания...
В жизненных обстоятельствах Сергея Ивановича, который не может пожаловаться на явную жестокость, кроется проблема, которая могла бы прозвучать сегодня с немалой остротой. Цементировать семью, удерживать вместе поколения может только любовь и ее производные: тревога за близкого человека, жалость, терпимость, потребность в повседневном общении.
Но почему же нет ее, этой взаимной любви, у вполне нормальных и даже, в общем, симпатичных людей? Куда девается такое необходимое, естественное для всякой здоровой натуры чувство? Почему дочь, и сын, покричав для порядка: «Папа мне нужен! Это мой отец, не забывай!» — в конце концов всякий раз подчиняются тем жестоким, бессердечным решениям, которые диктуют люди, старику неродные — зять, невестка?
У Льва Толстого есть притча про мальчика, который, видя жестокое обращение отца с немощным дедом, сел мастерить корытце: мол, состаришься, батюшка, тоже будешь из него есть. Притча эта вспоминается не случайно. Каждый раз. когда по ходу сюжета взрослые дети решают участь старика, тут же где-нибудь рядом присутствуют внуки Сергея Ивановича — присматриваются, вникают и тоже, наверное, начинают мысленно «долбить корытца», из которых через определенное время будут «кормить» своих пап и мам...
Что ж, разве не подобным образом складываются бытовые традиции, формируются или разрушаются нравственные нормы?
Одинокая старость — это всегда трагедия. История пожилого человека, которому не нашлось места в жизни его детей, привела авторов фильма к самому порогу важнейших открытий.
Но только к порогу. Шагнуть дальше, мне кажется, помешала расстановка сил внутри картины. Все внимание отдано герою, а членам его семьи даже в именах отказано — в титрах они обозначены просто как сын и дочь, зять и невестка. Мы о них знаем только то, что почти ничего не знаем. Объяснение их поступков и намерений, кажется, вовсе не заботит режиссера. Они становятся грубыми, прямолинейными — не спасает даже мастерство Алисы Фрейндлих, Жанны Болотовой, Георгия Буркова. Ситуации, требовавшие тщательной психологической разработки и основательной информированности зрителя, очерчиваются схематично и поверхностно. Дочь разлучила с отцом ее ученая карьера, сына — любовь к роскоши. Как все просто и как однозначно! Если бы и в жизни все с такой же легкостью раскладывалось «по полочкам», находило объяснение! Но в жизни, мы понимаем, все много сложней, а значит, и в искусстве нельзя свести проблему к сумме моральных прописей, бегло проиллюстрированных той или иной ситуацией — как, к примеру, совсем уж скороговоркой рассказанная история пожилой дамы, которую сын беспардонно вынуждает пожертвовать квартирой.
Однажды бывший зять Сергея Ивановича бросает ему вызывающую фразу: «Не напрягайтесь, отчего вы взяли, что в вашем возрасте можно что-то понять про нас?» Напрягайся не напрягайся, но «про них», про персонажей фильма, действительно трудно понять что-либо, кроме того, что лежит на самой поверхности и укладывается в весьма психологически несложные формулировки.
А ведь замысел фильма — подчеркнем это еще раз — был и злободневным и серьезным. Мы знаем, какое важное место отводится обеспечению старости в социальной программе партии, сколько усилий прилагает общество, чтобы поднять моральный вес самого понятия «ветеран», окружить старшее поколение вниманием и заботой. Прекрасное когда-то существовало выражение—«покоить старость». Кому же покоить старость родителей, как не их собственным детям! Об этом и собирались, видимо, поговорить всерьез авторы картины. Но произведение на столь деликатную тему, требующую взволнованной сердечности, тонкого исследования движения души, к сожалению, дидактически упростило проблему.
Д. Акивис
«Советский экран» № 8, 1981 год
