Беседуют двое, он и она. В обстановке, что называется, пошлой роскоши, на фоне темно-красных стен. Он, порывистый и разговорчивый, оказывается следователем с Петровки. В свое время он отдал много сил, возясь с подследственным—Толей Тредубенко. Она, хозяйка квартиры, важная персона невыясненного профиля, женщина с тяжелым взглядом маленьких колючих глаз,— сестра упомянутого Тредубенко. К брату, пошедшему по скверной дорожке, в свое время отнеслась бездушно, не по-родственному и теперь пытается снять с себя часть вины: войдите, мол, и в мое положение, муж бросил, дочь попала под автобус, растет калекой... До брата ли тут!
Набор сильнодействующих аргументов, вроде несчастных случаев, надрывных обличений и запоздалого раскаяния настораживает. Но нет, бесконечная беседа в красной комнате—еще не весь фильм «Соучастники», хотя и немаловажная его часть, так сказать, несущая конструкция. И возникла она не от хорошей жизни: сценаристы И. Туманян и А. Шпеер, должно быть, не нашли другой возможности объединить пестрый, клочковатый материал жизненных невзгод Толи Тредубенко. А материал этот сам по себе очень интересен и побуждает к размышлениям, спорам.
Девять лет этот паренек провел за решеткой к тому дню, когда мы его впервые увидели. Придется сидеть и еще. Началось с хулиганских выходок, с кражи, добавилось другое, третье, вплоть до нападения на конвоира. В тенетах блатных побасенок и блатных привычек Толя счастливым образом сохранил редкое, может быть, прирожденное качество— тоску по иному, возвышенному, по чистоте, доброте. Отсюда книжки из местной библиотеки, читаемые запойно, отсюда тетрадки, исписанные колченогими стихами, отсюда же фантастическая надежда, что найдется кто-то другой, «настоящий», кто выслушает, поймет, станет, может быть, умным наставником, но сначала сочувственным слушателем.
Толя признается в убийстве. Оно оставалось нераскрытым. Он называет скептичному следователю дату, место, кличку убитого, адреса соучастников. Разговор идет совсем не благостный, то и дело срывающийся в крик, потому что мятущаяся эта душа сама еще не знает, где лекарство от боли. Он плачет, хрипит простуженными легкими, неловко, нелепо сморкается, ощетинивается, переходя на истерический, показной фальцет. Но за всем этим, как из-под картонной маски волка, нет-нет да и пронзят вас загнанные, сиротские глаза! «Играть» можно и лучше и хуже. Мало, что ли, мы видели фильмов, где текст всего-навсего преподносится, как на тарелочке, в умелых паузах и грамотных модуляциях! Еще благодарим — за грамотность, за то, что не рвут уши досадной фальшью. Но вдруг, случается, распахнется перед тобой чудо полного перевоплощения — и это уже не «игра», здесь каждый миг впитываешь, как художественное откровение. Так играет Сергей Колтаков. Актер не стремится подсказать нам, где его герой прав, а где безнадежно ошибается. Он таков — этот человек! Гордый, заносчивый, переоценивающий себя, тут же впадающий в тоску и самоедство, больше всего в мире благодарный следователю Хлебникову, ставшему для него твердой кочкой, чтобы выбраться из трясины, но без раздумий садящийся на шею тому же Хлебникову: разок спас, теперь спасай дальше! В этом неприкаянном существе все безнадежно перемешалось: добрый импульс может выхлестнуться в криминальный поступок, пустяк способен привести в отчаяние. Тоскуя по состраданию, он склонен потребовать его чуть не с кулаками. И печальным, драматическим итогом звучит с экрана весть, что, не найдя себе места после жесткого, разграфленного режима за решеткой, наш герой капитулирует — лезет в женскую сумочку на глазах милиционера... Не такое простое это дело — полноценно определиться в честном мире, если характер твой сложился по другим образцам.
Верно нащупав новый для нашего кино тип героя, увлеченные фигурой Тредубенко, авторы сценария и режиссер И. Туманян будто в замешательстве, торопливо примеряют к ней прежние, негодные в данном случае клише. Рассказ то и дело сбивается на чужую вину в судьбе Толи: отсюда все эти страсти в красной комнате, но отсюда же и вереница блистательных зарисовок «подельников» героя, его соучастников по давнему убийству. Сильно, драматично, неожиданно — и все же, честно говоря, ход в сторону, вбок от темы.
Пусть простят меня оператор В.Гинзбург, художник В.Сафонов, композитор Е. Геворкян, если об их работе я ни слова не скажу. По простой причине: уж такая это картина. Здесь интерьеры, одежды, уличные зарисовки или структура кадра несравненно менее интересны, чем актерская игра и в особенности слово, бесконечно звучащее с экрана: беседы, споры, исповеднические монологи. Коридоры за решеткой мы увидим только на заставке для титров, обстоятельств преступлений не увидим вообще. О прошлой, давней и недавней, о нынешней жизни Толи он будет рассказывать — сам или, с его слов, это перескажет следователь. Что-то вроде «радиофильма».
Но, кстати, почему бы и нет, если тема требует именно стычек в диалоге, проверки на крепость личностных точек зрения, взаимоистребления контрдоводов? Но тогда, наверное, стоило быть еще смелее? Откровеннее? Жанр философских бесед имеет свои традиции и, конечно, далек от игры я мелодраматические поддавки
Леониду Филатову в фильме «Грачи» выпало сыграть надменного сверхчеловека, убежденного воспитателя негативной, злой духовности в слабом, безоглядно доверившемся ему существе. Теперь его герой, следователь Хлобников, — полная противоположность: врачеватель, лекарь душевных нарывов, и мы видим, насколько это непростое дело. По той хотя бы причине, что оно требует всего тебя. Их много: после Толи еще один такой же подопечный, стриженный под нулевку, радостно вваливается к тебе — добрым отношением к нему ты как будто дал вексель на вечную поддержку, на бесконечное терпение, на полное сострадание, что бы там ни произошло. Для этого, пожалуй, надо быть святым.
Герой Филатова — всего-навсего живой человек. Он отзывчив и самоотвержен, он возится с чужими бедами и по долгу службы и в свободное время. Но в ярости, с которой он обличает остальных, не пожелавших пальцем пошевелить, чтобы помочь попавшему в беду, чувствуешь какое-то внутреннее жжение, горький вопрос совести: что-то главное, чего ждал от него Толя, все-таки осталось без ответа. Он как рыцарь из баллады, что отдал нищему половину своего плаща, а позже спохватился: почему не весь? Что за великодушие «от сих до сих»?
Такова истинная тема фильма, она могла бы стать главной в произведении. Не риторическое «кто виноват?», не «фундаментальное» открытие, что из одной и той же семьи могут выйти преступник и общественно надежный человек, не нагнетание драматизма: сорвался или еще нет, сорвется сегодня или завтра?.. А неистребимая надежда, даже у самого падшего, на понимание, на помощь, на предельную душевность. Вот это и остается итогом картины: сиротливые глаза Тредубенко. Они вглядываются с ожиданием.
Виктор Демин
«Советский экран» № 23, 1984 год
