...Шел пятый час сложной и утомительной съемки. Киногруппе фильма «Мертвый сезон» никак не удавалось добиться нужного эффекта в финале эпизода обмена разведчиков: три черные «Волги», которым полагалось многозначительно умчать в туманную даль, упрямо не желали вписываться в узкое полотно шоссе, и выразительного разворота не получалось ни в одном дубле.
Два человека, казалось, не замечали общей суеты. Они бродили по придорожному леску и негромко, спокойно о чем-то говорили. Это был Банионис, исполнитель роли Ладейникова, и советский разведчик, во многом послуживший прототипом главного героя. Мое же присутствие на съемках объяснялось чистой случайностью, а может быть, и любопытством: моему старшему брату, журналисту по профессии, в тот день пришлось исполнить одну из эпизодических ролей в этой сцене...
...Мы беседуем с народным артистом СССР Донатасом Юозовичем Банионисом в аллее на Литовской киностудии. Рассказываю ему о том давнем дне. «Подождите, подождите! Я очень хорошо помню ту съемку, когда меня «обменивали»,— оживляется Банионис.— Так это был ваш брат? Передайте ему спасибо: обменял он меня классно».
— На невезение жаловаться не могу: с самого начала работы в кино судьба свела меня с Витаутасом Жалакявичусом, который преподал мне первые уроки кинематографа. У меня был немалый стаж работы в театре, когда я начал сниматься в первом своем фильме «Адам хочет быть человеком», но вдруг понял, что в кино я еще даже не «студент», надо пройти «подготовительные курсы». Однако Жалакявичус, видимо, не разуверился во мне, так как пригласил и в свой следующий фильм — «Хроника одного дня». По-моему, я и там «провалился». Актерское счастье мое в том, что Жалакявичус, кажется, думал иначе, он что-то такое видел в артисте Банионисе, чего сам Банионис не замечал. И вот в 1965 году он предложил мне роль председателя колхоза в картине «Никто не хотел умирать».
— И, как говорится, «в одно прекрасное утро вы проснулись знаменитым»?..
— Во всяком случае, на меня стали обращать внимание и другие режиссеры. Савва Кулиш пригласил меня на роль разведчика Ладейникова в фильме «Мертвый сезон». Как же мы с ним спорили! И, знаете, мне это нравилось: было из-за чего снимать тот или иной эпизод. А когда такое случается, от съемки получаешь ни с чем не сравнимое удовольствие.
И дальше счастье мне не раз улыбалось — я прошел хорошую школу у Григория Козинцева, снимаясь у него в «Короле Лире» в роли герцога Олбенского. Многое открыл для себя, участвуя в работе над «Красной палаткой». Порученная мне роль Мариано была невелика, но общение с замечательными мастерами — режиссером Михаилом Калатозовым, прекрасными партнерами помогало мне накапливать опыт.
— Вы жалеете о каких-нибудь несыгранных или сыгранных ролях?
— О несыгранных, пожалуй, нет... Жалею о том, что были случаи, когда соглашался сниматься, не задумываясь. Переоценивая свои силы, думая, что каждую последующую роль сыграю уж никак не хуже предыдущей. Потом, трезво оценив результаты, пришел к выводу, что буду сниматься только в картинах, сценарии которых мне приглянулись. Оказалось, и это вовсе не гарантирует творческой удачи и удовлетворения от проделанной работы. Были у меня случаи, когда сценарий казался превосходным, однако не удавалось даже приблизиться к тому, что в нем было заложено — съемочная группа то пасовала перед чисто техническими трудностями, то шла по упрощенному пути: словом, на экране от сценария оставались лишь рожки да ножки.
Бывало по-иному — сценарий меня не слишком воодушевлял, но я почему-то решал, махнув рукой, согласиться. А фильм неожиданно получался! И тогда я решил поменьше обращать внимания на литературную основу будущего фильма — уверился, что собственными силами всегда смогу вытянуть роль, выстрою ее, сделаю. Это было заблуждение. Оказалось, такая самоуверенность жестоко мстит. Словом, из всех фильмов с моим участием отнюдь не все представляются сегодня мне самому удачными...
— Не слишком ли вы строги к себе? Разве мало у вас работ, по достоинству принесших вам широкую известность и преданную зрительскую любовь! Вы создали образы таких титанов искусства, как Гойя и Бетховен, снялись в главных ролях политических картин «Бегство мистера Мак-Кинли», «Жизнь и смерть Фердинанда Люса», «Кентавры». Рядом с образами, трогавшими сердце углубленным психологизмом, стоят роли характерные —скажем, пастор в комедии «Берегись автомобиля» или фашистский офицер в трагедийной ленте «Факт». Запомнились и ваши выступления в картинах приключенческих—«Вооружен и очень опасен», «Сумка инкассатора»...
— Счастлив, что удалось принять участие в ряде кинокартин, которые оставили след в сердце зрителя, о которых вспоминают. Это самое большое удовлетворение для актера. А вот если зритель тебя не принимает, это настоящая трагедия.
— Как вы работаете над ролью?
— Всегда по-разному. Объяснить это невозможно. Хотите — верьте, хотите — нет, но никаких привычных приемов, тем более универсальных рецептов у меня нет. Всякий раз приходится нащупывать, угадывать, искать заново, пробовать на все лады. Кажется порой — вот здесь можно пойти проторенной, хорошо знакомой дорогой... Ан нет, не получается. Так что принцип у меня один: искать новый подход к каждой роли. А как его найти — это и есть великая тайна Искусства. На первых порах казалось — готово, я знаю, как это делать! Все знаю. Все могу! Выяснилось—не совсем. Иной раз кажется —нашел! Оказывается, очередной штамп... Свежесть нужна, свежесть. Только так можно найти контакт со зрителем.
— Не беспокоит ли вас тот факт, что большинство кинозрителей не знает вашего «настоящего» голоса? Ваше отношение к дубляжу?
— К сожалению, мне не довелось сыграть роль, где я мог бы говорить со своим акцентом, как, например, Вия Артмане в «Родной крови». Большей частью я бывал вполне удовлетворен тем, как меня озвучивали—актеры при дубляже нередко привносили новые оттенки интонации, которые расширяли представление о герое. А бывало, не совпадали ни голос, ни интонации, ни даже характеры. Вот когда жалеешь, что говоришь с экрана «чужим голосом».
— Как вы отнеслись к тому, что сын решил идти по стопам отца?
— Я не сказал бы, что Раймондас идет по моим стопам — он занялся кинорежиссурой. Я же — «чистый» актер.
— А ваши постановки в Паневежском театре?
— Театр — другое дело. Те спектакли в Паневежисе, на которые я решился, во-первых, с кино не имеют ничего общего, а во-вторых, в театре, как мне казалось, я могу кое-чему научить актеров...
Думаю, если б Раймондас решил «всего-навсего» стать актером, ему было бы легче. А впрочем, никакой настоящий художник не знает легкой жизни. Никто! Ремесленники, конечно, живут неплохо. Спокойно. Я больше всего боюсь, чтобы мой сын не пошел по накатанным, апробированным дорогам. Пусть ищет свой путь.
— Почему мы так редко теперь видим вас на экране?
— Много сил приходится отдавать театру. Считаю, если ты главный режиссер, художественный руководитель театрального коллектива, нужно работать, а не просто числиться. Поэтому отказывался от многих предложений. Но надеюсь, в скором будущем появится возможность вернуться в кино. Все эти годы я, выражаясь высокопарно, растил себе смену. И сегодня есть кому передать театр. Я же в первую очередь актер. В этом мое призвание.
— Как вы отдыхаете?
— Летом, когда удается отложить в сторону все дела, люблю провести недели две в одном тихом и уютном местечке на озере Сартай. Ближайший город — в ста километрах. Тишина, благодать. Рыбу, правда, не ловлю — рыбак из меня никудышный, но грибы, ягоды собираю. Много читаю. Знаете, это великое счастье — целый день отдать чтению.
Порой вдруг покажется заманчивым перебраться куда-нибудь на лоно природы, разводить пчел, копаться в огороде. Вот, думаю, счастье — никаких проблем, разве что крышу подправить. Но, видимо, это все же не для меня. Я никогда не жалел, что стал актером. И жизнь моя, как у всех — с ошибками и успехами, неудачами и везением — так и должно быть.
С. Авдеенко
«Советский экран» № 23, 1984 год
