Что происходит в этом фильме? Кажется, ничего особенного (кстати, в процессе съемок одно время у «Мимино» было именно такое название — «Ничего особенного»). Никаких глобальных проблем, из ряда вон выходящих событий, особых откровений. Пока смотришь на экран, все тебе безумно нравится — остроумно, обаятельно, узнаваемо. После же надписи «конец» берет некоторая оторопь. Кажется, что фильм набирал, набирал — да так и не набрал скорость, растратив свои силы на рассказывание забавных историй из жизни грузина в Москве. Наше зрительское чувство, впрочем, вполне удовлетворено — актеры играли превосходно, режиссер и драматурги все время подкидывали нам все новые и новые смешные подробности, мы ни разу не заскучали, ни разу не посмотрели на часы, в общем, нам было хорошо. Но критик, суровый критик, сидящий не только в представителях этой профессии, но, наверное, в любом взыскательном зрителе, не дремлет, и он — этот критик — рвется спросить, не слишком ли скромные задачи поставили перед собой авторы и не похож ли в чем-то характер их фильма на самого Мимино. отказавшегося от далеких полетов, чтоб навсегда остаться в пределах того маленького мира, который он знает и любит? Ведь мы привыкли, что настоящее произведение искусства — это откровение, порыв в неизвестность, потрясение. «Мимино» таких ощущений нам не дарит. И ты уже, кажется, готов считать это твое снисходительное доброжелательное суждение о фильме окончательным, но — странная вещь — стоит где-нибудь появиться картине, как тебя тянет в зал. Заглядываешь в этот самый зал на минутку — послушать песню или посмотреть особенно понравившийся тебе эпизод — и остаешься сидеть до конца. А окружающие тем временем успели расхватать фильм по репликам, и уже цитируют его, подражая интонациям то Бубы Кикабидзе, то Фрунзе Мкртчяна.
Главное же — все время возвращаешься к фильму мыслями. И тогда ты начинаешь понимать, что нравственная работа, которую делает «Мимино», гораздо серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Просто характер у фильма совершенно особый, не укладывающийся ни в какие каноны,— как не укладывается в них, к примеру, герой другой ленты — певчий дрозд («помните «Жил певчий дрозд»? О. Иоселиани). Характер невероятно общительный, добрый, легкий, талантливый, в совершенстве умеющий слушать музыку жизни — и абсолютно нерасчетливый, он, в сущности, так же необходим нам сегодня, как и натуры прямо ему противоположные. Вместе с ним из жизни исчезло бы ощущение праздника, гармонии, веселой импровизации. Отнесемся же с доверием к этому совершенно особенному нраву фильма «Мимиио» и последуем за его героем. Итак, представьте себе очень маленький, уютный аэродром. Если добавить, что расположен он где-то в горах, в самом сердце Грузии, то можете себе представить, какие простые и домашние царят здесь нравы. Герой, летчик Валико, по прозвищу «Мимино», перевозит на своем борту мычащую живность и темпераментных односельчан в огромных кепках, может, нарушив инструкцию, договориться по рации с приятелем о покупке новых туфель или запустить сверху помидором в другого приятеля: небеса здесь расположены совсем рядом с домом, и, быть может, поэтому отношение к своей профессии у героя самое земное, начисто лишенное романтического флера. ...
Но однажды в Тбилиси его окликнет товарищ по летной школе, задержавшийся здесь потому, что не принимает то ли Сан-Франциско, то ли Рио-де-Жанейро, то ли еще какой-то романтический город. И, прощально улыбнувшись, уйдет от Мимино по бетонному аэродромному полю юная стюардесса, светлая и далекая, как мечта. И тогда наш герой вдруг затоскует по иным полетам и по иным небесам — далеким, неведомым и недоступным маленькому его вертолету. И уедет в Москву, чтоб добиться осуществления мечты, вырваться на простор, стать летчиком международной авиалинии. Однако, покинув родной дом, герой одновременно покидает и мир привычных связей, понятий, оценок. Это рождает целую серию недоразумений — иногда достаточно драматичных, иногда смешных.
К примеру, герою нужно устроиться в гостиницу. Он является в дом к незнакомым людям с приветом от некоей Нины из Тбилиси, и те, прервав приготовление манной кашки для младенца, моментально бросаются к телефону: место в гостинице устраивается мгновенно. Правда, попутно выясняется, что никакой Нины радушные московские хозяева не знают, но это неважно. Возможно, с ней не знаком и наш герой. Здесь, в огромном городе, все его проблемы будут разрешаться или, наоборот, не разрешаться чисто автоматически, почти без его участия. Его все время будут принимать за кого-то другого: в гостинице — за участника какого-то важного международного симпозиума, в ресторане — за кутилу, швыряющего деньги на ветер, в доме стюардессы Ларисы, куда он будет упрямо и безнадежно звонить, чтобы пригласить ее в ресторан,— за самоуверенного и немного пошловатого ухажера с кавказским акцентом, наконец, в милиции, куда он попадет за то, что пытался наказать подлеца, за опасного буяна, и Буба Кикабидзе сыграет одну за другой все эти роли, оставшись в то же самое время именно тем, кем только и может быть его герой — очень добрым, цельным, прямодушным и бесконечно деликатным человеком, находящимся все время немного «не в своей тарелке», но стесняющимся обременять людей своими проблемами.
Представьте себе, к примеру, человека, у которого привычная щедрость еще помножена на некоторую страсть к широкому жесту и который вдруг оказался совершенно без денег — он вынужден выбирать, купить ли ему стакан кофе или стакан чая, на кофе денег уже не хватает, но фраза «Чаю хочу» произносится с такой великолепной интонацией, как будто речь идет о поистине феноменальных затратах. У обоих героев этого фильма — вертолетчика Валико и шофера Хачикяна (арт. Фрунзе Мкртчян) — есть свои твердые взгляды на все, будь то рецепт приготовления долмы или такие более общие проблемы, как, например, любовь; оба не хотят ни одним из этих взглядов поступиться — и при этом в своих бесконечных спорах все время обнаруживают некое поразительное сходство, даже, пожалуй, тайное родство, напоминающее верность какой-то общей клятве, данной в раннем детстве. Эта общность заключается в непоколебимой человечности, которая не зависит от обстоятельств и условностей нашей сложной жизни.
Вот слово, которое объяснит нам характер фильма «Мимино». Его герой, прошедший на пути к осуществлению своей мечты через серию трудных испытаний, в конце концов оказывается там, куда он так стремился,— за штурвалом международного лайнера. Ныне он тоже может небрежно сказать: «Застряли здесь, потому что Сан-Франциско не принимает». И смешать дымок своей сигары с дымом чужого, незнакомого города. И купить племяннику игрушку с диковинной наклейкой на незнакомом языке. И увидеть через стекло своей кабины безбрежные, высокие небеса. Но выясняется, что ничего этого герою не нужно. Достигнув цели, он вдруг понимает, что она — не для него...
«Спутник кинозрителя», март 1978 года
Татьяна Хлоплянкина
