Вот среднеазиатский вариант перестроечного боевика про мафию.
Мафия, конечно же, всесильна, жестока и неуязвима; она легко уходит от преследования, бестрепетно уничтожая своих засветившихся сторонников, и творит беззакония практически безнаказанно. Восточный колорит присутствует главным образом в изображении красивой мафиозной жизни, которая демонстрируется в картине с размахом, не свойственным нашему умеренному темпераменту: особняки с мраморными стенами, пиры на сто человек, подпольные бордели, гурии, танец живота и так далее...
Сам же фильм интересен как некий промежуточный этап в эволюции жанра. Здесь в ослабленном, остаточном виде еще присутствует традиционная для перестроечного кино коллизия — честный следователь безуспешно преследует мафию на фоне глобальной коррупции. Однако все оперативно-следственные действия, предпринимаемые милицией, до такой степени бездарны и непрофессиональны, что эта сюжетная линия начисто лишается какой бы то ни было остроты.
Впрочем, в фильме есть другой сюжет, исполненный несравнимо большего драматизма: роковой любовный треугольник, драки, погони, убийство поневоле — то самое, вынесенное в заглавие, побег из следственного изолятора, захват и передача заложницы... В центре всех этих событий — благородный супермен, боксер, ударом кулака невзначай убивающий бандита, посягнувшего на честь девушки. Никакого отношения к расследованию и преследованию мафии этот герой не имеет, на месте событий всегда оказывается случайно, однако походя и с легкостью он делает то, что совершенно неспособна сделать милиция: спасает девушку, выводит из строя одного из главных мафиози прямо на месте преступления, находит чемодан с деньгами, который тщетно пытаются обнаружить как преступники, так и представители закона. Его кулаки — единственная сила, восстанавливающая нечто похожее на справедливость в этом мире, почти уже совсем эмансипировавшемся от таких понятий, как закон, право и тому подобное.
Две жанровые модели - фильм про милицию и мафию и фильм про супермена-одиночку — накладывются здесь друг на друга, не вступая в какое бы то ни было осмысленное взаимодействие, но отражая при этом довольно любопытное состояние сознания. Сознания, уже освобождающегося от идеи государства как силы, от которой зависит все в человеческой жизни, и принимающем как данность то внезаконное состояние социума, где жажда власти, денег и «красивой жизни» и, с другой стороны, стремление к правде и справедливости, вступая в конфликт, выясняют свои отношения предельно просто: при помощи кулаков и накачанных мускулов.
Н. Сиривля
«Искусство кино» № 3, 1992 год
