Село Сапожок — глухое местечко в 30 верстах от ж. д. Море соломенных крыш. Много яблонь. Сонная речка. Конопля на огородах возле лохматых риг. На пригорках всюду белые дороги холстов. На мостках с хлудами и вальками бабы, как ожившие картины Билибина. Вокруг необозримые ржаные поля. Таков Сапожок.
300 лет стоит Сапожок, но и теперь, как во времена Годунова, жизнь бабы— страшная сказка. Конечно, волна революции докатилась и сюда, но не так-то легко подмыть и опрокинуть вековые устои старого быта. Слишком глубокие корни у него. И не даром в селе радио и октябрины наравне с колдунами и русальским заговеньем.
Тихо бьется пульс новой жизни. Тихомолком работают волсовет и комсомол, объединяя молодежь, тихо подымаются посеянные ими всходы. Но рядом по-прежнему льются реки бабьих слез, по-прежнему знают только грудь да подушка про бабьи мысли, про бабью тоску...
И вдруг, в самый разгар цветенья садов, Сапожок наполнился странными людьми. И на следующий же день диковинные люди появились в слободах. Их видели всюду — они внимательно оглядывали риги, избы, сады, задворки и прежде всего баб. Те смеялись, стыдились, но когда в избы пришли женщины с городскими руками и с просьбой поучить их бабьей работе, одеть их в крестьянскую одежду — бабы обомлели. Спокон века не случалось, чтобы горожане учились у баб.
И до того сказочным показалось бабам это непривычное внимание к ним, что многие растерялись - бросились перепуганные в Совет, к попу...
«Зачем мы им? Сроду такого не было, чтобы нас за людей считали... Последние времена — антихристовы слуги они, не иначе...»
Много труда и терпенья положили режиссеры и администрация, чтобы завоевать доверие... Историю Широниных под конец узнала каждая баба. И все в простоте спрашивали не родственники ли они сапожковским Широниным?
С особенным удовольствием отнеслись бабы к сниманию их в их самотканной одежде — наши, дескать, труды поглядеть захотели. Молодежь снималась охотно— но стариков пришлось долго уговаривать. Со старухами было плохо - эти были убеждены, что или умрут сейчас же после съемки, или же на них выступят антихристовы печати. Но еще хуже было в одном селе около Сапожка, где производилась часть съемок — там не хотели сниматься совсем, испуганно убегая от аппарата. Тут режиссерам и администрации пришлось показать чудеса терпения и изобретательности - толпу незаметно заставили играть, выполнять, что требовалось: отвлекая их внимание, незаметно снимали.
Но уже к концу первого месяца бабы поняли, что от них хотят, и от желающих сниматься не было отбою. Все население жило интересами экспедиции, живо интересуясь всем, начиная с запруды реки для съемки и кончая количеством брюк оператора. Вся жизнь пошла вверх дном: у квартиры администратора целый день толпа баб, у гримерной тоже - ждут выезда на съемку и бегут следом.
Ни уговоры, ни брань, ни милиции не помогают — огромная толпа на съемке мешает с утра до вечера. В школах шли зачеты. Но... Кино всесильно: школьники вместо зачетов оказались на съемке. «Где тут у вас школьный совет? Я жаловаться буду!» — вопит вне себя администратор, разгоняя толпу мешающих школьников. А рядом с ним скромно стоит председатель школьного совета и с интересом школьника глазеет на съемку. Учителя, не найдя учеников на зачетах, возмутились и... тоже пришли на съемку.
Интерес не ослабевал до конца, потому что каждый день было новое. То бабы стелют холсты, то провожают рекрутов, то пляшут на возах свадебного поезда, то убирают рожь, то веселятся на Троицу.. И везде бабы, бабы и бабы.
«Ну и почет вам подошел, игрец вас изломай!» смеются мужики, которым пришлось подыгрывать бабам.
«Погоди, еще не такой будет нам почет», добродушно огрызается делегатка Заржавинской слободы: «Дай срок, вся Москва будет глядеть да дивоваться, какие мы есть рязанские-то».
О. Вишневская
«Советский экран» 1927 год, № 47
