Седой, высокий, с чуть ссутулившимися широкими плечами, он напоминал старую, мудрую птицу. Орла, томящегося в вольере.
В институте мы «проходили» Дзигу Вертова молодым, озорным, составлявшим манифесты, пестрящие восклицательными знаками. А застали его на студии в последние годы жизни грустным, усталым. Тогда нам внушали, что «Вертов не современен», что он весь вместе со своей «Киноправдой» — «история, пройденный этап».
Денис Аркадьевич Вертов делал тогда «Новости дня» — «хроникерскую поденщину», на которой учатся новички и которую маститые производят легко, между делом. Эх, если бы мы, юнцы, были тогда умнее! Мы бы присмотрелись к тому, как он, Дзига Вертов, работает над этой «поденщиной» — коротенькими репортерскими сюжетами. Да где там! Это сейчас, через двенадцать лет после его смерти, с трепетом рассматриваешь листочки бумаги, на которых самым тщательным образом разжевано простенькое задание оператору— снять открытие новой линии метро. Самым тщательным образом, каждый план, каким объективом, в какой последовательности...
Он оставался верен себе — этот «человек с киноаппаратом», умевший из кинорепортажа делать не хронику, а образную публицистику. Не понятый трудным временем, он теперь, после смерти, обрел счастливую судьбу, вторую жизнь, признание, преклонение. И не только у нас — во всем мире.
Вот книги о Вертове, изданные в ГДР, Франции, Италии. Некоторые из них — перевод выпущенной «Искусством» монографии советского критика Н. Абрамова, другие — оригинальные произведения. Ничего удивительного: в Париже, например, сохранилась коллекция вертовских работ едва ли не более полная, чем в наших фильмотеках.
— Пока я жива, мечтаю об одном — восстановить все фильмы Вертова, сохранившиеся в наших архивах. Особенно «Три песни о Ленине»...
Это говорит Елизавета Игнатьевна Свилова, вдова Дзиги Вертова, его самый преданный соратник. Сейчас она, начинавшая склейщицей в лаборатории у братьев Патэ, некогда славившаяся как великолепный мастер киномонтажа,— на пенсии. На двери ее квартиры - золотая дощечка с именем мужа. Он жив здесь — в книгах, фотографиях, рукописях.
— Елизавета Игнатьевна, вы долго работали с Вертовым?
Какой наивный вопрос! Она удивлена.
— Долго ли? Да всегда! С восемнадцатого года.
С восемнадцатого года... Успех и горечь, всё пополам...
Конечно, всегда, всю жизнь.
На стене фотография. Сделана очень по-вертовски. Большой — крупным планом - глаз, в зрачке он сам, молодой, красивый.
— Вертов любил снимать такие шутки. А глаз мой...
Раз уж мы подошли к стенкам-стендам (сколько есть в квартире стен, все в фотографиях, кадрах из фильмов), оторваться трудно: хочется все поглядеть. Но Елизавета Игнатьевна улыбается снисходительно: чтобы мельком поглядеть, перелистать вертовский архив, потребуется не один день. Вот посмотрите: в кабинете на полках крупными блоками стоят большие картонные коробки. В них расположенные по годам, тщательно пронумерованные рукописи, фотографии. В клеенчатой толстой тетради — подробный каталог этих неоценимых для историка и киноведа сокровищ вертовского наследия. Огромный труд! Сейчас, когда о Вертове много пишут, когда Центральная студия документальных фильмов собирается создать фильм о коллеге, все, что сделала Елизавета Игнатьевна,— необходимое подспорье.
Мы открываем ящик с фотографиями. Вот ранний снимок — юноша в тужурке реального училища. Он начинал с очерков, поэтических эпиграмм, потом увлекся технической новинкой — граммофонными записями. Записывал голоса людей, шум водопада, скрежет пилы, монтировал фонограммы. И, конечно, не мог не прийти в кино.
Вот листок с заметками, написанными его рукой, острым, чуть нервным почерком: «Весна 18 года... «Жизнь врасплох» — ради людей без маски, без грима, схватить их в момент неигры, прочесть киноаппаратом –их обнаженные мысли...»
Если представлять Вертова только по крикливым — в духе двадцатых годов — манифестам да по «сломанным» кадрам-экспериментам в его фильме «Человек с киноаппаратом», он покажется увлекающимся до озорства, до потери существа того, о чем думал поначалу. Но Вертов совсем не такой. В каждом съемочном плане, в каждой записочке с тезисами выступления на собрании — четкая, до графизма, система мышления. Вертов не записывал, он рисовал даже тезисы: в центре, кружком — основная мысль, от нее стрелками — факты, уточнения.
Это был человек колоссальной работоспособности. Представьте себе на минутку, сейчас на студиях хроники киножурнал делают несколько дней целым коллективом. Конечно, эта работа во всех смыслах стала сложнее и совершеннее. А Вертов выпускал свой «Кинокалендарь» ежедневно!..
И работал в основном один — с помощью своего брата Михаила Кауфмана и других операторов — А. Лемберга, И. Белякова, снимавших сюжеты, и Свиловой, помогавшей монтировать. События демонстрировались на экране уже в день съемки. Вертов называл свой «Кинокалендарь» — «хроника-молния».
В 1919 году, в день праздника Октября, чтобы показать картину одновременно в нескольких кинотеатрах и в разных городах, Вертов монтировал сразу пятьдесят экземпляров; «как шахматист (вспоминает Свилова) на сеансе одновременной игры, раздавал монтажницам куски пленки...»
Вертов выпустил около пятидесяти номеров «Кинокалендаря». Потом перешел на «Кинонеделю», а потом на ежемесячную «Киноправду».
Елизавета Игнатьевна не из тех людей, кто любит вспоминать о личном.
— Жизнь моя была интересная, счастливая. Но от меня рассказов о ней не ждите: не могу. Вот посмотрите: недавно вышла книжка Херсонского «Страницы юности кино». Там есть о молодом Вертове. По-моему, Херсонский схватил точно!..
«...Энергично подтянутый, сухопарый Дзига, кажется, навсегда сохранил фигуру юноши и строгий пафос времени военного коммунизма. Предпочитал полувоенный костюм. Носил краги. Немыслимо представить его небрежно одетым, шатающимся кое-как, вразвалочку. Ко всякой распущенности относился с лютой ненавистью. Был суров и прямолинеен во всем. Жестоко требователен к себе и другим. Тонко очерченный нос, острый подбородок и женственные, но сжатые губы выдавали фанатика. Это был рыцарь идеи...»
Есть очень известная фотография — сейчас она воспроизведена на обложке книги, выпущенной «Искусством»: Вертов, затянутый в кожанку, с киноаппаратом на плече... Он любил снимать сам, особенно вначале, когда пробовал кинематограф «на вкус», и, чтобы распробовать все секреты, все делал своими руками. В дневниках Вертова сохранилась такая запись: «Мы (с Кауфманом) решили работать во всех условиях, плохих и хороших, снимая на засвеченной пленке, почти без аппаратуры, пользуясь консервными банками из-под сгущенного молока...»
Потом Вертов увлекся другим: выбрал самое сложное, неизученное — монтаж. И сформулировал очень точно: «Монтаж—из положений целесообразности. Целесообразное должно совпадать с красивым...»
Михаил Кауфман снимал, как вспоминает Вертов в дневниках, «привязанный к потолку», первый еще примитивный сатирический мультфильм — политический киношарж «Сегодня». «Сегодня» посмотрел Ленин и, как передавали Вертову (об этом тоже есть запись в дневниках), был заинтересован.
Ленин... К этому образу Вертов был особенно бережен. Он снял «Ленинский кинокалендарь» и «Ленинскую киноправду», специальный выпуск «В сердце крестьянина Ленин жив». Снимавший Ленина при жизни, не раз его наблюдавший, навсегда запомнивший его улыбку, Вертов говорил: «К теме «Ленин» мы, работники кинохроники, подходили постепенно и осторожно... Лишь к 10-летию со дня смерти Ленина мы выступили с большим фильмом «Три песни о Ленине».
Благодаря Вертову и Свиловой были собраны по горячим следам ленинские съемки, сохранившиеся на студиях Закавказья, Средней Азии, в Ленинграде. «Три песни о Ленине» Вертов создавал вдохновенно. Это вершина вертовского мастерства. На студии «Межрабпомфильм», где состоялась премьера картины, был заведен альбом с отзывами. Альбом не сохранился, но Свилова успела переснять некоторые его страницы с восторженными отзывами зрителей — Уэллса, Муссинака, Вишневского, Садуля, Эренбурга, Нексе...
В архивах у Свиловой я нашла подшивку вырезок с отзывами о вертовских фильмах. И мне было приятно прочесть, что в 1928 году наш журнал «Советский экран» писал: «Многие его (Вертова) приемы, которые он давно преодолел, будут еще разжевываться годами... Общественный пафос Вертова идет от огромной эмоциональной зарядки...»
Вместе с Елизаветой Игнатьевной мы с трудом убираем тяжелые коробки с бумагами.
— Далеко не стоит убирать,—говорит она.— Скоро понадобится. Для фильма. Предлагают его делать, буду счастлива, если смогу...
Большая, сложная и (в общем Елизавета Игнатьевна права) счастливая жизнь прожита. Эту жизнь не вместить ни в фильм-монографию, ни в книгу, ни тем более в очерк для журнала. Мы будем еще «годами разжевывать» Вертова, его огромное наследство.
...Из папки с пометкой «Год 1939» выпала страничка — оригинал газетной статьи. Мелькает заголовок — «Краткий рапорт».— Подождите минутку, Елизавета Игнатьевна, очень хочется его процитировать... Вот послушайте:
«И вот я снова один, как в восемнадцатом году, когда впервые переступил порог кинематографа. Так я и не стал «маститым». Меня все еще не влечет почетное и спокойное ремесленничество. Повторение пройденного — не моя задача. Я чувствую себя таким же молодым, к
