Судьба военного поколения: повестка из военкомата зачастую заменяла им аттестат зрелости. В июне 41-го они ещё не понимали - что им предстоит, какой суровой реальностью обернется война.
Реквием юности, вставшей грудью против огня, чтобы бестревожно жила на земле другая юность — сегодняшняя...
«Хроника пикирующего бомбардировщика» («Спутник кинозрителя», май 1968 года, кинокритик Виктор Орлов)
Этот фильм мы не боясь назовем камерным в точном понимании этого слова — мало героев, мало событий, мало и ограничено место действия, ничто постороннее не мешает развитию авторской мысли. Ведь и камерными средствами можно решать совсем не камерные проблемы!
Мысль этого фильма — о наших детях. Да, не удивляйтесь — о наших с вами детях и о вас, восемнадцатилетние. О том, что с вами будет, если вдруг снова «застрочит пулемет, загрохочут железные танки». Герои фильма наверняка знали и пели эту чуть легкомысленную песенку, наверняка видели совсем легкомысленный довоенный фильм «Если завтра война» и так пришли на войну — с шуточками и нерастраченной радостью, с воспоминаниями о какой-то роковой любви в музее среди картин, о полетах в аэроклубе, о добром и таком мирном отце-сапожнике...
И они остались бы несмышленышами, если бы не были нашими с вами детьми — детьми тех некончающихся поколений трудяг, борцов, людей, одержимых идеей переделать мир по-своему. Людей, всегда серьезно думавших и думающих о жизни.
Нет, не такие они простые, эти худые и длинные парни в пилотках! Какая-то ерунда, пьянка, заваруха с самодельным ликером «шасси» — и рядом точный, высокий моральный настрой, позволяющий безошибочно реагировать на любого пошляка. Детские шуточки на гауптвахте — и тут же деловой, взрослый разговор о том, как же, наконец, накрыть проклятущий немецкий аэродром, с которого взлетают «фоккеры». И финал картины— гибель экипажа пикирующего бомбардировщика, стремительный, ослепительный, яростный полет к смерти и к подвигу. Они жили легко и чисто, вдумчиво и бескомпромиссно. Они погибли, как жили. Их подвиг — логическое продолжение их жизни. Честное продолжение — а об ином они и не думали. По существу, картина эта — о «мальчишеском подвиге». Но ничем он не отличается от подвигов зрелых и мудрых, той же кровью оплачен, той же мыслью освещен. И чтобы еще и еще раз утвердиться в этом, авторы вводят чуть дидактическую фигуру начштаба (арт. П. Щербаков), которому все не нравится в парнях, который не доверяет им почти во всем — этакая разновидность кадровика определенных времен, хорошо уже известная нам по многим картинам.
Повторяю, в фильме это фигура достаточно прямолинейная, но в общей авторской концепции она несет еще одну нагрузку. Начштаба — это, если можно так сказать, не только вчерашнее недоверие к молодежи. Это и сегодняшнее, и завтрашнее.
Я уже говорил о многослойности мысли авторов фильма — сценариста В. Кунина и режиссера Н. Бирмана. Они свободно обращаются со своей «машиной времени», адресуясь то ко вчерашнему, то к сегодняшнему дню. И сегодня, напоминают они, есть положительные люди с квадратными челюстями, которым все не нравится в молодежи: и легкомыслие, и мечтательность, и «джазовые вывихи». Но «полетит самолет, застрочит пулемет», и пойдут мальчики умирать за мир вместе с положительным начштаба — и впереди его...
«А зори здесь тихие…» («Советский экран», декабрь 1972 года, Вадим Соколов)
Этот фильм о войне начинается с тишины. Потом загрохочут орудия, и отчаянные девушки-зенитчицы начнут охоту за вражескими самолетами, потом вступят они вместе со старшиной Басковым в неравный бой с фашистами и погибнут.
Рита Осянина, Женя Комелькова, Лиза Бричкина, Соня Гурвич, Галина Четвертак…
Как же так — пятеро девчонок во главе со старшиной, по сути дела, разгромили и остановили отряд отборных диверсантов, опытных, отлично вооруженных и превышающих своего противника по численности в три раза? Реальность такого солдатского подвига писатель Борис Васильев доказывает, во-первых, тем, что и сами победители (кроме Васкова) один за другим гибнут в этом неравном поединке, а во-вторых, и это главное:
— Война — это ведь не просто кто кого перестреляет. Война — это кто кого передумает...
Фильм, отказавшись по необходимости от многих хороших фраз повести, эту ключевую мысль автора не пропустил, оставил. Оставил не только в тексте сценария, но и подчеркнул основными средствами постановки, толкованием отдельных эпизодов и ролей.
Жить только по уставу, по службе было Баскову легче, но есть у него за душой то свое, особое, народной жизнью воспитанное, что сообщит ему новую, удивительную силу именно теперь — в смертную минуту. Вот тогда он и девчат своих, веселость их и подвиг оценит до конца — «держат свой фронт, свою Россию. Держат!..». Эту вторую половину роли А. Мартынов ведет в полном контакте со всем актерским ансамблем — его слишком пожилой и слишком «непоэтичный» поначалу Васков обретает такую красоту и энергию сердца, которую трудно было предполагать по первым сценам.
Все пять главных ролей — главных рассказчиц этой оптимистической трагедии — получились отлично. Это нелегко — найти столько разных красок для пяти девушек почти одного возраста, одной короткой судьбы, встретивших смерть в своем первом бою, в одних и тех же солдатских гимнастерках.
Две женские судьбы, по-разному нелегкие и совсем несхожие между собой, показали в своих героинях И. Шевчук (Рита Осянина) и О. Остроумова (Женя Комелькова). Юная жена пограничника, Рита овдовела в первые дни войны — раньше, чем родила своего сына, к которому теперь бегает по ночам в ближний городок, тайком от грозного старшины Васкова. В шумной, шутливой девичьей компании своего зенитного взвода она единственная мать да еще и вдова. Одинокое, тревожное материнство и возвышает и отдаляет ее от остальных. Это потом, в минуту испытаний, она обратит все нерастраченное свое материнство на подружек, постарается уберечь и защитить их, продержится дольше других и все равно не сможет доказать тупому, бездумному жалу войны свое святое, материнское право жить и растить сына.
У Жени Комельковой совсем другое: ее скоропалительную связь с человеком в чинах и намного старше ее никто ни понять, ни тем более одобрить не захотел. Сюда, к зенитчицам, на тихий полустанок, она сослана «по аморалке». Для старшины Васкова она уж вовсе не понятный и опасный человек... Но ведь это именно она, Женька, «передумала» и хитрого Васкова и всех остальных, когда надо было обмануть, напугать совсем нетрусливых бандитов! По самому острию, в двух шагах от смерти ходит Женька (примерно так же, как в эту самую пору рисковала собой и Любка Шевцова), изображая собой на краю войны беззаботную купальщицу из большого отряда лесозаготовителей...
Соне Гурвич (И. Долгановой) и Лизе Бричкиной (Е. Дропеко) самостоятельных эпизодов и монологов в картине отпущено совсем немного. Известно лишь, что первая из них сугубо городская девочка со стихами в руках и в голове, попавшая в военные переводчицы прямо со школьного экзамена по немецкому языку, а вторая — деваха более крепкая, деревенская, глухо тоскующая по сильному «спутнику жизни» и оттого без промедлений влюбившаяся в Васкова.
Совсем небольшая роль отпущена пятой из девушек— Гале Четвертак (Е. Маркова). Уж тут вообще один штрих: дали такую фамилию в детском доме за то, что маленькая... И все-таки вы не забудете эту коротышку в одном сапоге с огромными от удивления глазами. Как разнообразна, как прекрасна может быть жизнь, какими чудесными подругами могут оказаться самые обыкновенные (чуть покрасивей и повыше, чем ты девушки и как безжалостна в своем тупом насилии и убийстве может быть война... Галя и погибла, не поверившая этому, не узнавшая не то что настоящей любви и материнства, но даже того зрелого детства, когда перестают смотреть на жизнь с удивлением. Погибла девочкой — и героем.
Фильм сумел рассказать и доказать своими средствами то же, что рассказала и доказала повесть Бориса Васильева. Во-первых, то, что эти девушки из нашего, довоенного поколения действительно жили просто и трудно, как мы все. И, во-вторых, что они погибли героями, как лучшие из нас.
«Ну и молодежь!» («Спутник кинозрителя», январь 1970 года, кинокритик Натэла Лордкипанидзе)
А потом наступит момент, когда мы увидим рейхстаг и надписи на рейхстаге. «Мы пришли сюда — Наташа и Юрий», «Самый краткий путь в Москву — через Берлин», «Мы из Тулы», «Мы из Одессы» и еще много других, среди которых и эта: «Теймураз, Леван, Баадур, Малхаз, Георгий». Юношеская рука, старательно выводящая мелом имена, на минуту задерживается и, зачеркнув «Георгий», так же старательно напишет «Редиска»...
Для тех, кто не видел картины грузинского режиссера Резо Чхеидзе «Ну и молодежь», кадры эти не так уж много скажут. Только обозначат место и время действия — не больше. Для тех же, кто картину видел, финал многозначен и емок. В нем действительный, невыдуманный итог той истории, которая началась летом 1941 года и кончилась здесь, в Берлине. Финал подытоживает и философский смысл показанного — победа над фашизмом это не просто выигранное сражение, но, в первую очередь, торжество социальной справедливости, идей разума и правды. И утверждают эту справедливость, защищают ее вместе со всеми такие вот юноши, почти мальчики, как герои фильма, снятого Чхеидзе.
«Ну и молодежь» — фильм, если хотите, внутренне полемичный. Мягко, неназойливо, но вполне определенно выступает он против тех, кто пытается выдать свои поверхностные впечатления за непреложную истину. Один такой персонаж обозначен в картине с сатирической резкостью. Он встречается с ребятами на улицах Тбилиси, когда они, веселые и счастливые, громко переговариваясь, идут, заняв всю мостовую, но право же, в их поведении нет ничего такого, что заставило бы случайного прохожего в негодовании остановиться и прочитать мораль, суть которой сводится к одной нехитрой фразе — ну и молодежь! Он потом исчезнет, этот прохожий, и больше не появится в картине, но спорить режиссер будет с ним и такими, как он.
А пока до подвига далеко, и ребята остаются ребятами. Они подтрунивают над учителями, не очень слушаются родителей и норовят уединиться, чтобы всерьез поговорить о «высших материях». И влюбляются — Темур вот тоже влюбился и, как рыцарь, спас свою даму от справедливого преподавательского гнева.
Эпизоды в школе, дома, на улице — словом, все «ребячьи» эпизоды сняты с той подкупающей искренностью и достоверностью, которые присущи почти всем работам Р. Чхеидзе. Это жизнь, данная в ее непредвзятом течении, но жизнь, осмысленная не столько в ее бытовых закономерностях, сколько в поэтических проявлениях. Вот, например, сцена на базаре, куда приходят ребята, чтобы проводить в армию первого из них. Соленые помидоры и хлеб — вот их еда, но то вино, и то радушие, которым потчует их старый крестьянин, с лихвой искупают скудное военное угощение. Расположившись тут же на бочках, они произносят прощальные тосты, и к ним один за другим присоединяются люди. Это общие проводы, общие надежды и слезы... Подобного рода эпизодов немало в картине. Первый же серьезный бой покажет нам в деле Темура и его школьных товарищей, покажет, на что способны эти мальчики, защищающие самое святое — родную землю. Оки отразят танковую атаку и будут ждать приказаний штаба, но связь окажется прерванной, и один за одним они пойдут в шквальный огонь, чтобы наладить ее. Крутится стоящая в окопе катушка провода — и каждая остановка ее свидетельствует о гибели товарища. Но из рук мертвых они берут нить, чтобы протянуть ее до Берлина. И один, оставшийся в живых, по праву напишет на стенах рейхстага имена всех — Темура, Левана, Баадура, Малхаза и свое школьное прозвище — Редиска.
«Песнь о Маншук» («Спутник кинозрителя», октябрь 1970 года (кинокритик Татьяна Иванова)
Титры картины идут на всполохах огня, который, не потухая, горит на могиле Неизвестного солдата. Он один, этот Неизвестный солдат, и одновременно их тысячи, тысячи тысяч. У каждого есть свой Неизвестный солдат, каждый волен представить единственное лицо, единственную судьбу за этим высоким собирательным образом. Тогда Неизвестный солдат утратит свою анонимность, обретет имя. Так и задумали свой фильм сценарист А. Михалков-Кончаловский и режиссер М. Бегалин. Их солдата зовут Маншук. И солдат этот — девушка.
Она жила и сражалась на самом деле — в реальной действительности. Многие эпизоды фильма могут показаться знакомыми по другим картинам о войне. Земля, перепаханная гусеницами танков. Командир, примостившийся в насквозь простреливаемом окопе, чтобы прокричать в телефонную трубку донесение и — убитый в ту самую минуту, так и не перечисливший до конца потери своего взвода. Длинная пулеметная очередь, еще и еще одна. Неуверенно дрогнул, остановился подбитый танк. Грузовик с ранеными подпрыгивает на разбитой дороге. Отчаянный лейтенант лихо ухаживает за девушкой в военной форме... Все было? Но ведь именно так оно и бывало на самом деле. Зато любая привычная ситуация представляется в новом свете, когда встает за ней живая неповторимость характера. Поэтому создатели фильма, давая военный «ландшафт» и все «обстоятельства» войны как бы сглаженными и унифицированными, с особенным, пристальным вниманием вглядываются в одно лицо. Это та самая девушка-казашка, на которую решился любой ценой произвести впечатление отчаянный лейтенант.
В финале картины Маншук погибает. Сначала, один за другим, будут убиты все ее друзья. А Маншук, припав к своему сотрясающемуся пулемету, которому, кажется, передались все ее напряжение, ее усталость, ее страсть и отчаяние, будет строчить из него до самой последней своей минуты. Потом, уже мертвую, ее осторожно возьмет на руки лейтенант Ежов и станет укачивать, как заснувшего ребенка. Сыгранная Н. Михалковым последняя сцена прозвучит с особой лирической пронзительностью: такой неожиданной будет эта горькая и бережная нежность в его победительно самоуверенном герое, лихом разведчике, веселом фантазере.
Но только ведь и такая смерть на войне — лишь одна из тысячи, из тысячи тысяч. И словно бы для того, чтобы мы ощутили весь трагизм смерти — ощутили ее как единственную, — авторы углубляют и углубляют наши знания об этой убитой девушке. Видения далекой мирной жизни, которая никогда больше не повторится для Маншук, возникают на экране. Длинноногая девочка, выросшая из своего платья, бежит нам навстречу, смешно, как жеребенок, вскидывая ноги. Она же рядом с отцом, твердая рука отца лежит на ее худеньком плече. Новые лица — мать, подруги, товарищи, и среди них тот, к кому, по-видимому, девочка относится полувлюбленно. Иначе зачем бы, крадучись между скамейками городского парка, так ревниво выслеживала Маншук этого парня, пришедшего сюда с другой, «взрослой» девушкой. И вскоре — смерть отца, горькое вдовство матери... О матери она чаще всего вспоминала на фронте, тоскующие материнские письма были для нее живым укором. Потом вся эта коротенькая жизнь еще раз пройдет перед нами в чередующихся семейных фотографиях и как бы в обратной последовательности. В их быстрой смене будут чудесным образом «молодеть» родители, а сама Маншук из девушки превратится в подростка, затем в школьницу, пошедшую в первый класс, затем в нарядную маленькую девочку, сидящую на руках у матери. И нет еще седины в материнских волосах, и по-юношески строен, чубаст отец...
Вечный огонь у могилы Неизвестного солдата, горящий в память тысяч и тысяч павших, горит и в память Маншук. Но теперь для нас — это солдат известный...
«Краткие встречи на долгой войне» («Спутник кинозрителя», июнь 1976 года, кинокритик Елена Стишова)
И музыка печальная, и ритм монтажа — слегка замедленный, и изображение — чуть выцветшее, словно старая кинохроника,— все в этом фильме с самого начала как бы сориентировано на то, чтобы воздействовать на наши чувства. И правда,— история таджикской девушки-летчицы, погибшей в воздушном бою, история, неизбежно окрашенная нашими воспоминаниями о похожих событиях, о похожих фильмах, не может не тронуть.
Жила-была девочка в далеком кишлаке. Однажды на уроке учительница рассказала о чуде — о самолете. И показала картинку на обложке журнала. И только через несколько лет, уже подростком Гульшод своими глазами увидела и самолет и пилота. Потрепанный У-2 приземлился вблизи кишлака. И в этот миг, когда она бежала к самолету, пьяная от радости, уже знала про себя: вырасту, стану летчицей.
И стала.
Обо всем этом вспоминает Гульшод Довлатова, она же Гуля, она же военный летчик. «Горный орел» — зовут ее в эскадрильи. А «горный орел» втихомолку глотает слезы, как обиженный ребенок. Гульшод рвется в бой, а ей не дают боевой машины. Так хочется летать на истребителе — сколько можно быть воздушным извозчиком? Параллельное движение сюжета — внешнее (явь) и внутреннее (воспоминания) объединяется воедино сквозными героями. Гульшод встречает Рустама — друга детства и юности. В должности военного корреспондента Рустам мотается по фронтам — куда только не забрасывает его война. Но Гулю он не теряет из вида. Здесь, на войне, крепнут их чувства друг к другу. Лихая военная судьба благосклонна к ним: снова и снова сводит их вместе. В эти короткие встречи они открывают наново всю красоту жизни, такой хрупкой и такой прекрасной...
Но светлая печаль — а ею проникнута вся картина — едва ли не с самого начала подсказывает нам, что не бывать свадьбе, которую Гульшод видит в своих грезах... В воспоминаниях Рустама она навсегда остается восемнадцатилетней. Погибшие остаются молодыми.
«Марианна» («Спутник кинозрителя», ноябрь 1967 года, кинокритик Евгений Сидоров)
...Она приземлилась благополучно, в точно назначенное место. Капитана рядом не оказалось. Не появился он ни через несколько минут, ни через час. Марианна пробовала искать его, напрасно...
Только гораздо позже узнала она, что, опустившись случайно на крышу идущего состава, приняв неравный бой с фашистами, ее товарищ геройски погиб. Но сейчас, оставшись одна, она действует на свой страх и риск. ...Небольшой молдавский городок. Медленно тянется по улице колонна заключенных. Среди них Марианна. Нетерпеливо озирается девушка по сторонам, вглядывается в лица людей, стоящих вдоль тротуара. И вдруг решительно делает несколько шагов в сторону, и встречается взглядом... с полицейским. Он что-то говорит ей, кажется, про ее красивые глаза, и сторонится, пропускает ее, позволяя смешаться с толпой местных жителей...
Факты, положенные в основу фильма, поставленного на киностудии «Молдова-фильм» режиссером Василием Паскару, взяты из жизни. О них рассказала в своей автобиографической повести «В тылу врага» журналистка Прасковья Дидык. В первые дни войны эта смелая женщина-разведчица была заброшена в тыл к немцам.
Вот что говорит Марианна — Прасковья Дидык:
— Это было мое первое задание. Ни опыта, ни достаточных знаний своего дела у меня еще не было, но было желание в трудный для Родины час сделать для нее как можно больше. Связь с центром осуществляла по рации. Со временем наладила связь с подпольщиками. Передала в Москву ряд важных сообщений.
Книга, как и фильм, не является чисто биографической. Мне хотелось рассказать о моих сверстниках, многих из которых уже нет в живых, но они заслуживают того, чтобы о них знали...
«Пять дней отдыха» («Спутник кинозрителя», февраль 1970 года, кинокритик А.С. Вартанов)
От роты осталось в живых всего лишь четыре человека. Вышедшим из трудного боя солдатам дали несколько дней отдыха: для того, чтобы привести себя в порядок, принять пополнение, а затем — снова на передовую, снова в бой.
Короткие дни солдатского отдыха заполнены обычно необременительной службой: несением караулов, чисткой оружия, подгонкой нового обмундирования. Все это вместе взятое не заполняет солдатского дня до отказа: можно еще получить увольнительную в город, погулять по его улицам и — даже! — сходить в театр. Да, да, не удивляйтесь: в самые трудные месяцы войны даже в прифронтовых городах театры действовали, и попасть на иной спектакль было не так-то легко.
Действие фильма происходит в осажденном Ленинграде, и это во многом определяет характер киноповествования. Тема трудностей блокадной ленинградской жизни, мужества и стойкости горожан тесно переплетается с основной темой фильма. Связь истории переформирования и отдыха потрепанной в боях роты с жизнью ленинградцев обусловлена в фильме прочной сюжетной основой: немолодой солдат Кошкин родом из Ленинграда, к нему на свидание каждое утро приходит едва держащаяся на ногах от недоедания дочь, ей он отдает свою и без того малую порцию.
Свидания Кошкина с Олей происходят возле казарм, куда по утрам приходят и безмолвными тенями стоят в ожидании женщины: одни из них встречаются с родственниками-ополченцами, проходящими здесь формирование, другие просто стоят часами в тайной надежде, что вдруг среди входящих и выходящих из ворот солдатских колонн промелькнет лицо мужа, брата, сына, ушедшего на фронт в первые дни войны и с тех пор, как город оказался в блокаде, потерявшего всякую связь с родными. В этих фигурах, застывших каждая по одиночке, стоящих в скорбном и вместе с тем мужественном молчании, заключена эмоциональная доминанта фильма. В течение всего повествования не раз короткими эпизодами, почти мельком возникают эти фигуры — и они придают фильму определенную окраску. Они обозначают меру серьезности, которую приобретали в эти дни всякие, пусть незначительные по другим временам, события.
Представьте себе жениха и невесту, решивших, что лучшее время для посещения загса — зима 42 года, а лучшее место — осажденный фашистами Ленинград.
Я обращаю специально внимание на ленинградские сцены, потому что они должны были составить не только фон, но и в известной мере объяснить то, что происходит между Олей и молоденьким солдатом Алешей Казанцевым. Однако этого не произошло. История их любви, пожалуй, несколько сентиментальна. В «Пяти днях отдыха» она не стала историей становления характеров, обретения молодыми людьми цели, во имя которой необходимо непременно преодолеть все трудности военной жизни. Собственно говоря, попытка рассказать о тех именно человеческих качествах, которые позволили жителям города-героя выстоять, а солдатам, пришедшим на фронт со школьной скамьи, доказать, что они не уступают в мужестве и твердости духа своим старшим товарищам — не увенчалась успехом.
У одного ленинградского поэта, бывшего в годы войны мальчишкой, есть стихи о сверстниках: «...нам в сорок третьем выдали медали, и только в сорок пятом паспорта»...
«Зимнее утро» ( «Спутник кинозрителя», январь 1967 года, кинокритик Людмила Погожева)
В фильме «Зимнее утро», поставленном в Ленинграде режиссером Н. Лебедевым по сценарию С. Кара, рассказывается о страшной зиме в осажденном Ленинграде. Очень хорошая девочка Таня Солдатенкова играет в фильме хорошую девочку Катю, сироту, оставшуюся одинокой в голодном, замерзшем Ленинграде и нашедшую в себе силы взять на попечение чужого малыша.
Фильм начинается с наглого заявления Гитлера: «Санкт-Петербург должен исчезнуть с лица земли»... И сразу дается переход на сцену в бомбоубежище, где старики рассуждают: «Останемся ли мы людьми во всем?» На этот вопрос должен ответить каждый жизнью или смертью. Да, советские люди в самых тяжелых условиях оставались людьми. Несчастья и страдания не превратили человека в зверя...
На экране страшная, замершая жизнь. Вой сирен, грохот орудий, разрывы снарядов. Рушатся дома. Умирают от голода, от слабости люди, в холодных, нетопленных помещениях... Измученная девочка выхаживает чужого ослабевшего малыша, она называет его братишкой... Сюжет картины не нов. Вспомним хотя бы снятую сейчас же после войны картину «Жила-была девочка»... Очень многое в «Зимнем утре» повторяется. Но все равно, и повторяясь, трогает правдой обстоятельств, напоминает о тех днях, когда чудовищная жестокость гитлеризма встретил стойкость и благородство советского человека.
Конечно, приходится пожалеть, что в картине «Зимнее утро» все взрослые герои похожи друг на друга, схематичны, лишены характеров. Конечно, было бы неизмеримо лучше, если бы роль офицера Воронова, потерявшего, а потом неожиданно нашедшего сына, была сыграна тоньше, одухотвореннее... Все это так. «Зимнее утро» — самый что ни на есть средний фильм, но в нем — драгоценное качество: он сделан людьми неравнодушными, людьми хорошо помнящими, что такое Ленинград в блокаду, людьми, сохранившими память о пережитом и веру в человека. И, может быть, поэтому все, что происходит на экране, вызывает сопереживание...
«Сквозь огонь» («Спутник кинозрителя», ноябрь 1982 года, журналист Галина Сенчакова)
Детство Павлика Комарова, героя фильма «Сквозь огонь», оборвалось во дворе старой церкви, где фашисты устроили тюрьму. Здесь через железную решетку окна увидел он в последний раз мать, арестованную за связь с партизанами.
И только когда мать тихо сказала, чтобы он пробирался в родной Ленинград, н тайком протянула ключ от квартиры, Павлик очнулся. В путь он отправился сразу же, выйдя за ограду тюрьмы. Ему казалось, что чем быстрее он доберется до Ленинграда, тем скорее увидит мать.
«Сквозь огонь» — картина об отнятом, искореженном детстве. Но н не только об этом. Она еще и о раннем созревании, взрослении детской души, прошедшей сквозь огонь войны.
Где взять мальчишке, не защищенному опытом жизни, силы устоять под тяжестью зла и горя, обрушившихся на него в таком количестве, что впору не выдержать и взрослому. Как справиться с ни с чем не сравнимой болью утраты, когда тебе говорят, что мать расстреляли. Как вынести груз вины — пусть невольной,— в гибели старшего друга, единственно близкого человека. И что надо пережить мальчишке, чтобы у него возникло противоестественное желание убить, человека, пусть предателя.
Интонация фильма напрочь лишена внешнего пафоса. Она проста и естественна. Ведь авторы картины рассказывают об «обычном течении» жизни на временно оккупированной фашистами территории, жизни, где смерть стала нормой. Где, чтобы выстоять, выжить, остаться человеком, нужен героизм на каждый день. Жители округи ведут с фашистами «войну без войны»— собирают продовольствие для осажденного Ленинграда, помогают партизанам. И, несмотря на карательные операции оккупантов, несмотря на такой естественный страх смерти, чувствуют себя хозяевами свой земли.
...А Павлик Комаров все-таки дошел до Ленинграда. Его назначили возчиком в знаменитый обоз с продовольствием, который партизаны доставили в блокадный Ленинград.
