Помню, в далеком детстве я постоянно посещал различные кружки – и художественного слова, и хоровой, и музыкой занимался, даже бальными танцами и хореографией. Позже поступил в Ленинградский физико-механический техникум.
Вдруг однажды однокурсник Толя Красиков сообщает, что объявили набор подростков для съемок в фильме «Республика ШКИД». Мы с другом срочно отправились в ДК пожарных на просмотр. Меня поразило количество ребят, желающих сняться в кино, — перед нами толпилось человек двести, а вскоре и за нами выстроилась огромная очередь. В итоге из всей распрекрасной команды выбрали именно меня: «Все свободны, а ты, рыжий, останься!». Честно говоря, это милое приключение всерьез я не воспринял и вскоре обо всем забыл. Но кино уже распахнуло передо мной свои двери...
Потом начались фотопробы и кинопробы. Режиссер «Республики ШКИД» Геннадий Полока пригласил меня на просмотр и спросил: «Тебе нравится? Считай, что Воробей — твоя роль!» Но худсовет мою кандидатуру зарубил. И тогда Геннадий Иванович взял меня в группу окружения главных героев.
В «Республике ШКИД» я переиграл много эпизодов. А в одной сцене при монтаже появлялся одновременно в двух лицах — шкидовца и беспризорника. Мне даже нос задирали скотчем, чтобы изменить внешность. Однажды Саша Кавалеров, знаменитый Мамочка, возмутился: «Что такое! Я играю главную роль, а Годовиков постоянно в кадре».
На этой картине я впервые встретил замечательного Павла Борисовича Луспекаева. Помню съемки эпизода бучи в школе, когда шкидовцы заперлись в классе и заблокировали мебелью дверь. Павел Борисович играл учителя физкультуры, который одним движением плеча прорывал баррикаду и врывался в помещение. Нашей задачей было вовремя дернуть за веревку, чтобы мебель с легкостью рухнула. По сюжету Сандро Товстоногов, который играл Дзе, с размаху бил Луспекаева табуретом по голове, когда тот появлялся в классе. Табурет изготовили из пенопласта и, чтобы смягчить удар, скрепили спичками. На всякий случай плотники сколотили два табурета. Видимо, второй оказался прочнее, потому что когда Сандро саданул Луспекаева по голове, тот чуть не потерял сознание. Каким-то невероятным усилием воли Павел Борисович произнес: «Не шали!», и после этих слов тяжеленное кресло, которое мы с Витькой Переваловым едва успели подставить, благополучно рухнуло. Придя в себя. Луспекаев повернулся к Полоке и сказал: «Прости, но второй дубль — перебор!»
На «Республике ШКИД» у меня появилось много друзей, с некоторыми я общаюсь по сей день — с Виктором Переваловым, Александром Кавалеровым, Владимиром Колесниковым... К сожалению, уже нет с нами Сандро Товстоногова (сына великого Георгия Александровича), с которым я поддерживал дружеские отношения до последних дней.
--Как же вы получили звездную роль Петрухи?
— Я работал слесарем на заводе, и вдруг меня вызывают на пробы в актерский отдел. В комнате роились симпатичные девчонки, которые пробовались на роли жен Абдуллы. Владимир Яковлевич Мотыль вызвал меня в коридор, сунул текст «Открой личико, Гюльчатай!» и велел прочитать. Потом повел меня в гримерную, затем в костюмерную... и все закрутилось. Это случилось в мае, а в августе меня от завода отправили в колхоз. Благополучно пристроившись завхозом на кухню, я получил в свое распоряжение лошадь, на которой подвозил рабочему классу продукты. Как-то отправился с местными ребятами в ночное, и они меня завели: «Слабо на Березке прокатиться?» И хоть это была самая строптивая лошадь в табуне, я решил показать высший класс джигитовки. Когда же понял, что Березка вот-вот меня скинет, попытался спрыгнуть, но приземлился неудачно — ударился лицом. Как назло, именно на следующий день в колхозе появилась «киносъемочная». Мотыль критически посмотрел на меня, затем на гримера: «Сделаешь?» В таком виде я отыграл свою первую сцену. В павильоне стоял дикий хохот, и я понял: роль вроде получается.
Вообще на съемках происходило много загадочного. Например, в Дагестане я впервые увидел затмение солнца. Когда снимали драку на баркасе, мы наблюдали предмет, похожий на НЛО. На корабле внезапно прервалась радиосвязь с землей. И только когда загадочный диск удалился, связь вновь появилась. Был ноябрь, достаточно холодно, и бедным ребятам, игравшим бандитов, приходилось нырять в ледяную воду. Одним из «членов банды» был известный архитектор, Герой Советского Союза, бывший военный летчик Игорь Милонов, который кричал: «Абдулла, таможня дает добро!»
А помните Гюльчатай? Так вот ее играли две актрисы. Та, которая показывает личико — Таня Федотова, выпускница Ленинградского хореографического училища. Другую играла студентка-циркачка из Москвы. Ее крупный план так и не сняли — несостоявшаяся Гюльчатай отказалась от съемок ради цирка. Но в фильме девушка осталась в кадре, когда Сухов в своих мечтах сидит в окружении гарема. На самом деле в ролях жен снимались только две профессиональные актрисы, остальные — продавщица из магазина «Синтетика», журналистка, даже баскетболистка.
Представьте, именно в районе Сосновой Поляны, где я в данный момент живу, располагался филиал «Ленфильма». Там снимали знаменитый эпизод, когда Луспекаев говорит жене, что не может больше смотреть на икру.
— Луспекаев узнал в рыжем пареньке бывшего шкидовца?
— Сразу. Когда мы встретились, он сказал: «А ведь я тебя помню!» С Луспекаевым мы подружились с первых же дней, он сразу заявил: «Какой я тебе Павел Борисович? Просто дядя Паша!» Когда со съемок уезжала жена Луспекаева, Инна Кирилловна, я перебирался в его номер «люкс». Для меня, мальчишки, в этом человеке было собрано все самое лучшее. И я очень хотел быть на него похожим.
Вообще Луспекаев был большим ребенком с широкой русской душой. Знаете, у него и Кахи Кавсадзе было много общего. Оба настоящие мужики, уникальные в своем роде.
Представьте, Кахи до съемок в «Белом солнце...» ни разу не сидел в седле. А по сюжету-то Абдулла — лихой наездник. Ассистент режиссера переживал: «Кахи Давыдович, осторожно, лошадь неспокойная». Кавсадзе посмотрел на него пристально и сказал: «Все получится!» После съемок я подбежал к нему и стал восхищаться его мужеством. Кахи улыбнулся: «Коля, это гены!» В одной сцене Абдулла должен был стрелять, но лошади шарахались от шума, и Кавсадзе сидел на плечах у ассистента. Как несчастный выдержал такого исполина, не понимаю!
Кахи часто уезжал в Тбилиси, поскольку был плотно занят в Театре имени Руставели. И тогда со спины его дублировал осетин по имени Феликс.
— Расскажите, где снимали знаменитую сцену с головой Спартака Мишулина?
— Вначале в Дагестане, затем переснимали в Туркмении. Бедный Спартак Васильевич такого натерпелся! Ему приходилось часами сидеть в яме, не меняя позы. Вокруг нестерпимая жара, песок... А я издевался, попивая кофе рядом: «Желаете выпить чего-нибудь?» Садюга был еще тот!
Мишулин был известен как театральный актер и пан Директор из кабачка «Тринадцать стульев». Роль же Саида стала его дебютом в кино. Помню, ему нужно было срочно лететь в Москву на съемки одной из серий «Кабачка». Покупку билетов для Мишулина поручили директору картины Юрию Ивановичу, весьма своеобразному человеку. Так вот, Спартак Васильевич каждый день подходил к нему и спрашивал: «Где билеты?» На что Юрий Иванович неизменно отвечал: «Не беспокойтесь, завтра будут в лучшем виде». Эта тягомотина продолжалась десять дней. Спартак долго копил злость и наконец однажды вечером, немного выпив, заходит ко мне: «Коля, хочешь посмотреть, как я набью морду директору?» Мы двинулись по коридору, и тут навстречу он, легок на помине. «Юрий Иванович, — спрашивает Спартак, — ответ знаю заранее, но все равно скажите, когда будет билет?» «Завтра точно!» - рапортует тот. Спартак взвыл, как раненый зверь: «Я — заслуженный артист республики, мастер спорта по самбо...» После чего буквально размазал несчастного по стенке. Нетрудно представить, с каким восхищением я, восемнадцатилетний пацан, наблюдал закадровый подвиг Саида. На следующий день Спартак благополучно улетел в Москву.
Помню, Мишулин очень переживал по поводу того, что его обрили наголо. И когда видел, что со мной кокетничают девчонки, хватался за голову и картинно произносил: «Где мои волосы?! Где?» На самом деле он был обаятельным человеком и очень нравился женщинам.
— В картине «Белое солнце пустыни» много трюков. Кто их исполнял?
- В основном известный каскадер Валентин Фабер. Помните офицера, который кричит Луспекаеву: «Встать, когда с тобой говорит подпоручик!», после чего спиной вылетал из окна? Само здание таможни — декорация. Валентину, для того чтобы совершить этот трюк, требовался разбег. Внутри постройки положили две шестиметровые доски, по которым он разбегался, поворачивался спиной к окну и летел на песок. Трюк снимали с утра, а накануне мы не плохо посидели в ресторане. Валя взмолился: «Коля, спасай я же не могу работать». Я быстро сбегал за водочкой и закуской. За окном слышу: «Фабер, готов?». Валя кричит: «Подождите! Минуточку!» «Подлечившись», он сигналил: «Я готов. Камера пошла!». Также он прыгал вместо Сухова с горящей цистерны. Это очень опасный трюк. Представьте: Валя стоит на помосте, который соорудили рядом с цистерной, с другой стороны притаился пиротехник с факелом. Когда у специалиста спросили о степени опасности трюка, он ответил: «Если Валя вовремя не спрыгнет с доски, потеряет семьдесят процентов кожи». Но для Вали риск — удовольствие, приток адреналина в кровь!
В одной сцене Фабер должен был вместо Анатолия Кузнецова прыгать с восьмиметровой цистерны. Гонорар за трюки Валя всегда устанавливал сам. Представьте, за сложный прыжок он просил всего двадцать рублей. Но упомянутый выше директор картины Юрий Иванович был весьма осторожен в выплате гонораров. Вале пришлось исполнять подряд несколько дублей, и наш директор с ужасом подсчитывал: «Двадцать, сорок, шестьдесят....» Фабер, как назло, вошел во вкус и спрашивает у оператора: «Хотите, сделаю сальто? Но это будет стоить дороже». Вдруг раздался хриплый голос Юрия Ивановича: «Валька, хоть вниз головой в песок прыгни, я больше ни копейки не заплачу!» На что оператор Розовский заметил: «Сколько надо, столько и заплатишь!»
Еще в картине снималось много животных: лошадей, верблюдов. Их разместили на ипподроме, поручив уход солдатам из конной части. Я часто бегал к ребятам — интересно было узнать про солдатское житье-бытье. Однажды пристал к старшине, чтобы принял меня в свою часть. Старшина согласился, но с условием — подчиняться приказам и действовать по уставу.
Правда, моя «армейская» жизнь закончилась быстро. Так как я приятельствовал с ребятами и девчатами, то стал связующим звеном между ними и солдатами. А это значило, что интересной самоволкой военные были обеспечены. Вскоре старшина вызвал меня на ковер и объявил: «Николай, твоей службе конец. Я надеялся, в нашем коллективе ты обретешь дисциплину. А ты, сморчок, только развращаешь моих людей».
— Николай, почему после «Белого солнца пустыни» вы надолго оставили кино?
- После окончания съемок домой мы улетали вместе с директором картины Юрием Ивановичем и его ассистентом Николаем Конюшевым. Пока ждали посадки, решили отметить завершение картины, и я потратил все деньги. Самолет был транзитный, в Волгограде мы пересаживались на другой рейс. В Минводах посадку я проспал, мои «друзья» благополучно переоформили билеты и улетели, а меня забыли в самолете. Так я оказался в Волгограде с восемнадцатью копейками в кармане. Первые три дня пришлось поголодать: на завтрак я мог себе позволить газировку без сиропа, а на обед — с сиропом. В итоге с горем пополам я улетел домой, но был зол на весь свет за равнодушие и ушел служить в армию, в тайгу.
— А поступить в театральный институт вам не хотелось?
— На съемках одной картины я познакомился со студентами театрального училища, не подозревая, что многие из них в будущем станут прекрасными актерами. Этих ребят окружала такая необыкновенная аура, что мне до боли захотелось учиться. Но в семье мое желание встретили в штыки. Мама заявила, что я должен отслужить в армии, а затем получить нормальную профессию, например, экономиста. Я ведь вырос в рабочем поселке в семье работяг: отец — электрик с четырьмя классами образования, мать — токарь-револьверщик... Так что, не получив поддержки родителей, я поплыл по течению.
— И после армии вам так и не захотелось вернуться в кино?
— Честно говоря, я об этом даже не задумывался. Устроился на завод, надо же было как-то зарабатывать на жизнь. Однажды сестра вдруг попросила сопроводить ее на «Ленфильм» на пробы. Встала в длинную очередь желающих сниматься, а я сел в сторонке с книжкой и стал ее ждать. Когда в актерском отделе сестра назвала свою фамилию, ее спросили, кем ей приходится Николай Годовиков и где он сейчас? Неожиданно ко мне подлетели две женщины и заговорили, перебивая друг друга: «Коля, мы знаем, что ты служил в Сибири. Погреться хочешь? Мы тебя отправим на съемки в пустыню». После недолгих раздумий я поехал в длительную командировку на съемки фильма «В черных песках». Это история про басмачей и красных бойцов, в некотором роде пародия на «Белое солнце пустыни».
После этого меня довольно активно приглашали в кино. Я снялся в картинах «Последний день зимы» и «В то далекое лето»... В перерыве между съемками подрабатывал грузчиком и разнорабочим. А потом началась моя тюремная эпопея.
В семьдесят девятом, за год до Олимпиады, в Москве проводили операцию «Трутень». Крупные города чистили от потенциальных преступников, предъявляя им обвинение по 209-й статье — тунеядство.
Судили меня формально. Охранники, провожавшие в зал заседаний, радостно пожимали мне руку: «Ну все, Колек, скоро на воле будешь!» Но не тут-то было: если многим «трутням» давали по полгода, мне закатили полный срок — год!
— Судьба послала вам серьезное испытание...
— Это было только начало моей жизненной эпопеи. По возвращении из тюрьмы меня ждал неприятный сюрприз — я потерял не только комнату, но и все вещи, в том числе большую коллекцию классических пластинок... Все мое имущество состояло из кирзовых сапог и ватника. В родном Ленинграде мне жить не разрешали, пришлось ехать в Приозерск на новое место жительства. Там я попал в замкнутый круг: чтобы устроиться на работу, требовалась прописка, а в общежитие не прописывали, пока не устроюсь на комбинат. Вот я и ходил по кругу, как пони, пока не надоело. Наверное, именно так и становятся бомжами в нашем царстве-государстве.
А вскоре в моей жизни появились настоящие воры...
Поскольку в Приозерске оставаться без прописки мне было нельзя, я вернулся в Ленинград. На какое-то время меня приютила дворничиха. Однажды ночью к ней зашли какие-то ребята и выложили на диван кучу красивых шмоток, драгоценности, деньги. Один из этой компании, увидев мой тюремный ватник, молча протянул пятьсот рублей. Когда он уходил, я сказал: «Я знаю суть дела, могу пойти с вами...»
Так началась моя воровская жизнь, за что я получил второй срок — четыре года тюрьмы. То были несладкие годы, и за свое преступление я заплатил сполна.
— Куда же вы подались после освобождения?
—В Вырицу. Там застрял на несколько лет, женился. Родился сын.
Одним из моих лучших друзей в Вырице стал завуч вечерней школы. Андреич был учителем физики и прекрасным музыкантом. Узнав про мое неоконченное среднее образование, заставил поступить в вечернюю школу. А мне между прочим, было уже тридцать шесть...
Жизнь понемногу налаживалась — я работал, кормил семью. И вдруг до боли захотелось хоть на день увидеть родной Питер. Поехал, встретился со старыми друзьями, которые буквально насильно повезли меня на «Ленфильм». Как ни странно, меня там не забыли! Мало того, в тот же день я получил предложение от прекрасного режиссера Отар» Ильича Дутладзе сняться в кино. По роли было много опасных трюков, но я не роптал. Отар Ильич сказал мне тогда: «Коля, ты артист, и забудь про то, что тебе пришлось пережить».
После съемок обратно в Вырицу я не торопился, надеялся устроиться на работу в Ленинграде, но мне не везло, я скитался по городу, спал в подвалах, на скамейке в сквере. А вскоре снова встретился с ворами. Перед тем как идти на дело, решил, что это будет в последний раз, — заработаю денег и вернусь в Вырицу, к жене и сыну. Но снова загремел в тюрьму на два с половиной года...
В Питер мне удалось вернуться только после третьей отсидки. И то, что когда-то я потерял в одночасье — любимую работу, семью, — постепенно вернулось...
Сегодня я много снимаюсь в сериалах. Но помнят меня до сих пор как Петруху. Иногда подходят посторонние люди, пожимают руку и говорят теплые слова.
Сейчас я прекрасно понимаю, что жизнь — очень хрупкая штука, поэтому ценю каждый момент и помню все до мелочей. Еще я коллекционирую запахи прошлого: детского сада, школы... А пиротехнический дым на съемочной площадке вдыхаю как божественный аромат.
В детстве я обожал сказки, «Золотой ключик» зачитал до дыр, родители даже прятали его от меня. Еще мечтал о сказочном друге Бибигоне. Таким другом был для меня дядя Паша Луспекаев. Он так хорошо ко мне относился, что однажды сказал своей дочери Ларисе: «Коля — твой жених!». А я дядю Пашу никогда не забуду. Мне так тепло и здорово было рядом с ним! Если бы он не умер, я, наверное, прожил бы свою жизнь по-другому.
Беседовала Нина Жаркова
( в сокращении)
«Караван историй», август 2005 года
