Оба этих фильма («Повесть о женщине» и «Еще можно успеть») содержат, если можно так выразиться, в своих начальных эпизодах некий оптический обман. Нам предлагают взглянуть на главного героя (в одном случае это героиня) как бы в лупу или же в полевой бинокль с десятикратным увеличением. Мы видим человека, кажется, так близко, как это только возможно, видим веснушки, морщины на его лице, крапинки на платочке и примятый воротничок рубашки. Но не успеваем мы опомниться, как странным вихревым движением словно бы переворачивается бинокль, и этого человека уносит от нас в почти непроглядную даль, так, что он делается почти неразличим. Зато густо наплывают производственные шумы. В одном случае («Повесть о женщине») — это новый прокатный стан с его автоматикой. В другом («Еще можно успеть») — какие-то загадочные винты, которых никто никогда не делал в данном цехе, и вдруг, за одну ночь, после задушевной беседы комсорга Карасева, переналадив станки, начинают с энтузиазмом производить. Как будто не существует таких понятий, как план, график, экономическая целесообразность и так далее. Фильм возвращает нас к идее своего рода волюнтаризма. Впрочем, об этом позднее. Для нас здесь важнее выяснить начальную предпосылку: оба фильма, замыслив рассказать нам крупно о простом человеке, взамен рассказали о некоем обобщенном социальном типе, который весьма походит на ангела без крыльев. Подобный социальный тип, как известно, в реальной жизни отсутствует и является исключительной прерогативой так называемых «производственных фильмов».
Действие украинской ленты «Повесть о женщине» начинается в женской душевой огромного металлургического комбината. Сквозь полупрозрачные перегородки нам видны моющиеся после смены работницы и слышен их немного шутливый, немного колкий, немного житейски печальный — типично, впрочем, женский разговор. Вот, мол, писателей на завод приводили, а что о нас писать? Ни романа, ни приключений...
Потом мы увидим немолодую симпатичную героиню в кабинете врача. По кинематографической инерции мы ожидаем, что вдруг у нее обнаружится какое-то тяжелое заболевание. Но нет, здоровье у Наталки на редкость хорошее, лет «пока тридцать девять», вот только мужа нет.
Дальше женщина направляется к начальнику цеха, подает ему заявление об отпуске и едет к себе домой — не в общежитие и не в многоквартирный дом бетонно-блочного типа, а в тихую песенную украинскую хатку.
По дороге авторы сразу круто берут сюжет за рога и подсаживают к симпатичной незамужней героине довольно неловкого немолодого мужчину, который оказывается археологом. Потом он выступит по ходу действия, так сказать, в двух ипостасях — чтобы интриговать зрителя по матримониальной линии и чтобы вводить героиню в мир широких исторических параллелей.
Однако же пока что никакой иронии фильм в нас не вызывает. Напротив, мы смотрим на Наталку (актриса Наталья Наум) с явной симпатией. В ее милом, усталом лице столько теплоты, обаяния. Эта женщина из тех, которые десятками и сотнями ежедневно мелькают мимо нас в троллейбусах, электричках, в магазинных очередях, ни на минуту не задерживая на себе наш взгляд. Но потом, остывши от житейской сутолоки, мы вспомним это простое симпатичное лицо, незаметно отпечатавшееся в нашем сознании.
...Столь же подчеркнуто просто начнется и наше знакомство со Славой Карасевым, героем фильма «Еще можно успеть». Мы увидим, как усталый ночной автобус подъедет к конечной остановке, и вдруг, когда дверь уже будет готова захлопнуться, с последнего кресла поднимется светлая, всклокоченная голова. Это и будет Слава Карасев, инструктор обкома комсомола, впо-следствии комсорг молодежной стройки. Оказывается, он вернулся из командировки, а в квартире у него обретаются знакомые парень с девушкой. Так что Славе приходится ночевать на вокзале. Пассажиры едва ли не ходят по нему ногами, и вся эта сцена на вокзале, слепленная из мелких, точных деталей, вполне сегодняшняя и узнаваемая.
Нем вполне симпатичен поначалу и сам Слава, этакий неброский, скромный парнишка.
Но эти наши первые впечатления от Славы в корне противоречат поступкам, которые заставляют его совершать сценаристы.
Нас, например, несколько настораживает тот факт, что Слава может подойти к совершенно незнакомому человеку и начать выяснять, что у того случилось с женой и почему он ей посылает цветы по ходу следования поезда. Ну, скажите, как бы вы отнеслись к такому, мягко говоря, вмешательству в вашу личную жизнь?
Слава, правда, не просто любопытствует. Он ведет парня в обком, а утром начинает хлопотать, чтобы этому молодому специалисту дали командировку съездить к жене выяснить отношения. На это ему вполне резонно замечают, что если всем, кому нужно выяснить отношения, давать командировки... и т. д.
По правде говоря, мы, простые зрители и простые командированные, здесь тоже окажемся на стороне житейской бюрократии. Да и назойливость Славина раздражает. Вам не приходилось замечать, что даже случайный прохожий на улице, сообщивший, что у вас отпоролась подкладка, вызывает порой чувство неприязни, хотя объективно делает как будто доброе дело.
Кстати, в картине «Повесть о женщине» Наталка Нечай произносит очень важную для обоих фильмов фразу: «Душа не проходной двор». Она говорит эти слова писателю (артист И. Миколайчук), который примерно так же, как Слава Карасев, преследует героиню своим доброжелательным любопытством.
Беседа с писателем идет в космических категориях.
«Видите ли, мы живем во время, когда создается новая цивилизация человечества. И вот Днепрогэс — один из первых ее памятников. Вы живете под его знаком».
Живая, милая героиня «бронзовеет» буквально на наших глазах. Это начинается уже во время ее путешествия на теплоходе по Днепру, когда параллельно лирической линии идет бурная и невразумительная пробежка по местам исторической и нынешней героической славы днепровских круч. Здесь и скифы, и языческие легенды о Перуне, и плач Шевченко, и французские энциклопедисты, и героическая история Днепрогэса — все сразу. Археолог Порожный вспоминает, как однажды ночевал в Каневе и заметил у памятника Шевченко старика с тремя сыновьями, которые издалека приехали и, видно, торопились куда-то — «то ли на стройку, то ли в космос».
Потом в фильме много ещё будет пышных и многозначительных исторических экскурсов. Очевидно, они должны подкрепить слова того же Порожного о Наталке, что она в каком-то смысле историческая женщина. И мы уже не удивляемся (после столь стремительных ретроспекций мы чувствовали, произойдет нечто): когда что-то там поломалось в цехе, пока Наталка была в отпуске, она так умело доказала, что дело делают не машины, а люди, что ее тут же назначили оператором нового прокатного стана.
Ну, а что же другой наш герой, Слава Карасев (артист А. Толубеев)?
— Вы мою душу-то оставьте,— так говорит Славе Карасеву шофер, которого он заставил ехать на инструментальный завод за винтами. Как видите, опять упоминается искомая душа.
История здесь вышла престранная. За то, что завод вовремя не застеклил цех, шведская фирма отказывается начать монтаж оборудования и требует неустойку, естественно, в валюте. Запутанная история эта, впрочем, понадобилась сценаристам с одной только целью — доказать, что Слава-то Карасев все может.
Он может, скажем, проголосовать и сесть в машину, которая везет радостного молодожена на свадьбу. А потом, мягко говоря, высадить этого молодожена за то, что тот желает, видите ли, ехать не на инструментальный за винтами для остекления цеха, а на собственную свадьбу. Слава, правда, потом слегка жалеет, что так и не сумел его перевоспитать на ходу, как он это уже делал не раз. Но у него еще много объектов для такого экспресс-воспитания — вот, например, горластая девушка (Н. Русланова) и шофер (А. Крыченков). Девушка, однако, успела соскочить с машины, а шофер прошел весь курс перевоспитания до конца, хотя и долго сопротивлялся.
По совести говоря, его, шофера, понять можно. Ведь вы только посмотрите: с одной стороны, этот Слава Карасев все время на сознательность давит, а с другой — на страх берет, пугает ГАИ, милицией, диспетчером, автобазой. Очень неприятная эта в нем черта.
Рабочие в инструментальном цехе, которые остаются на ночь и переналаживают станки, прямо задают Карасеву вопрос: «Тебе что надо? Сознательность или винты?» Ему бы прямо ответить: винты. Да ведь так оно и есть. Но Слава любит все с подходом делать, по-душевному.
А в результате что получается? Что Слава один хороший, а все остальные — ну, просто несознательные элементы, которые лишь под самым грубым нажимом действуют. Зачем же, право, так топтать человечество, чтобы возвести пьедестал одному незадачливому комсоргу?
Честное слово, не стоило ломать прокатные станы и конфузить перед зрителем целые заводы и цеха. Чтобы их спасали от прорыва, от простоя, от неустойки вот такие Наталки и Славы Карасевы.
В.Иванова
"
Советский экран" № 4, февраль 1975 года
