Вспоминаю вечер 11 января 1935 года в Большом театре СССР, вечер торжественный и горький, 15-летие советского кино. Кинематографистов приветствовали деятели театра, общественные организации, люди» известные всей стране. Бурными аплодисментами приветствовали Бориса Бабочкина. Он при дружном смехе всего зала повторил полюбившиеся всем слова своего киногероя Чапаева: «На все, что здесь говорилось, наплевать и забыть, слушай теперь, что я скажу...»
Вслед за Бабочкиным на опустевшую сцену выбежали, нет, очень быстро пошли два человека, невысокого роста, необыкновенно смешные по виду, один впереди, другой за ним.. Публика вновь захлопала: очень известны были эти два человека. Они быстро обошли сцену, остановились у самой рампы, глядя в зал с видом людей, решительно не понимающих, что, собственно, здесь творится. Ничего не сказали, кажется, только одно слово: «О!» И снова пошли кругом сцены. Снова дошли до рампы, теперь на лицах их было не удивление, а просто категорическое непонимание. Казалось, они хотели сказать: «А что вы, собственно, здесь делаете, милые люди?» Присутствующие покатывались от хохота. Кажется, особенно весело смеялся сидевший в правительственной ложе человек, тоже невысокого роста, с усами.
Через тринадцать лет при совершенно непонятных обстоятельствах (увы, очень понятных) погибнет под колесами мчащегося грузовика человек, так смешно приветствовавший праздник,— известный всей стране и за ее пределами актер Соломон Михоэлс.
Через тринадцать лет, в 1948 году, будет арестован и погибнет в лагере актер, шагавший тогда по сцене Большого за Михоэлсом, Вениамин Зускин.
Конечно, в тот торжественный вечер они, актеры театра ГОСЕТ, вовсе не думали о том, что страна великих послеоктябрьских достижнний, страна, давшая жизнь и маленькому театру на Малой Бронной, театру превосходного юмора и трогательных чувств, уже переживает трагедию. Вероятно, и они, как и вся аудитория, позволим себе сказать, как вся страна, испытывали радость за соседнее искусство. Увы, только соседнее.
Советское кино еще в немом периоде знало театральных актеров, органически вошедших в него; назовем хотя бы Игоря Ильинского и Николая Баталова. Но было много актеров театра, к которым киностудии обращались очень редко. Не потому, что это были плохие или, как тогда выражались, нефотогеничные актеры. Всего лишь одну-две роли сыграл в кино великий мастер сцены И. М. Москвин. Нельзя назвать удачными единичные роли таких непревзойденных мастеров, как Качалов, Чехов, Леонидов. Михоэлс снялся по большому счету только в одной картине — «Еврейское счастье». Все, что было потом, мелкие случаи.
Фильм не принес лавров ни привлеченному из театра режиссеру, ни Михоэлсу. Стоит отметить, что в фильме было два поразительных момента: надписи, великолепно подобранные из произведений Шолом-Алейхема И. Бабелем и блестящий кадр — маленький, не приспособленный к жизни человек мечется по ступеням гигантской одесской лестницы, через год поразившей мир в фильме Эйзенштейна.
С появлением звукового кино актеры театра буквально заполонили экран. Были среди них поразительные артисты: Бабочкин, Черкасов, Симонов, Марецкая, Чирков.
В 1936 году появился фильм «Искатели счастья». В нем одну из главных ролей сыграл Вениамин Зускин. Рядом с ним в фильме играли и другие превосходные актеры: Блюменталь-Тамарина, Борис Жуковский. Играли они предельно хорошо, И все-таки без самовыпячивания, без попыток оттеснить всех других больше всего запомнился герой (добавим, вовсе не положительный) В. Зускина. В отличие от картины «Еврейское счастье», так сказать, «неполучившейся», фильм режиссера В. Корша-Саблина «получился» и имел большой успех. Основным сюжетным моментом в картине был приезд из капиталистической страны в Россию большой группы евреев, желавших трудиться в Биробиджане, на советской земле. И был среди этих «искателей счастья» смешной, невысокого роста человек по имени Пиня. Его играл Зускин. Скажем прямо, играл замечательно.
Пиня в отличие от других переселенцев как будто даже не знает, зачем едет в этот далекий биробиджанский колхоз. Впрочем, нет. Он надеется. Надеется раздобыть то самое счастье, которого, нет сомнения, был лишен за кордоном. Надеется найти 200 тысяч на тротуаре, стать кумом Ротшильду и другим американским миллионерам. Его основная мечта — купля, продажа, деньги и собственность, созданные не трудом, а капризной фортуной. Такого Пиню легко было сыграть, нажимая на все педали, ведь сразу становилось ясно, каков этот человек. Но Пиню играл Зускин, играл так, как мало кто мог сыграть.
Здесь позволю небольшое отступление. Память возвращает меня к театральным впечатлениям. Я видел Вениамина Зускина на сцене в самом расцвете его невероятного творческого дара.
...ГОСЕТ с успехом поставил ряд популярных пьес старого еврейского театра, инсценировок любимых романов, современных пьес. В репертуаре были такие прекрасные вещи, как пьеса Гольдфадена «Колдунья», инсценировки прекрасных романов «Блуждающие звезды» Шолом-Алейхема, «Путешествие Вениамина III» Менделе Мойхер-Сфорима. Но, вероятно, самой известной была постановка в ГОСЕТе трагедии «Король Лир» Король — Михоэлс, шут — Зускин. Нет сомнения, оба играли «по-госо товски», не забудем, что лучшие творения ГОСЕТа относятся к двадцатым и началу 30-х годов, когда не только у нас высоко ценилось новаторство, свое прочтение пьесы. Вряд ли Михоэлс соответствовал шекспировскому представлению об обезумевшем короле. Игра Михоэлса поражала амплитудой приемов, все было преувеличено. И трагизм, и комизм, и нечто свойственное даже эксцентризму. А рядом был шут — Зускин. Казалось бы, для него уже не преувеличением, а обязанностью были шутка, чудачества, гримаса. Из трех безумцев, скитающихся в лесах — Лир, Эдгар, шут,— последний должен был быть самым большим безумцем. Ведь в английском языке и «шут», и «безумец» звучат одинаково. Не нарушая общего стиля постановки, Зускин играл не шута, а человека. Он был воплощением ума и жизнелюбия. Фактически именно после спектакля ГОСЕТа все стали лучше понимать образ, созданный Шекспиром; одно из прекрасных воплощений этого понимания дано в фильме Козинцева...
В фильме «Искатели счастья» немало отличных качеств: игра Блюменталь-Тамариной, музыка Дунаевского, какое-то милое сердцу веселье людей, дорвавшихся до труда. Зускин не веселится, он даже не веселит публику, по существу, он рыцарь печального образа. Его счастье, может быть, и было счастьем шекспировских времен (Шекспир презирал это счастье, счастье наживы, Шейлок омерзителен), и все яснее стало миру, что «счастье», надежда на выигрыш в лотерее — крупнейшее несчастье планеты. Нет сомнения, мечта об удаче, скажем больше, об обогащении сопутствовала многим и многим изобретателям, ученым, просто людям труда. Но через века прошло глубокое убеждение, что счастлив тот, кто трудится, трудится, наслаждаясь этим. Герой «Золотой лихорадки» Чаплина до седьмого пота, до голода трудится в поисках золота; оно приходит к нему поистине нелепо, в последней части фильма — великая издевка над подобным счастьем.
От обратного это же доказывает герой Зускина Пиня. Не доказывает, а нагляднейшим образом показывает.
Да, это хорошее событие — выпуск на экран восстановленного режиссером В. Беренштейном фильма «Искатели счастья».
Но хотелось бы прежде всего снова горько вздохнуть: только теперь, через много десятилетий, мы узнаем, что в советском искусстве был такой замечательный актер.
Этому наплевательству, этой беззаконной забывчивости нас долго учили. Достаточно указать, что в вышедшей в 1988 году энциклопедии «Кино» имени Зускина попросту нет. Я вспоминаю, каким восторженным поклонником ГОСЕТа, именно Зускина, был Сергей Юткевич. Зускин был одним из самых любимых его актеров. Юткевич был и главным редактором упомянутой энциклопедии. Какие все-таки странные времена мы переживали! К великому, подлинному счастью пережили их. И стоит надеяться, что еще о многих, особенно актерских именах, мы вспомним. Они вернутся к нам, и, учась у них, новые люди, новые актеры будут создавать образы, достойные нашего кино.
Л.Трауберг
"Советский экран", № 8, апрель 1990 года
