Труппа театра «Современник», на сцене которого впервые обратил на себя общее внимание Евгений Евстигнеев, главной доблестью своих актеров считала узнаваемость. Люди, которые выходили на сцену, были хорошо знакомы людям, сидевшим в зрительном зале. Они воспринимались прежде всего как сотоварищи по жизни, окружавшей сцену и самым тесным образом с ней связанной. Здесь не ставили «костюмные» исторические пьесы, здесь долго вовсе не хотели играть классику — само название театра говорило о принятой им на себя миссии. Темой и одновременно целью молодой труппы был сегодняшний день.
Когда мы стали знакомиться с Евгением Евстигнеевым, то острое чувство сегодняшней жизненности, укорененности его персонажей в современной общественной среде подминало под себя все другие впечатления, которые порождала игра молодого актера. Персонажи Евстигнеева были обыденны. Про каждого можно было сказать: «Да я же его прекрасно знаю, я его сегодня видел, я с ним рядом живу». Это чувство далеко не всегда было приятным: Евстигнеев умело и круп но играл всевозможных прохвостов, циников, хамов и выжиг. Навсегда запомнилось страшноватое мурло его Глухаря в пьесе А. Зака и И. Кузнецова «Два цвета»: мятая серая кепка над стальными немигающими глазами, мятая папироса, торчащая изо рта, брюзгливо оплывшая нижняя губа, мятая рубаха, небрежно подвернутые рукава пиджака и характерная медлительность движений, заторможенность реакций. Обыденность была явлена актером во всем масштабе ее опасных возможностей.
В фактуре Евстигнеева, в его, как говорят профессионалы, «данных» нет ничего специально актерского. У него самое обыкновенное лицо, чуть одутловатое и чуть асимметричное, так сказать, «лицо из толпы». В то же время- это лицо запоминающееся, очерченное резко, твердо: сильный подбородок, крупный нос, большие глаза, солидная лысина делового человека. Во всем чувствуется натура волевая, характер сильный. Соответственно и люди, которых играет Евстигнеев на сцене и на экране, как правило, люди волевые, напористые, полные энергии, независимо от того, хороши они или плохи, умны или глупы, смешны или привлекательны.
Дынин в фильме Э. Климова «Добро пожаловать...» откровенно глуп, вдохновенно глуп. Глупость деятельная, волевая, предприимчивая, не знающая ни угомона, ни усталости, глупость, которая, что называется, бьет ключом,— вот неиссякающий источник комизма, который излучает эта фигура. Для своего скромного жизненного положения (Дынин — начальник пионерлагеря) человек этот, пожалуй, даже слишком значителен. И, конечно же, он всегда «в запарке», всегда торопится, сбивается с ног, он вездесущ, но никуда не поспевает, всеведущ, но ничего не понимает, всемогущ, но совершенно беспомощен перед лицом реальности. Фигура, казалось бы, вполне традиционная для кинокомедии, а в то же время, как и другие евстигнеевские персонажи, совершенно новая, насквозь жизненная, сегодняшняя. Сегодняшнее тут подано в парадоксальной форме: именно в том, что Дынин — вчерашний человек. Не «вечный» комический тип, а именно «вчерашний»,— прошло время, когда такие вот дынины задавали тон, везде «нажимали», «подкручивали», «завинчивали гайки», и это было вовсе не смешно. А сегодня смешно. Уже смешно.
В фильме «Никогда», где Евстигнеев исполнял главную роль директора кораблестроительного завода, перед артистом стояла иная задача. Надо было сыграть человека умного, но не обаятельного, волевого, но не симпатичного, более того, отнюдь не желающего быть симпатичным. Евстигнеев наделил этого руководителя барственными повадками, сухими и подчеркнуто неприятными манерами, но вместе с тем твердой, холодной, ясной уверенностью в своей правоте. Избранный им стиль руководства оказывался далеким от стиля нашей жизни. Позиция была избрана рационально обдуманная, но эмоционально безнадежная.
Гениальному инженеру Гарину, создателю знаменитого «гиперболоида», Евстигнеев, напротив, в обаянии не отказывал. Артист тут настойчиво искал обаяние риска, азарта, наконец, просто обаяние огромного таланта, и действительно, ему удалось изобразить Репина человеком дерзким, острым и привлекательным. Тем не менее роль в целом не получилась — и не только потому, что сыграна была отдельными, как бы независимыми друг от друга кусками (вот тут Гарин гений, тут он смелый авантюрист, а вот тут — опасный маньяк, претендующий на мировое господство). Беда была еще и в том, что Гарин задуман Алексеем Толстым как натура исключительная, единственная в своем роде. А исключительность, необыкновенность, на мой взгляд, вовсе не в возможностях евстигнеевского таланта. Его сфера — обыкновенное, знакомое, распространенное, пусть даже (это-то как раз Евстигнеев умеет делать превосходно) поданное в самом резком, самом остром, подчас в самом наглом своем выражении.
Нет почти ничего общего между такими театральными ролями Евстигнеева, как Король-жених в «Голом короле» Евгения Шварца, Куропеев и Муровеев в «Назначении» Александра Володина или Сатин в «На дне». Однако, приближая к себе каждую из этих ролей, Евгений Евстигнеев находит в них и мгновенно «увеликанивает», подает крупным планом черты вполне обыденные, заурядные. Король в пьесе-сказке Шварца, как его понял и сыграл Евстигнеев, выглядел одновременно грубияном и неженкой, тупицей и капризником, оголтелым циником и обиженным ребенком. В «предлагаемых обстоятельствах» королевского существования актер играл гадкого, избалованного, испорченного мальчишку. В горьковском Сатине он столь же просто и точно воспринял и показал цинизм как скуку. Его Сатину всегда скучно, отчаянно скучно, и он постоянно ищет себе развлечения — какого угодно,— а отсюда и все качества, в том числе и карты и водка...
В «Назначении» Володина едва уловимая дистанция между персонажами — близнецами Куропеевым и Муровеевым была обозначена только тем, что один (а именно Куропеев) — карьерист, уже достигший своей цели, спокойный, достойный, плавный, а другой (Муровеев)—тот же самый карьерист, который еще суетится и еще хлопочет на подступах к должности. Куропеев — статика, Муровеев — динамика. Один — вельможа, другой — холуй. И все-таки это — одно лицо, двойной портрет.
Если только сценарий предоставляет такую возможность, Евстигнеев ищет и находит в каждой роли «поворот», который позволяет вдруг взглянуть на человека, с которым мы уже успели познакомиться, с новой, неожиданной точки зрения. Роль директора автобазы Калачева в фильме Эльдара Рязанова «Зигзаг удачи» едва ли не самый выразительный в этом смысле пример. Калачев является нам как жених, по сватовству и по расчету подобранный для приемщицы фотоателье Алевтины (ее играет В. Талызина). Калачев — Евстигнеев поначалу вполне оправдывает наши ожидания: таким и должен быть пожилой жених, добытый с помощью сватов,— в меховой шапке пирожком, в добротном кашне, в зимнем пальто с меховым воротником, с повадками человека расчетливого, трезвого, хорошо и давно знающего, что почем. Невеста угощает его чаем, а Калачев, с удовольствием попивая чаек, на невесту смотрит без всякого удовольствия — глазами скучными и пустыми. Он не утруждает себя лицемерием, напротив, он весьма выразительно показывает, что чай — да, чай хорош, а вот невеста — нет, невеста не в его вкусе... И чем больше конфузится несчастная Алевтина, тем скептичнее, в упор, рассматривает ее Калачев.
Таков первый план роли — так сказать, «до поворота». А затем, «после поворота», открываются совсем новые черты Калачева. За его пошловатой и грубоватой манерой поведения угадывается вдруг тоска по близости — душевной, сердечной, доверительной. Нелепые и неловкие смотрины становятся началом пусть комедийной, пусть забавной со стороны, но любви, способной возвысить обоих.
Роль эта сыграна Евстигнеевым с такой повседневной жизненностью, что мы просто не успеваем заметить уверенного и твердого поворота в ее естественном, плавном течении. Между тем он-то, этот затаенный поворот, и заставляет нас думать уже не только о характере Калачева, но о его судьбе.
В романе Ильфа и Петрова «Золотой теленок» Корейко — фигура очень важная и занятная. В фильме М. Швейцера Корейко отведено сравнительно мало места и времени. Однако эпизод, когда сияющий, полный доброжелательности, готовый, кажется, осчастливить подпольного миллионера Остап коварно приносит Корейко портсигар, в котором 10000 рублей, а сообразительный Корейко от этих огромных денег отказывается, разыгран Юрским и Евстигнеевым, можно сказать, блестяще. Это конкурс улыбок. Каждая фраза сопровождается улыбкой, и каждая улыбка должна быть шире, счастливее, солнечнее предыдущей. Корейко в широких трусах, в майке с короткими рукавами демонстрирует виртуозное мастерство улыбки, от любезного радушия стремительно переходит к приветливой доброжелательности, затем еще дальше, к самой мажорной жизнерадостности, к готовности обнять весь мир. Перед этим бескрайним морем жизнелюбия и оптимизма рядового советского человека Остап вынужден в конце концов капитулировать. Следующая встреча двух противников сыграна Евстигнеевым, напротив, пасмурно, мрачно. Корейко загнан в тупик, и ему больше незачем притворяться. Он отдает Остапу миллион деловито и безразлично, словно бы оплачивает копеечный счет. А где-то между двумя этими впечатлениями, столь разными и столь, казалось бы, несовместимыми, прячется подлинный Корейко — жестокий, волевой, неутомимый накопитель...
В фильме «Бег» А. Алова и В. Наумова Евстигнеев, который играет Корзухина, мне кажется, воспротивился стремлению режиссеров придать картине большой эпический размах и постарался остаться в пределах трагикомедии, написанной М. Булгаковым. Он сразу уловил означенную автором вальяжность, уверенность в себе и понимание своей неуязвимости, свойственное Корзухину. Мгновенный портрет: Корзухин в шикарном белом костюме, в белой шляпе с широкой лентой, с сигарой во рту, спокойно стоит на фоне всеобщей сумятицы. Это европеец, западный человек, остальные еще бегут в Париж, а он уже парижский буржуа, фланирующий по набережной Севастополя. Но вот действие переносится в особняк Корзухина в Париже, вот начинается невероятный, фантастический эпизод игры в карты с генералом Чернотой... Куда девались вальяжность и невозмутимость Корзухина?! Перед нами человек нервный, азартный, теряющий разум и контроль над собой, шалеющий от нетерпения, от жажды риска, упоения игрой, потом, после проигрыша, по-детски плачущий от обиды. Так смешно и внезапно обнажилась изнанка этого характера.
В последнее время мы все чаще замечаем, что общепризнанное дарование Евстигнеева используется с целью укрепить и поддержать более или менее приблизительную сценарную и режиссерскую постройку. Евстигнеев, как и другие популярные артисты, привлекается как бы специально для того, чтобы своим обаянием и мастерством породнить с жизнью бледно намеченные схемы условных персонажей. Чаще всего это ему удается. Он сумел, например, в фильме К. Воинова «Дача» сделать фигуру художника и забавной и достоверной. И в этой роли тоже, как обычно у Евстигнеева, два плана, на первом плане самодовольный, чуть пошловатый «жрец искусства», этакий холеный дачник, сибарит, выдающий свои капризы едва ли не за веления музы и судьбы. Затем актер делает, как обычно, еще шаг вперед, и та же фигура освещается по-новому. Мы вдруг видим, что этот смешной голый мужчина, кутающийся в простыню, как в римскую тогу, способен понять чужую беду и помочь другому, что он глубоко привязан к своей скромной и энергичной жене, а главное, что к своему труду он относится более чем требовательно. Повторяю, все это и забавно, и достоверно, и интересно.
...Да, Евстигнеев способен на большие свершения, Евстигнееву нужны социально насыщенные, все равно серьезные или смешные, но крупные, значительные роли. И когда он их получал, мы встречались на экране с подлинными актерскими открытиями.
К. Рудницкий
"Советский экран", № 21, ноябрь 1973 года
