Родился фильм «День ангела» не совсем обычно, примерно так, как и его главный герой Мафусаил, которого ««родители планировали к концу года, к пятому числу декабря. А отец, перепившись, так жахнул из сорокапятимиллиметровки, припрятанной на чердаке на случай контрреволюции, что мать разрешилась до сроку».
Как это было
Теперь уже все обросло легендами... Был Тульский политехнический институт. При нем — любительская киностудия «САД». Ею руководили студенты Сергей Сельянов и Николай Макаров.
В студии царили свобода мысли и творчества, веселая дружба и тоска по большому кино, поскольку технические возможности узкопленочного. 16-миллиметрового, были исчерпаны.
А посему студенты Тульского политехнического стали студентами ВГИКа. Здесь они познакомились с Михаилом Коновальчуком, приехавшим с Алтая, который, будучи второкурсником сценарного факультета, написал рассказ «День ангела» — житие-летопись мальчика-подростка, которого взрослые принимали за дурачка.
Мафусаил умудрился родиться, как мы уже знаем, «не совсем обычно», шестым по счету в семье сельского активиста, честно делавшего свое классовое дело: раскулачивая односельчан, он отправлял их — куда там отправляли в то время, но при этом твердо знал, что «неурожай прошлого года произошел по причине обострения классовой борьбы», что «если уничтожить богатых, то не будет бедных, а Земля держится в небе и не падает потому, что висит в атмосфере».
Мысль снять фильм по рассказу мелькнула сразу. Но лишь спустя три года, под новый, 1980 год, возникло «Товарищество по производству фильма «День ангела».
Фильм сняли фантастически быстро — недели за три-четыре. Аппаратура была вгиковской, оператор Сергей Астахов, тогда студент-пятикурсник, демонстрировал чудеса, экономя пленку. Техническая его обработка затянулась на семь лет.
Только после участия фильма в ряде фестивалей и просмотра в правлении Союза кинематографистов его включили в план студии «Ленфильм» на 1988 год, а авторам дали возможность доработать картину до прокатного варианта.
Глокая куздра в зарослях чертополоха
Быль или небыль? Всерьез или забава? Лирика или эпос? И одно, и другое, и третье...
Все, как в старой присказке, да на новый лад. «У крестьянина три сына»... И три дочки. «Старший умный был детина»... И сгинул во времена революционных бурь со сбережениями семьи. «Средний был и так и сяк»... Словом, фальшивомонетчик. «Младший вовсе был дурак».
На протяжении всего фильма мы слышим закадровый голос этого третьего — с интонацией интимной и сказовой одновременно— рассказ о себе, о семье, о судьбе. Об отце, человеке «твердых и незыблемых убеждений», сестрах — Кате. Любе. Вере, которые «были все разными, как их и задумал отец», о родном доме, похожем то ли на заброшенный чулан, то ли на небоскреб, столько в нем оказывалось комнат, закутков, окон, дверей.
Все, как на старой фотографии, «знакомой до слез» и всегда немного случайной, но именно она и помогает нам вглядеться в наши воспоминания, ухватить самое дорогое, нетленное из прошлого.
В этой «фотографической условности» живут герои с фантастическими лицами и поступками, чуть замедленной, ритуальной пластикой движений. При этом звучащее слово не дублирует изображение. Скрытая сила его ритма (как в заговорах, причитаниях или детской тарабарщине, на которой порой изъясняется наш герой) сливается с происходящим на экране и порождает неделимое время-пространство. Здесь за яркими «скачками-событиями», полными человеческих страстей, следуют длинные «периоды-провалы», ничего не дающие памяти. В такие моменты Мафусаил спокойно устраивается в своей комнатушке и, забытый всеми, спит до весны. Или занимается исследованием лабиринтов дома, в котором жило не одно поколение предков.
А за чашкой чая, под сенью вишневых деревьев, хозяева, дачники и гости с импровизационной легкостью ведут отнюдь не простые и не банальные разговоры о человеке, истории, государстве.
И кому какое дело, что наш дурачок, чей день ангела однажды собрались праздновать за одним столом эти бесконечно разные и чужие друг другу люди, лежит где-то неподалеку, в зарослях чертополоха, с перебитыми ногами, в обнимку со своей приятельницей Куздрой (наконец принявшей облик живого существа — козы) и легко и весело запускает в небеса «солнечного зайчика».
Конечно, вы уже догадались, что если и есть в фильме «День ангела» реализм— то магический, если и есть сюжет — то не в традиционном своем построении. Ибо подлинная, а не имитированная работа духа над своим совершенствованием, над преодолением ощущения трагизма жизни и есть настоящий сюжет, драматургия фильма.
Его главный герой — Мафусаил — несет в себе универсальное, почти забытое в конце XX столетия эпическое мировосприятие, вбирающее в себя то, что было, и то, что будет, и то, что плод воображения. Этот мальчик, как «стихийная, разлитая по миру человеческая душа». Остро переживая момент сознания, Мафусаил на наших глазах облекает чувство в мысль, а мысль — в слово. Поэтому одним из важнейших структурных рычагов картины, продиктовавших ее поэтику, стало соотнесение слышимого и видимого, знания и ощущения. Отсюда и закадровый голос наряду с синхроном, контраст условных фактур, инсценировок под хронику и действительная хроника. Отсюда буквы под кроватью Мафусаила, когда он постигает азбуку, возникающие как результат знания-припоминания. Отсюда появление субтитров и монологов в финале. Гости, произносящие словесные тирады прямо в объектив, как мы понимаем, являют собой гораздо более низкий уровень чувствования по сравнению с тем, как мыслит и чувствует главный герой, к внутренней речи и зрению которого мы успели привыкнуть.
«День ангела» — это фильм-процесс, фильм о таинственном и вечном моменте творения, рождения смысла, до тебя еще никем не сформулированного. Это фильм — постижение истины, которая, по словам Ф. М. Достоевского, «лежит перед людьми по сту лет на столе, и они ее не берут».
Татьяна Москвина-Ященко
