Вариант – сильно прореженный и в ряде принципиальных оценок неизбежно покореженный – этой статьи появлялся в белорусской газете «Культура» (№ 39 (907) за 2009 год). Но авторы, «самотеком» прорвавшиеся в наши официальные издания, видимо, не приветствуются настолько, что остаётся только диву даваться, какие кульбиты откалывает система, чтобы избавиться даже от того, что, казалось бы, было ей уже принято. И вот, что касается этой моей статьи, то, будучи напечатанной, она не попала в Интернет-версию соответствующего номера газеты. И в электронном списке «наших авторов» газеты «Культура» за 2009 год бессмысленно искать мою фамилию (а бумажный номер газеты, – вот он, лежит рядышком…). Так есть статья или её нету? – И я решил не разбиваться об этот парадокс, а разместить статью там, где от неё точно задним числом не откажутся.
…Вспоминаю: 1963 год, я учусь в третьем классе. Счастливые родители недавно въехали в однокомнатную «хрущевку». Мы четвертый год, как живём в Минске; и я бывал уже много раз и в «Победе», и в «Центральном», и в «Летнем», и в «Немане» (были и такие кинотеатры в те годы: «Летний», «Неман», «Зорька», «Авангард», «Вымпел», «Спартак», «Ударник»…); бывал я пару раз и в «купаловском» театре и даже в опере; – а вот в кинотеатре «Детский» – там, где сейчас малая сцена «купловского» – как-то до сих пор не доводилось…
Новое жилье – новый адрес – новая школа – новый класс – новое окружение. «Ты никогда не ходил в «Детский»?! – ошеломленно спрашивают у меня одноклассники. – Ты – чего?!. Это… как возможно?! Иди прямо сегодня: там идет «Девочка ищет отца». Ты что же – это кино не видел?!.»
«Прямо сегодня», будучи тогда прилежным учеником, я не пошел; пошел в воскресенье. Фильм понравился, но как-то не запомнился; что-то главное осталось незамеченным, неотвеченным... Фильмов понравившихся и забытых было в моем детстве совсем немного, и случаться это могло лишь при их принятии на чисто интуитивном уровне на фоне полного отсутствии опыта, необходимого для их осмысленной оценки. Иными словами, в категорию «понравившихся и забытых» попадали в моем детстве новаторские фильмы. «Листопад» Иоселиани. «Земляничная поляна» Бергмана… А открыл этот ряд якобы скромный и «простой» детский фильм Льва Голуба «Девочка ищет отца».
29 сентября 2009 г. Льву Владимировичу Голубу (1904-1994) исполнилось бы 105. А фильму, о котором мы вспоминаем, исполнилось в 2009 году 50. Музей истории белорусского кино приурочил к этим датам ретроспективный показ фильмов Льва Голуба; и смазанные воспоминания детства погнали меня в кинозал музея.
Оказалось, что мой опыт восприятия искусства был непростительно неполон! Я чуть было не пропустил то, что было сделано дома, что, казалось бы, было знакомо с детства…
Нет, не прост, был «детский» фильм «Девочка ищет отца»! И вовсе не исчерпывался секрет его феноменального успеха (продан в 90 стран мира и завоевал призы престижных международных кинофестивалей) добрым, с умеренной слезой, сюжетом и удивительно достоверной игрой детей. И вовсе это не «милая сентиментальная история», как и сегодня иные готовы воспринимать его…
Сюжет: дед-лесник на дороге, по которой прошли беженцы, находит четырехлетнюю летнюю кроху Леночку (Аня Каменкова), которая пытается разбудить убитую мать. Забирает ее к себе в сторожку. По адресу из паспорта матери пытается найти родственников Леночки… Но по этому адресу проживает теперь начальник полиции – не без надежды на появление родственников леночкиного отца, который оказывается никем иным, как неуловимым и непобедимым партизанским командиром «батькой Панасом». Появление деда с фотографией дочки – это возможность взять ребенка в заложники и выманить «батьку Панаса».
Лесник упирается – с достоинством и без пафоса, а «полицаймейстер» спокойно и хитро, не тратя лишних сил и эмоций, выслеживает ребенка, несмотря на все усилия лесника. Дед погибает, прикрывая бегство девочки, за которую теперь берет ответственность его внук (Володя Гуськов), но ребенка, после ряда злоключений, все-таки берут в заложницы. Внук находит сверхзасекреченную партизанскую базу; «батька Панас» со своими людьми отбивает и ребенка, и группу заложников, взятых на расстрел в отместку за его подвиги… Из этого сюжета можно было сделать фильм и никакой, и неплохой, и насквозь слезливый, мелодраматичный… Можно было сделать и насквозь фальшивый. Оказалось, что был создан шедевр. При всех немыслимых и непреодолимых цензурных ограничениях.
Говорят, что форма – уже содержание. Может быть, буквально это и не так, но способность художественной формы возвысить, уплотнить, расширить содержание произведения общеизвестна. «До упора» использовали в своих работах эту истину Тарковский, Кайдановский, Лопушанский… А что же режиссер Голуб?
Форма фильма «Девочка ищет отца» чудесно преобразовала его содержание! Поразительные сюрпризы начинаются с титров: они идут на фоне клубов серо-синего дыма; причем крохотные фрагменты пламени блеснут в нижней части экрана буквально два или три раза. Никакого черного дыма и яростного пламени во весь экран. Небо – видимо. Никаких преувеличений, «педалей» и декларативного пафоса: трагический материал все необходимое передаст зрителю сам. И верить фильму, его художественной правде начинаешь с самых первых кадров…
Расстрелянные с воздуха беженцы, разбитые телеги – камера не фиксируется на этих деталях вовсе не из заботы о чувствах детей-зрителей, но опять-таки ради правды художественной. Камера (операторы – Олег Авдеев и Израиль Пикман) выбирает вместо этого точный символ: жутко стоящее одинокое колесо; – и нам все понятно о трагедии, которая произошла на дороге.
(…Нам покажут затем и массовые расстрелы мирных жителей, и их горящие дома. Но ни моря огня, ни согревших дочерна срубов – внешней жути – мы не увидим. Мы увидим то, что и больше, и важнее: истинно жуткую деловитость, равнодушную механическую сноровку тех, кто расстреливает. А позже из содержания фильма станет ясно, что причиной расстрела мирных граждан являются действия партизан. Такая четкость акцентов в военном фильме тех лет едва ли представляется мыслимой.)
Дед-лесник пытается оторвать дочь от трупа матери… вдруг рядом: фонтанчики земли от вертикально врезающихся пуль. После паузы отдельным кадром: бесконечно высоко – их самолеты. Как здорово, что их нельзя было снять иначе, как очень издали: возник еще один символ. Безнаказанности. Расстояния как фактора, снимающего ответственность. То есть – отчужденности.
Еще в фильме есть сцены в доминирующих цветах. Есть сцены преимущественно серо-зеленые. Есть синие. Серые.
Смотришь сцену бегства детей от полицаев, и кажется, что ожила метафора «спрятаться можно, лишь в землю зарывшись»: мы видим пронзительные кадры бегства через трубу-водосток с последующим прятаньем в выступе овражка как в норе…
Спасая чужого ребенка, убит дед-лесник. Это показано одним «косвенным» кадром: его ружье сползает по песчаному откосу. Больше в кадре нет ничего. Зачем говорить что-то еще?
Вот еще символ: Лена «устраивается» на ночь в холодном, мрачном, темном, сыром лесу. Ей предстоит ждать… возможно, всю ночь… а вернется ли внук лесника? Возникающая ассоциация – мрачностью, «доверчивой безысходностью», лиризмом, пластикой лица (а не композицией сцены) – это картина «Аленушка» Васнецова. По духу… Но колорит леса – его краски, свет – это уже почти буквальное цитирование картины Васнецова. Что и подтверждает первую ассоциацию. А, так не случайное у Леночки и имя. (Аленушкой в самом начале фильма назовет ее дед-лесник.)
Или: внук лесника, попавший в число заложников, спрятался, спасся, проникнув в дыру деревянного моста, повиснув, держась за жердочки высоко над водой. Пустые далекие берега с удивительно низкой, невнятной растительностью. Высокое пустое небо. Между небом и водой сюрреалистически завис под мостом мальчик; перебирая руками, он медленно и тяжело приближается к далекому берегу. Как здесь не вспомнить: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Быт., 1:2). Носясь над водою, Дух Божий упорядочивал хаос, преобразовывал его в тварный мир… а внук лесника – ребенок – завис над водой, чтобы спасти еще более маленького ребенка!
Бег по лестницам, которые снаружи домов, которые – самостоятельная часть пейзажа… Но не просто бег: нам показаны бегства (множественное число!) по лестницам от фашистов. Взрослые убегают – вниз. Дети – вверх, в небо.
…Образ партизанской борьбы введен в ленту сразу двумя былинными символами. Первый (простой и очевидный) слой: рассказ внука лесника Леночке о подвигах «батьки Панаса», который звучит то ли как рассказ про Илью Муромца, то ли как героическая сказка. А видеорядом на фоне рассказа идет… нет, не сцена подрыва мостов (образ, изрядно набивший нам, зрителям военных фильмов, оскомину), но – стремительное изображение начиненного взрывчаткой паровоза, пущенного навстречу эшелону захватчиков. И последствия «встречи». Широкий, броский мазок! Свежо! Символично. Динамично (что дополняет символику столкновения символикой порыва)… Насколько же это переигрывает привычные сцены подрыва мостов!
Можно ли было в пятидесятые снять немецких захватчиков некарикатурно? Оказалось, что да. В фильме немцы – роботы, но не карикатуры. Отменно прыгучие роботы. Тугатроны (это – подсказка тем, кто читал в детстве книжку Татьяны Гнединой). Никакой подчеркнутой, избыточной жестокости. Эмоциональная речь – пожалуй, а в деле они – машина, которая работает, не напрягаясь… За подвиги партизан заложники отбирались машиной деловито и быстро, превышение квоты не допускалось, безусловное их уничтожение эмоциями не сопровождалось.
При всем сказанном: никакого «перебора» символики в фильме нет. Бытовой колорит точен, выписан любовно, содержит ряд тонких и «теплых» деталей. А как достоверны паровозы, автомобили, колесный пароход…
Дети – сыграли гениально. 200% достоверности.
Полицай, староста – эти образы сыграно абсолютно достоверно. А вот наименее достоверны – партизаны. Случайно ли это? Вряд ли. Ведь всей правды о партизанской войне и близко не скажешь; ведь память этой правды по времени еще близка, а пресс цензуры и замалчивания – мягко говоря, тяжел.
…Достоверность изображения полицаев вызывает ехидный вопрос: откуда бы и взяться такой достоверности? Ведь когда внук лесника ищет неуловимого «батьку Панаса», ему помогают все встреченные им советские люди. Примета времени, в которое снимался фильм: среди советских людей предателей не бывает по определению. Да, но как же достоверные полицаи? Или староста, готовый выложиться на все 100%, чтобы отправить малышку в заложницы?!.
Поговорим еще немного о влиянии гримас времени на фильм и его создателей. Дед-лесник погиб за чужого ребенка – как должное воспринял это дедов внук… который и сам был готов без колебаний сложить голову за Леночку. Не слишком? Да, верность, жалость, наконец, победили бы, но – неужели не было бы ни колебаний, ни умозрительных сожалений, ни даже – хотя бы – раздражения?!.
Еще: часть заложников при освобождении все-таки погибает. И не столь уж малая. Такая достоверность только приветствуется, но уж больно спокойно воспринимают это на экране все. И ясно, что абсолютно спокойно (по принципу: «щепки летят») приняли это и авторы фильма.
Интуитивное ощущение этого спокойствия подтверждается вот чем. По сюжету вместе с дедом погибала собака… И режиссером на полном серьезе планировалось убийство собаки в кадре. Для достоверности. Миленькая сценка на глазах детей! По свидетельству оператора Олега Авдеева (статья Антона Сидоренко в журнале «На экранах»), ему едва удалось спасти Рекса, предложив вполне очевидный альтернативный операторский ход.
Но все-таки названные неизбежные аспекты фильма – не более чем частные детали. И, если по правде, то их для 50-х годов ХХ-го века на удивление немного. При этом фильм НАПРОЧЬ уходит от пафосности, – даже тем, где, казалось бы, это невозможно. А эта удивительная в своем «в меру» музыка (композиторы Юрий Бельзацкий и Владимир Оловников)! Тревожно-возвышенные мелодии для оркестра, формально соответствующие всем канонам трескучей пафосности тех лет, звучат – благодаря вкусу композиторов, тонкости аранжировок, и, видимо, следуя режиссерскому замыслу – как сдержанная и точная акцентировка восприятия действия. Богатая музыкальной мыслью, музыка эта и не опускается до уровня фоновой, и не «подминает» действие, но, повторяю, лишь расставляет акценты…
(Мало того, похоже, что именно этому фильму мы обязаны так называемой культовой фразой «будем посмотреть». Вот это – вклад уже и вовсе неожиданный.)
В целом же надо без обиняков признать, что в 1959-м году «Беларусьфильм» выпустил в свет шедевр высочайшего художественного уровня, на котором не грех воспитываться и нашим детям. Сейчас Сент-Экзепюри не в моде, но если кратко – это фильм об ответственности за тех, «кого мы приручили». Или о том, что ближним является тот, кому мы оказали милость…
Владимир Лазарев
Сентябрь 2009 года
