Для многих поступки Андрея Мягкова внезапны и необъяснимы. Так, он оставил Ленинград, надежную профессию химика-технолога и приехал в Москву учиться в школу-студию МХАТа. Столь же неожиданно он оставлял МХАТ и затем возвращался.
Успех Мягкова бесспорен в кино и по-прежнему спорен в театре. Критика высоко ценила его в «Современнике», но вот одна из последних ролей Мягкова во МХАТе — дядя Ваня — не вызвала ее восторгов. Мне же показалась эта роль очень интересной. Дядя Ваня Мягкова был минутами подчеркнуто неприятным. Это не было «отрицательным обаянием», это было умышленное необаяние. Мягков, сыгравший много лет назад вдохновенного Алешу Карамазова, придавал чеховскому герою портретный грим Достоевского. Но дядя Ваня был бесполезно похож на Достоевского; Мягков страдал за него и одновременно как будто дразнил зрителей вопросом: «Что, такого героя не полюбите?» Да, такого дядю Ваню мало кта любил. Однако, наблюдая за ролями Андрея Мягкова в театре, становилось очевидным, что каждый раз на сцене он решает не только задачи конкретного спектакля. Каждая роль как будто ответ на что-то. Иногда казалось, что артист необыкновенно остро ощущает пространство сцены и оно мешает ему. Иногда — что не находит истинно актерской радости в публичности профессии. Так раздражала вынужденная публичность жизни его первого кинематографического героя в фильме Э. Климова «Похождения зубного врача».
Двадцатидвухлетняя ссылка фильма на полку сыграла свою роль. Лишила фильм зрителя и контекста времени Притормозила развитие жанра, где важна режиссерская условность, а не «все как в жизни». Сузила представления о Мягкове. Между тем встреча Александра Володина, Элема Климова и Андрея Мягкова была встречей сокровенной. Володин и Климов как бы «крестили» Мягкова в кинематограф. Эксцентричность и ирония Климова столь же отвечают актерским качествам Мягкова, сколь импровизации Володина на темы «души человеческой». В «Похождениях зубного врача» Мягков легко и изящно играл талантливого человека. У актера и его героя были своя «тайная внутренняя жизнь» и свое пространство, которые ничем не подчеркивались: ни текстом, ни какой-то особенной «игрой». Его талант не умел охранить себя от зависти, злобы, интриг. Талант не защищается силой, но спасается... слабостью, нередко — предательством. Герой Мягкова не мог и не хотел бороться злобой против злобы, не хотел ничего доказывать и попросту отступился. Его герой состарился на глазах, он спасался бегством от сотни наблюдавших глаз.
Герои Андрея Мягкова варьируют тему интеллигенции, в их числе медики, художники, социологи, инженеры, служащие, журналисты... Есть у артиста и своеобразный сериал «жизни замечательных людей», среди которых Ленин, Герцен, Гайдар, композитор Мясковский. Мягков стал типом современного интеллигента, и тип этот гораздо устойчивей, чем сезонная типажность того или другого актера. Тип глубже, обоснованней, ведь экран и сцена всегда говорят об актере больше, чем он думает, и больше, может быть, чем ему бы хотелось. В общей зрительской любви к Андрею Мягкову отражается ностальгическая тоска по истинной интеллигенции, которая умеет слушать, понимать, любит думать и отстаивает назависимость духовного пути. Мягков, играющий интеллигентного героя, умеет говорить на языке разных жанров, терпимо существовать в разных обстоятельствах, содержательно молчать. Он в каждой роли оставляет за собой право диалога со своим героем, он владеет редким дарованием думать на экране. Может быть, именно поэтому ему необходим крупный план, которого не может дать сцена.
У темы «интеллигентного героя» есть свой коварный поворот, которого Андрею Мягкову не удалось избежать. Согласитесь, утомительно быть «интеллигентом на все времена», нести бремя репутации артиста, который всегда справится с «темой нравственных исканий». В больших количествах играть совестливого или бессовестного интеллигента (или псевдоинтеллигента) неплодотворно, скучно и оборачивается неудачей. Для меня самым характерным примером стала роль Мягкова в фильме «Летаргия». Задачи, стоявшие перед Мягковым в этом фильме, вторичны, разжижены. После Зилова в «Утиной охоте» создавать образ интеллигента-конформиста, который «прозревает» к концу фильма, вступает в драку и умирает, а может быть, и не умирает — в фильме этот момент затуманен,— наверное, мало. Иногда хочется спросить: зачем? Зачем тиражировать себя? Впрочем, неудобно об этом спрашивать. Есть ли актеры, которые не снимались ни разу в фильме, заведомо зная, что он посредственный?
Эльдар Рязанов выявил в Мягкове скрытый динамизм, любовь к авантюрному сюжетному положению. В парадоксальной комедийной ситуации артист чувствует себя превосходно. Женя Лукашин («Ирония судьбы») у Мягкова был милым «маминым сыном», ребячливо эгоистичным, и хамил незнакомой женщине в чужой квартире, сохраняя «хороший тон». Забитый жизнью клерк в «Служебном романе» с наслаждением швырял вещи в свою избранницу и давал пощечину начальнику. В каждом из них была заложена пружина непредсказуемости, которая раскручивалась с необыкновенной энергией. Мягкова перемена участи героев не удивляла, он относился к ней естественно, находил этому объяснения в их внутренней необычности при подчеркнутой внешней заурядности. Рязанов хитро придумывал новые препятствия в фильмах и был прозорлив: Мягков их с блеском преодолевал. В «Гараже» его герой, Хвостов, лишился дара речи. В распоряжении «безгласного» борца за справедливость— мимика, пластика, эксцентрические выходки и игра с шарфом, которым обвязана шея. Мягков играл зло, язвительно и темпераментно, как истинный комик он преувеличивал каждую реакцию и сохранял неумолимо серьезное лицо.
А потом Мягков сыграл Карандышева в «Жестоком романсе». Он взглянул на Карандышева безжалостно, в некоторых сценах едва не превращал его в карикатуру. Со своею бедною мечтой, притязаниями, кратковременной победой и «жестоким» поражением он стал походить на Акакия Акакиевича из гоголевской «Шинели». С той только разницей, что Карандышев оценивающе и уничижительно смотрел на себя со стороны. Это был апофеоз ущербности.
Несколько лет назад в книге «Неподведенные итоги» Э. Рязанов писал: «Андрей Мягков в пути». Тогда артисту было сорок пять лет. Путь актера после хорошей роли вновь продолжается в непонятном и неизвестном направлении.
В этом беда профессии и ее преимущество. Преимущество же — в том, что каждый день все начинается заново, как вечное странствие с результатами, которых никогда не угадать.
Мария Игнатьева
"Советский экран" №1, 1989 год
