Представлять ее зрителям не надо: вот уже несколько десятков лет Людмила Гурченко присутствует на экране, в сознании зрителей, уже стали привычными встречи с ней, портреты в журналах, интервью... О чем же еще разговаривать с актрисой?
— О жизни, о кино...
— Тогда о жизни... Как вы стали актрисой, как возникла мысль об этом?
— Она не возникла — она была. О том, кем я стану, все знали с детских лет, как только я начала говорить, и даже не говорить — это было потом, а петь... И где бы я ни была — в детском саду, в школе, в музыкальной школе — ни о чем другом не думала, мысли другой не было... Конечно, это было сложно — в семнадцать лет оставить дом, а я из Харькова никуда еще не выезжала, Москву видела только на картинках да в хронике, и она казалась мне такой далекой, несбыточной, страшной и привлекательной. В общем, я взяла аккордеон — я с детства играла на аккордеоне и думала, что актрисы без него не бывает... Мне казалось, что экзамены будут происходить так: спросят — кто умеет петь? Я скажу: я. Кто умеет играть? Я скажу: я. Кто умеет танцевать? Я скажу: я...
Но все было не так, и аккордеон мне во ВГИКе не понадобился: курс набирали Т. Макарова и С. Герасимов, курс драматический, ничего музыкального, комедийного... Но к моим музыкальным увлечениям педагоги отнеслись очень положительно, даже поставили для меня отрывки из «Кето и Котэ» и драйзеровской «Западни», чтобы дать мне возможность поиграть и попеть... Но сниматься у них в фильмах я не могла, там не было «моих» ролей, и хотя почти все мои однокурсники уже снимались, я боялась, что так и закончу институт, не увидев экрана... И тут, совершенно случайно, я снялась в очень скромном, незаметном фильме, от которого никто ничего не ждал...
— Вы имеете в виду «Карнавальную ночь»?
— Я имею в виду «Карнавальную ночь»... Как это часто бывает, фильм вышел на экраны и произвел огромное впечатление, имел огромный успех, триумфальный... И главное, у всех — и у зрителя, и у критики. Это редчайший случай, особенно в таком трудном жанре, как комедия... Ну, и вместе с этим успехом за мной закрепилось амплуа музыкально-комедийной актрисы.
— И вы начали сниматься всерьез?
— К сожалению...
— Почему, к сожалению?
— Потому, что все сразу забыли, что в институте я играла серьезные драматические роли, никто не хотел думать, что я могу сыграть что-либо серьезное. Все считали: раз Гурченко, значит, пение, улыбка, хорошее настроение... Шли годы, я играла девушек с разными именами, с одной и той же функцией на экране, стереотипных, как фильмы, в которых они действовали...
— Их было не так уж много, этих лет...
— Это сейчас понятно, что не так много, а тогда казалось, что они бесконечны... Это очень страшно для актера — чувствовать, что зритель от тебя отходит, что ты перестаешь быть ему интересной. И себе тоже... Это очень трудный момент, когда можно отчаяться и потерять веру в себя. Я даже не знаю, почему я не ушла с экрана — наверное, потому, что безумно люблю свою профессию, и я стала искать выход — пела в концертах, сама писала песни, сыграла три сезона в театре «Современник», очень многому там научилась, хотя в театре и не осталась... И понемногу снималась — сыграла в «Балтийском небе», потом в «Рабочем поселке»...
— Это были вполне драматические роли, во всяком случае «Рабочий поселок» запомнился...
— Это правда, но роли были еще небольшие, они, так сказать, давали представление о моих возможностях, но масштабности в них еще не было... И они еще не стали началом «второго дыхания», хотя и обратили на меня внимание. Начались бесконечные кинопробы, некоторые из них были наверняка интересными, но инерция «Карнавальной ночи» была сильнее, и опять возникал вопрос: а почему Гурченко? И я поняла, что надо все начинать сначала, успех забыть, имя забыть, «пять минут, пять минут» тоже забыть. Все зачеркнуть и начать с нуля.
Первая моя «нулевая» роль была в фильме «Дорога на Рюбецаль», и хотя там был маленький эпизод, но я сыграла в нем так, как хотела, одним куском, и почувствовала, что могу. И что-то такое переломилось, как будто новое качество...
— А потом?
— Потом были «Старые стены»... Здесь уже режиссер видел мои старые пробы, здесь было проще, хотя я никак не могла представить себе — я и директор... Как играть эту роль? Я знала только одно: из тех людей, которым я должна была как-то подчиняться, в детстве приятен и близок был тот человек, к которому я могла пойти, не боясь, что он меня неправильно поймет, зная, что он заглянет вовнутрь, а мне не будет стыдно. Я решила — вот так я ее буду играть, тихо, спокойно, будь что будет... Это я только сейчас так размышляю логически, тогда все это как-то шло изнутри, от сердца, из души.
— Эта роль была переломной?
— Да, хотя я поняла это не сразу... Картина завоевала успех медленно, прошло года полтора после выхода, пока он пришел, настоящий. И только потом начались приглашения, много, и я начала принимать все подряд, изголодавшись — большие роли и маленькие, все равно... «Двадцать дней без войны», «Дети Ванюшина», «Мама», «Открытая книга», «Сентиментальный роман»,— я вспоминаю не хронологически, как в голову приходит... Я не могла остановиться, меня будто что-то несло, знаете, словно какие-то шлюзы открылись... И вдруг — стоп... Ну, не сразу, конечно, а после двух ролей главных, после «Сибириады» и «Пяти вечеров». Вот это и были роли переломные, особенно последняя, хотя, на первый взгляд, в роли Тамары Васильевны не было ничего нового — все это я уже сыграла в предыдущих картинах...
Сколько раз мне говорили партнеры: выходи за меня... Сколько раз я говорила: а я все одна да одна... Одна и та же женщина, просто страшно... Но потом я увидела — вот этого я не играла никогда, вот этой мертвой женственности. Она ведь как женщина умерла давно, у нее железные интонации в голосе, железные бигуди в волосах, она даже художественную литературу не читает, только эпистолярно-мемуарную, чтобы не наткнуться на чувства, на чувственное... Не дай Бог она прочтет в «Войне и мире»: «Жизнь не кончилась в тридцать один год,— вдруг окончательно и бесповоротно подумал князь Андрей...» А ей всего тридцать семь, значит, в жизни еще что-то может быть, что-то должно быть...
Мне было важно сыграть вот это: изменение ее, преображение, когда она из железной становится нежной, молодой, очаровательной, доброй, женственной. И мне было интересно проследить эту тонкую-тонкую ниточку женственности возрождающейся, проследить и вытащить наружу... Вы сравните их — ту, что из начала фильма, и ту, что из финала — ничего общего, две разные женщины... Я думаю, что теперь этими ролями я этот женский тип отыграла, теперь можно остановиться, подумать, оглядеться вокруг, поразмыслить... Это не значит, что у меня нет творческих планов — но закончился какой-то этап, нужно искать другое...
— Может быть, вернуться к «Карнавальной ночи»? Опять музыкально-комедийное...
— Может быть. Но совсем-совсем иначе... Как?
"Спутник кинозрителя"
Октябрь 1979 года
