- Мы с вами обо мне столько всего уже написали за последние… сколько лет? Пятнадцать? Двадцать? Книжку уже можно сложить! Толстую. Нет, я в соавторы не набиваюсь. Это всё - под вашу ответственность. Я к тому, что курортный Израиль не располагает оттаивающих москвичей к интеллектуальным беседам… Меня, во всяком случае. Сейчас. Давайте просто поболтаем? - предложила г-жа Наталья Гундарева, с лёгкой гримасой потирая правую ногу.
- Что с ногой, Наталья Георгиевна?
- Кружку уронила. Знаете, здоровая такая, подарочная, красивая, с крышкой. В гости собиралась, искала подарок - и вдруг вспомнила, что человек кружки коллекционирует, а у меня как раз замечательнейший экземпляр пропадает, который я даже оценить по достоинству не могу. Вытащила эту кружку, подняла, и она из рук моих выскользнула - да прямо по ноге!
- Болит?
- Сейчас уже нет… Вообще моя правая нога, будто заговорённая. Играла в спектакле, попала в какую-то ямку на сцене - подвернула так, что пришлось "замораживать". Ну, полежала немножко - до следующего спектакля. Играю снова и - на том же месте, представляете? - рву ахиллесово сухожилие. Потом - в гипсе два месяца. Проходит некоторое время, едем мы на гастроли в Харьков. Поднимаюсь я по лесенке перед спектаклем - на сцену уже иду! - и одну ступеньку просто не замечаю… Трах - перелом! Да такой, что кусок кости отвалился!
- Может, стоит к бабке-ведунье обратиться - сглаз с ноги снять?
- Да не верю я никаким бабкам! Просто бытовой травматизм процветает на моём поприще. Я бьюсь всё время. Называю это "падучей". Вечно побитая, вечно в синяках, подтёках, царапинах. Привыкла уже.
- А серьёзной опасности подвергались когда-нибудь?
- Да. Я вела машину, попала в аварию. Ударилась о руль. Вот, видите, шрам… В травмпункте зашили рану - и всё. А через пять дней прихожу снимать скобки, и выясняется, что у меня дыра сквозная изо рта в подбородок! Пятна уже синие по лицу пошли - заражение крови начиналось. Врачи переполошились, назначили инъекции лекарства какого-то - всё лицо обкалывали. Три месяца не работала.
- А если бы вы сами были врачом, то каким?
- Я? Хирургом. У меня пальцы сильные. И потом я очень кропотлива. Если кому-то нужно какой-нибудь узел тугой развязать, всегда меня просят. Час буду сидеть, но развяжу! Терпение китайское.
- После той аварии машину продолжаете водить?
- А как же! Это мой дух проживания жизни: неожиданно срываться на машине - лететь в магазин, что-то покупать, спорить…
- Сергей Шакуров недавно хвастался, что ремонт в его новой квартире, где он сейчас наслаждается одиночеством, делали вы.
- Да. Капитальный ремонт с перестройкой, со сломом стен, окон и всего остального.
- Неужто сами стены ломали?!
- Ну, стены не ломала, конечно, и с мастерком не работала. Но всё спланировала, расчертила и мебель ему купила, и занавески. Мебель, правда, пришлось три месяца ждать, однако он вошёл в квартиру, где можно было жить…
- Вы в жизни так же напористы, как ваши героини в кино?
- А то вы не знаете! У меня просто других вариантов никогда не было. В одной актрисе заразительная нежная томность, в другой - задумчивость, интеллект, в третьей - жизнелюбие, оптимизм… Вот это третье я являла собою в молодости. И ко мне такой привыкли. И теперь везде - в театре, в гостях, даже дома, - если я на минуту задумаюсь или загрущу, кто-нибудь сразу начинает озабоченно выяснять: "Наташа, что случилось?". Единственное место, где я принадлежу себе, - это туалет. И дача, если я там одна.
- А как вы боретесь с плохим настроением?
- Я стараюсь думать, что сейчас на этой земле кому-то ещё хуже… И ещё помогает анекдот один. Мужик спрашивает приятеля: "Вась, ну когда же хорошо-то будет?" - А тот отвечает: "Так ведь было уже!".
- Это правда, что главный режиссёр театра Маяковского Андрей Гончаров не хотел вас брать на работу?
- Да, не хотел: фигурка у меня неказистая. На первом показе по актёрским качествам я ему, кажется, понравилась. А вот внешность… Я даже не лицо имею в виду, а фигуру. Это вечная проблема театра: режиссёру нужна героиня. Молодая, тонкая, звонкая, желательно красивая… Когда я первый спектакль выпускала с Гончаровым, он всё время ставил меня на 12-сантиметровые шпильки, обязательно затягивал в корсет. А куда всё денется? Если корсет на моей талии затянуть, то талия на спину перемещается. Но постепенно я всех с собой примирила - и зрителей, и самого Гончарова… Хотя есть, конечно, вещи, от которых не убежишь. Понимаете, чтобы играть Варю в "Вишнёвом саде", нужно всё-таки быть девушкой 46-го размера. Иначе это будет Варя, которая обожрала всю семью Раневских.
- А кстати, вы сами к какой еде хорошо относитесь?
- Я плохо отношусь к картошке и к макаронам. Я хочу картошки один раз в год. Иду на рынок, покупаю, жарю и с кетчупом ем. И это для меня - отдельное блюдо, а не гарнир. Люблю мясо и рыбу, но отварные - не жареные. Хлеб ем только с селедкой или с рыбой солёной. Фрукты мне есть нельзя…
- Почему?
- Ну, уж вы-то должны меня понимать, как никто! - Желудок больной.
- Ну, да. И пьём мы с вами по той же причине исключительно виски.
- Да! Именно вследствие прискорбности с животом - виски и хорошую водку. Хотя, конечно… Когда посмотришь на эту цену, становится несколько тошновато. А из "дьюти фри" тоже ведь ящик не попрёшь - ну, бутылочку-две купишь, возвращаясь с гастролей. Так ведь оно же расходуется…
- Дома еду вы готовите сами?
- Это я раньше готовила, и очень даже неплохо. Это вы по прежним временам помните и первое, и второе, и третье. А теперь на подвиги у плиты тянет редко. Бывает, даже салат лень порезать… Хотя в последнее время магазинные салаты утопают в каких-то майонезах, которые я не ем, и приходится иногда самой…
- Так чем же вы Михаила Александровича бедного кормите?
- Он совсем не бедный! У нас рядом хороший магазин, довольно-таки дорогой, и там качественные продукты. Купить вырезку, бросить на сковородку, пожарить… или там рыбу в кастрюлю кинуть, отварить - разве это готовка? Готовить - это когда куры-гуси-утки, борщи, шаляпинские макароны, гороховый суп с голяшкой, хаш, харчо.
- А если выдаётся свободный день?
- Он пролетает будто за два часа. Я совершенно не понимаю людей, которые спрашивают: "Тебе не скучно одной?". Я принадлежу себе и, кажется, только начинаю проживать этот день, как с ужасом обнаруживаю закат за окнами! Знаете, я привыкла вставать перед работой в 9 часов утра, и подъём, скажем, в половине девятого для меня лучше расстрелом заменить. Но в те дни, когда я знаю, что буду дома одна, я встаю рано, чтобы продлить удовольствие… А праздники я обычно провожу в театре. Знаете, редкое везение: почти всегда я занята в спектакле, который идёт на Рождество, в день Крещения, 31-го декабря. Мы заканчиваем около одиннадцати - в гости уже ни к кому не поедешь. Поэтому вскладчину собираем на стол… ну, кто что принесёт… и так отмечаем праздник.
- А сны вам часто снятся?
- Редко. Но… Не думаю, что вещие, однако очень интересные и красивые. Такой вот… Какая-то пропасть, горы, звёзды. Красный закат. Солнце село уже, а небо почему-то тёмно-синего цвета. Я скачу куда-то на коне и знаю, что впереди - обрыв. Я мчусь вдоль уступа скалы, выдвинутой над пропастью. Я понимаю, что всё это очень красиво и что это - конец. Вот край обрыва, и я - лечу!
- Летите?
- Да. Я во снах всё время летаю. Снилось как-то, что я захожу в лифт на первом этаже высотного дома и нажимаю кнопку последнего этажа. Двери закрываются, и вдруг я вижу табличку: "Лифт не работает". Но уже поздно: кабинка разгоняется вверх, и я понимаю, что сейчас врежусь в крышу, вылечу и убьюсь. Вылетаю… и - начинаю парить над городом. Или другой сон: идёт урок физкультуры, нужно делать какие-то прыжки. Я отталкиваюсь от земли и - зависаю в воздухе. И, главное, понимаю, что могу так сколько угодно. Это всё не страшно, а вдохновенно: отталкиваться и парить!
- А наяву вам бывает страшно?
- Смерти боюсь. Больше ничего. В детстве очень боялась тумана. В школу тогда ещё не ходила, маленькая была. Мы жили на даче в деревянном доме… Там были ходики с кукушкой. В сенях всегда стояло молоко. Его топили в печке, разливали по банкам и ставили в прохладные сенцы. Сад, сиреневые кусты. И цыплята, которых я ужасно боялась, потому что меня в трёхлетнем возрасте укусила сиамская кошка. Я с тех пор вообще животных боюсь и даже цыплят… Так вот, от нашего дома деревянные мостки вели куда-то вниз… кажется, в огород. И из этой низины каждый вечер медленно поднимался страшный туман. Меня ничем невозможно было испугать: ни милиционерами, ни дюдюками, ни какими-нибудь лешими. Но стоило кому-нибудь прошептать: "Наташа! Тума-ан!.." - и я летела в дом, себя не помня от страха.
- А как справлялись с вами родители в городе при ясной погоде?
- Я родилась в 48-м. И до 51-го мама сидела дома - растила меня сама, чтобы не избаловали бабки. Но потом всё равно ей пришлось пойти работать. С нами жили бабушка-пенсионерка и мамина сестра, которая училась ещё. Папе одному трудно было прокормить такую ораву… Так вот, когда мама пошла работать, я стала ужасной, потому что бабушка меня страшно баловала. Если я орала, что не пойду домой обедать, она могла мне вынести суп во двор. Мы жили рядом со станцией метро "Таганская". Фундамент дома был не совсем обычный, и двор наш несколько возвышался над уровнем близлежащих улиц. И там, внизу, вечно сновали тётки-мороженщицы. Бабушка сверху протягивала им деньги, а они подавали ей мороженое. Для меня, разумеется. На бабушке было такое… платье-халат, и в кармане всегда лежала чайная ложка: она боялась, что я простужусь, если буду хлебать это мороженое без ложки… Ещё помню, как я убегала от провожатых, когда меня в школу стали водить. Тогда ведь не боялись, как сейчас, что ребёнка украдут и запросят выкуп. Но боялись дорог, машин, и поэтому провожали в школу. Так я нарочно убегала, пряталась и переходила дорогу сама, чтобы показать, какая я самостоятельная и взрослая.
- Тот дом ещё стоит?
- Да. Сейчас его отдали Пугачёвой, у неё там, по слухам, офис.
- А вы теперь живёте на 1-й Тверской-Ямской… Как вы думаете, войдя в вашу квартиру, можно определить, что это жилище Натальи Гундаревой?
- Не знаю. Вы же видели: у меня фотографий на стенах нет, афиш и плакатов тоже. В кабинете моём, на полке, стоят снимки семейные, но обычные, без красот театральных. Я вообще не выношу портреты "неземной красоты". Но и те снимки никто не видит, потому что до кабинета гости и посетители обычно не добираются. Когда кто-то приходит, нам хватает гостиной и кухни. Спальня и кабинет не затрагиваются присутствием посторонних. Кабинет маленький, там только диванчик и книги. Я сама-то редко туда захожу. А читаю и тексты ролей учу только лёжа. Сидя не умею.
- Есть ещё привычки, без которых вам трудно себя представить?
- У меня одна жуткая привычка: мне надо, чтобы всё стояло и лежало на своих местах. Я этим терроризирую всех родных.
- Это что-то немецкое…
- Папа у меня русак чистый… знаете, русее не бывает. А у мамы со стороны её отца есть немецкие корни. Деда я не знаю, только фотографии видела. А у бабушки, маминой мамы, греки в роду. Предок какой-то был судовым механиком и привёз себе из плавания гречанку. Я, как видите, похожа на отца. Мама совсем нерусского типа. У неё глаза зелёные, большущие такие, русалочьи. Нос немножечко с горбинкой, рот чувственный. Скуластая. Ей сейчас 76 лет, но если она выходит куда-то, готовится, одевается, про неё никто не скажет "старуха". Потому что порода в ней, конечно, мощная… Бабушка была совсем восточного облика. А одна из её сестер, маминых тёток, просто статуя греческая: без переносицы, с большими глазницами, с узким, строго очерченным ртом.
- А как все эти смеси, Наталья Георгиевна, в вашем характере проявляются?
- Совершенно определённо: взбалмошность греческая, рассудительность немецкая и полное русское "растудыть".
- Вам приходилось совершать поступки, которыми потом можно всю жизнь гордиться?
- Не знаю… Я однажды человека вытащила из-под машины. На него мчался атомобиль, и я его выдернула прямо из-под колёс. Это жуткая история была… Тот шофёр тогда семерых положил. Семерых! И человек, мною спасённый, мог стать восьмым… Ну, и чем же гордиться? Тем, что не стала стоять и смотреть, как его задавят?.. Или вот звонит мне знакомый и говорит, что его жена запила, а я знаю, что она уже три года пьёт. И я мчусь и усилием собственной воли помогаю ей начать жить нормальной жизнью. Но сказать, что я этим горжусь?.. Меня вообще легко "купить" словами "Наташа, нужно помочь!" - я моментально рву с низкого старта. Может, это оттого происходит, что у меня нет детей и мне мало заботиться только о муже.
- Кстати, о муже. Вы сейчас живёте с ним вдвоём?
- Да. Мама живёт отдельно, рядом с нашим театром…
- …где вы много лет работали вместе с актёром Михаилом Филипповым. Работали-работали - и вдруг вышли за него замуж!
- Ну, как-то так получилось. Тут уж пути Господни, как говорится…
Станислав Швейковский
Тель-Авив, апрель 1999
