В далекие незабвенные годы «Чапаева», «Огней большого города», «Тринадцати», «Цирка» мы, крымские мальчики, частенько смотрели картины с деревьев, окружавших летние киноплощадки. Восьмилетний человек после крайне напряженного дня сидел на ветке почти до полуночи, и практически не было случаев, чтобы кто-нибудь засыпал и валился вниз. Согласитесь, это веское свидетельство интересности старых лент. Вспоминая детство, я и теперь иногда задаюсь вопросом: а смог бы пересмотреть какую-нибудь сегодняшнюю ленту с тополиной ветки — и не заснуть, не грохнуться оземь? Подчас делается страшновато, и радуешься мягкому креслу под собой.
Хожу в кино по преимуществу в селах — в командировках. Сельскую зрительскую аудиторию хвалят: точная, объективная, впечатлительность не затерта... Вероятно, все так, я лишь скажу о двойственности ее подхода к фильмам: к одним она добра, все принимает на веру, другие проверяет со строгостью вахтера у проходной.
В целинные годы на Кулундинском элеваторе работала весовщицей тетя Соня. На уборку она брала себе помощницу из московских студенток, работой не мучила, но заставляла читать вслух. Из литературы признавала лишь «Графа Монте-Кристо» и районную газету. «Графа» слушала с наслаждением и утверждала: «Все правда. Так оно и было!» Районку же воспринимала субъективнее: с одним соглашалась, другое опровергала бранясь. На своем бойком месте — все дороги ведут на элеватор — она знала о кулундинцах подноготную и о передовике могла сказать: «Он, бес, на год хлеба натаскал, с полным бункером зимой прет», а фельетон, случалось, перечеркивала фразой: «Брехня, он —Тиняков, а все Тиняковы — трудяги».
Думаю, нечто подобное есть и в восприятии кино селянином. Известно, активность зрителя пропорциональна осведомленности. Но колхозный клуб, в делах житейских вообще не промах, фильмы Гайдая со всеми невероятностями принимает как правду, а пошло вроде без диковин, потянулись поля, тракторы, «газики» — и он насторожился: доверяя, проверяет.
Сколько сеялок может тащить «К-700», сколько — «Беларусь»? Что прежде кладут в борщ — свеклу или фасоль? Что раньше зацветает — подсолнух или гречиха? Все это тесты, каким подвергается сценарист со стороны миллионов возможных экзаменаторов. А еще важней, понятно, точность в характерах. При внешней стабильности сельской жизни и привычной прочности сельских типов быстротекущее время меняет и расстановку фигур и их вес. Этим и отражается процесс, называемый научно-технической революцией в селе.
Так вот, о себе. Детством во мне была воспитана стихийная боязнь киноскуки. Сельское производство — крайне азартное занятие вообще, и нудное повествование о нем противоестественно. От сельского же клуба приобрел привычку «свое суждение иметь» в тех случаях, когда дело касается знакомых тебе сфер. Занимаюсь экономикой сельского хозяйства, потому и прикладываю свой аршин. Ясное дело, искусство одной экономикой не измеришь. Но для жизни как минимум нужен дом. А «экономика» в переводе на наш с вами язык и значит «наука вести дом». Общий, наш с вами дом.
Это веселая лента. Смех достигается подчас отходом от привычной логики. Что же, Гёте, кажется, сказал: «Поступать логично — скучно...»
Семен Иванович Бобров, молодой симпатичный инженер, любитель мотоспорта, гитарист, во всех отношениях приятный малый, сам предложил свою кандидатуру на должность председателя колхоза. Партбюро думало было рекомендовать одного, а Сеня Бобёр, как склонна звать его родная деревня, воспротивился — я, дескать, достойнее.
Это прежде прочего запомнилось многим, видевшим картину «Мосфильма» «Человек на своем месте». И шокировало и настроило на иронию.
И заставило, значит, забыть, что не так уж давно тридцать тысяч горожан сказали то же самое («Я буду лучше, посылайте в колхоз»). Герои Овечкина, отправляясь поднимать село «своими руками», имели ту же смелость. И Егор Трубников поступил, в сущности, так же.
Нет, сцена с самовыдвижением в основе своей правдива. И иные действия молодого председателя при внешней эксцентричности тоже внушают доверие. Бобров убеждает начальника крупной стройки протянуть асфальт к колхозу — от этого трасса станет даже дешевле. В тяжбе с промышленностью за рабочие руки он защищается тем, что... предлагает индустрии помощь. Да и в самом характере Боброва (играет его Владимир Меньшов) есть черты, без которых нынешний сельский вожак немыслим. Первая — ощущение себя выбранным и, значит, подверженным переизбранию. Может, несколько декларативно, но зато методически главный герой говорит о «мнении народном» как о решающей силе колхоза. Затем — незамкнутость внутри хозяйства: Бобров — своего рода министр иностранных дел, он связан и со стройкой и с институтом... Наконец — азарт. Из трех слагаемых любого свершения (материал, энергия, информация) второго Семен Иванович имеет в избытке.
Сама же картина вот про что. В первый день своего председательства новый хозяин улетает глядеть Кузнецовский свиноводческий комплекс. (Кстати, это реальная фабрика мяса. Она построена под Москвой по зарубежному проекту, стоимость ее превышает 30 миллионов рублей, перерабатывает она государственные корма, годовая ее мощность — 108 тысяч центнеров свинины.) Возвращается Семен Иванович с решением строить комплекс в колхозе, а заодно соединить в крупный поселок мелкие деревни. Трудности? К колхозу нет дороги, не завезешь материал, да и проекта ждать долго. О такой детали, как десяток-другой миллионов рублей, потребных для стройки, речь не заходит. Как Бобров вышел из беды с дорогой, мы говорили, а проектную документацию он заказал... студентам архитектурного института. (Архитектор, даже зрелый, не возьмется проектировать индустриальное предприятие, чем является свиноферма, ибо тут в основе технология. Да будущие Растрелли в фильме и не касаются переделки кормов в свинину, они только рисуют эскизы возможного агрогорода.)
Контакт с институтом помогает герою встретить хрупкую, острую на язык студентку Клару. Действуя, как почти всегда, «от противного», председатель не таит своей сердечной болезни, а объявляет о скорой женитьбе по радио, отмечая, что колхоз заполучит себе архитектора. Собрание, на коем решается, дадут ли колхозники «добро» циклу резких перемен, остается за кадром. Но «добро» дают, и в финале — счастливая пара.
Бобров многим подкупает, и не хочется, чтобы он споткнулся. Закроем глаза на смешные частности (колхозный вожак так преуспел в «стирании граней», что ребята-архитекторы по воле сценариста никак не могут узнать в нем сельского человека; диспетчерскую службу, крайне напряженную и тяжелую, Семен отдает для отдыха заболевшей доярке и т. д.). Но заявлен образ современного председателя, продолжателя галереи сельских организаторов, созданной в былые годы. Среди тех, прежних, были Егоры Трубниковы, был и незабвенный «Кавалер Золотой Звезды». Чей род продолжает Бобров?
Фильм односерийный. Как обернулся бы сюжет, решись сценарист В. Черных дописать еще серию?
Линия личная. Хрупкая Клара полна серьезных намерений, но оказалось, архитектор колхозу нужен не чаще, чем геолог. Избы (красивые, вполне экономичные) рубят сами, а для прочих объектов есть типовые проекты — их-то и финансирует Госбанк. Обнаружилось также, чти в уборку жена председателя должна вместе со всеми (да прежде других, на нее смотрят) и картошку копать и лен поднимать. Овечкинские жены воистину своими руками и дом и хозяйство вели, председателю коровой и огородом заниматься недосуг, а без этого сельский дом отнюдь не будет полной чашей. Значит, или в колхозе харчи брать (а это характер не позволит), или самому приусадебное хозяйство вести (но времени нет). Скажете, — придирка? Но любая из сельских зрительниц прежде всего заметит эту фальшь, воздушный замок Сениного быта.
Крупный план: трагическая складка № 2.
Разрушить деревни удалось, но люди неожиданно оказались не в поселке у комплекса, а на стройке, у того директора. Там реальные квартиры, зарплата, здесь — эскизы и закредитованное хозяйство: все ведь берется из земли, а поля повышают урожайность медленно и, увы, не по щучьему велению. Бобров — в трубку: «Почему арестовали мой банковский счет?» Нагловатый Сенин дядюшка входит в кабинет: «Эх, Бобер, не так ты попер...»
Складка третья.
Финал все же оптимистичный: незадачливую свинофабрику передают «Скототкорму», колхоз преобразован в пригородный совхоз, долги списаны. Бобров облегченно уносится на мотоцикле...
Строят в стране комплексы? Еще какие. Сселяют деревни? Всюду, где можно. Легко это дается? Неимоверно трудно. Научно-техническая революция требует особого типа людей, их характеры соразмерны трудностям, на какие люди поднялись.
Тринадцать лет я знаю Артура Петровича Майорова. Он тоже строит комплекс — на сто тысяч свиней в год. Строит для переработки своих кормов: под Омском Майоров мощно развил зерновое хозяйство. И на свои, в сущности, деньги: он регулярно, лет уже десять, отчисляет в бюджет по три миллиона рублей прибыли. Самое ценное в Майорове — его голова, ум специалиста, интеллект человека, стоящего в своих вопросах «на уровне глобуса». Девяносто бюллетеней и журналов получает его совхоз, особая служба фильтрует для него и его коллег весь мировой поток информации. Совхоз знает все, что (в его сфере) делается на пяти континентах. Майоров сам себе строит прочные ступени и затем восходит на них.
Недавно на базе того совхоза основана фирма «Омский бекон», ее годовая мощность — 200 тысяч центнеров свинины и 300 тысяч центнеров на своих кормах. Генеральным директором утвержден тихий, с внешностью сельского учителя, будто застенчивый по натуре Артур Петрович. Из трех компонентов творимого (информации, энергии, материала) Майоров на первый план ставит информацию. Не боится поступать логично. Его решения можно прогнозировать, но сбить его с достигнутых позиций нельзя.
Когда-то был холодный огонь. Во всяком случае, я в это верил. Цирк в нашей жизни занимал большее, чем теперь, место, и жонглер с факелами, фокусник с пламенем изо рта потрясали. Но не пугали: мы знали, что огонь безопасный.
Одна из недавних картин заставила вспомнить то ребячье суеверие. На экране горел хлеб, да выразительно, синим пламенем, а мне не было страшно. На целине случалось видеть пшеницу, «горящую» на токах и в вагонах. Пламени, понятно, никакого — самосогрев, плесень, острый запах силоса, но, когда отодвинешь дверь полного пульмана, а зерно не сыплется, держится белой стеной, берет оторопь. Ну а тут только эффектно: огонь —холодный.
Старый добряк Кримулден спроектировал сушилку со складом. В расчетах он силен не был, на ленте и загорелось. А старик-то хороший, вот председатель колхоза Арнольд и спрятал концы в воду: вывалили самосвал обугленного зерна в реку. Студент-практикант доложил об этом ЧП — кому б вы думали? — доценту своего института. А доцент был тупой. Не знал, что типовых проектов нет и сушка зерна — узкое место. Дело могло обернуться худо. Но — все в руце сценариста! — доцент умер, не успев принять мер. По-человечески его жаль, но тем и достигнут счастливый конец фильма «Ель во ржи» (Рижская студия, 1972).
А пошел я смотреть картину потому, что интересует Прибалтика. В научно-техническом прогрессе она — лидер. Только и слышишь в главках, в НИИ, среди специалистов: «Вот в Эстонии я видел...», «Латыши так бы не поступили...», «Литва решает это таким путем...» Миллион гектаров закрытого (самого дорогого и совершенного) дренажа в Литве — не великая ли стройка? Высший мелиоративный класс! Эстонской дренажной трубки добивается Швеция. В считанные годы урожай трех республик утроился, культурные пастбища стали тучными плантациями трав, и сельское хозяйство совершило скачок, какой был немыслим в годы буржуазной власти. Могучий разряд энергии... Его будут ощущать и внуки сегодняшних прибалтийских колхозников, что они, сегодняшние, отлично сознают: на краях преображенных полей оставляют валуны со словами, когда и кем массивы подарены народу.
Не мне судить о типичных конфликтах Елгавы и Пярну, я лишь уверен, что они соразмерены содеянному и весомы, как литовский мелиоративный миллион. Мне, как и псковскому, новгородскому, галичскому агроному, интересно: как они это сумели? Не отнимайте время на байки, не томите душу — покажите! Ведь нелегко было стране дать Прибалтике те миллиарды; псковская — новгородская земля завидует химическим-техническим пайкам соседей, но успеху рада; так удивляться ли жгучему интересу сельского зрителя к перевороту за Чудским озером? «Научпопа» не нужно — нужен рассказ о социальном сдвиге!
Фильм «Ель во ржи» с деревьев смотреть опасно: скучен. А вот рижский фильм «Наследники военной дороги» перемежает действие то взрывом, то античной трагедией.
...Новый секретарь сельского райкома Дунав изучает методы работы двух председателей. Первого представляют нам спящим на поле в разгар посевной. Секретарь подъезжает и — среди кинотрюков это самый невероятный — говорит: «Не надо будить его. Весной в поле хорошо спится». Работается тоже, между прочим, хорошо, но Церниек стар. И дальше, вплоть до финала, все к тому говорится, что можно бы ветерану и на пенсию. Он, собственно, и сам подводит черту. «Что обещали — все сделали!» — объясняет своему колхозу. Правда, молодежь из колхоза уходит, остались одни старики...
Другая же фигура полна энергии. Председательница Винупе молода, хороша собой, деятельна, у нее «мертвая хватка» в сфере доставания, и уж она-то свои обещания отнюдь не считает исполненными, хотя колхоз многолюден, процветает. Из сцены на бюро райкома мы узнаем: «Все, что делает товарищ Винупе, приносит колхозу доход... Колхозники у нее живут лучше, чем в любом другом месте... Как сыр в масле катаются, ни в чем нужды нет!»
Ну вот, кажется, и самая суть. «Мертвую хватку» председателя в материальном снабжении любой мало-мальски осведомленный зритель судить не станет: под лежачий камень вода не течет, всякий руководитель процентов семьдесят энергии тратит на добывание, да и урожаи прибалтийские не из воздуха взялись, а из добытых тракторов, туков, капиталов.
Но Винупе, оказывается, «не поняла, где дело, а где делячество». Она развивает кустарные промыслы. Эти предприятия дают большие деньги, люди заняты, остаются в колхозе, но секретаря тревожит иное: промыслы «не имеют никакого отношения к сельскому хозяйству».
То, что промысел финансирует сельское хозяйство, Дунав «отношением» не считает. Что тысячи зимних человеко-дней, не потерянных благодаря промыслам, летом всходят сортовым ячменем, выбегают породистыми телятами и гудят новыми тракторами, Дунав намеренно не принимает в расчет. Развитие подсобных предприятий узаконено Директивами XXIV съезда КПСС, ряд правительственных постановлений обязывает советские и хозяйственные органы развивать эту важную вспомогательную отрасль.
Делает Винупе сувениры. И плохие, безвкусные, уверяют нас, сувениры. Их покупают, но потребитель не тот: Дунав даже говорит, что везут их в «слаборазвитые страны»...
Волей сценариста (он же постановщик) В. Круминьша деловая председательница обращается в объект придирок, да и просто травли. «От полных кошельков душа богаче не станет», — упрекает комсомольский секретарь. А от пустых как? Некий колхозник с бородой (так он и обозначен) высказывается еще глубже: «Противно видеть, как она рублем развращает людей». Зритель, впрочем, никакого разврата не видит: весь колхоз за ужином поет, люди танцуют, оркестр, на столах вино — вот и предел разложения.
Но уж на самой Винупе отыгрались. Она, готовясь добывать цемент, требует от портнихи глубокого декольте. Она ловит в сети своей привлекательности строгого Дунава и даже уводит его вечером в яблоневые кущи... Право, охота сказать: «Нельзя ли тактичнее с женщиной?»
Да, материальный достаток — не самоцель, лишь условие для полнокровной жизни человека. Но — необходимое, обязательное, и, когда 2090 метров пленки отданы на то, чтоб внушить брезгливость, отвращение к высокой оплате труда, — делается странно. Рвачество — порок, нетрудовые доходы — род воровства, но тогда и показывать надо это, если есть подобное.
Колхозы соединяют, и под конец мы узнаем, что Церниеку так и не удалось уйти на пенсию: Винупе отстраняют, старикан поставлен главою хозяйства. «Такой воз, кроме вас, никому не вытащить», — уверяет Дунав. Надо чтить возраст, но не уверяйте, что преображена земля спящими весной на севе!
Это перемещение — единственное дело, каким представлен нам Дунав. Пост обязывает этот персонаж разбираться в делах района и отдавать отчет в своих словах. Но послушайте, что по воле сценариста говорит секретарь в райкоме.
«Так, депутаты мандаты получили?» — вопрошает Дунав. Ему отвечают положительно. Что за бессмыслица? Делегаты (не депутаты) районных конференций действительно получают мандаты, но никакой конференции нет, а депутаты — они в Советах, да и тоже мандаты ни при чем. «Вопрос о «Сельхозтехнике» вынесем на бюро. Пусть, кстати, доложат, почему во время сева опять не хватило крепежных болтов для рессор», — серьезно продолжает бедный Дунав. (Сеют сеялками, в них, право же, нет никаких рессор...) Это не текст, это «рыба». Бывает, у композитора готова мелодия, а стихов еще нет, он и сочиняет «рыбу». Временно. А в фильме получилось — окончательно.
Знаю под Ригой колхоз, где в дело идет все, кроме петушиного крика. Каждый квадратный метр теплиц (а в хозяйстве под пленкой и стеклом семь гектаров!) дает по три урожая в год — овощи, цветы, рассада... Дефицитную пленку делает сам колхоз на несложных установках, переплавляя полиэтиленовый утиль; снабжает этим универсальным материалом всю Литву (хочешь — теплицы строй, нужно — укрывай на зиму комбайны) и, естественно, зарабатывает. Овощи превращают в консервы, из падалицы яблок делают вино, картошку на отличном импортном автомате превращают в хрустящие жареные ломтики — гривенник пакет. Главное же, что берегут, — это рабочее время. Убрали с полей, народу делать нечего — включаются цеха ширпотреба: вчерашние земледельцы вытачивают ручки к лопатам, из обрезков дерева делают симпатичные сувениры, из опилок прессуют плиты. Сбереженные промыслом зимние дни дают дополнительно к доходам от полей и ферм по два миллиона рублей в год, эти капиталы вкладываются в землю, колхоз прекрасно и много строит. Преображенные гектары дают урожаи, каких и в Прибалтике поискать. Мудрено назвать страну, откуда бы не приезжали гости в знаменитый «Адажи» — колхоз, которым уже семнадцать лет руководит энергичный и мудрый Иосиф Владиславович Кукелис.
Мы говорили с Кукелисом об этой картине. Он оценил кратко: «В фильме Винупе сняли с работы — пускай идет к нам. Судя по картине, дельный специалист».
Организаторы преобразования Прибалтики — целенаправленные, точные в делах и словах люди. Про то свидетельствуют факты, статистика, урожаи. Фильм про Дунава, Церниека и Винупе вряд ли способен подтвердить это.
Так что же стоит дом построить? Дорого стоит. Люди лучшие годы, энергию, все думки свои этому отдают. И если правду о себе — («да была б она погуще, как бы ни была горька») — увидят на экране, их душевный аккумулятор заряжается.
И что такая правда, крупная и гордая, прозвучит с экранов, помогая селу брать новые рубежи, — несомненно. А когда — увидим.
Юрий Черниченко
Сборник «Экран», выпуск десятый
Издательство «Искусство», 1975 год
Стр. 88-91
